Матвеев Герман 5 страница

Миша, как и в первый раз, слушал Мальцева с некоторым недоверием. Ему казалось, что враг должен говорить и думать как-то иначе.

"До чего хитер! Высказывает дельные вещи, чтобы в доверие войти", - решил он.

Мысли о природе не были новостью для Миши. Николай Васильевич тоже любил говорить о природе и порицал всякие излишества.

- Коля, а трамваи у вас ходят, как и раньше? - спросил гость. - По тем же направлениям?

- Да-а... - неуверенно ответил Миша. - Где можно, там и ходят.

- А где можно?

- Наверно, где не очень опасно. В западном направлении и в северном ходят, как и раньше, а в восточном... Я точно не знаю... Там же фронт.

- Понимаю. Мне нужно кой-куда съездить, кое-кого повидать.

- А куда?

Гость пристально посмотрел на юношу, и, как показалось Мише, глаза у него при этом заблестели. Не то ему стало смешно, не то он рассердился.

- Если хотите, я могу проводить, - предложил Миша. - Вы город совсем не знаете?

- То есть как не знаю? В Ленинграде я бывал много раз.

- А почему же к нам не заходили? Папа говорил, что вы собирались, когда в доме отдыха жили.

- Ну, это вопрос особый, - уклонился от прямого ответа гость. Расскажи-ка лучше, как Сергей Дмитриевич себя чувствует? Много приходится работать?

- Да. Работы много. Он сейчас какой-то взрыватель изобретает.

- Это хорошо.

- Конечно, не плохо. Сюрприз фашистам будет ой-ой-ой! - сказал злорадно Миша, но этого ему показалось мало, и он прибавил: - Много им таких сюрпризов готовят... Чтобы всякую охоту отбить. В другой раз не полезут к нам.

- А ты, я вижу, очень сердит на фашистов! - с усмешкой заметил гость.

- Конечно, сердит... Я же не маленький, кое-что понимаю. Мы их не трогали. Верно? Они, как бандиты, ворвались... А теперь, наверно, каются. Ворвались, да нарвались...

Заговорив о фашистах, Миша изменил своей сдержанности и не скрывал ненависти. Да и как тут удержаться! Гибель матери, ранения отца, коварные обстрелы, бомбежки города, жестокая блокада, голод... Обо всем этом хотелось напомнить Мальцеву. Пускай знает, что наступают дни расплаты и нечего теперь скулить да жаловаться.

"Кто сеет ветер, тот пожинает бурю".

Эту фразу любил повторять Сысоев, слушая громовые раскаты советской артиллерии, которые с каждым днем становились все более мощными и грозными.

- Н-да... Ворвались, да нарвались, - задумчиво повторил гость. - Перелом в войне явный... Думаю, что скоро и на нашем фронте начнется наступление.

- На каком на нашем? - удивился Миша.

- На нашем. На Ленинградском, - пояснил гость. Миша насторожился. Ответ Мальцева сильно его озадачил.

"О ком он говорит? Как это понимать? Неужели фашисты собираются штурмовать Ленинград? А может быть, он имел в виду Советскую Армию? Но он сказал "на нашем фронте"".

- Ну спасибо, Коля, - поблагодарил гость, поднимаясь из-за стола. - Сейчас я должен кой-куда сходить. Приду вечером.

- Григорий Петрович, если вы нас не застанете, я вам дам ключ.

- Прекрасно!

- Вообще-то по вечерам Аля дома, но вдруг уйдет в магазин или куда...

Получив ключ, гость еще раз поблагодарил "молодого хозяина" и направился в свою комнату. Миша остался в гостиной. С нетерпением поглядывая на телефон, он думал о том, что нужно как можно скорее позвонить Ивану Васильевичу и сообщить новости.

Ждать пришлось недолго. Тихо напевая, Мальцев вышел в прихожую. Было слышно, как, одеваясь, он что-то бормотал, кашлял и шумно вздыхал. Наконец щелкнул замок выходной двери.

