Антипроизводственный потенциал жесткой финансово-кредитной политики

Экономический кризис усиливался в России вследствие чрезмерной жесткости бюджетно-налогового и денежно-кредитного регулирования, направленного на ограничение совокупного спроса и замедление тем самым инфляции – при отказе от роста ВВП как главного приоритета экономиче­ской политики. Разработчики подобных рекомендаций, как и многие их коллеги из неоклассического правого крыла, «продемонстрировали непонимание основ современной макроэкономики, согласно которым при экономическом спаде следует прибегать к использованию приемов экспансионистской денежно-кредитной и фискальной политики»[18]. Избыточно жесткая, вызывающе рестриктивная финансово-кредитная политика, проводимая в Российской Федерации, и резкое падение общественного благосостояния в результате нее выступали яркими проявлениями сознательного отказа властей от мягкого, бархатного варианта движения к системе рыночных отношений.

В теоретический арсенал российских финансовых властей была введена печально известная концепция ежегодно балансируемого (нейтрального) бюджета. В рамках данной концепции бездефицитный бюджет (и, соответственно, так называемые «здоровые финансы») рассматривается в качестве одно­го из главных приоритетов экономической политики. Господствует идеологический стереотип (по которому сегодня, однако, не формирует свою финансовую политику ни одна индустриально развитая страна­ со здравомыслящим правительством [19]), что любое государство всегда должно жить по средствам: каковы доходы, таковыми должны якобы быть и расходы, что «можно тратить ровно столько, сколько заработано, сколько генерирует российская экономика» [20]. При этом бюджет рассматривается обособленно, как некая самодостаточная конструкция – без видимой взаимосвязи финансового сектора национальной экономики с ее реальным сектором.

Такая концепция, сводящая содержание бюджетной политики исключительно к обеспечению сбалансированности доходов и рас­ходов правительства, т.е. к решению сугубо фискальных задач, присутствовала в финансовой политике многих стран вплоть до 1930-х гг. Однако Дж. Кейнс и представители Стокгольмской школы давным-давно доказали, что ее реализация подрывает стабильность функционирования национальной экономики, делая кризисы более глубокими. Известно, что в фазе экономического спада, когда нарастает безработица, и резко сокращаются доходы населения, бюджетный дефицит выступает вполне естественным, закономерным явлением. И если ставить вопрос об его решительной ликвидации, то необходимо либо повышать ставки налогообложения, либо сокращать государственные расходы, а это порождает еще больший спад и дополнительную безработицу. И очень странно, что в об­становке экономического кризиса 1990-х гг. правительство России пыталось любой ценой ликвидировать бюджетный дефицит, стремясь выполнить условия предоставления помощи России со стороны между­народных финансовых организаций. Между тем сколько-нибудь значительной помощи так и не поступило, а бюджетно-налоговая политика властей явилась субъективной причиной углубления спада. Еще более позднее последствие настойчивого стремления правительства реализовать на практике технически безупречную (и экономически абсурдную) концеп­цию нейтрального бюджета – аргентинский кризис 2002 г. Не учитывая специфику хозяйственной ситуации и игнорируя аксиому о невозможности сохранения крепкой финансовой системы в стране со слабой экономикой, власти Аргентины по указке Международного валютного фонда безуспешно стремились быстрее избавиться от бюджетного дефицита и тем самым рассчитаться с внешним долгом (в 5 раз превысившим годовой экспорт) за счет всемерного урезания своих внутригосударственных расходов. В последние годы постоянно бастующие греки в очередной раз стремятся противодействовать желанию властей своей страны достичь большей бюджетной сбалансированности, жертвой которого становится реальный сектор этой южноевропейской страны-банкрота.

Надо признать, что облеченные властью российские неоклассики по сей день пытаются реанимировать докейнсианскую догму о благотворном влиянии бюджетной сбалансированности на национальную экономику. Ими неустанно цитируется Дж. Бью­кенен, который утверждал, что наихудшее наследие Дж. Кейнса для экономики состоит в том, что он узаконил бюджетный дефицит. Оценивая этот дефицит как однозначно деструктивное, порождающее инфля­цию финансовое явление, многие российские экономисты требуют его безоговорочной ликвидации. Так, руководитель Экспертной группы Е.Гурвич продолжает настойчиво утверждать, что экономика государств со значительным бюджетным дефицитом растет гораздо медленнее, чем в странах со сбалансированным бюджетом – не замечая того очевидного обстоятельства, что, возможно, наоборот, именно в связи с бурными темпами наращивания ВВП в последних проблемы бюджетного неравновесия разрешаются здесь как бы сами по себе.

