Дискуссия о психологическом законе в отечественной психологии

Представление о причинности, связываемое с теми или иными психо­логическими законами, обеспечивало общность закона для определен­ных областей психологической реальности, подпадающих под соответ­ствующее объяснительное действие закона. Но сформулированное для одной области понимание причинной обусловленности обычно имело тенденцию распространяться вширь. Так произошло с категориями гештальта, комплекса, психологической защиты и др.

Наряду с этим в отечественной психологии постепенно утверди­лось иное методологическое представление — об уровневой представленности психологических законов и парциальном характере их дей­ствия (применительно к отдельной области психических явлений). Это положение было сформулировано Б. Ф. Ломовым в статье, на­чавшей дискуссию 1982 г. Апеллируя к марксистско-ленинской тео­рии отражения, он сформулировал следующую проблему: как соот­нести положение о субъективном характере психического отражения с задачей объективного изучения психики — раскрывать объектив­ные законы объективными методами. Сделать психологию «описа­тельной наукой», т. е. замкнуть ее непосредственно во внутреннем опы­те, — это значит противоречить идее о том, что психическое включено во всеобщую взаимосвязь явлений материального мира и подчинено объективным законам. При этом автор основывается по существу на преодолении постулата непосредственности в подходе С. Л. Рубин­штейна, что мы обсудим в следующем параграфе.

Утверждая далее, как и Левин, большую вариативность и изменчивость психических явлений, он, однако, иначе понимает соотношение явления и сущности: изменчивость называется им «существенной» харак­теристикой психического отражения, а раскрытие закона означает уста­новление «общего» (с имманентным происхождением индивидуальных проявлений). Из дальнейшего текста следуют разные выводы: общее вы­ступает и как повторяющееся, идентичное, и как необходимое. Вместо каузально-генетического определения общности, которое мы наблюдали у Левина, здесь мы видим иную классическую формулировку, с кото­рой связывается следование методу материалистической диалектики в психологическом исследовании: «...раскрывать единство в многообра­зии, общее — в единичном, устойчивое — в изменчивом, существенное — в явлении, необходимое — в случайном».

Выход за пределы одномерных линейных схем в понимании законообразности как детерминированности психических явлений Ломов связывает с разделением психологических законов в соответствии с уровнями психического. Законы раскрывают разные «измерения» пси­хики, берут ее в разных срезах, или плоскостях. Таким образом, необ­ходимо выделять законы, объясняющие психическое на уровнях:

• элементарных зависимостей, рассматриваемых изолированно от системы психического в целом (законы ассоциаций, памяти, пси­хофизический закон);

• динамики психических процессов (ощущения, восприятия, мыш­ления);

• «механизмов» формирования психических явлений (установки, творчество);

• процессов психического развития (стадии интеллекта, гетерохронное развитие психических функций);

• оснований психических свойств человека (нейрофизиологиче­ские основания свойств темперамента, деятельность как основа­ние ряда черт психического склада личности);

• закономерные отношения между разными уровнями организации психических процессов и свойств.

Итак, законы раскрывают разные аспекты психического и выявля­ют «существенные, устойчивые, необходимые связи в какой-то одной, определенной и ограниченной плоскости». Они действуют при опре­деленных условиях и допущениях, что делает их «узкими, неполными и приблизительными» (ленинская характеристика). То есть зависи­мость от причинно-действующих условий понимается здесь совсем в ином ключе — узости объясняемого круга явлений, установления границ сферы действия закона, а не отнесенности явления к типу.

Критикуя бихевиоризм за следование линейному и непосредствен­ному пониманию причинности, Ломов видит следующий шаг научного объяснения в установлении вероятностного детерминизма. Однако и по отношению к такому объяснению выдвигается существенный критиче­ский аргумент: вероятностное описание дает лишь внешнюю характери­стику возможностей поведенческого акта, но не содержательную. Содер­жательное же причинное объяснение предполагает опосредствование внешними и внутренними условиями. Однако действительно авторское добавление связано с другим: пониманием причинно-следственных свя­зей в сложных системных объектах как опосредствованных реальными функциями конкретных звеньев системы. Далее, в главе, посвященной принципам психологии, мы вернемся к пониманию системного подхо­да Б. Ф. Ломовым. Сейчас только отметим следующее: этим реальным функциям (звеньям системы) противопоставляется «трясина неопре­деленности». То, что именно неопределенность может рассматривать­ся в качестве условия развития самоорганизующихся систем, — завое­вание следующих этапов развития методологии науки и неклассической психологии в частности. Причем этапность здесь действительно гетерохронна.

