Разновидности общей делопроизводственной документации

Носителем верховной власти в России был московский великий Князь, а с 1547 г. — царь. От имени самодержца исходили грамоты. Царские грамоты начинались следующим торжественным титулом: «Божиею милостью мы, великий государь царь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец...».

Подобное начало читается, например, в жалованных грамотах. Боярская дума как орган, участвовавший в принятии решений совместно с верховным правителем, возникла в давние времена. Она сохранилась в период Русского централизованного государ­ства и просуществовала до начала XVIII в. Боярская дума обладала законосовещательными, судебными, военно-административными и дипломатическими функциями. В нее входили представители боярской аристократии — бояре московского князя, бывшие удель­ные князья и их бояре. Иногда в работе думы участвовали предста­вители высшего духовенства. Совместные заседания бояр и духов­ных лиц назывались думными соборами.

Поскольку комплекса документов, отражающего деятельность Боярской думы XV—XVII вв., сегодня нет, документацию этого органа власти исследователи пытаются реконструировать. В исто­риографии высказывалось мнение о том, что Боярская дума име­ла развитое делопроизводство. Однако также существует точка зре­ния, согласно которой этот орган управления не имел собствен­ной канцелярии и делопроизводства.

Вместе с великим князем (царем) или самостоятельно Бояр­ская дума принимала важные государственные решения, которые оформлялись в виде приговоров. Если решение принималось без великого князя (царя), то из Боярской думы исходил приговор с характерной начальной фразой: «По указу великого государя боя­ре приговорили...», которая подчеркивала то, что инициатором рассмотрения вопроса выступила верховная власть, а бояре само­стоятельно приняли решение.

Разновидностью приговоров явля­ются указы с боярским приговором. Они принимались думой совме­стно с великим князем (царем). Начальная формула этого доку­мента такова: «Царь указал, а бояре приговорили...».

Например: «192-го (1683 г.) декабря в 30 день великие государи (цари) и великие князья Иоанн Алексеевичь, Петр Алексеевичь в(сеа) В(еликия) и М(алыя) и Б(елыя) Р(оссии) с(амодержцы) и сес­тра их... великая княжна Софиа Алексеевна, слушав сей выписки и статей (т. е. докладной выписи Стрелецкого приказа о мерах пред­принимаемых «впредь для опасения от шатостей стрелецких и от иного своеволства в комнате, указали, и бояря приго­ворили...». Если решение Боярской думой принято не было, то в приговоре употреблялась формула: «Бояре приговорили и о том, как государь произволит...».

К числу высших органов управления Российским государством с конца XV в. до конца XVII в. относился Земский собор — пред­ставительный орган в системе сословной монархии. За это время состоялось 57 соборов: первый - в 1549 г., последний - в 1683-1684 гг. Они собирались нерегулярно, для решения осо­бо важных государственных вопросов: определения линии во вза­имоотношениях с некоторыми иностранными государствами, ут­верждения реформ, принятия новых кодексов законов,, выбора царя (по пресечении царской династии) и его утверждения и т.д. В глазах современников Земский собор был совещанием пред­ставителей «земли», посвященным государственному строитель­ству.

В ходе работы Земских соборов возникали соборные акты, или дела — протоколы их созыва, обсуждения поставленных вопро­сов, с приговором в конце (или без приговора). Первым дошедшим до нас соборным актом является акт 1566 г., в котором пред­оставлены мнения «чинов» о продолжении войны с Польшей.

В XVII в. сложился определенный формуляр соборного акта. Он достаточно полно передает ход работы Земского собора. Наиболее «развитый» текст акта содержал несколько разделов: указ о созы­ве собора, доклад правительства (царя или от его имени — дья­ка), перечень сословных групп и изложение речей их представи­телей, царский указ, подготовленный на основе Соборного уло­жения.

Особую разновидность документации, возникавшей в ходе за­седаний некоторых Земских соборов, представляют так называе­мые утвержденные («утвержденные») грамоты на царство. Такие грамоты были составлены при избрании царем Бориса Годунова в, 1596 г. и Михаила Романова в 1613 г.

Система приказов — центральных постоянно действующих го­сударственных учреждений — сложилась к середине XVI в. Пред­шественницами приказов были так называемые избы. С конца 40-х гг. XVI в. появилось несколько центральных ведомств-изб, каждая из которых выполняла определенные функции. Среди них Посольская и Челобитная избы.

Первое упоминание о приказе как об учреждении (им был Раз­бойный приказ) относится к 1571 г. Число приказов на протяже­нии XVI —XVII вв. постоянно менялось. За весь период существо­вания их было около 90. Одни приказы функционировали дли­тельное время, другие — непродолжительное. Название учрежде­ния, как правило, отражало его основное назначение. Например, Поместный приказ занимался в первую очередь вопросами обес­печения земельными поместьями за службу, приказ Холопьего суда — вопросами зависимого населения, Судный приказ осуще­ствлял судебные процессы и т.д.

Центральными учреждениями были также четверти («чети»), создававшиеся для управления отдельными территориями. Суще­ствовали Владимирская, Галицкая, Костромская, Новгородская, Устюжская четверти. Первое упоминание об этих учреждениях от­носится к 1569— 1570 гг.

