Связь журналистики и морали

ПРАКТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЭТИКА ЖУРНАЛИСТА КАК НАУКА И

1. Связь журналистики и морали.

2. Журналистская деятельность и этика.

3. Функционирование профессиональной морали в журналистике.

Иногда возникает мысль: сколь поверхностно подчас мы представляем себе мораль как социальное явление, сколь обеднение воспринимаем ее взаимоотношения с журналистикой! Профессиональная этика журналиста рассматривает лишь один аспект этих взаимоотношений. И даже он может открыться нам в полной мере только в том случае, если мы представим себе весь спектр связей между журналистикой и моралью, между моралью и жизнью людей. А это непросто! Ведь мораль нельзя разглядеть, нельзя потрогать руками. Она не «приписана» ни к какому социальному учреждению. Однако едва ли найдется человек, который не чувствовал бы на себе ее воздействия.

Что такое мораль?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, можно заглянуть в словари, можно покопаться в серьезных монографиях, посвящённых данному социальному феномену, тем более что интересной литературы по моральной проблематике много. Но не лучше ли для начала поискать ответ самому, в жизни? К помощи книг можно будет обратиться тогда, когда потребуется «сверить» найденный ответ.

Наблюдая за стаей журавлей, пересекающей осенний небосвод, нельзя не поразиться согласованности их действий. Четким клином летят они на высоте, делающей неразличимыми их длинные ноги и сильные серповидные крылья. Кажется, будто кто-то вычертил черной тушью этот удивительный клин, тщательно отмерив расстояние от птицы до птицы. Ориентируясь на вожака, они преодолевают тысячи километров, не сбиваясь с пути, и ни один журавль не делает попытки оторваться от стаи, найти себе собственный остров среди болот. Природа дала им инстинкт, повелевающий держаться на чужбине вместе, чтобы можно было выжить. И они действуют в соответствии с этим инстинктом.

У обезьян мы обнаруживаем новые особенности стадных отношений: эти животные очень чадолюбивы, способны сильно привязываться к тем, кто им делает добро, выручают попавших в беду товарищей, всегда готовы взять под свою опеку осиротевших малышей, а спасаясь бегством от более сильных врагов, стараются унести с «поля боя» не только своих раненых, но и убитых. Однако едва ли не самое интересное в жизни обезьяньих сообществ – характер наказаний, применяемых к тем, кто нарушает заведенный порядок вещей. Расшалившихся малышей наказывают за непослушание щипками, пинками, даже пощечинами. Взрослые же особи могут схлопотать за провинность более серьезные неприятности: их кусают, бьют, а то и «понижают в ранге», отдаляя от вожака. Похоже, что в опыте жизни обезьяньего стада, отмеченной растущей индивидуализацией особей, получают развитие некие дополнительные регуляторы поведения, призванные подкрепить инстинкт самосохранения биологического вида, который и задает согласованность действий внутри сообщества.

Как видим, мир «братьев наших меньших» достаточно отчетливо демонстрирует тот факт, что согласованность жизненно важных действий программируется природой как необходимое условие выживания того или иного биологического вида, выступающее одновременно условием выживания каждой особи. Но уже там просматривается определенная взаимосвязь: механизмы, с помощью которых это условие реализуется, способны развиваться вместе с развитием вида.

А теперь перенесемся мыслью в те неимоверно далекие (и долгие!) времена, которые можно назвать рассветным периодом человечества. Процесс формирования человека и общества был процессом вызревания новых отношений между организмом и окружающей его средой. Суть этих новых отношений заключалась в том, что они приобретали все более опосредованный характер: и вещественно-энергетические, и информационно-управляющие связи начали включать в себя принципиально новый элемент – продукты деятельности, которые использовались далее в качестве инструмента этой деятельности. Вещественно-энергетические связи теперь стали осуществляться посредством орудий производства, изготовленных с помощью примитивных орудий труда; информационно-управляющие связи – посредством продуктов переработки информации, текстов /Под словом «тексты» в данном случае не следует понимать развернутые письменные послания. Тексты перволюдей могли состоять из одного слова-звука, которому еще только предстояло войти в общее употребление/, создававшихся с помощью знаков (звуковых, жестовых и мимических, цветовых и графических). Появление во взаимодействии организма и окружающей его среды этих опосредующих звеньев означало не что иное, как возникновение человека и человечества. Что же отсюда следует?

Главным средством обеспечения выживаемости нового биологического вида «человек» становится труд. Однако в информационной программе этого вида труд задан природой лишь постольку, поскольку заданы определенные потребности и способности человека. Генетическая программа биологического вида «человек» выступает в данном случае только как фактор, предопределяющий возможности создания новых средств регуляции поведения – информационных программ, вырабатываемых самими людьми на основе отражения ими, их психикой окружающей их реальности. Когда у человека возникает необходимость самостоятельно программировать свои действия, эти возможности реализуются. В результате резко возрастает степень свободы индивида по отношению к общности, в которую он входит.

Данное обстоятельство имеет и плюсы, и минусы. С одной стороны, индивид обретает способность создавать новое и тем помогать развитию своей общности. С другой стороны, он становится опасен для общности, поскольку может нарушить согласованность действий соплеменников, которая по-прежнему остается и для него самого, и для общности генетически заданным условием выживания. Причем условием тем более важным, что появляется неведомая ранее и в высшей степени существенная сторона бытия, требующая такой согласованности, – производственная деятельность. Спасительным для возникающей социальной жизни служит то обстоятельство, что процесс выработки индивидуальных информационных программ одновременно выступает процессом выработки специфической информационной программы общности. Иначе говоря, в становящемся человеческом обществе одновременно с формированием сознания индивидов и через сознание индивидов идет формирование общественного сознания.

Представим себе, как это могло быть. События, которые переживала общность, совершались на обозримом пространстве и касались всех. Если от действий кого-то из своих членов общность выигрывала, то выигрывали все; если несла урон, то урон сказывался на каждом. Следовательно, представления, стихийно возникавшие у человека, не были произвольными. В них отражалось одно и то же происходящее, имевшее для них одинаковое значение, и это значение оказывалось их общим ориентиром: надо действовать так! В дополнение к безусловным рефлексам, получаемым с рождения, человек обретал условные рефлексы, формирующиеся в опыте. Возникали привычки, обычаи, традиции, отмеченные знаками «надо» или «не надо». На протяжении столетий складывались нравы.

