Матвеев Герман 4 страница

- Ну что вы! Какая сейчас домработница!

- Кто же у вас ведет хозяйство?

- Я.

- Вы? Дочь профессора!

- Ну так что? Вы думаете, что у профессоров все дочери белоручки? Ничего подобного.

- Тем лучше, - с улыбкой сказал гость. - Маленькая хозяйка большой квартиры.

- Извините, но я не такая уж маленькая. А потом не забывайте, какое сейчас время...

И, словно в подтверждение ее слов, дом вздрогнул, и сразу раздался глухой разрыв снаряда.

- Вот... Обстрел!

Некоторое время они молча стояли, ожидая новых ударов. Один за другим разорвались где-то поблизости еще два снаряда. Остальные полетели дальше. Свистящий, рокочущий звук снарядов был слышен ясно, но разрывы доносились совсем слабо.

В дверях показался Миша. Он был уже в бушлате, форменной фуражке, с портфелем.

- Я готов, Григорий Петрович.

- А вы не боитесь, Коля? Стреляют...

- А чего бояться? Стреляют по Выборгской, а нам в другую сторону, - сказал Миша, вопросительно глядя на раскрытый чемодан, где лежали пакеты, кулечки, банки.

- Григорий Петрович продуктов привез, - пояснила Лена.

- Всякое даяние благо, - весело проговорил гость и, захватив сверток с бельем и мылом, подошел к Мише. - Ну что ж... если моряк говорит, что опасности нет, - я спокоен. Вы народ обстрелянный. Пошли!

На площадка, лестницы второго этажа Миша, остановился.

- Забыл!.. Вы идите, Григорий Петрович, я догоню! - сказал он и прыгая через две ступеньки, помчался обратно.

Лена стояла в дверях квартиры и, прислушиваясь к удаляющимся шагам, думала о том, что теперь делать. Девочке казалось, что она должна как-то действовать. Действовать быстро, решительно. Пока гость в бане, необходимо сообщить о его приезде Ивану Васильевичу. Но как? Может быть, вызвать сигналом соседа-инвалида? Но их предупреждали, что пользоваться сигналом можно только в случае крайней необходимости или опасности.

Неожиданное появление Миши испугало. Лена попятилась. Закрыв за собой дверь, Миша схватил ее за локоть и торопливо зашептал:

- Молодец, Леночка! Позвони сейчас по телефону дяде Ване... Или лучше вызови Буракова... этим... как его... кисточкой и скажи, что он приехал. Вот... А я постараюсь вернуться скорей. Ну, надеюсь на тебя...

- Подожди, Коля... А как ты меня сейчас назвал?

- Как?

- Вспомни-ка. Меня ругаешь, а сам...

- Ну как я назвал? - с досадой спросил Миша.

- Ты сказал "молодец, Леночка".

- Ну ладно, не придирайся. Я же тихо... Значит, поняла? Ну, все. Я пошел!

Миша крепко пожал руку Своей мнимой сестре и выбежал на лестницу.

10. СТРАННЫЙ РАЗГОВОР

Обстрел района прекратился, но канонада, похожая на раскаты грома, все нарастала.

- Сильно стреляют, - заметил гость.

- Артиллерийская дуэль, - пояснил Миша. - Во как! Теперь фашистам туго Наши им дают перцу,

Приехавший взял узелок в другую руку, искоса взглянул на юношу и, как ему показалось, улыбнулся.

"Не понравился перец-то", - подумал Миша.

На улице было пустынно. Изредка встречались одинокие пешеходы, да кое-где под воротами стояли дежурные МПВО, прислушиваясь к артиллерийской перестрелке.

"Ученый! - думал Миша, стараясь не забегать вперед. - Сразу видно, что липа".

- Коля, а домой вы возвращаетесь поздно? - неожиданно спросил гость.

Миша насторожился. "С какой целью он задает такой вопрос и что ему ответить? Запутать или сказать правду?"

- А это по-разному... Иногда задерживают, а когда и пораньше прихожу.

- Разве у вас нет расписания?

- Расписание-то есть, но бывают практические занятия.