Спрятавшись за портьерой, Миша наблюдал. Вот Мальцев появился во дворе, неуклюже перебираясь через груды кирпича... Ушел. Теперь можно звонить.

Иван Васильевич оказался на месте.

- Дядя Ваня, это я... Коля. Конечно, ушел. Я видел, как он через двор проходил. Спал он долго. Около двенадцати часов встал. Оделся, умылся, позавтракал. У нас был разговор. Вам сообщил Бураков насчет какого-то Васи?.. Нет, это я вчера узнал. А сегодня другое. Он сказал, что фашисты собираются наступать на Ленинградском фронте... Нет. Насчет этого я сам сделал вывод, а он сказал "на нашем фронте". "На нашем!" Дядя Ваня, он же фашист... То есть как что? Значит, ясно, что на их фронте. А точно он сказал так: "Думаю, что скоро и на нашем фронте начнется наступление"... Хорошо. Делайте сами выводы... А сейчас ушел. Куда? Не сказал. Я ему предлагал, что, если он Ленинград плохо знает, могу проводить. А он говорит, что бывал здесь много раз. Про папу спрашивал. Про природу говорил... Ну про то, что горячий чай вредно пить. Учитель какой нашелся!.. Нет, я с ним не спорил. Теперь всё... А вчера я в училище не ходил. Был у Васьки Кожуха. Он в лазарете... Как почему? Я бы двоек нахватал. Факт! Она начнет диктовать какую-нибудь муру. Мы во вторник два часа возились с одной фразой. Я наизусть запомнил. "На пути попадались навстречу извозчичьи пролетки, но такую слабость, как езда на извозчиках, дядя позволял себе только в исключительных случаях и по большим праздникам", - продиктовал Миша и, услышав смех Ивана Васильевича, развеселился сам. - Нет, верно! Тут снаряды рвутся, самолеты летают, танки ходят, а она про извозчиков заладила и всякие исключения из грамматики... Я понимаю, дядя Ваня. Сегодня я пойду... Али еще нет. Она нисколько не теряется. Сначала я тоже боялся. Девочки - они же хитрей нашего брата. И врут лучше... Факт! Это я по школе знаю. Нет, верно, дядя Ваня. Если девчонка врет, ни за что не узнать. Она и глазом не моргнет... А насчет телефона она говорит, что опасно разговаривать. Могут подслушать. Я объяснил, что это не полевой телефон. Здесь в городе подземный кабель и никак не включиться... Что? Ну, на станции, конечно, можно... Есть!

После разговора с Иваном Васильевичем напряжение улеглось, и Миша охотно взялся снова за учебники.

14. ПАТЕФОН

Вернулся Мальцев после двенадцати часов ночи. Миша был уже в кровати, но не спал и слышал, как осторожно открывал он дверь своим ключом, как шарил по стенке в прихожей, разыскивая выключатель,

"Значит, у него есть ночной пропуск", - решил Миша. Вначале он думал, что гость задержался и заночевал у знакомых.

Ночь прошла спокойно. Даже громкоговоритель, который Миша забыл выключить, всю ночь молчал.

Лена уснула раньше, не слышала возвращения Мальцева и поэтому очень удивилась, когда утром, выйдя из своей комнаты, увидела его в гостиной уже одетым.

- Вы дома, Григорий Петрович?

- Как видите.

- А я и не знала, что вы здесь... Сейчас будем завтракать.

- Алечка, скажите, пожалуйста, какой номер вашего телефона?

Вопрос сильно смутил девочку. Щеки ее моментально покрылись румянцем, а глаза тревожно забегали по сторонам. Она забыла номер телефона.

- А вы разве не знаете? - спросила она, направляясь к телефону. - Коля вам не говорил? Ну, запишите... У вас есть бумага?

- Ничего, я так запомню.

Этого разговора было достаточно, чтобы Лена приблизилась к телефону настолько, что могла разобрать записанный на стене номер.