Пройдет еще много-много лет, прежде чем «точки отсчета» этих «надо» или «не надо» получат научные обозначения: счастье, смысл жизни, благо, добро, зло. В тот же далекий период они, скорее всего, существовали для людей в виде определенных действий и образов этих действий. Но поскольку образы были однотипными (с однотипным смыслом), постольку они поддавались «обобществлению», т.е. становились общими, и в таком качестве закреплялись с помощью складывавшегося языка в обиходе всех, воздействуя на уклад жизни и соответственно формируя отношения членов общности.

Таким образом, сам характер возникновения сознания определил то, что составило одну из ключевых особенностей человечества: на заре социальной жизни образовался принципиально новый механизм поддержания согласованности действий в общности, основанный на совпадении интересов и доброй воле ее членов. Он имел ценностную природу и представлял собой особую область складывавшихся общественных отношений.

В обстоятельствах, характерных для первых ступеней человеческого общества, этот механизм был достаточно надежным. Однако последующее усложнение жизненных обстоятельств, многократно описанное в науке, влекло за собой ситуации, когда между интересами общности и индивида (или групп индивидов) возникали противоречия, не поддающиеся разрешению на добровольной основе. Найденный ранее механизм устранить их не мог. Но путь, вызвавший к жизни этот первичный механизм, оказался плодотворным и для создания новых, дополнительных механизмов поддержания согласованности действий. В частности, дабы справиться с тем, что стоит за представлением о «не надо», начали складываться отношения принуждения, выступавшие в качестве антитезы (противоположности) отношениям доброй воли. В оформлявшемся сознании индивида они запечатлевались в виде представлений о требованиях общности (чаще всего пока еще в лице вожака) придерживаться определенных вариантов поведения под давлением «отрицательных санкций». А в устанавливавшейся общественной практике эти отношения претворились в создание аппарата для осуществления таких санкций.

Человеческое общество заявило таким образом о себе как о кибернетической системе повышенной степени надежности. Устойчивость этой системы обеспечивается не только генетической программой вида, но и взаимодействием еще двух регулятивных структур (в XX в. учёные назвали их «переплетенными контурами регулирования»). Одну из них образуют автономные отношения бытия и сознания (контур саморегуляции), другую – отношения между властью, обязанной представлять интересы общности, и массами, т.е. совокупностью составляющих общность индивидов (контур управления). Исходными элементами этих структур выступают те механизмы поддержания согласованности действий, о которых мы только что говорили. Они, надо полагать, и есть зарождающаяся мораль и зарождающееся право, возвещающее о формировании государства.

Пора, однако, оставить наших далеких предков. Свидание с ними было необходимо, чтобы представить себе естественный ход возникновения морали. Но с тех времен утекло столько воды, человечество так разрослось, бытие его так усложнилось, что немудрено усомниться: действуют ли и поныне механизмы поддержания согласованности человеческих действий, сложившиеся несколько тысячелетий назад?

Оказывается, действуют. Разумеется, развиваясь вместе с обществом, они тоже достигли высокой степени сложности, утратив свой первоначальный примитивно-прагматический характер. Однако сохранилось главное – их роль и функции в регулятивных структурах общества. То помогая друг другу в разрешении общественных проблем, то вступая друг с другом в противоречие, они продолжают «работать».

Различные коллизии возникают в нашем сегодняшнем мире, сложном, поделенном на страны и страты, государства и нации, военных и гражданских, но по-прежнему остающемся миром людей – миром человеческого общества. Уже в силу этой «поделенности» в нем не могут не действовать найденные в начале его исторического пути механизмы регуляции жизни, являющиеся средствами поддержания целостности и устойчивости общественного организма.

Какие же выводы можно сделать из сказанного? Их несколько.

1. Мораль возникает вместе с человеческим обществом как принципиально новый механизм обеспечения согласованности действий в общности, призванный поддержать в новых условиях генетическую установку на выживаемость биологического вида «человек».

2. Зарождение морали есть длительный процесс взаимодействия складывающейся социальной практики и формирующегося сознания индивидов – процесс, ведущий к «обобществлению» результатов этого взаимодействия посредством языка и тем самым к появлению общественного сознания.

3. Сущность морали составляет добрая воля индивида к согласованию своих действий с интересами общности. Эта добрая воля изначально обусловливается тесной связью между обстоятельствами выживания индивида и общности (следовательно, близостью их витальных, т.е. жизненных, интересов). Она восходит к общим «точкам отсчета» этих интересов, фиксируемым в общественном сознании на том или ином этапе в виде определенных ценностей, и проявляется через особые отношения индивида и общности – моральные отношения.

4. В качестве исторически первой формы общественного сознания мораль была поначалу идентичной ему. Она стала ценностным фундаментом, на котором, по мере необходимости, вырабатываются новые формы общественного сознания, сохраняющие с ней более или менее прочную связь одной из своих сторон. В силу этого моральные отношения не столько существуют в обществе как специфические отношения «в чистом виде», сколько проявляются в виде одного из аспектов любого другого типа общественных отношений. Вот почему мы можем говорить о нравственных основах политики, экономики, идеологии и т.д.

5. Будучи одной из сторон любого типа социальных отношений, моральные отношения определяют основу жизненной позиции личности, а оставаясь главным элементом в контуре саморегуляции общества, включаются через личность и в контур управления (в результате чего и достигается «переплетенность» контуров).

Следовательно, хотя мораль не «прикреплена» ни к какому социальному учреждению и ее нельзя «потрогать руками», тем не менее она является реальным компонентом социальной жизни. Ее реальность ощущает каждый человек: она дает знать о себе то муками совести, то повелением долга, то больно задетой честью, ввергая нас в глубокие эмоциональные переживания и нелегкие размышления, а иногда даже в опасные ситуации. Неудивительно, что уже на самых ранних этапах человеческого самопознания она привлекла к себе внимание людей и стала предметом их пристального изучения.

Первые сочинения, в которых излагались воззрения на мораль, появились более двух с половиной тысячелетий назад – как только наметилось разделение духовно-теоретической и материально-практической деятельности. До этого разделения в общественном сознании имел место лишь обыденный уровень, который формируется непосредственно в ходе социальной практики через сознание индивидов. Теперь же, в процессе разделения, сложился уровень теоретического сознания, представляющий собой результат целенаправленных познавательных усилий людей.