- А почему вы выбрали такую специальность... морскую? - снова спросил гость. - Отец у вас ученый, химик, а вы кем будете? Штурманом?

- Я буду механиком, - твердо сказал Миша. - Тем более... Вы любите технику?

- Да.

- Ну, а как к этому относится Сергей Дмитриевич?

- А ему что... - пробормотал Миша. - Я же не маленький.

- Ну все-таки. С мнением отца следует считаться, - продолжал гость назидательно. - Он старше, - а значит, и опытнее. Выбор профессии в наше время имеет громадное значение... Много молодых людей калечат себе жизнь из-за этого... Да и не только себе. Способностей, скажем, для научной работы нет, а лезет в аспирантуру... Ему бы токарем работать...

- По хлебу, - подсказал Миша.

- Как это по хлебу? - спросил гость.

- Есть у нас такая поговорка, - пояснил Миша. - Токарь по хлебу... Ну, значит, лодырь. Только и делает, что жует.

- А-а! Да, да... Странно, что до сих пор у нас сохранилось стремление "искать профессию полегче и повыгодней". Так называемое "теплое местечко".

Миша слушал с удивлением. С одной стороны, он знал, то это враг, и к каждому его слову относился с недоверием, а с другой стороны, понимал, что Мальцев высказывает дельные мысли, и в душе не мог не соглашаться с ним.

- Есть у меня один знакомый, - продолжал между тем гость. - Здоровый был парнишка, сильный, но туповатый. Зовут его Вася. Ему бы молотобойцем работать или бревна таскать, а он пошел в науку. Почему? Да потому, что так родные за него решили. Профессия эта почетная, выгодная и вроде как нетрудная. А надо сказать, что Вася был не только глуповат, но и ленив. Тянули его за уши из класса в класс все: и мать, и старший брат, и знакомые... Вытянули. А потом в институт. В те годы в институт легко было поступать. Студентов не хватало... Женили его на умной и дельной женщине. Она за него потом и диссертацию написала. И вот появился ученый, на горе себе и всем окружающим. Делать он ничего, конечно, не делает, да и не может делать, но мнения о себе высокого. И никак ему теперь не доказать, что в науке он болтается зря, что ему надо менять профессию, пока еще не поздно...

Рассказ Мальцева совершенно не трогал Мишу. Сам он в науку не собирался, профессию выбрал по душе и был уверен, что из него выйдет хороший механик. Непонятно только было, зачем Мальцев говорит об этом.

- Григорий Петрович, а где он сейчас? - спросил Миша и, видя, что тот не понял вопроса, прибавил: - Вася-то где сейчас? На фронте, наверно?

- К сожалению, нет. Живет в Ленинграде, - ответил гость, останавливаясь у входа в баню. - Как будто пришли. Здесь?

- Здесь. А обратно вы дорогу найдете, Григорий Петрович? - спросил Миша.

- Да уж как-нибудь... А вы, значит, в училище?

- Да.

- Ну, ну... В такое героическое время учиться под обстрелами... Потом гордиться будете.

Как только Мальцев скрылся за дверью, Миша крупно зашагал назад. До начала занятий осталось времени немного, но он должен был вернуться и позвонить Ивану Васильевичу. У него важные сведения. В Ленинграде живет и работает какой-то ученый-дурак Вася. Старый знакомый Мальцева. "Ученый-дурак". Как-то не вязались эти понятия. До сих пор Миша думал иначе. Правда, ему никогда не приходилось иметь дело с настоящими учеными, и об этом он предупредил Ивана Васильевича, когда узнал, что должен изображать профессорского сына. Иван Васильевич разъяснил, что ученые ничем не отличаются от самых обыкновенных людей, что в Ленинграде они встречаются часто и, конечно,

Миша видел их много раз в трамваях, на улице, не подозревая, что это какой-нибудь профессор или доктор наук. Миша не сразу согласился. Он вспомнил об одной встрече. Весной он с Васькой Кожухом ходил покупать рассаду для огорода в Ботанический институт и там встретил, как ему сказали, кандидата наук. "Вот профессор так профессор! За десять километров видно! - рассказывал он Ивану Васильевичу. - Волосы нестриженые, думает медленно, а ходит важно, как гусь. Увидел нас с Васькой, подошел и по плечу похлопал. "Что, - говорит, - молодые люди, за капустой пришли?" - "Да, - говорю, - за рассадой". - "А как, - говорит, - капуста по-латыни называется?" А мы что... Мы же не знаем..."