То понимание, что в качестве причин поведенческого акта обычно выступает система событий, или ситуация, связывается Ломовым именно с системным подходом. В концепции К. Левина это также ло­гично следовало из психологической теории поля. Признание же, что система может быть саморегулирующейся, оценивалось как «значи­тельные трудности в познании объективных законов психики».

Упорядочение законов — следующая цель методологического ана­лиза, по Ломову. Раскрывая слой за слоем, диалектика познания ведет исследователя от сущности первого порядка к сущности второго и т. д. Однако непонятно, в чем продвижение, если не определена специфи­ка психологического объяснения на каждом из этих уровней — апелля­ция к системообразующему фактору (см. главу 10) не ставит границ при­чин и следствий. Кроме того, положение о необходимости разведения уровней психологических законов в соответствии с уровнями психи­ческих реалий не решает проблемы объективности закона. Однако в дискуссии автору были высказаны другие замечания.

На понимание сути психологического закона влияла также идея двух психологии — понимающей и объяснительной, психологии простого и психологии сложного, «поэлементной» и «целостной». По мнению Ф. В. Бассина, продолжившего дискуссию в «Психологическом журнале», это двойное отношение к закону присутствовало у А. Бергсона, Л. Бинсвангера, М. Хайдеггера, К. Ясперса, Ж. П. Сартра, М. Фуко и до создания «психологии судьбы» Л. Сцони, а пересматриваться ста­ло только в 1930-1940-е гг., причем эта ревизия шла «не столько от психологии как таковой, сколько от ее клинических приложений, образовавших в дальнейшем так называемое психосоматическое на­правление в медицине». В отличие от линий, намеченных Дильтеем и Шпрангером, психология пошла в дальнейшем по другому пути: анализа элементарного сквозь призму сложного. Апел­ляции к диалектике и системности строения психического стали мето­дологическим основанием такого видения закона, когда и в законы о «простых» феноменах стал включаться контекст личностного отно­шения человека, значимости на уровне любого психического процес­са. Стоящий за этим смысловой аспект (или производные «семантики отношений субъекта к окружающему миру и к самому себе») стал об­щим основанием, позволившим преодолеть демаркацию между двумя уровнями законов и показать фиктивность такого их подразделения.

Особой заслугой Ломова Бассин назвал постановку проблемы межуровневых отношений, отдавая здесь дань первенству законов, описан­ных в школе Д. Н. Узнадзе. Относительно логики психологического за­кона важным стало (в отличие от позиции «логической координации») ограничение ее места в следующем смысле: закон не должен давать абстрактную модель действительности (представимую в формально-функциональных связях), а должен быть обращен к содержательно-смысловой ее стороне, что и выражается аспектом «значимости». Закон отражает пусть и неполно, но все же объективные аспекты психических явлений.

Цели, мотивы, решения выбора — вот то направление «системообразующих факторов», относительно которых должна совершаться спе­циальная активность субъекта — в их осознании и формировании лич­ностного к ним отношения, — чтобы признать за ними эту функцию. За этим замечанием Бассина как участника дискуссии можно видеть опасение формализации понятия закона в рамках системного подхо­да, если будет утеряно содержательное наполнение соответствующих психологических понятий. Другое замечание — то, что отношение к понятию бессознательного наименее освоено в представлении о пси­хологическом законе.

В рассматриваемой дискуссии была также поднята проблема ма­тематического описания психологических законов. А. Н. Лебедев и И. В. Москаленко отметили, что психологии предстоит еще долгий путь развития в сторону естественно-научного понимания закона. В законах естествознания достигнута такая степень обобщения знаний, когда немногие фундаментальные соотно­шения, простые в своей основе, ясные для понимания и предсказыва­ющие результаты наблюдений и опытов, раскрывают суть явлений, что и позволяет назвать их законами. Другая область исследований опо­средует путь к психологическим законам — психофизиология с ее ис­следованиями нейронных кодов разнообразных психических процес­сов, переживаний и других явлений. По существу, это обращение к старой психофизиологической проблеме на новом уровне знаний.

Дата добавления: 2014-01-20