Уже в трудах древнеиндийских и древнекитайских философов предпринимались попытки объяснить происхождение добра и зла – основных «точек отсчета» при ориентации (а также при оценке) поведения человека, составляющих ключевую проблему науки о морали по сей день. Стремлением обнаружить истоки добра и зла, определить их содержание, выяснить, в чем заключается истинное удовольствие для человека и что есть для него добродетель, пронизаны и ранние работы древнегреческих философов. Но сколько-нибудь целостная теория морали (равно как и само понятие «мораль») отсутствует даже у Сократа. А ведь он считал главной задачей философии создание учения о том, как следует жить, т.е. разработку практических рекомендаций морального свойства. Рассмотрением сущности знания Сократ занимался прежде всего потому, что полагал: оно должно предшествовать такой разработке.

Первым, кто создал развернутую и достаточно всестороннюю концепцию моральных отношений в обществе, систематизировав и критически осмыслив накопившиеся этические суждения, был Аристотель. Именно с появлением его книги «Никомахова этика» исследователи связывают и рождение науки, изучающей мораль, и само название этой науки – этика.

Возникшая в лоне философии, в наши дни этика, оставаясь одним из направлений философского знания, включена в контекст социологии и психологии. Как бы ни различались позиции исследователей концептуально (а разброс концепций весьма широк), игнорировать то обстоятельство, что моральные отношения представляют собой совокупность связей, в которых проявляет себя взаимозависимость человека и общества, для современного ученого невозможно. В эту совокупность входят связи индивидуального и общественного сознания, индивидуального поведения и общественной практики, наконец, сознания и поведения как таковых. Отсюда вытекает неизбежность возникновения в этических исследованиях, наряду с философским, также социологического и психологического аспектов. В результате современная этика становится дисциплиной, развивающейся на стыке наук и богатой разнообразным исследовательским инструментарием. Она оказывается способной дать обществу то, к чему интуитивно стремился еще Сократ: во-первых, знания о сущности морали, ее природе, структуре, функционировании, а во-вторых, специально разрабатываемые нормативы – идеалы, принципы, нормы. В соответствии с целевой направленностью исследований на тот или иной тип продукта различаются теоретическая и нормативная этика.

Здесь и кроется основная причина распространенного заблуждения, будто «этика и есть мораль в современном смысле». Оно порождается двумя обстоятельствами. Одно из них – этимологическое тождество греческого слова «этика», получившего статус научного понятия со времен Аристотеля, и латинского слова «мораль», введенного в научный оборот несколько позже для обозначения предмета этики. Второе (и главное!) – традиционное стремление нормативной этики влиять на моральную практику человечества, настойчиво рекомендуя ему, как жить. Тем самым она вроде бы претендует на ту роль, для которой в процессе становления человеческого общества была вызвана к жизни мораль.

Однако тождества между моралью и нормативной этикой нет и быть не может. Ведь мораль есть объективно сложившийся механизм в регулятивных структурах общества как кибернетической системы. Он «рассчитан» на развитие и основывается на субъективных проявлениях включенной в общественные отношения личности. Этика же – объективно-субъективное отражение данного механизма. Она предназначена для постижения принципов его функционирования и содействия развитию, т.е. для получения знания о морали. Но получению достоверного знания мешает субъективный характер отражения реальности. Ведь она воспринимается нами через целый набор призм: мы видим жизнь сквозь призму исторического периода, призму групповых, в том числе классовых, интересов, призму философской ориентации и т.д. Существующее множество этических концепций и нормативных разработок возникло, по всей видимости, для того, чтобы их влияние на мораль осуществлялось в процессе состязательности, и не было бы беспрепятственным, абсолютным ни для одной из них. Таким путем снижается возможность произвольного вмешательства в сложившиеся объективно механизмы, жизненно важные для индивида, общества и биологического вида «человек». Это своего рода «страховочный пояс» социума. Теперь мы можем «сверить ответ», обратившись к наработкам ученых, литературе по этике. Увы, сделать это достаточно трудно по той причине, о которой уже упоминалось: помимо марксистской теории морали, в рамках которой преимущественно развивалась в XX в. российская этическая мысль, словари по этике насчитывают еще 27 этических теорий и направлений. Но даже в отечественной науке, представленной серьезными трудами С.Ф.Анисимова, Л.М.Архангельского, В.И.Бакштановского, Г.Г.Гумницкого, А.А.Гусейнова, О.Г.Дробницкого, В.Т.Ефимова, В.П.Коблякова, Н.Н.Крутова, Ю.В.Согомонова, Э.Ю.Соловьева, А.И.Титаренко, К.А.Шварцман, А.Ф.Шишкина и других ученых, общепринятых положений не так уж много. И это при том, что основные подходы у них, как правило, совпадают.

В отечественной этике не было сколько-нибудь основательного опыта рассмотрения морали в контексте кибернетического подхода к обществу как сложной системе, сформировавшей в ходе своего развития перекрестные регулятивные структуры. В работах последних лет – обстоятельной монографии Р.Г.Апресяна «Идея морали и базовые нормативно-этические программы» (М., 1995) и фундаментальном учебнике для вузов «Этика» А.А.Гусейнова и Р.Г.Апресяна (М., 1998) – тоже не используются возможности, которые открывает для исследователей морали такой подход.

Традиционным для марксистской этики является утверждение, что мораль есть средство приведения в соответствие интересов индивида с интересами общества, поскольку последние признаются доминирующими. В таком случае мораль предстает перед нами в виде суммы требований, стихийно или с помощью этики вырабатываемых общественным сознанием и подлежащих внедрению в сознание индивидов для того, чтобы они реализовались в их поведении, а тем самым и в общественной практике. Фактически речь идет о таком регулировании, сутью которого является принуждение к «добровольному повиновению».

Подобное толкование не позволяет сколько-нибудь убедительно объяснить то решающее, на протяжении веков характеризующее моральные отношения обстоятельство, что «конечной инстанцией», определяющей нравственное поведение индивида, является он сам. Разумеется, существуют нравственные ориентиры – хранимые в общественном сознании моральные ценности. Существуют моральные санкции – положительные и отрицательные, в виде общественного мнения и демонстрационного (знаково-символического) поведения окружающих, представляющие собой реакции на конкретные поступки. Но предпочтение тех или иных ценностей, выбор поступка из возможных вариантов всегда остается за индивидом и, как говорится, «обжалованию не подлежит» (если, конечно, этот поступок лежит в границах его моральной компетенции). Почему так происходит? Каким образом могло случиться, что в обществе не возникло никаких государственных служб, способных воспрепятствовать свободному выбору индивида, как это имело место при формировании института права?