Мишин рассказ развеселил Ивана Васильевича, но он уверил, что это был не ученый, а какой-нибудь завхоз, который и выдавал себя за кандидата наук. Настоящие ученые не важничают. Чем больше ученый, чем он умнее, тем проще.

Рассказ Мальцева о глупом Василии окончательно сбил Мишу с толку, и он потерял всякое представление об ученых. Какие же они бывают на самом деле? Но только не такие, как Мальцев. В этом сразу можно угадать шпиона.

Одним духом взбежал Миша по лестнице и позвонил. Дверь открыла Лена.

- А мы знали, что ты вернешься, - с улыбкой сказала она.

- Мы? - удивился Миша, но сейчас же сообразил и кивнул на противоположную дверь. Лена также молча ответила утвердительным кивком.

Бураков сидел в кухне и внимательно разглядывал привезенные продукты.

- Ну что? - спросил Миша.

- Ничего особенного. Продукты наши. Подозрительного ничего не обнаружил.

- Ивану Васильевичу звонили?

- Звонил.

- Ну?

- Что "ну"? Ну, приехал немного раньше. Мы же не знали точно, когда он приедет. Теперь надо держать ушки на макушке...

- И не называть меня Леной, - с лукавой улыбкой прибавила девочка.

- А меня Мишей.

- Нет уж... Извините, пожалуйста, Коля. Я тебя называла Мишей раньше, когда его не было, а ты меня назвал при нем.

- При нем? Не ври, пожалуйста. - Конечно, при нем. Он же был здесь. Где-то внизу на лестнице стоял.

- А он слышал?

- Я не сказала, что он слышал.

- Не будем спорить, друзья, - вмешался Бураков. - Если были ошибки, надо их учесть и не повторять... А теперь так... Вернется он из бани и, как я полагаю, завалится спать. Ну и пускай себе отсыпается. А мы, как ни в чем не бывало, будем жить да поживать, да поглядывать. Задача у нас простенькая... Не теряйтесь, не смущайтесь...

- Товарищ Бураков. По дороге мы разговаривали, и он...

- А почему ты не в училище? Почему ты здесь, Миша? - спросил Бураков и. спохватившись, закрыл рот рукой.

Но было уже поздно. Слово вылетело, и вернуть его назад было невозможно.

- Ага-а! Попался! - торжествующе крикнул Миша, а Лена захлопала в ладоши.

- Виноват, виноват... Грубую ошибку допустил. Проговорился, - с деланным смущением признался Бураков, - Видите, какая сила - привычка. Голову мне надо оторвать за такую ошибку. Счастье, что нас никто не слышит... А теперь будем считать, что все мы виноваты, и не будем больше попрекать друг друга. Теперь надо сделать выводы. А выводы такие: следить за собой, за каждым словом, за каждым шагом. Всякие словечки непотребные, вроде "пошамать", "утекать", долой, изъять из обращения.

- А разве мы говорим "пошамать"? Я даже не знаю, что это такое. Коля, ты говорил? - спросила Лена.

- Нет.

- Это я для примера. Не забывайте, что вы профессорские дети, - сказал Бураков и, перейдя к своим костылям, прислоненным к шкафу, со вздохом взялся за них. - Вы думаете, это легко - ходить на четырех ногах?.. Надоело и никак не привыкнуть... Пошли, Коля. Ты, наверно, опоздал в училище. Дело делом, а про ученье не забывай.