В иерархии учреждений приказы и четверти находились между высшими органами власти и управления (Боярской думой и Земскими соборами) и местными учреждениями (губными, земскими, приказными, или съезжими, избами). В результате взаимен действия органов власти всех уровней формировался комплекс материалов, который относится к общему документированию иначе говоря, к системе документации, схожей по назначению и форме, но отличающейся конкретным содержанием.

Накопленные в приказах документы, используя современную терминологию, можно разделить на входящие и исходящие.

Рассмотрение какого-либо дела в приказе инициировалось челобитной. Этот входящий документ начинался с обращения к царю: «Царю государю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии бьют челом холопи твои хатмынские переежие черка! сишка Васька Сподарухин, да Микитка Тасютенков, да Лукашкл Фесовисов с товарыщи 20 человек». Далее в челобитной описы­валась ситуация, которая заставила челобитчика (челобитчиком) обратиться к великому князю (царю) с просьбой, и излагалась сама просьба. Так, Васька Сподарухин с товарищами, обращаясь в 1651 г. к царю, просили жалованья: «Милосердый государь царь и великий [князь] Алексей Михайлович всеа Русии, пожа[луй нас], холопей своих, бедных и беспомошных пере[езжих и]ноземцов, своем царским денежным жалованьем [против] иных своих госу­даревых городов, в которых [государевых] украенных городех наша братия [переез]жие черкасы служат тебе, государю, чем [тебе], милосердному государю, об нас бедных бог [извес]тит». Любая челобитная завершалась стандартной фразой «Царь государь, сми­луйся, пожалуй».

Если прошение, изложенное в челобитной, принималось к рассмотрению, на обороте записывались решения, принятые ца­рем или Боярской думой, а также пометы приказных людей. На­пример, на цитированной выше челобитной 1651 г. имеется поме­та: «Выписать».

Иногда встречаются пространные записи. Они позволяют уви­деть, какие документы создавались при принятии решения по кон­кретному делу. Так, на челобитной запорожского старшины Власка Федорова сына Иванкиева, перешедшего вместе с другими казака­ми в подданство России, о выдаче жалованья имеются следующие пометы: «147-го (1639 г.) июля в 18 день. Государь пожаловал в приказ велел дать 4 рубля» и «Память отпущена по отписке и по челобитной в Большой приход тово ж числа».

Челобитные могли содержать не только прошения, но и жало­бы, заявления. Они исходили от частных лиц, монастырей, объе­динений купцов, крестьянских общин и т.д. Прошения крестьян­ских или посадских общин назывались мирскими челобитными. В приказном делопроизводстве некоторые группы челобитных име­ли наименования, учитывавшие их содержание. Например, чело­битная, в которой содержался донос (извет), называлась изветной челобитной. По способу подачи челобитные делились на заручные, т.е. подписанные, и словесные челобитные. Последние запи­сывались со слов челобитчика в самом приказе.

Еще одной разновидностью входящих в приказ документов являлись отписки. Они носили характер отчетов о выполнении поручения и поступали от какого-либо официального лица (по­сла, воеводы, губного старосты и т.д.). Начало отписки похоже на вступительную часть челобитной. Отписка также начиналась с об­ращения к царю: «Государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии холоп твой Митька Колтовской челом бьет». Различия начинались далее, поскольку в отписке излага­лось задание, которое получало должностное лицо (в приводи­мом примере ливенский воевода Д. Колтовский): «А по твоей государеве грамоте велено мне, холопу твоему, ливенским нововы езжим черкасом атаману Устинку Холоимову с товарыщи 59-ти человеком, дадать твоево государева хлебнова жалованья на Ливнах и с твоих государевых житниц...». Заканчивалась отписка со­общением о том, что было выполнено по силе полученного указа: «И по твоему государеву указу я, холоп твой, нововы езжим чер­касом...».

В московском приказе на отписке отмечалось, когда и кем до­ставлен документ. Так, на одной из отписок белгородского воево­ды Федора Хилкова в Посольском приказе сделана запись: «153-го (1645 г.) апреля в 21 день з белгородским сотником стрелец­ким со Власом Стерлеговым». Как и на челобитной, на отписке отмечалось ее продвижение по инстанциям. Вторая помета на от­писке Хилкова такова: «Государю чтена. Послать государева гра­мота, велеть польским и литовским купецким людем торговать за острогом на гостине дворе, а в острог пускать не велеть. А Густынского монастыря потому ж и на Донниково не отпускать». Во исполнение распоряжения царя указ Хилкову был послан из Раз­рядного приказа 29 мая 1645 г.

К числу входящих в приказ документов относится память. Она присылалась из другого приказа, для которого этот документ был уже исходящим. Одно учреждение посылало в другое запрос по какому-либо делу или просто информировало о чем-то и т.д. По­скольку приказы как учреждения одного уровня переписывались между собой памятями, эти документы не имели обращения к царю. Например, текст памяти о выдаче подарков послам Запо­рожского войска, направленной из Посольского приказа в Ка­зенный приказ, начинается так: «Лета 7128-го (1620 г.) марта в 10 день по государеву цареву и великого князя Михаила Федоро­вича всеа Русии указу память казначею Микифору Васильевичю Траханиотову да диаком Ждану Шилову да Булгаку Милованову. Указал государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии дати своего государева жалованья черкасом запорожским, которые приехали ко государю из Запорожско­го Войска з грамотою и с крымскими языки...».

Тексты исходящих из приказов документов оставались в них в виде черновиков, которые назывались отпусками. Они сохраня­лись для контроля за исполнением решения и документооборо­том.