Великий немецкий моралист XVIII в. Иммануил Кант увидел объяснение данного обстоятельства в том, что человеку априорно (вне опыта, независимо от опыта) дан некий нравственный закон, которым и определяется его выбор той или иной максимы поведения в каждой конкретной ситуации. Кант назвал этот закон Категорическим Императивом, подчеркнув, что он имеет всеобщий обязательный характер и проявляет себя в виде веления долга. Следуя ему, человек отказывается от своекорыстия, но остается верным самому себе, поскольку хотя тут и есть принуждение к поступкам, но это «принуждение одним лишь разумом и его объективным законом» / Кант И. Критика практического разума. СПб., 1995. С 349/.

XX век создал условия и для того, чтобы понять, каким образом могло возникнуть у Канта представление об априорности Категорического Императива. Логика развития кибернетических систем еще раз подтвердила справедливость основного закона эволюции: каждая новая, более сложная система содержит в себе в снятом виде механизмы, определявшие существование предшествующих систем. Социум возникает не на пустом месте, и отрицать его связи с предшествующими формами организации значит лишать себя возможности увидеть максимально возможное богатство смыслов его сегодняшнего и завтрашнего бытия. Мораль, действительно, – явление социальное, она формируется вместе с социумом как кибернетической системой новой степени сложности. Однако, как мы уже отмечали, предпосылки для ее формирования определились на предшествовавших стадиях развития кибернетических систем. Они проявились в виде инстинкта – генетической установки на необходимую для выживания биологического вида согласованность действий индивида и общности. А носителем этой установки, носителем записанной в генах информационной программы, управляющей жизнедеятельностью вида, является каждая биологическая особь. Столь важное обстоятельство нельзя игнорировать, говоря о возникновении морали.

Нельзя этого делать прежде всего потому, что именно данное обстоятельство сыграло решающую роль в том, как произошла трансформация регулятивных структур, когда формирующееся человеческое общество оказалось перед необходимостью самостоятельно программировать свою жизнедеятельность. Не будем повторять того, о чем уже говорилось, подчеркнем только: потребовался громадный исторический период, чтобы генетическая установка на согласованность поведения одного и всех – как безусловный рефлекс особи – подкрепилась у перволюдей условными рефлексами участия в коллективных производственных действиях, приведшими в итоге к возникновению осознаваемых моральных отношений.

Эту глубинную связь между генетической установкой биологического вида «человек» и опосредующими ее моральными отношениями в социуме, действующую как добрая воля, и уловил И.Кант. Его «априорно данный нравственный закон», носителем которого выступает каждый человек, следуя ему в силу своего разума и воли, есть трансформировавшаяся в ядро сознания установка на согласованность действий, определяющая надежное, устойчивое существование и человека, и общества. Вчитываясь в строки его «Критики практического разума», исследователи еще не раз убедятся в прозорливости великого немецкого мыслителя, не сразу понятого и современниками, и потомками. Он нашел куда более сложное и глубокое объяснение сущности моральных отношений, чем принятое его критиками. Мораль вызывается к жизни не для того, чтобы преодолеть противоречия между интересами индивида и общества, а для того, чтобы предотвратить формирование таких противоречий в случае, когда появляется возможность их возникновения.

Моральные отношения строятся не на требованиях общества к индивиду, а на доброй воле индивида к согласованию интересов, продиктованной осознанием их совпадения. Именно необходимость такого согласования, претворенная в добрую волю индивида, есть объективно данный нравственный закон. На этой основе изначально формируется механизм морального регулирования жизнедеятельности общества (именно так: не поведения индивидов, а жизнедеятельности общества). Поскольку же периодически складываются условия, при которых противоречия заявляют-таки о себе и этот механизм оказывается недостаточно эффективным, постольку к жизни вызывается еще одна регулятивная структура – право. Однако и тогда мораль не утрачивает своего назначения, напротив, она расширяет его, в частности, опосредуя эффективность права.

А теперь вспомним: одновременно и благодаря становлению сознания индивидов в процессе складывавшейся производственной деятельности формировалось общественное сознание, обогащалась трудовая практика (кто-то же изобрел колесо!), появлялись у людей представления, которые мы сейчас называем моральными ценностями. Новое и сегодня входит в общественное сознание через сознание индивидуальное, через творческую деятельность индивидов, осознающих себя членами общества, – иного пути нет. И это – прямое следствие той меры свободы от внешнего диктата (творческой свободы!), которой человек оказался наделен в силу того, что у него возник диктат внутренний: нацеленность на поведение, не разрушительное для общности. Иначе говоря, у него сформировалась моральная установка, т.е. система внутренних побуждений к исполнению нравственного закона готовность действовать в соответствии с ним. Моральная установка проявляет себя прежде всего как веление долга.

Сердцевину долга, его объективное начало определяет связь с генетической установкой на согласованность действий как условие выживания одного и всех, – связь, трансформирующаяся на уровне осознания в предписание такого поведения, которое не было бы вредоносным. Отсюда – изначальная гуманистичность морали. А вот императивность (повелительность) предписания, сила голоса долга зависит и от многих субъективных моментов, в частности, от условий формирования человека, от его способности к осознанию явлений реальной действительности. Различие этих субъективных моментов и служит предпосылкой разного уровня моральности разных людей.

Однако моральная установка реализуется не только благодаря предписаниям долга. Она включает в себя и другие побуждения, которые также нашли отражение в категориях этики: ответственность, совесть, достоинство, честь. Наряду с долгом они «срабатывают» всякий раз, когда человек попадает в ситуацию принятия решения, т.е. оказывается перед выбором отношения, поступка, линии поведения. Мы слышим их «голоса», предписывающие выбор, направляющие нашу волю. И это нормально, это признак нравственного здоровья. А вот если «голоса» умолкают или если человек заставляет их замолчать, то есть все основания для тревоги: аморальность – путь к девиантному (отклоняющемуся от нормы) поведению, признак асоциальности...