11. БЬЮТИФЛ БОЙ

Да. На первый урок Миша опоздал. Но если бы даже можно было успеть, все равно он бы не пошел в училище. Какая сегодня учеба! Ему просто не усидеть за партой. После разговора с Бураковым он немного успокоился, или, как говорил Сысоев, "пришел в норму", но не настолько, чтобы внимательно решать задачи или без ошибок писать диктант. А двойки получать не хотелось. И Миша решил "прогулять". Сходить сначала домой, посмотреть, нет ли письма, а потом побывать у Люси в детском саду.

Выполняя волю отца, Миша сохранял комнату за собой, хотя последние два года жил на судне. В начале лета отец был ранен третий раз, и, пока лежал в госпитале, они часто переписывались. Недавно отец выздоровел и снова ушел на фронт. Но где он?.. Четырнадцатого ноября Советская Армия заняла город Житомир, Очень может быть, что и отец освобождал этот далекий неизвестный город с таким приятным названием. По старой мальчишеской привычке, Миша разделил это слово на две части: "жито" и "мир". Что такое жито, он точно не знал. Лена говорила, что это рожь, но Миша думал, что это какая-то крупа. Во всяком случае, что-то хорошее. Ну, а мир - это самое прекрасное слово. Мир это значит победа. Ведь только после победы наступит прочный мир и судно выйдет в море. Все лето Миша мечтал о дальнем рейсе и досадовал, что фашисты после разгрома под Сталинградом на что-то надеются и не сдаются. Войну они проиграли, это всем ясно. Сысоев утверждал, что, как только Советская Армия подойдет к границам Германии, война кончится. Николай Васильевич думал иначе. "Главное впереди, - говорил он. - Предстоят большие упорные бои. Гитлеровцы будут защищаться до последней возможности". В душе хотелось соглашаться с Сысоевым; но как можно не верить Николаю Васильевичу!

Выйдя на Большой проспект, Миша почувствовал, что сзади кто-то идет. "Уж не следят ли?" От этой мысли он сразу внутренне собрался, но продолжал спокойно шагать не оглядываясь. Было время, когда, получив задание от Ивана Васильевича, Миша в каждом человеке начинал подозревать врага и всегда был настороже. Но тогда у него не было опыта и он был совсем мальчишкой. Сейчас он настоящий разведчик, и не случайно Иван Васильевич сказал, что совершенно за пего спокоен. Другой вопрос - Лена. Она даже не предполагает, какие неприятные и неожиданные сюрпризы подкарауливают разведчика... И Мише почему-то вспомнилась прошлогодняя операция по разоблачению воровской шайки. Вспомнились Крендель, Нюся, картежная игра, противогаз, взрыв... Здесь, возле "Молнии", был задержан Жора Брюнет, а сам он чуть не отправился на тот свет. Вон там, немного подальше, Брюнет ударил его финкой...

Шаги за спиной становились слышнее. Кто-то догонял... Наконец Миша услышал голос:

- Алексеев!

Оглянувшись, он увидел торопливо шагавшего за ним Степу Панфилова с туго набитой "авоськой" в руке. Приятель шел без пальто, но на нем был надет новый костюм и даже повязан галстук.

- Ого! Бьютифл бой! - насмешливо сказал Миша.

- А что это такое? - удивился Степа.

- Это? Я даже не знаю, как тебе перевести... По-английски это значит красивый парень. Ну вроде франт лихой!

- А я тебя сначала не узнал, Миш, - не обращая внимания на шутку, сказал Степа. - Ты, думаю, или не ты? Давно иду следом и все сомневаюсь. Богатый будешь.

- Я-то тут при чем? Это ты богатый. Вон какой костюмчик оторвал! Не гнется.

- По ордеру получил. План выполнили...

- Это я слышал. А ради какого праздника вырядился?

- Я выходной. Мать в магазин гоняла. Ты домой?

- А куда больше?

- Ну пошли!

С улыбкой поглядывая друг на друга, они медленно направились вперед. Новый костюм, видимо, нравился Степе, и он старался держаться в нем как можно прямее, отчего и создавалось впечатление, что костюм не гнется, словно сшит из очень грубого материала. Пока шли до дому, Степа раза два поправил галстук. Все это было как-то неуклюже, непривычно и очень забавляло Мишу. Свернули под арку ворот.