Наиболее распространенным исходящим документом являют­ся указы, которые составлялись в приказах от имени царя. Часто встречается самоназвание документа - «грамота». Указ носил рас­порядительный характер, поэтому в начале текста обязательно назывался адресат, которому передавалось царское распоряжение. Указ начинался формулой: «От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии во Брянеск стольнику нашему и воеводе князю Данилу Степановичю Великогогагину».

Далее в тексте указа можно выделить две части. В первой сооб­щалась суть дела, содержавшаяся в каком-либо входящем доку­менте (челобитной, отписке, памяти) или устном известии: «Ве­домо нам учинилось, что у литвы и у поляков с черкасы бой, а во Брянской уезд на Свинскую ярмарку приезжают литва, и поля­ки, и черкасы...». Во второй - излагалось принятое царем реше­ние по фактам, изложенным в начале документа: «И как к тебе ся наша грамота придет, и ты б во Брянску жил с великим береженьем неоплошно. А брянченам... приказал накрепко... и ты б в те поры по дорогам посылал служилых людей... А однолично б тебе тово остерегатца накрепко, и жити с великим береженьем, и сю нашу грамоту держал у себя тайно». В приказах подготавливались также наказы (инструкции) для должностных лиц, направленных для исполнения решения на месте.

Особенности наказов можно увидеть на примере так называемых
губных грамот конца 30-х - середины 50-х гг. XVI в. Эти докумен­ты, раскрывающие смысл губной реформы, были так названы историками в XIX в., что не вполне соответствует месту этих до­кументов с системе делопроизводства второй четверти — середи­ны XVI в.

При сопоставлении формуляра и стиля губной грамоты с гра­мотой, исходившей непосредственно от верховной власти, вы­являются их некоторые различия. В отличие от царской грамоты, так называемая губная грамота начиналась с даты, как например, губная грамота 24 сентября 1555 г. Владимирскому уезду: Лета 7064-го (1555 г.) сентября в 24 день царь и великий князь Иван Васильевич всеа Руси пожаловал в Володимере на посаде И в Володимерском уезде...» (далее перечисляются все категории жителей уезда). Царское пожалование было ответом на челобитную Владимирцев, которую кратко пересказывает доку­мент: «Что нам били челом, а сказывают, что, де, у них...». Все выше обозначенное представляет собой своеобразную преамбулу, в которой указаны причины появления данного документа. В сле­дующем разделе документа излагается распоряжение царя: «И аз, шарь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, по их челоби­тью пожаловал: велел есми у них быти в Володимере на посаде и В Володимерском уезде в тех станех и в волостях у розбойных и у катиных дел в губных старостах Микифору Остафьеву сыну Есирову да Рахману Колзакову да с ними губным целовальником». И далее помещается подробная инструкция о том, как сыскивать и наказывать «лихих людей, татей и разбойников», а также ка­кое делопроизводство необходимо вести в губных избах. В конце текста есть замечания: «К сему списку царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии велел печать свою приложити. А у под­линной государевы царевы и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии грамоты припись дьяка Бориса Алексеева сына Щекина».

Итак, в тексте встречается самоназвание документа — «грамо­та». В то же время этот документ называется также «наказом», «на­казным списком»: «...а вершити им разбойные и татиные дела по рему наказному списку. А судити старостам и целовальником ведомые разбойные и татиные дела гяо сему наказу». Такие же само­названия отмечены и в губных грамотах — Переяславлю-Рязанскому (21 ноября 1555 г.) и Старой Рязани (20 декабря 1555 г.).

Смешение наименований может быть объяснено тем, что в условиях становления общего делопроизводства еще не было чет­ких признаков грамот, исходящих непосредственно от имени госу­даря, и грамот, подготовленных в избе (позднее приказе) от име­ни царя. Напомним, что указ назывался грамотой даже в XVII в. Стиль губной грамоты также необычен. Дело в том, что наказ адресовался конкретным исполнителям, но в тексте нет обраще­ния к ним во втором лице. Об исполнителях речь идет в третьем лице. Эта стилистическая особенность отражает, скорее всего, ге­незис наказа как одной из разновидностей делопроизводствен­ной документации. До появления изб и приказов наказ говорился великим князем дьяку, а затем устно пересказывался дьяком тому лицу, которому он предназначался. Таким образом, выстраива­лась цепочка в передаче устной информации: от великого князя к дьяку, а от него к исполнителю поручения. Дьяк был передаточ­ным звеном в этой цепочке. Для него исполнитель был челове­ком, с которым он общался непосредственно и, обращаясь к ко­торому, он мог бы употребить местоимение во втором лице: «ты» («вы»), «тебя» («вас») и т.д. Однако в текстах наказов употребля­ются местоимения в третьем лице: «он» («они»), «его» («их»), «ему» («им») и т.д. Это обстоятельство подчеркивает посредническую роль дьяка в передаче информации. В дальнейшем, когда наказы стали фиксироваться письменно, в них надолго сохранились граммати­ческие формы, отражающие многоступенчатость передачи устной инструкции. Формуляр этой разновидности документа и его стили­стические особенности сохранялись на протяжении XVI, XVII и начала XVIII вв., например, в инструкциях послам.