Константин Потапыч не заметил ее минутного замешательства. Он медленно повторил за Леной номер и с последней цифрой зачем-то щелкнул пальцами.

- Все! Теперь я запомнил на всю жизнь, - сказал он. - У меня особая система... Как-нибудь я научу вас, Алечка. Вы будете легко запоминать большие номера.

- Нет... У меня очень плохая память на цифры. Я, например, никак не могу запомнить года всяких царей. королей по истории... Просто ужас какой-то!

- Вот, вот... Нужна система. Везде и во всем нужна система.

Пока Лена готовила чай, поднялся и Миша.

- А вы сегодня рано встали, Григорий Петрович, - сказал он, входя в гостиную, где Лена уже хлопотала вокруг стола.

- А как же иначе! Сейчас нельзя много спать, друзья. Работать надо для победы. Вот кончится война, тогда отоспимся.

- А я думаю, что и после войны будет много работы, - возразил Миша. Восстанавливать придется...

- Верно. Очень верно, - согласился гость. - Но и тут нужна система. Мы как раз говорили с Алечкой о системе. Человек должен уметь распределять свое время так, чтобы его хватало на всё - и на работу и на отдых. Усталый человек работает плохо, производительность его труда очень низка... А впрочем, эта тема вряд ли вас интересует сейчас. Возраст не тот...

- Садитесь, пожалуйста, - пригласила Лена. - Коля, сахар тебе как? Хочешь, положу в стакан?

- Нет, я вприкуску.

- Сахар есть. Можно и внакладку. Завтра опять выдадут. И Григорий Петрович привез...

- Ну, хорошо. Положи в стакан.

Он любил сладкий чай, и Лена об. этом знала.

- Эх, друзья мои! - со вздохом начал гость. - Смотрю я на вас и думаю... Тяжелый груз взвалила на ваши плечи судьба. Но вы не огорчайтесь. Крепче будете. Характер человека воспитывается в борьбе, закаляется в действии. Сахар вот экономите... Конечно, лучше бы его вдоволь иметь, без ограничений, по потребности, но тогда вы бы не ценили его... Помните, как до войны относились некоторые дети? Теплую булочку намажут ей маслом, а капризная девчонка бросит ее на пол. А то еще и ногой растопчет. Не ценят, не понимают... Все на готовеньком...

Константин Потапыч все время помнил, что Иван Васильевич обратился к нему, как к бывшему педагогу, и добросовестно выполнял его просьбу. Используя каждый удобный момент, он старался внушить ребятам какие-нибудь полезные мысли. Именно поэтому говорил он неприятно-поучительным тоном, как, по его мнению, и должен говорить каждый воспитатель. Конечно, никакой пользы эти нравоучения не приносили, тем более что Миша и Лена считали его врагом, которому нельзя верить.

Говоря о капризной девочке, Константин Потапыч имел в виду свою дочь. Других примеров он не знал, и поэтому в голосе его звучало искреннее огорчение, но это не доходило до сознания Миши.

"Кто топчет хлеб? - с раздражением думал он. - Это ваши гитлеровские полчища жгут и топчут наш хлеб на полях. Это фашисты не уважают труд людей. А мы, ленинградцы, знаем, что такое хлеб".

Вслух он этого не сказал, хотя ему и очень хотелось одернуть лицемерного "шпиона", проповедующего уважение к труду.

После завтрака Лена отправилась в школу, а вместе с ней ушел и Мальцев. Миша остался один. Было досадно, что он не может незаметно выскользнуть из дома и проследить, куда отправился шпион, узнать, с кем он встречается. Иван Васильевич строго запретил проявлять какую бы то ни было самостоятельность и вообще потребовал забыть, кто такой Мальцев, забыть, что они выполняют задание контрразведки. Просто-напросто они должны чувствовать себя детьми профессора, которые ничего не знают, ничего не подозревают. Чем наивнее, чем беспечнее они будут себя вести, тем лучше.