- Да! Ты знаешь, какая история, - вдруг спохватился Степа. - Васька-то чуть не сгорел. Заживо!

- "Чуть" не считается.

- Нет, верно! Он в госпитале лежит.

- А что такое? - с тревогой спросил Миша, сообразив, что в госпиталь с пустяками не положат.

- Это он, понимаешь, на работе. В цеху чего-то делал, а тут как раз обстрел, и туда... в цех снаряд зажигательный. Ты знаешь, как они, гады, сейчас стреляют: выпустят зажигательный, а потом фугасками лупят в то же самое место, чтоб не тушили, - все больше оживляясь, рассказывал Степа. - Ну, а Васька что?.. Ясно, не растерялся, а прямо, понимаешь, руками цоп! - ив окно... цоп! - и в окно. Фосфор горит, а он его руками в окошки выбрасывает. Понимаешь? А фосфор вредный, сам знаешь... трещит, брызгает. Шутишь! Чуть заживо не сгорел Сознание потерял... Хорошо, там женщин много было... потушили.

- Что потушили?

- Ваську.

- А цех?

- Потушили. Васька же тушил, - со вздохом проговорил Степа и, помолчав, добавил: - Орден получит. Факт!

- Молодец Васька!

- Ясно, молодец. Он много не думает. Раз - и готово! Помнишь, как мы ракетчика с ним ловили? Раз - и в морду!

Последних слов Миша не слышал. Ему представилась нарисованная Степой картина. Он видел, как рвутся зажигательные снаряды, как горит фосфор, и не трудно было понять положение обожженного друга. "А вдруг он умрет?" От этой мысли больно сжалось сердце.

- Слушай, Степан, надо бы к нему сходить. Ты знаешь, где он?

- Пойдем сейчас! - обрадовался Степа. - Успеем. Сегодня как раз пускают. Я только унесу домой...

- А я сбегаю посмотрю, нет ли письма от бати.

- Только не задерживайся, - предупредил Степа. - Надо успеть до семи.

Через несколько минут друзья встретились во дворе и быстро зашагали к трамвайной остановке.

- Письма нет? - спросил на ходу Степа.

- Нет. - Давно не было?

- Давно. Там бои сильные. Не до письма, - неохотно ответил Миша.

12. РАНЕНЫЙ ДРУГ

Госпиталь помещался в новом здании. До войны вместо коек здесь стояли парты и комнаты назывались не палатами, а классами. Вполне возможно, что раньше Вася Кожух мог бы попасть сюда в качестве ученика и сидел бы в десятом "б" классе за партой возле этого самого окна. Сейчас он лежал забинтованный с головы до ног и не мог пошевельнуться. Малейшее движение тревожило бинты, и от острой, пронзительной боли темнело в глазах и появлялась тошнота. Относились к нему здесь с большой нежностью все раненые, сестры, сиделки, врачи. Все знали, при каких обстоятельствах получил юноша тяжелые ожоги, и Васька иногда слышал, как о нем говорят: "Не испугался, не убежал. А ведь совсем еще ребенок". Выздоравливающие солдаты часто усаживались на табуретку возле койки и говорили с ним, как с равным, - рассказывали фронтовые случаи, историю своего ранения, и Васька постепенно проникся сознанием, что в военном госпитале он лежит не случайно, что он не просто пострадавший от шального снаряда, а раненный на фронте, как и все эти солдаты. О его поступке говорят, как о подвиге, за который награждают медалями и орденами.

- Получить медаль за храбрость, - уверял его один усатый гвардеец. Помяни мое слово!

- Боевой орден Красного, Знамени дадут, - обещал другой.

Все это наполняло Васькину душу гордой радостью, и он стойко переносил страдания. Сегодня к нему пустили мать. Положив на тумбочку узелок с яблоками и конфетами, она минут двадцать просидела на табуретке, постоянно сморкаясь и вытирая глаза платком,

- Ничего, Васенька... Бог даст, поправишься... Обойдется. Доктор сказал, уродом не будешь, - успокаивала она сына. - Тут тебе с завода гостинцев прислали... Степан Николаевич обещался навестить. Нынче у него работы много. В другой раз придет...