Прямым следствием реализации на практике антипроизводственной концепции ежегодно сбалансированного бюджета явились в России хронические задержки заработной платы бюджетникам и трансфертных выплат. Свидетельствуя об асоциальности проводимой политики, опоре ее на принцип минимизации обязательств российского государства, такие действия властей предопределяли сокращение совокупного спроса с общеизвестными негативными последствиями для динамики реального ВВП. Значительное сокращение государственных расходов привело к уменьшению масштабов финансирования сфер образования, здравоохранения, жилищно-коммунального хозяйства, пассажирского транспорта.­ Результатом стало стремительное удорожание стоимости услуг, оказы­ваемых населению этими отраслями (и соответствующее снижение его покупательной способности в отношении материальных благ). Уровень жизни населения, как известно, находится в непосредственной зависимости от размера частных и государственных вложений в человеческий капитал. И чем меньшими становятся эти инвестиции, тем больше шансов на выход значительной доли граждан данной страны за черту бедности. Например, сокращение государственных затрат на содержание детских садов и, как результат, их стремительная приватизация (с последующим перепрофилированием) побудили многих матерей покинуть свои рабочие места и «добровольно» войти в категорию абсолютно бедных.

Чрезмерно ограничительная направленность системы налогообложения, сформировавшейся в период рыночных реформ, внесла немалый вклад в стагнацию деловой активности множества отечественных предприятий, уводя их в «тень» или за рубеж. А между тем расширение теневой экономики, закономерно сокращающее объем доходной части государственного бюджета, выступает фактором, который серьезно тормозит сокращение бедности, а бегство капиталов из страны влечет за собой сокращение эффективных рабочих мест с адекватным понижением реальной заработной платы. Масштабы форсированного оттока за границу российских капиталов за годы рыночной трансформации значительно превышают задолженность нашей страны внешнему миру. Данная сумма­ была совершенно несопоставима и с масштабами внешних вливаний в российскую экономику, что делает бесспорным вывод о том, что именно Россия финансировала зарубежную экономику за счет углубления спада на своей территории. По имеющимся оценкам, лишь 5% этих «сбежавших» из России средств вложены их собственниками в приобретение недвижимости, предметов роскоши, в то время­ как остальные 95% находятся на счетах зарубежных банков, обогащая не только их клиентов, но и все западное банковское сообщество. В этом­ плане не удивительными выглядят периодически запускаемые в прессу фальшивки о преимущественно криминальном характере российских капиталов. Их появление нередко связано зачастую всего лишь с нежеланием развитых стран лишиться немаловажной финансовой подпитки их экономического роста. Не сумев (а может быть, просто не пожелав) поставить надежный заслон форсированному экспорту капи­тала, Правительство РФ несет главную ответственность за его негативные последствия.

К этим закономерным последствиям ограничительной финансово-кредитной политики российского государства примешивались также его сознательные шаги по нейтрализации угрозы инфляции со стороны возрастающего уровня оплаты труда. Осознавая тот факт, что зарплата выступает не только доходом, но и компонентом издержек производства (особо весомым в трудоемких обрабатывающих отраслях), фискальные власти проводили жесткую политику доходов, внесшую немаловажный вклад в укрепление тенденции к неуклонному обнищанию миллионов россиян в 1990-е гг. Причем в рамках данной антинародной политики использовались не только апробированный мировым опытом вариант неполной индексации доходов (т.е. заметного отставания их номинального уровня от динамики цен), но и сугубо российский вариант многомесячных задержек зарплат, пенсий, стипендий, детских пособий – которые обесценивались в условиях галопирующей инфляции – вплоть до отказа платить что-либо когда-либо. Серьезно ограничивая покупательную способность тех россиян, кто получает средства от государства (работников бюджетной сферы, пенсионеров, студентов, инвалидов), власти одновременно сдерживали рост доходов и тех из них, кто, не рассчитывая на правительственную поддержку, решил заняться малым бизнесом. Расцвет коррупции, создание мощных бюрократических препонов для запуска механизма частного предпринимательства, отсутствие действенной системы его льготного кредитования привели к тому, что по сей день доля малого бизнеса в ВВП по меркам страны с рыночной экономикой остается у нас крайне невысокой. Построение правительством опять же в антиинфляционных целях пирамиды ГКО–ОФЗ в период 1993–1998 гг. и ее закономерное крушение в разгар августовского финансового кризиса нанесли очередной удар по благосостоянию россиян – коль скоро побочным результатом данного кризиса стало четырехкратное падение курса рубля (а значит, и очередное обесценение сбережений), – тяжелые последствия которого отражались на уровне их жизни на протяжении целого ряда постдефолтных лет.