Для характеристики так называемых губных грамот важен еще один момент. Дело в том, что в XV—XVII вв. административная, судебная и законодательная власть была сосредоточена в руках одного человека — государя, поэтому различий между админис­тративным распоряжением, судебным решением и законом не существовало. В связи с этим некоторые указы, исходившие от имени царя, приговоры Боярской думы и земских соборов в ис­точниковедении относят (по назначению и содержанию) к зако­нодательным источникам. Свидетельством нерасчлененности ад­министративных распоряжений и законов в XVI в. как раз и слу­жит губная грамота. По своему назначению и содержанию она может быть определена как законодательный акт, вводивший но­вые нормы на обширной территории государства. Грамота содер­жала закон о создании губных изб и их функциях, порядке судо­производства в них, но оформлен он в виде обычного наказа.

В ходе рассмотрения какого-либо дела в приказах могли де­латься выписки из различных документов. Так, выписка, сделан­ная в 1651 г. в Разрядном приказе, посвящена вопросу устройства на постоянное жительство в России украинцев-переселенцев документе содержатся выписки из указов, ранее посланных вое­водам в пограничные города Путивль, Брянск и Севск. Согласно этим указам, пришедших украинцев нужно было отправлять в Яблонов. Упоминается «государев указ» в Яблонов воеводе князю Борису Александровичу Репнину с повелением отсылать пересе­ленцев из этого городка в Коротояк, Воронеж и Козлов. Затем вкрат­це пересказываются отписки воевод, в которых характеризуется ситуация в связи с переселением украинцев. Воеводам не хватало информации о том: на каких условиях будут поселять украинцев в перечисленных городах. Поэтому в выписке приведена просьба воевод: «...и государь бы им о том велел свой государев указ учи­нить», и изложена отписка Репнина о настроениях среди украин­цев, которые «готоввятца идти на государево имя, сухари сушат и сякие запасы готовят...». Сообщается о назначении нового воеводы в Брянск, а также передается кратко содержание, очевидно, одного из пунктов полученного им наказа, касавшегося поселе­ния украинцев в Коломне и в Калуге. В конце выписки поставлен вопрос о том, «в которых местах на вечное житье строить и какою (украинцев) государскою милостью обнадежить», если они будут переселяться «многими людьми», поскольку «по черте т литовские стороны и до Челновой реки за Козлов больших людей устроить негде, больших земель и присадочных лесов, где оселитца, нет». Таким образом, выписки дают довольно полное представле­ние о состоянии вопроса на каком-то отрезке времени: в них учтены все документы, созданные по конкретному делу, очерчены вновь возникшие проблемы.

Подобные выписки могли служить основой для докладов, ко­торые по мере надобности составлялись по конкретным вопросам в приказах и направлялись царю или Боярской думе. Доклады со­общали об исполнении приговора, полученного от вышестоящей инстанции и содержали предложения о дальнейшем рассмотре­нии или окончании конкретного вопроса и т.д. Доклад включал в Тебя выписки из всех документов (иногда документы воспроизводились полностью), которые возникли в ходе рассмотрения дела: Из инициативного /документа и резолюции на нем, а также из документов, отразивших ход исполнения (например, выписки из наказа, памяти, оттиски) и результат (например, выдержку из дозорной книги). На докладе записывалось решение Царя или Боярской думы, принятое после слушания доклада.

В качестве примера рассмотрим доклад, подготовленный в По­льском приказе в 1652 г. в связи с челобитной приехавшего из Украины в Москву переводчика киевского старца Арсения. В начале текста дана формула, обозначающая назначение текста: «Написано в доклад». Затем кратко сказано о времени и цели приезда старца в Москву. Старец Арсений, по-видимому, не только зани­мался в России переводческой деятельностью, но и выполнял секретные дипломатические поручения. Приказ счел необходи­мым напомнить царю об этом: «А что он (старец), приехали к Москве, каких вестей сказал, и что он, будучи в литовской стороне, из книги выписал, и про то государю ведомо». Сказано, какое жалованье на пропитание старец Арсений и его служка по­лучали в момент составления доклада. Далее указана непосред­ственная причина появления доклада: «А ныне государю царю и великому князю Алексею Михайловича всея Руси бьет челом старец Арсений: по государеву де указу ведено ему книгу латин­скую на словенский язык перевести». Далее приведена челобитная старца, в которой он просит прибавить ему жалованья. После че­лобитной в докладе идет раздел «И выписано ему на пример», где перечислены прецеденты выплат жалованья украинским перевод­чикам и певцам в прошлом. Этот раздел, содержащий информа­цию об аналогичных случаях, должен был помочь высшим ин­станциям в принятии решения по челобитной Арсения, иначе говоря, служил своеобразной подсказкой. На местах склейки составов, на которых написан доклад, имеется помета: «1[60]-го (1652) года майя в 2[5] день государь пожаловал киевского старца Арсения, велел ему поденного корму давать по гривне на день, да питье по-прежнему. Домаскину Птитцкому поденного корму да­вать и с прежним по 4 алтына на день». Она свидетельствует о том, что царь одновременно рассматривал и доклад по делу стар­ца Арсения и доклад по делу киевлянина Дамаскина Птицкого, прибывшего в Москву в 1651 г.

После утверждения доклада верховной властью в приказе под­готавливался указ в соответствии с принятым решением.