- Мам, ты не плачь... чего ты!.. Я же недолго пролежу. Вот кожа новая вырастет, и выздоровею, - едва заметно шевеля губами, говорил Вася.

- Вырастет, Васенька, вырастет. Ты молодой... Все зарастет, зарубцуется...

- А ты не плачь.

- Не плачу я, не плачу, Васенька, - успокаивала она сына, усиленно сморкаясь в мокрый от слез платок.

Проходила минута, и снова глаза наполнялись влагой. Васька понимал, что мать плачет от "женской жалости", и ему было досадно. Вместо того чтобы гордиться и хвалить, как другие, она только и делает, что глаза вытирает. Слезам матери Вася не придавал большого значения, но все же они действовали и сильно испортили настроение.

Закрыв глаза, он ясно представил, как спускалась она по лестнице госпиталя, как вышла на улицу, как бредет домой с понурой головой и часто вытирает глаза. А дома холодно. Летом он вынул из окон фанерки, заменявшие стекла, и совсем недавно вставил их обратно. Вставил наспех, кое-как. Фанерки сидят неплотно, из окон дует, и некому укрепить их...

Миша со Степой были уверены, что, как бы ни был изуродован Васька, они его узнают. Какие могут быть сомнения! Столько лет дружили крепкой мальчишеской дружбой - и не узнать! По указанию сиделки бодро направились они к кровати, на которой лежал Василий Кожух. Шли молодцевато, растягивая рты в улыбки, чтобы всем своим видом показать, что они уверены в скором выздоровлении, что ничего страшного не случилось. Шагах в пяти остановились. На кровати действительно кто-то лежал, но был ли это Васька - неизвестно. Две дырки для глаз, узкая щель вместо рта. Все остальное забинтовано, и даже нос можно было угадывать только по выпуклости.

В полном замешательстве стояли друзья, не зная, что делать. Подошла сиделка - невысокая, полная, совершенно седая женщина с добрыми глазами.

- Ну что ж вы, мальчики?

- А с ним разговаривать можно? - тихо спросил Миша. Он видел, что Васька лежит с закрытыми глазами, и боялся его разбудить.

- Разговаривать? А почему же нет? Подойдите, садитесь и разговаривайте. Только не очень много. И не касайтесь его. Шевелиться он не может.

Приблизившись, Миша увидел в дырках два блестящих, искрящихся радостью глаза.

- Вась! Это мы... вот видишь... я и Степка, пришли навестить, взволнованно сообщил он.

В узкой щелке зашевелились губы, и вдруг раздался знакомый голос.

- Здорово, ребята... Спасибо, что пришли.

- Ну вот еще... Что значит спасибо, - обиделся Степа. - Я бы каждый день ходил, да не пускают.

Выжимая друг друга, устроились на узкой табуретке, где недавно сидела мать Кожуха. Некоторое время молча смотрели на раненого. Замешательство постепенно проходило. Васькины живые, с веселым огоньком глаза ощупывали их, и казалось, что он притворяется. Пройдет минута-другая, и он со смехом сдернет белую маску, вскочит с кровати и хлопнет их по спине...

- Как они тебя окуклили! Вдоль и поперек, - заметил с улыбкой Миша.

- А ты знаешь, какой у меня процент ожога? Трех процентов не хватило до критического. Хоронили бы с музыкой, - с заметной гордостью проговорил Вася. И глубокие есть... на руках прямо до кости.

- Ладно, не хвастай. Мы знаем, - сказал Степа.

- Ты молодец! - похвалил Миша. - Поправляйся скорей. У меня дело будет.

- А какое?

- Дядя Ваня... - многозначительно сказал Миша и при этом оглянулся по сторонам.

"Дядя Ваня". В этих двух словах было заключено так много смысла и они были насыщены такой героической романтикой, что Васька невольно сделал движение. Мгновенно сильная боль отразилась в глазах, а сквозь стиснутые зубы вырвался глухой стон.