В то время как в зарубежных странах в конце ХХ в. наблюдалось постепенное расширение денежной массы и падение процентных ставок, в России с 1992 г. был реализован навязанный МВФ курс на радикальное сжатие предложения денег. Между тем общеизвестно, что до тех пор, пока денежная масса не будет расти соответственно росту уровня цен, падение объема производства в стране неотвратимо – прежде всего из-за удорожания кредитных ресурсов для домохозяйств и фирм.

Таким образом, выбор федеральных властей в пользу модели антиинфляционного регулирования, характеризуемой сокращением денежной массы, государственных расходов и повышением налогового бремени, привел к кризису неплатежей, глубокому расстройству системы денежного обращения, демонетизации экономики, резкому снижению реальной заработной платы бюджетников, спаду инвестиций и ВВП. Между тем в нашей стране существовали другие, более соответствующие природе отечественной инфляции, варианты ограничения ценовой динамики, связанные с государственным контролем над ценообразованием в монополизированных отраслях, недопущением избыточного налогового бремени, регулированием денежных потоков во избежание их концентрации в спекулятивной сфере, декриминализацией товаропроводящей сети и т.п. Но все они оказались по сути невостребованными фискальными и монетарными властями.

Главный результат антипроизводственной финансово-кредитной политики, проводимой российским государством в 1990-е гг., – беспрецедентный инвестиционный кризис, представляющий и по сей день серьезнейшую угрозу экономической безопасности России. Начиная с 1993 г. валовые инвестиции не покрывали в ней даже износа и выбытия основных фондов, т.е. чистая норма накопления фактически приняла устойчиво отрицательное значение. Это было обусловлено последовательным урезанием государственных инвестиционных программ в сочетании с резким уменьшением доли прибыли частных фирм, направляемой на расширение производства. Российское государство стремительно превратилось из собственника инвестиций, вкладываемых им в национальную экономику, в орган, занимающийся преимущественно лишь косвенным регулированием инвестиционных потоков, причем затрагивающих не целостные комплексы и отрасли народного хозяйства, а только разрозненные инвестиционные программы и конкретные проекты. Что же касается амортизационной составляющей ин­ве­стиций – наиболее стабильного, как принято считать, их источника,­ то значительную их часть (свыше 50% в середине 1990-х гг.) отечественные предприятия направляли нецелевым образом на восполнение недостатка оборотных средств, выплату налогов и задержанной за­ра­ботной платы, погашение кредитов коммерческим банкам, а вовсе не на модернизацию и обновление основного капитала. В то время как в совокупном объеме инвестиций в США доля амортизационных фондов составляет 70%, в Германии – 64%, то в России она попросту смехотворна, составив в 2000 г. 18,1%, а в 2005 г. – 21,3% [21]. Результатом использования подавляющей части амортизационных фондов не по назначению является тот факт, что если в 1990 г. коэффициент обновления основных фондов достигал в нашей стране 5,8%, то к 2000 г. он сократился до 1,8% [22]. Иначе говоря, при подобных темпах для полной замены изношенного оборудования в стране в тот период требовалось 55 лет! Если доля активной части основного капитала в возрасте до пяти лет составляла в 1990 г. 29,4%, то в 2000 г. – всего 3,9%. Большая часть оборудования служит уже свыше 20 лет, и по среднему его возрасту Россия смотрится втрое хуже индустриально развитых стран. Степень износа основных фондов возросла с 40,6% в 1992 г. до 44,0% в 2002 г и до 46,3% в 2007 г. [23] Помимо техногенных катастроф (на Саяно-Шушенской ГЭС, шахтах «Распадская» и «Юбилейная», свыше 50 крупных аварий на транспорте в одном только 2011 г. и т. п.) этот износ приводит к учащению несчастных случаев, в результате которых в расчете на 100 тыс. человек в США ежегодно погибают 55, в Норвегии – 28, а в России – 156 человек.

Упрекая российских радикальных реформаторов в излишне рестриктивной финансово-кредитной политике, нельзя в то же время не подчеркнуть, что в немалой степени неизбежность подобного выбора была обусловлена нерешительностью политики предшествующих советских властей (связки М.С.Горбачев – Н.И. Рыжков), которые проявили непозволительную медлительность в своей реакции на нарастающие негативные социально-экономические процессы. Не сумев противостоять развалу интегрированной советской экономики, они несут немалую долю ответственности за последующее масштабное сокращение уровня жизни россиян. Закономерностью переходного периода выступает тесная связь между глубиной и продолжительностью экономического спада и уровнем нищеты, бедности значительной части населения. А эта глубина, в свою очередь, находится в определяющей зависимости от своевременности «старта» от планово-регулируемой к рыночной экономике. В нашем случае этот «старт» серьезно задержался, спровоцировав резкое ускорение инфляции, что во многом и предопределило жесткость последующих государственных мер и их разрушительные кризисные последствия.

Дата добавления: 2014-01-11