В приказах стремились получить дополнительную информацию, которая помогала бы в их деятельности. Одним из основных кана­лов такой информации были расспросы купцов, послов, священ­ников, перебежчиков и т.д. Результаты расспросов фиксировались в так называемых расспросных речах, которые представляли собой записи устных рассказов о каких-либо интересующих учреждение событиях. В начале текста более или менее подробно записыва­лось, когда, где и кто «в роспросе сказал». Например, запись рас­сказа купца, посланного к Богдану Хмельницкому в 1652 г., на­чиналась так: «А на Москве гостиные сотни торговой человек Перфирей Зеркальников в роспросе сказал: в нынешнем де во 160-м году по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии указу отпускай он с Москвы с его государе­вою грамотою к запорожскому гетману к Богдану Хмельницкому о обидном деле путивльцов торговых людей. А к гетману де он Приехал января в 4 день... А отпусти де тех польских посланцев... А как де он, гетман, поехал в Суботово... И того ж де дни января В 9 день призывал его, Перфирья, к себе писарь Иван Выговской и говорил ему...» и т.д. Стилистической особенностью этих доку­ментов является использование частицы «де», которая свидетель­ствует о записи устной речи.

Такую же стилистическую особенность имели сказки, в кото­рые записывалась информация с чьих-то слов в связи с каким-либо делом. Так, в них могло содержаться подтверждение инфор­мации, изложенной в челобитной, как, например, в сказке, со­ставленной в Разрядном приказе в связи с проверкой данных о Поместном окладе и денежном жалованье жильцов Гаврилки и Ивашки Кузьминых, детей Совина, обратившихся к царю Миха­илу Федоровичу с просьбой оставить их в жилецком списке. Жиль­цами называли лиц, которые находились на службе лично при государе. Подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин в сочинении, получившем в науке название «О России в царство­вание Алексея Михайловича», писал о них:

«Чин их таков: для походу и для всякого дела, спят на царском дворе, человек по 40 к болши, и посылают их во всякие посылки; а дети они дворян­ские ж, и дьячьи, и подьяческие». В Разрядном приказе нашелся прежний подлинный «жилецкий» список, где были записаны Имена обоих братьев. Однако данные о размерах их поместных ок­ладов и денежного жалованья, извлеченные из официального де­лопроизводства, не совпали с данными, изложенными в челобитной, в которой размеры оклада и жалованья были завышены.

Для проверки информации челобитной был проведен «сыск», Который заключался в устном опросе дьяками большого числа людей. «Единое» показание опрошенных зафиксировано в сказке: «И 122-го (1614 г.) января въ 11 день в Розряде дьяком думному Сыдавному Васильеву да Марку Поздееву в сыску дворяне и жиль­цы и дети боярские розных городов, Петръ Нечаевъ сынъ Перфирьев, Офонасей Охлебаевъ, князь Микита Шеховской, Дмитрей Вахромеевъ, Иванъ Вельяминов, Офонасей Есипов, Иван Озеюовъ, князь Иван Шеховской, Иван Хрипунов, Федоръ Вельяапев, Савелей Охлебаевъ, Селиверсть Володимеровъ, сказали по Государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии крестному целованью: придано государева жалованья при царе Василье Гаврилу Совину за троетцкой бой и за московское сиденье поместья к старому ево окладу къ 500 четям 100 чети, денег из чети ко 16 руб[лям] 4 рубли; Ивану Совину за службу, что он был при царе Василье в Колязине монастыре з боярином со князем Михаилом Васильевичем Шуйским, помесья к старому ево окладу къ 400 четям 100 чети, денег из чети ко 12 рублем 3 рубли; да к той сказке и руки свои приложили». Рукоприклад­ства свидетелей расположены на обороте столбца. Формула руко­прикладства повторяла наименование документа: «К сей сказке Петръ Перфирьев руку приложил...».

Особенность приведенной сказки заключается в том, что она не фиксировала показания каж­дого свидетеля, а суммировала все показания в едином тексте, который подтвержден опрошенными лицами.

Местные учреждения (съезжая, губная, земская, таможенная избы) представляли собой канцелярии, делопроизводство кото­рых имело много общего с делопроизводством центральных орга­нов управления. Их основным исходящим документом были от­писки, которые воеводы и губные старосты посылали в вышесто­ящие органы управления. О том, что главы местных учреждений поддерживали отношения со многими приказами, свидетельству­ют данные о деятельности во второй половине XVII в. каширского губного старосты Семена Ермолаевича Кашина. Он направлял от­писки в Ямской, Судный, Разбойный, Поместный, Стрелецкий, Монастырский приказы и Галицкую четь. Местные должностные лица, посылавшиеся администрацией для сбора сведений по ка­кому-либо делу, составляли отчеты — обыски. В избах создавались также расспросные речи, сказки.
Приемы работы с делопроизводственной документацией

Одной из особенностей информации о событиях прошлого, дошедшей до нас в делопроизводственной документации, явля­ется ее фрагментарность. К принятию решения по какому-либо вопросу и его исполнению было причастно много инстанций, где создавалась своя документация. Наиболее полное представление об изучаемом конкретно-историческом событии может дать толь­ко совокупность взаимосвязанных делопроизводственных матери­алов, которые возникли во всех учреждениях, имеющих отноше­ние к рассмотрению конкретного вопроса.

4. Источниковедческий анализ делопроизводственной документации.

При анализе делопроизводственной документации как вида исторических ис­точников и при использовании ее сведений для изучения конк­ретных исторических сюжетов необходим комплексный подход.