- Ты что?.. Ты не очень, Вася... - с тревогой сказал Миша. - Лежи спокойненько...

- Больно, Вася? - спросил Степа.

- А ты думаешь, нет? - с раздражением прошептал раненый. - Попробуй сам заживо гореть, тогда узнаешь...

Скоро боль утихла, и Вася снова заговорил спокойно. Он заметил под халатом на Степе галстук.

- А ты чего "гаврилку" нацепил, Степа?

- Он теперь у нас зафрантил. Новый костюм купил и ходит по улице без пальто. Задается.

- Ничего я не задаюсь, - обиделся Степа.

- А зачем без пальто ходишь? Холодно же...

- Пальто в починке; а далеко ли до магазина сбегать, - оправдывался Степа.

- Ладно. Мы не маленькие, - не унимался Миша. - Нас не проведешь. Я тебе скажу, Вася, в чем дело. В магазине... знаешь, в "красных кирпичиках", девочка есть, ученицей поступила... Понимаешь? Вот он для нее и вырядился.

- Ну и врет... ну и врет! - сильно покраснев, запротестовал Степа. - Не слушай его, Вася. Это он нарочно выдумывает.

- А чего ты покраснел? - спросил Вася.

- Что?

- Покраснел почему?

- Разве покраснел?.. У вас тут жарко. Халаты, что ли, греют, - небрежно сказал Степан и, поправив халат, повел плечами, словно на нем была тяжелая шуба.

Смущение Степы говорило само за себя. Над ним часто подшучивали и раньше, но всегда он был спокоен. И вдруг смутился. Значит, Мишина шутка попала в цель.

Под перекрестным огнем насмешливых взглядов Степа смущался все больше и всячески старался показать, что шутка ничуть его не обидела. Он стал внимательно разглядывать потолок, стены, соседние кровати. Чтобы не видеть комичных усилий друга и не расхохотаться, Васе пришлось закрыть глаза. Миша тотчас же толкнул локтем в бок Степу и, кивнув головой на раненого, встал.

- Довольно болтать, - тихо сказал он. - Нянечка не велела много... В другой раз поговорим. Ты поправляйся, Вася... мы пойдем.

Вася взглянул на друзей и, с трудом удерживая смех, пояснил:

- Ничего, Мишка... Щека, понимаешь, засохла... смеяться не дает... саднит.

- Повидались - и хватит.

- Степа, ты не сердись... Наклонись поближе, - попросил Вася и, когда приятель присел возле изголовья, продолжал: - У меня к тебе просьба. Сделаешь?

- Ясно, сделаю.

- Матка, понимаешь, одна, а я окна не утеплил. Надо фанерки к раме прибить поплотней и газетой заклеить. Гвозди в столике...

- О чем говорить?.. Гвозди у меня есть.

- Так сделаешь, Степа?.. Холодно ей.

- Сегодня же сделаю.

- Ну спасибо, - закончил Вася, но не выдержал и продолжал: - Слушай... А как ее зовут?

- Кого?

- А эту девочку... продавщицу?

- Ну что вы на самом деле выдумали! - с возмущением сказал Степа. - Мало ли в Ленинграде продавщиц! Какое мне дело до них!

Начала разговора Миша не слышал, но, когда Степ" стал отрицать очевидною истину, решил вмешаться.

- Подожди, подожди! А на прошлой неделе кто тележку тянул по Большому? Пристяжкой.

- Какую тележку?

- С продуктами в "красные кирпичики".

- Ну так что?

- Ничего. Против фактов не попрешь, дорогой товарищ.

Теперь Степе ничего не оставалось, как только безнадежно махнуть рукой и отойти от кровати. Отрицать было бесполезно. На прошлой неделе он действительно помогал Кате везти в магазин продукты, и, значит, Мишка их видел.

13. УТРОМ

Константин Потапыч проснулся, но не сразу сообразил, где находится. Тепло, сухо, светло, и покрыт он не шинелью, а ватным одеялом. Спал он крепко.

"Куда это меня занесло?" - подумал майор, вытирая ладонью губы.