Среди ученых-этиков не прекращаются споры о том, какую из категорий следует считать основной, или базовой, для логического выведения из нее всех остальных. Между тем дело не в иерархии. Для получения системного знания о морали принципиальное значение имеет не «ранг» той или иной категории, а четкое различение функциональной определенности тех структурных элементов моральных отношений, которые такими категориями обозначаются. Столь четкое различение важно еще и потому, что оно существенно проясняет характер связи индивидуального и общественного сознания в сфере морали. Если посмотреть на категориальный аппарат современной этики с данной точки зрения, то обнаружится, что моральные отношения отражены в нем с трех функционально различных сторон. Это дает основание представить его в виде трех групп категорий.

Категории первой группы – долг, ответственность, совесть, достоинство, честь – отражают совокупность побуждений, входящих в моральную установку. Этот внутренний инструментарий сформировался у человека для реализации нравственного закона в пору становления социума и воспроизводится в индивиде каждого нового поколения (именно об этой группе мы пока и вели речь).

Категории второй группы – благо, добро, зло, смысл жизни, счастье – отражают те «точки отсчета» для ценностной ориентации, те критерии морального поведения, которые общество выработало в совместной созидательной деятельности и содержательно обогащает на протяжении всей своей истории, создавая при этом возможности для освоения их каждым новым поколением.

В третью группу входят категории идеал, добродетель, порок, которые отражают представления о диапазоне морального развития личности и тем самым образуют шкалу оценок этого развития на основании проявлений в поведении человека тех или иных нравственных качеств. Представления такого рода, будучи результатом нравственного опыта человечества, хранятся в общественном сознании и обогащаются вместе с опытом, являясь для каждого нового поколения предметом освоения в процессе нравственного становления.

Таким образом, моральное сознание общества выступает по отношению к индивиду не столько носителем определенных требований к его поведению, сколько хранителем морального опыта человечества. Требования в структуре морального сознания общества представлены, но лишь постольку, поскольку они есть результат обобщения внутренних предписаний индивидов. Эти требования выполняют не императивную функцию, а функцию эталонов позволяющих «измерить» уровень моральности членов общества и способных скорректировать моральную установку человека если есть такая необходимость. А она может возникнуть уже в силу того, что изначальный уровень моральности людей не одинаков. Осознанно включаясь в процесс самостоятельных нравственных исканий, стимулируемых институтами гражданского общества, человек получает возможность самосовершенствования. Он сам формирует свою жизненную позицию, т.е. систему взглядов и убеждений, выступающих в качестве ориентиров при реализации моральной установки в каждом конкретном случае выбора действий (определение максимы с опорой на Категорический Императив).

Что касается самих внутренних предписаний, через которые воплощается моральная установка и которые отражаются в категориях долга, ответственности, совести, достоинства и чести, то они оформляются в индивидуальном сознании личности во многом по аналогии с тем, как оформлялись в общественном сознании в пору его формирования. Под влиянием генетической установки биологического вида «человек» на согласованность действий ребенок, общаясь с ближайшим окружением, представляющим институты гражданского общества (прежде всего это семья), постепенно наполняет свой внутренний мир моделями поведения, которые закрепляются в условных рефлексах и осознаются, «озвучиваются» им по мере взросления. Но вот то, насколько они осознаются и как «озвучиваются», зависит от качества окружения, от качества общения.

Моральный долг родителей заключается именно в создании условий, способствующих тому, чтобы ребенок в опыте взаимодействия с ними воспринял такие модели поведения, осознание которых обеспечивает трансформацию генетической установки биологического вида в моральную установку социального существа без каких-либо «сбоев».

Как видим, нравственное становление личности в развитом обществе включает в себя три одинаково важных процесса:

– трансформацию генетической установки на согласованность действий биологического вида «человек» в моральную установку социальной личности;

– нравственные искания личности, которые предполагают освоение ею накопленного обществом нравственного опыта, зафиксированного в разных формах общественного сознания, и определение своих предпочтений в области критериев и моделей поведения;

– стимулирование нравственного самосовершенствования личности общественными структурами, прежде всего посредством создания необходимых условий.

История свидетельствует о том, что непонимание сущности этих процессов и недооценка их важности не только приводят к негативным явлениям в нравственном развитии общества, но и отрицательно сказываются на состоянии социума в целом. Так, стремление вытеснить нравственные искания личности жестко направленным формированием системы нравственных ценностей со стороны властного аппарата тоталитарных государств, как правило, обрекает общество на стагнацию, на снижение его творческого потенциала. Если же происходит ухудшение условий жизни, обострение групповых интересов и проявляется пренебрежение общественных структур обязанностью стимулировать нравственное самосовершенствование личности, то резко обостряется естественно возникающая проблема «отцов и детей». Она оборачивается таким разбросом ценностей в массовом сознании, при котором реальной угрозой становятся серьезные социальные катаклизмы.

А теперь коснемся понятия «нравственность». Как можно было заметить, на протяжении всех наших размышлений оно употребляется в качестве синонима понятия «мораль» – такая традиция установилась в этике. И в этом опять «виновата» этимология: русское слово «нравственность» образовано от слова «нрав», а по-латыни «нрав» – «mores», «относящийся к нравам» – «moralis». Однако со времен Гегеля наметилась тенденция различать эти понятия по смыслу. Нельзя сказать, что Гегелю или кому-то другому из философов удалось найти однозначное основание для разведения терминов. Но одно бесспорно: исследовательская мысль подошла к пониманию того, что, говоря о морали, мы опускаем какой-то весьма существенный компонент моральных отношений, требующий особого наименования. Пока удовлетворительного объяснения этому не дано. Так что и мы до поры до времени будем считать мораль и нравственность синонимами...

Почему же мы столько внимания уделяем размышлениям о морали? Дело в том, что журналистика и мораль тесно связаны. Впрочем, сказать «тесно связаны» – значит, ничего не сказать.

Их отношения столь многоплановы, что не поддаются схематизации.