Источники, возникшие в связи с одними и теми же события­ми, зачастую хранятся в разных архивных хранилищах, а внутри одного архива — в разных фондах. Таким образом, перед исследо­вателем, обратившемся к изучению делопроизводственной доку­ментации, стоит задача ее поиска и формирования документаль­ной системы. В создании подобной документальной основы помо­гает знание системы государственных учреждений и их взаимоот­ношений, процедуры принятия и исполнения решений на разных уровнях, а также основных направлений деятельности учрежде­ния, зафиксированных в письменном виде.

Несмотря на тщательные поиски делопроизводственных мате­риалов в архивах, в формируемых учеными документальных сово­купностях возможны пробелы. Особенно это касается приказного делопроизводства. Его плохая сохранность объясняется тем, что мно­гие накапливавшиеся в течение продолжительного периода комп­лексы материалов погибли в огне московских пожаров (1547, 1571, 1626 гг. и др.). Кроме того, в XVI —начале XVII в. многие делопро­изводственные материалы уничтожались за ненадобностью, а также были утеряны в годы Смутного времени, «в разоренье», во время народных движений. Так, во время стрелецкого восстания в 1682 г. были уничтожены документы Судного и Холопьего приказов. Та­ким образом, одной из источников поведенческих задач является разработка путей восполнения пробелов, которые существуют в любом комплексе делопроизводственных документов.

Пытаясь восстановить состав утраченных документов, ученые обращаются к так называемым описям Царского архива и опи­сям документов отдельных приказов, составленным еще в XVI — CVII вв. Вместе с тем в ряде случаев выявить документацию XVII в., которая фиксировала принятие решений и их исполнение, мож­но, обратившись к сохранившемуся специальному делопроизвод­ству. Покажем возможности этого пути исследования на примере материалов сыска беглых крестьян.

Вопросу о сыске беглых крестьян посвящены указы 90-х гг. XVI в. Указ 24 ноября 1597 г. ввел урочные лета сыска, предписывая ра­зыскивать и возвращать прежним владельцам всех беглых и на­сильно выведенных крестьян в течение пяти лет. По коллективной челобитной помещиков в 1637 г. срок был продлен до девяти лет, а в 1641 г. — еще на один год. Наличие урочных лет предполагало порядок индивидуального сыска беглых крестьян по челобитным их владельцев. В каждом конкретном случае при организации сыс­ка учитывались срок побега крестьян и холопов и срок подачи владельцем челобитной.

Реконструировать процедуру сыска и делопроизводство сыскых комиссий начала XVII в. можно по так называемым свозным книгам Троице-Сергиева монастыря 1614 г.

Они представляют со­бой разновидность специального делопроизводства — итоговую письменную фиксацию работы приказных людей, отправленных на поиск беглых крестьян. В настоящее время из всех письменных материалов, возникших в ходе сыска в 1614 г. Троицких крестьян, сохранились только две книги. Однако на их основе можно опре­делить основные разновидности материалов общего документи­рования, обеспечивавших начало и проведение сыска, и реконст­руировать их содержание.

Свозные книги 1614 г. состоят из предисловия и двух частей. В предисловии изложены причины и предыстория составления кни­ги. Из предисловия следует, что архимандрит Дионисий и келарь старец Авраамий Палицын вместе с братиею подали челобитную о сыске беглых монастырских крестьян. К челобитной прилагалась именная роспись (список беглых) «за Троецкою Сергиева монас­тыря келарскою печатью». Челобитная монастыря была принята к рассмотрению, и во исполнение указа царя Михаила Федоро­вича из Приказа Большого дворца был дан наказ сыщикам отпра­виться в Владимир, Юрьев Польской, Суздаль, Стародуб Ряполовский, Муром, Гороховец и «троецких старинных крестьян», бежавших «от (7)113 году (1604/1605 г.) от насилства», свезти в вотчины монастыря.

В первой части книг поименно названы беглые крестьяне, ко­торых сыщики возвратили «на старые жеребьи», также указано, с какого времени они «в бегах», какую долю окладной единицы составляла их пашня и где они проживали после побега. Возвра­щенные на прежнее место жительства крестьяне давали сыщи­кам поручные записи. Эти крестьянские письменные документы в большинстве случаев представляли собой обязательства в том, «что им жить за Троицею, и государевы подати и их монастыр­ские платить, и изделья делати, а впредь никуды от Троицы не бегать».

Во второй части книг записаны крестьяне, которых новые вла­дельцы, крестьянские общины или посады отказались возвратить монастырю. По терминологии книг, эти люди «учинилися госуда­реву указу силны». Новые владельцы должны были явиться в Мос­кву в суд вместе с крестьянами, из-за которых предстояла тяжба. О своем согласии явиться в суд владельцы сообщали в письмен­ном обязательстве, называвшемся статной (от слова «стать, встать») поручной записью: «подавали по себе в тех троецких крестьянах статные поручные записи, что стати им в тех Троицких спорных крестьянах на Москве в Приказе Большого дворца перед боярином перед Борисом Михайловичем Салтыковым да перед дияки Иваном Болотниковым с товарыщы».