Почувствовав гладкую кожу бритого подбородка, сразу все вспомнил. В гостях! Вчера он якобы приехал в Ленинград с Большой земли и под фамилией Мальцева остановился у знакомого химика. Как же его зовут? Сергей Дмитриевич Завьялов. Сам хозяин в командировке, а здесь живут его дети: Коля и Аля. Вечером он был в бане, потом побрился и около восьми часов лег спать.

А сколько сейчас?

Константин Потапыч вытащил из кармана пиджака, висевшего на стуле, часы и посмотрел.

Батюшки! Одиннадцать! Сколько же он спал? Шестнадцать часов.

Пора вставать. Но ему дали отпуск до завтрашнего дня, и надо им воспользоваться. Можно поваляться часок-другой. В кровати так тепло и приятно.

В квартире полная тишина. Никаких признаков жизни. А ведь здесь он не только затем, чтобы валяться на кровати. Иван Васильевич уговорил его пожить с ребятами два дня и устроить им что-то вроде экзамена, посмотреть, как они будут себя вести в его присутствии

"Ну что ж, пока все идет хорошо, - думал майор. - Встретили меня сдержанно, но приветливо. Не смутились, не суетились. Коля проводил до бани и ушел в училище, а Аля вечером напоила чаем. Хорошая девоч-ка! Самостоятельная, заботливая. Настоящая хозяйка. Вот если бы и моя была такой, - с грустью подумал Константин Потапыч, невольно сравнивая Алю со своей избалованной, капризной дочерью, которая ничего не умела и не желала делать. Сейчас она эвакуирована со школой и живет за Уралом. - Как-то она там?"

Миша давно сидит над учебниками. Глаза бегают по строчкам, но из всего прочитанного не запомнилось ни одного слова. Дверь в комнату приоткрыта, и он напрягает слух, чтобы не пропустить момент, когда встанет гость.

Сколько же можно спать?

Томительно тянется время. Наконец скрипнула дверь и послышалось шарканье ног. Гость прошел в ванную комнату. Плеск воды, фырканье доносились ясно.

"А что он делал в комнате, как одевался, этого было не слышно, - подумал Миша. - Надо, чтобы дверь в его комнату закрывалась не плотно. Петлю, что ли, сломать?"

Через несколько минут раздался голос;

- А дома кто-нибудь есть?

- Есть! - отозвался Миша, выходя в переднюю.

- Такая тишина. Я уж думал, что все ушли... бросили меня одного. Привет моряку! Как успехи?

- Ничего, - сдержанно ответил Миша, здороваясь с гостем. - Проходите в гостиную, Григорий Петрович. Аля там оставила завтрак. Долго вы спали!

- Да-а... я и сам поразился. Шестнадцать часов спал... как сурок.

Они прошли в гостиную. На столе стоял чайник, накрытый стареньким, но ярко раскрашенным петухом, сшитым из тряпок и ваты. Нарезанный хлеб и консервированная колбаса были аккуратно разложены на тарелках.

- Смотрите, как она это все заботливо! - сказал гость, - Прелестная хозяйка... Гордитесь своей сестрой, Коля! А где она сама?

- В школе. Остыл, наверно, - сказал Миша и, подняв "петуха", потрогал чайник.

- Ничего, ничего, - остановил его гость. - Очень горячий я не пью. От горячего чая, говорят, всякие неприятности в желудке развиваются. Язвы, колиты... Вы замечали, Коля, что животные горячего не пьют и не едят? Кошки, например, собаки?

- Да. Это я видел.

- Вот, вот. Кошки очень любопытно обращаются с горячим кусочком мяса или рыбы. Лапкой пробуют, катают его и ждут, пока остынет, А почему? Их ведь никто не учил... Это природа. Природа - великое дело. Человечество оторвалось от природы, и поэтому много всяких неприятностей, - назидательно говорил гость, наливая себе чай и усаживаясь за стол. - Зубы портятся раньше времени, глаза; волосы вылезают... Сколько лысых развелось! Про болезни я уж не говорю... А все дело в том, что от природы оторвались...

Дата добавления: 2014-11-06