В первом приближении сетка связей журналистики и морали выглядит так:

1. журналистское сообщество в лице каждого своего представителя в силу естественных причин является носителем моральной установки на общественно полезное поведение; следовательно, оно непосредственно включено в моральные отношения общества в качестве их субъекта;

2. в своих материалах журналисты рассказывают о нравах общества, о моральных коллизиях и тенденциях, – значит, мораль, моральные отношения общества являются предметом отражения журналистики;

3. журналисты пропагандируют в прессе нравственные идеалы общества, популяризируют его моральные ценности и этические рекомендации, помогая нравственному просвещению общества; таким образом, журналистика выступает в качестве инструмента морали;

4. при оценке описываемых явлений действительности журналисты – создатели текстов исходят из нравственного опыта человечества, из тех критериев нравственности, которые выработало общество; следовательно, в журналистике мораль используется как профессиональный «измерительный» инструмент;

5. многогранно связанная с моралью журналистика оказывается «задействованной» в контуре саморегуляции общественного организма. Вместе с тем она включена и в контур управления. Поэтому противоречия, с неизбежностью возникающие между моральными отношениями (средством саморегуляции общества) и государственно-правовыми отношениями (средством управления), неминуемо проявляются и в журналистике – в виде противоречивости ее обязанностей, вызывая потребность в регулятивных механизмах теперь уже внутрисистемного уровня. (В данном случае как системное образование рассматривается журналистика.) В ответ на эту потребность формируется профессиональная мораль.

Впрочем, такова лишь одна из причин, обусловивших появление профессиональной морали журналиста; есть и другие причины. Они затрагивают более широкий круг обстоятельств, объясняя возникновение не только профессиональной морали в журналистике, но и профессиональной морали вообще. Каковы же эти причины?

Для каждой профессии – «свой устав»?

Причины возникновения профессиональной морали – весьма интересный предмет для размышлений, тем более что достойного внимания к себе он еще не привлек. Общая этика касается этих проблем как бы «между прочим», а профессиональная этика в силу своего исторического пути до сих пор является не столько теоретической дисциплиной, сколько неким собирательным понятием. Она объединяет этические воззрения, характерные для конкретных видов деятельности, конкретных профессий. Причем связаны эти воззрения главным образом с обоснованием или разработкой норм и правил поведения, которые могли бы помочь при разрешении типичных для данной деятельности нравственных коллизий.

Исследователь журналистской этики Д.С.Авраамов довольно пристально рассмотрел обстоятельства, определяющие тот факт, что «развитие нравственности ведет к отпочкованию от нее особых, профессиональных норм» / Авраамов Д.С. Профессиональная этика журналиста, парадоксы развития, поиски, перспективы. М., 1991. С. 20/. Опираясь, вслед за Э.А.Гришиным и Ю.В.Согомоновым, на концепцию трудового происхождения морали, он считает возникновение профессиональной морали результатом конкретизации трудовой морали под воздействием процесса общественного разделения труда, вызывающего дифференциацию условий труда. С такой точки зрения профессиональная мораль выступает в качестве призмы, сквозь которую преломляются общеморальные требования к деятелю в силу соответствующей специфики деятельности, сохраняя, однако, свою суть.

Не оспаривая роли труда в формировании морали и соглашаясь с характеристикой сферы влияния профессиональной морали, заметим, однако, что едва ли на первой ступени своего существования мораль могла иметь специализированный характер, т.е. быть именно трудовой моралью, ориентированной лишь на регламентацию трудового процесса. Естественно предположить, что и сам труд на том этапе еще не выделился в самостоятельную сферу деятельности, а, как все неразвитые явления, был стороной, моментом, аспектом синкретического (соединенного, объединенного, единого) процесса жизнедеятельности возникающего социума. И тот факт, что эта сторона (момент, аспект) обозначилась, вовсе не отменил существования других сторон, таких, скажем, как взаимодействие полов в целях воспроизводства рода или взаимодействие поколений. Отсюда следует, что мораль, возникновение которой действительно во многом инициировалось потребностью согласовывать действия людей во время трудовых процессов, тем не менее, как регулятивный механизм должна была обслуживать систему жизнедеятельности социума в целом. Моральная установка, формировавшаяся у каждого индивида, но фактически оказывавшаяся общей, была еще и целостной: нравственный долг предписывал поведение «на благо себе и всем» в любой ситуации. Этот момент принципиально важен, поскольку позволяет зафиксировать исходный (и вечный!) компонент моральных отношений как того регулятивного механизма общественной жизни, которому предстояло в процессе саморазвития социума претерпеть многократные преобразования, приведшие к тому, что и сам он обрел системный характер.

Первое такое преобразование, надо полагать, было задано структурированием жизнедеятельности социума. На определенном этапе, в соответствии с направленностью активности в ней обозначились три относительно самостоятельных элемента: сфера труда, сфера быта и сфера «гражданских отношений» / Назовем так зарождавшееся поле деятельности для прототипов того, что сегодня мы называем общественными организациями/.Это должно было повлечь за собой (и повлекло!) усложнение моральной установки. Процесс такого усложнения – длительный, многовековой, но неизбежный. Ведь в разных сферах жизнедеятельности предписываемое долгом поведение «на благо себе и всем» требовало от людей разных проявлений. Они (проявления) отражались в психике человека как неодинаковые, но позитивно окрашенные поведенческие модели и закреплялись в общественной практике в виде трудовых, бытовых, гражданских обычаев. В конце концов, они осознавались, добавляя к исходной моральной установке три новых блока предписаний, конкретизирующих ее.

В сознании общества содержание усложнявшихся моральных установок обобщалось, фиксировалось, обрастало соответствующими критериями и эталонами поведения, детализировалось до конкретных норм. Тем самым закладывалось начало новых, относительно самостоятельных звеньев в моральных отношениях социума. Эти звенья и получили в этике названия «трудовая мораль», «бытовая мораль», «гражданская мораль».

На уровне кажимости отчужденные и детализированные моральные установки обретали характер надличностных требований, а на самом деле становились в обществе эталонами моральности при оценке поведения человека в той или иной сфере его жизнедеятельности – такова была их главная функция.

История человечества свидетельствует: последующее развитие сфер труда, быта и гражданских отношений на протяжении длительного периода определялось дальнейшей дифференциацией общественной жизни. Причем оснований для дифференциации было много: родоплеменные образования расселялись по земному шару, и у них соответственно менялась среда обитания; начиналось сословное деление внутри родов, вызывая несовпадение многих (прежде всего экономических) интересов; набирал силу процесс общественного разделения труда.