По ходу сыска возникала, по-видимому, разнообразная по со­держанию переписка сыщиков и приказа. Однако в свозных книгах 1614 г. упомянуты только послания сыщиков в связи с нежела­нием новых владельцев крестьян исполнять царский указ. Так, князь «Роман Петрович Пожарский государева указу не послушал и тех троецких крестьян вывести из-за себя не дал, учинился силен», а свозчика (свозчик — должностное лицо, обязанное отвозить най­денных беглых крестьян к прежнему хозяину) Григория Ильича Терпигорева и приехавших с ним Троицких крестьян хотел по­бить «до смерти», при этом говорил: «Государева де мне указу не слушивать. И о том на него писано к государю».

О том, что в свозных книгах обобщалась информация многих первичных документов, свидетельствуют замечания составите­лей книги о поручных записях: «И поручные записи по всех (воз­вращенных крестьян) пойманы и вклеены в столп и све­зены в Троетцкой Сергиев монастырь»; «И поручные записи по них взяты и вклеены в столп, и отданы поручные записи в мона­стыре»; «И запись поручная взята и вклеена в столп».

Таким образом, подлинная документация накапливалась в виде столбца. Затем столбы, скорее всего, поступали в приказ, где и хранились. Книги создавались на основе исходной документации, которая отложилась в столбце, но ее информацию передавали в сжатом виде. Следовательно, столбец и книга не были идентич­ными итоговыми документами. По завершении розыска свозные книги были переданы монастырю. Заметим, что 1614 г. вместе с другой вотчинной документацией были обнаружены именно в ар­хиве Троице-Сергиева монастыря.

Важной вехой в развитии комплекса делопроизводственных документов, оформлявших сыск беглых крестьян и холопов, ста­ло утверждение в 1649 г. Соборного уложения. Этот свод законов отменил урочные лета и узаконил бессрочный сыск помещиками и вотчинниками бежавших крестьян и холопов. Иначе говоря, было законодательно установлено крепостное право. С этого времени сыск крестьян и холопов и возвращение их владельцам заняли важное место в деятельности государственных учреждений. Лик­видация урочных лет создала условия для массового сыска. Под влиянием челобитных от владельцев крестьян новая функция го­сударства — сыск беглых крестьян — была узаконена. Ее осуще­ствляли специально назначаемые сыщики из дворян 1693 и 1698 гг. Они охватывали значительную территорию повол­жских и центральных городов.

В основных своих чертах письменное оформление процесса сыска и его результатов на новом этапе оставалось таким же, как и в первой половине XVII в. Правительственный сыск беглых органи­зовывался по инициативе самих феодалов. Дело начиналось с че­лобитной помещика или вотчинника, просившего найти и до­просить крестьянина, которого он считал своим. После рассмот­рения челобитных возникали указы, боярские приговоры и нака­зы сыщикам.

Во второй половине XVII в. деятельность членов сыскной ко­миссии сопровождалась большим количеством документов. Из ко­миссии посылалась память рассылынику (рассылыник — один из членов комиссии, в обязанности которого входили поиск бег­лых и их доставка на допрос к сыщику) о необходимости пой­мать беглого. О результатах выполнения поручения рассылыник сообщал в доезде (доездной грамоте). Доставленный в комиссию крестьянин допрашивался. В допросе участвовали и крестьяне и их прежний владелец. Обе стороны доказывали свою правоту. На этом этапе расследования использовались выписки из разнооб­разных документов: писцовых, переписных и отказных книг, раз­дельных записей и других документов. Результаты допроса офор­млялись в письменном виде. Допрос включал информацию об име­нах отца беглого и самого беглого, месте жительства, имени преж­него владельца, жизни в бегах, последнем месте жительства, известных допрашиваемому других беглых крестьянах, семье и имуществе.

По окончании расследования сыщик на основании Соборного уложения, наказа, допросов и представленных выписок прини­мал решение. Оно оформлялось в виде записи, под которой сто­яла подпись сыщика. От тех владельцев, которым возвращали кре­стьян, требовалась отпись («отписи за их руками впередь для спо­ру»)

Окончательно результаты деятельности сыщиков и информа­ция из перечисленных выше документов обобщались в так назы­ваемых отдаточных книгах.

Одной из ранних отдаточных книг является книга Троице-Сергиева монастыря. Сыск беглых Троицких крестьян начался в конце 1649 г., после утвержденного Соборного уложения, и продолжал­ся до 7 июня 1650 г. Территориально он охватил Кострому, Галич и их уезды.

По построению отдаточная книга сходна со свозной книгой.
Она имеет предисловие и основную часть, назначение которой
состоит в поименном перечислении возвращенных крестьян.

В предисловии отдаточной книги 1649—1650 гг. указывалась причина организации правительственного сыска беглых крестьян Троице-Сергиева монастыря. Инициатива сыска исходила от монастырских властей — архимандрита Андреана, келаря старца Лимона, казначея старца Калинника с братею. На их челобитную последовал указ царя в Поместный приказ, где был состав-I лен наказ определенным для проведения сыска Петру Федоро­вичу Шетневу и подьячему Федору Корчемкину. Порядок их работы отражен в предисловии достаточно полно: указано, где мекать беглых, перечислены документы (Соборное уложение, выписки из писцовых и переписных книг), на основании которых крестьяне должны возвращаться их прежнему владельцу. Этот сюжет предисловия, несомненно, раскрыт на основе текста наказа сыщиками.

В то же время главная часть отдаточной книги отличается от свозной книги формой записей и информацией, в ней зафикси­рованной. В отдаточной книге в стандартных формулировках отражена повседневная работа людей, специально назначенных для сыска беглых. По своей форме этот итоговый документ близок журналу специальной комиссии, в котором на протяжении не­скольких месяцев накапливались подневные записи об «отдачи» беглых. Сама запись включает дату, юридическое обоснование «отдачи» (расспросные речи, выписки из писцовых книг, сказки и т.д.), имя лица, у кого крестьяне жили в бегах, и имена воз­вращенных монастырю «беглецов». Последним элементом запи­сей является количество переданных монастырю крестьян с упоминанием об уплате «поголовных денег» — «по три алтына з головы».

Если соотнести информацию отдаточной книги с информацией столбцов, в виде которых накапливалась первичная докумен­тация (остатки столбцового делопроизводства второй половины XVII в. по сыску беглых сохранились в архивах), то можно заме­рить информационную неполноту книги. В ней не упоминается переписка сыщиков с приказами и между собой, нет крестьян­ских допросов и т.д. Кроме того, в ходе сыска опрашивалось боль­ше беглых крестьян и холопов, чем это отражено в книге, по­скольку в отдаточной книге регистрировались только те крестья­не и их семьи, которые возвращались прежним владельцам. До­полнить сведения отдаточных книг о работе сыщиков могут специальные книги с записями «полюбовных договоров» и «мировых зарушных челобитных» о беглых крестьянах.

Интересные результаты дает сопоставление формуляров книг, которые фиксировали результаты деятельности сыскных комис­сий первых десятилетий и середины XVII в. Свозная книга 1614 г. Отдаточная книга 1649—1650 гг. «Да во 115-м году села Майя в 10 день, варсково из деревни Соколова По приводу и по роспросным избежали крестьяне Куземка, да речам и по выписи с костромских Семейка, да Васка Семеновы писцовых книг письма и меры дети с полвыти за сына бояр князь Василья Волконского дасково за Петра Иванова сына подьячего Остафья Колюпанова Онучина в деревню Нижнюю Ро- 137-го и 138-го году отдана заботку. Троицкой Сергиев монастырь бег Да в 114-м году села Вар- лая их крестьянская девка, что варсково из деревни Игрищ жила в бегах на Костроме у вдобежал крестьянин Макарко Да- вые попадьи Василисы, Фетюшкаь нилов с чети выти в село Зап- Калинкина дочь в Троицкую вотчирудное за немку Варвару.

И те ну села Сухорукова в деревню крестьяне по государеву указу Степково. Поголовных денег три из-за Петра Онучина и из-за алтына», немки Варвары вывезены и по­сажены на старых жеребьях».

Как видим, одинаковые по своему назначению книги, регист­рирующие возвращенных владельцам беглых крестьян, по содер­жащейся в них информации различаются. Эти различия обуслов­лены исторической ситуацией, в которой они создавались. Так, в свозной книге указан год побега крестьянина, а в отдаточной книге этого показателя нет. Это принципиально важное различие, оно указывает на изменение условий сыска крестьян в середине XVII в. В начале столетия действовали урочные лета, в течение которых позволялся сыск беглых крестьян. Именно этим объясняется вклю­чение в формуляр свозной книги даты побега монастырских кре­стьян. Отсутствие подобной даты в отдаточной книге свидетель­ствует о том, что после отмены урочных лет срок давности побега уже не играл никакой роли. В свозной книге указан размер паш­ни, которую обрабатывал крестьянин. Эта пашня привязана у мел­кой окладной единице, с которой крестьяне несли государствен­ные налоги — выти.

В начале XVII в. окладные единицы выть и соха формировались в ходе писцового описания. В середине XVII в. окладные единицы изменились (стали учитываться крестьянские и бобыльские дво­ры) — и информация о том, какой размер пахотной земли обра­батывал крестьянин в качестве тяглой, перестала иметь государ­ственное значение. В середине XVII в. отдаточная книга составлялась для сыска кре­стьян, навечно закрепленных за владельцем, поэтому в ее форму. Таким образом, комплексный сравнительный анализ делопроизводства общего и специального назначения показывает, что, во-первых, общая документация и специальная документация государственных учреждений были взаимосвязаны, поэтому для реконструкции всего документального комплекса по какому-либо вопросу необходимо использовать и ту и другую.

Во-вторых, можно говорить о двух вариантах делопроизвод­ства столбцовом и книжном, которые велись по одному делу, но различались назначением и содержанием. Вся совокупность до­кументов накапливалась в ходе сыска в столбцах, а в книгах отра­жались решения сыщиков по поводу конкретных случаев. В то же время решения принимались на основе документов, отложившихся в столбцах. Если в. свозных книгах первой половины XVII в. еще видны следы обработки первичной документации, то в отдаточных книгах их почти нет.

В-третьих, для отдаточных книг характерен отбор инфор­мации, которая отвечала новым историческим условиям. Отметим также специализацию отдаточных книг, которая связана со способами передачи крестьян их бывшим владельцам.

В-четвертых, при реконструкции делопроизводственной документации следует обращаться к законодательным источникам, которые раскрывают некоторые стороны процедуры принятия решения и его исполнения, регламентацию деятельности должностных лиц и письменного оформления этой деятельности. Уро­вень разработанности законодательства показывает также масштабы явления, с которым связана информация делопроизводство об­щего и специального характера.

Дата добавления: 2014-01-11