Все это означает, что в какие-то моменты человек вновь и вновь оказывался в кризисных ситуациях, когда в разных условиях ему приходилось искать для реализации какой-либо грани своей моральной установки разные варианты поведения, и в конечном счете она опять должна была быть конкретизирована. Для того чтобы понять, так ли это происходило, рассмотрим сферу труда, поскольку именно в этой сфере родилась профессиональная мораль – предмет нашего непосредственного интереса.

Как могло звучать для наших далеких предков предписание нравственного долга, конкретизированное в «трудовом блоке» моральной установки? К сожалению, подлинных исторических свидетельств на этот счет нет. Первые литературные памятники, в которых отражены моральные отношения в сфере труда, воссоздают более поздние времена. Попробуем найти ответ с помощью современной науки, вникнув для начала в смысл понятия «труд».

Согласно распространенной научной традиции, труд есть целенаправленная активность (т.е. деятельность), ориентированная на производство общественно полезных продуктов вещественно-энергетической или информационной природы. Следовательно, общественно полезный продукт, будь то собранное с возделанной делянки зерно или приспособление для его размельчения, ритуальный танец перед охотой или наставление вождя племени, является элементом деятельности, который замечателен тем, что:

во-первых, делает опосредованными связи организма со средой и тем самым превращает биологическую жизнедеятельность в социальную деятельность, а «дочеловека» – в человека;

во-вторых, удовлетворяет насущные потребности отдельных членов общества и общества в целом;

в-третьих, накапливаясь, образует ресурсы жизнеобеспечения общества;

в-четвертых, предопределяет взаимозависимость членов общества, а значит, укрепляет его целостность и устойчивость;

в-пятых, содержит в себе в свернутом виде все составляющие и все отношения трудового процесса, «умирающего» в продукте.

Суммируя сказанное, можно заключить, что продукт труда воплощает в себе виталъный (жизненно важный) смысл трудового процесса и потому не только является его результатом, но и выступает в качестве его основного критерия. Изначально для общества он есть благо, добро, и все, что способствует его производству, тоже есть благо и добро, а все, что мешает, – зло. Что же именно в трудовом процессе может играть роль стимула или, наоборот, тормоза?

Факторами, влияющими на течение трудового процесса, психологи считают внешние и внутренние условия деятельности, т.е. обстоятельства природного, социального или личностного плана, на фоне которых разворачивается деятельность. Эти обстоятельства могут быть благоприятными или неблагоприятными (обратим внимание на этимологию слова!), иначе говоря, способствующими или мешающими созданию блага. Внешние обстоятельства в малой степени зависят от субъекта деятельности. На внутренние же обстоятельства он, естественно, способен воздействовать. А как раз в этом ряду мы обнаруживаем моменты, которые в современной этике признаются основой трудовой морали. Имеются в виду три типа отношений субъекта деятельности, характерных для любой профессии в любые периоды и рассматриваемых как нравственные, а именно:

1. отношение к обществу в целом или отдельным его группам, с которыми субъект деятельности взаимодействует;

2. отношение к самому процессу деятельности;

3. отношение к другим ее участникам.

Получается, что достижение успеха в производстве продукта зависит от того, настроен или не настроен человек на такое отношение к обществу, процессу деятельности и другим его участникам, которое однозначно было бы благоприятным. А успех крайне важен. Следовательно, возможные «нет», «не настроен» необходимо нейтрализовать. Но для этого требуется особый стимул.

Отсюда вывод: уже в пору возникновения трудовой морали смысл представлений, составлявших «трудовой блок» моральной установки индивида, должен был содержать в себе подобный стимул. Иначе говоря, этот блок моральной установки изначально должен был заключать в себе категорическое предписание такого отношения к трудовому процессу, его участникам и обществу, которое однозначно ведет к созданию блага. Для краткости на современном языке данное предписание, по-видимому, может быть обозначено так: «Добросовестный труд на пользу себе и людям!»

Надо полагать, что императив, заключенный в этом предписании, имел большую силу, поскольку оно давало себя знать даже в первых рабовладельческих государствах, где труд в его вещественно-энергетической ипостаси был преимущественно уделом порабощенных. Рабы, зачастую отторгнутые от привычного мира, от близких, поставленные в положение одушевленных орудий труда, тем не менее производили такие шедевры, которыми мы восхищаемся и поныне. Эти шедевры – результат того нравственного отношения к труду, которое уже успело войти в плоть и кровь человека. Никакому надсмотрщику было бы не под силу добиться от строителей таких точных, согласованных и выверенных движений, благодаря которым возникли греческий Парфенон и римский Колизей, если бы эти движения не направлялись еще и Внутренним Голосом. Именно этот Внутренний Голос побуждал рабов созидать во имя уже постигнутой социумом ценности – Добросовестного Труда, преодолевая до поры до времени ненависть к поработителям.

Возникает вопрос: ну, а что же рабовладельцы – те свободные граждане античного полиса, которых принято считать классом эксплуататоров? Они что, были свободны и от моральной установки на добросовестный труд? Довольно убедительное объяснение на этот счет позволяет получить Библия. В Книгах царств, Евангелии, Псалтири, да практически в любом библейском тексте, обнаруживаются два ряда весьма любопытных обстоятельств. Первый ряд – многократные высказывания о ценности знания, «обдумывания», мудрости, т.е. атрибутов деятельности, которую сегодня мы определяем как умственный труд. Второй ряд – эпизоды использования знаний и мудрости во благо людям. Субъектами деятельности в большинстве таких случаев оказываются свободные.

По всей вероятности, Библия зафиксировала два очень значимых момента в истории человечества: во-первых, отделение умственного труда от физического (это принято считать важной вехой общественного разделения труда), а во-вторых, распределение обязанностей по жизнеобеспечению социума между возникающими классами. Эксплуатируемые оказывались обречены преимущественно на физический труд, эксплуататоры занимались преимущественно умственным трудом: управлением, врачеванием, судопроизводством, свободными науками и искусствами. Причем рабы, обладавшие способностями к умственной деятельности и знаниями (ведь многие из них прежде были свободными), ценились и нередко получали возможность реализовать свои данные, но, увы, чаще всего – без права на признание полноценными людьми. Фактические сведения из истории древних государств рисуют весьма красочную картину развития отношений в обществе того периода, когда складывалось упомянутое «распределение обязанностей».

Все это дает основания предположить, что именно тогда и произошла существенная трансформация «трудового блока» моральной установки индивида. Свою роль в этом сыграли два обстоятельства: с одной стороны, постепенное осознание того, что в принципе труд может быть умственным и физическим, а с другой – непосредственное влияние распределения трудовых функций между разными слоями общества, образовавшими его классовую структуру. Императив «Добросовестный труд на пользу себе и людям!» должен был приобрести разные значения в зависимости от положения индивида в системе общественного разделения труда, что в сложившихся условиях одновременно означало – и в зависимости от его места в формирующейся классовой структуре общества. Из этого вытекает по меньшей мере три очевидных следствия:

1. Отныне моральные установки индивидов, оставаясь проявлением единого для общества нравственного закона, начинают различаться по содержанию предписаний «трудового блока». Четко определяются две модификации моральных установок: одна ориентирована на умственный труд, другая – на физический. В совокупности с изменяющимися предписаниями «гражданского» и «бытового» блоков это создает предпосылки для привнесения в мораль момента классовой ориентированности. Осуществляется такое привнесение путем направленного информационного воздействия на сознание человека со стороны управленческих структур государства.

2. В общественном моральном сознании (а оно к этому времени существует не только через сознание индивидов и социальную практику, но и фиксированно, в виде текстов социума) накапливаются критерии и эталоны трудового поведения, ориентированного на тот и другой варианты моральной установки, давая начало двум разным системам ценностей. Доминирующими оказываются ценности, представляющие духовный труд, прежде всего в силу закрепленного законом «верховного» социального положения лиц, освободившихся от физического труда.

3. В общественной практике на века закрепляется пренебрежительное отношение к физическому труду, инициирующее постоянные поиски возможностей передать тот объем человеческой деятельности, который связан с вещественно-энергетическими преобразованиями, специальным орудиям труда. Сначала в этой роли выступают рабы (и до известной степени крепостные при феодализме), потом машины и механизмы и, наконец, автоматы и роботы – детища научно-технического прогресса, которые в равной степени заставляют человечество и восхищаться ими, и опасаться их.

Фактически отделение умственного труда от физического выступало предвестником осознания того важного обстоятельства, что социальная деятельность неизбежно существует в двух вариантах: как творческая и как репродуктивная (воспроизводящая). Однако фактором, определившим дальнейшую организацию общественного производства, на тот момент оказалось отнюдь не данное обстоятельство.

Дело в том, что ни один потребный обществу и созданный в нем продукт не может считаться результатом исключительно умственного или исключительно физического труда, поскольку он таковым не является. Производство продукта любой природы – это процесс, в котором обнаруживает себя сущность социальной деятельности, представляющей собой диалектическое единство опосредованных информационно-управляющих и вещественно-энергетических процессов. Нельзя соорудить ветряную мельницу, не смекнув сначала, как она может быть устроена; нельзя создать стихотворение без энергетических и хотя бы минимальных физических усилий, нужных для того, чтобы оно стало объективной реальностью. Другой вопрос, что разная природа продуктов диктует разную меру приложения умственных и физических усилий и разные принципы их комбинации. Именно это и оказалось решающим, когда потребности общества в разнообразных продуктах возросли настолько, что всерьез назрела необходимость в общественном разделении труда. Магистральным направлением такого разделения стало развитие двух относительно самостоятельных потоков производства. Они хорошо нам известны как материальное и духовное производство (или, говоря строже, производство вещественно-энергетических продуктов и производство информационных продуктов).

Трудовая мораль формируется социальной практикой в целом. Она вызвана к жизни прежде всего потребностью социального организма закрепить в поведении человека, независимо от его места в социуме, такое отношение к труду, которое могло бы гарантировать бесперебойное поступление в фонд общества качественных жизненно важных продуктов с целью поддержания его устойчивости (иначе говоря, обеспечивать выживаемость человечества и человека). В этом и состоит ее роль; такая цель содержится в императиве моральной установки индивида, заключающей в себе общий нравственный закон социума. Именно необходимость поддержания устойчивости общества как системы и отражается общественным сознанием в форме определенного свода норм трудовой морали.

Профессиональная мораль рождается в рамках конкретной деятельности, образуя одну из сторон способа этой деятельности. Ее функция – обеспечить такое поведение членов профессиональной группы, при котором данная деятельность приносит наилучшие результаты, оправдывая свое общественное предназначение. Поэтому профессиональная мораль непосредственно включена в технологический процесс деятельности каждого члена трудовой группы, ориентируя его конкретные личностные проявления на выработанные стандарты поведения.

Между трудовой и профессиональной моралью есть существенные различия. Трудовая мораль нацелена на поддержание согласованности интересов индивида и общества. Она регламентирует отношения любого человека как субъекта любой деятельности к обществу, к участникам трудового процесса и к самому этому процессу через предписания моральной установки. Профессиональная же мораль ориентирована на согласование интересов профессиональной группы и общества. Она регламентирует поведение в процессе труда субъекта конкретной деятельности на основе нормативов, сложившихся в профессиональном сознании конкретной группы.

Существует ещё тот компонент моральных отношений, который уже давно ждет особого наименования. Речь идет о реальном уровне моральности человека и общества. Изложенный в данном пособии взгляд на мораль как систему регуляции жизнедеятельности общественного организма, объективно складывающуюся в ходе становления и развития социальной практики, позволяет понять очень важный факт: существуют субъективные предпосылки разной степени моральности индивидов, которая проявляется в поведении, расходящемся с предписаниями нравственного закона. Причины тут (и мы уже отчасти убедились в этом) могут быть разные, но результат один: чем ниже уровень моральности человека, тем чаще его поведение подпадает под юрисдикцию права, поскольку начинает расходиться и со статьями государственного законодательства. А реальный уровень моральности общества есть производное от моральности его граждан. Между ними существует жесткая связь, взаимозависимость: чем ниже уровень моральности общества, тем больше правонарушений, выше преступность. И наоборот, когда в стране растет число правонарушений, увеличивается преступность, тогда налицо падение нравов. Вот и нашлось понятие для обозначения реального уровня моральности в обществе: нравственность.

Если мораль есть механизм, объективно сложившаяся регулятивная система социума, представляющая собой особую область общественных отношений – моральные отношения, то нравственность – это сторона моральных отношений, в которой проявляется реальный уровень моральности общества, существующий в данных условиях, в данный момент.

Дата добавления: 2014-01-11