"Забыть, что Мальцев враг! Как это можно? - думал Миша. - Это только сказать легко. Вот он сидел тут, изображал ученого... Как бы не так! Так мы ему и поверили! Нашел дурачков! Да если бы я встретил Мальцева в другом месте и не знал, кто это такой... Все равно я бы сразу разгадал..."

Неожиданный звонок прервал размышления Миши.

"Кто бы это мог быть? Неужели Мальцев успел уже кому-то сообщить адрес?"

Приближаясь к двери, Миша чувствовал, как сильно забилось его сердце. Но рука оставалась твердой и голос чистым.

- Кто там?

- Здесь живет Коля Завьялов? - спросил за дверью мужской голос.

От этого вопроса Миша почувствовал, что сердце куда-то исчезло или совсем перестало биться.

"Человек, стоящий за дверью, знает Колю Завьялова! Провал! Что делать?.. Не открывать?"

Паническое настроение охватило Мишу, но ненадолго. Как приказ, пришло трезвое решение.

"Открыть. В крайнем случае сказать, что Коля вышел, а я его приятель... Уроки вместе учим".

И он спокойно повернул замок.

За дверью стоял мужчина в кожаном пальто, в кепке, с небольшим, красного цвета, чемоданчиком и какой-то коробкой под мышкой. Лицо его было очень знакомо, но от пережитого волнения Миша не узнал его.

- Вам Колю Завьялова надо?

- Да, да...

- А зачем?

- Дело есть небольшое, - сказал мужчина и, оглянувшись по сторонам, тихо спросил: - Да ты что, Миша, не узнал?

Только теперь Миша пришел в себя и понял, кто стоит перед ним.

- Фу! Ну и напугали вы меня, товарищ Трифонов! - сознался Миша. Проходите... Я ведь сначала... Вы спросили Колю Завьялова... Вот так черт, думаю. - Кого это принесло? А вдруг он знает Колю в лицо?.. Хотел сказать, что дома нет, и совсем не открывать, - оживленно говорил Миша, закрывая за Трифоновым дверь.

- Ну, а как же я должен был тебя назвать?

- Это я от неожиданности... Мальцев недавно ушел, а я никого не ждал. Проходите.

- Нет, я ненадолго. Приказано доставить вам патефон, - сказал Трифонов, передавая Мише красный чемоданчик и коробку с пластинками. - Сунь его куда-нибудь подальше.

- А зачем патефон? Радио есть...

- На всякий случай... Мало ли что. Повеселиться захотите, потанцевать... вот патефон и пригодится. По радио сейчас не очень-то развлекают... Ну, как вы тут устроились?

- Ничего.

- Главное - не теряйтесь. Уверенно живите. Ясное дело - осторожность всегда полезна, но не пугайтесь. Помните, что вы не одни. В обиду не дадим... Как она?.. Девочка-то?

- А что она? Хозяйничает.

- Как у нее самочувствие?

- Нормально...

- Не паникует?

- Ну-у... что вы, товарищ Трифонов! Она боевая!

- Значит, не теряется. Это хорошо Ну, а этот как? Приехавший?

- Ушел куда-то...

- Это мы знаем, куда он ходит... А как он с вами?

- Морали все скворчит... По всякому случаю. Просвещает!

- А вы?

- А мы слушаем. Иван Васильевич спорить не велел.

- Спорить, конечно, ни к чему. Он человек пожилой, а ты молодой... Зачем спорить? Старшим надо уважение оказывать.

- Он же фашист!

- У него это на лбу не написано. Он же фашистскую пропаганду не ведет?

- Нет, конечно.

- И, значит, нечего и спорить. Ну, а как Бураков?

- Хорошо. Заходил к нам два раза.

- По сигналу?

- По сигналу один раз. Аля вызывала.

- Та-ак... Он мне жаловался, что соседки его заботой донимают. Костыли их разжалобили, так они готовы под руки его водить. Убери патефон... Вот хотя бы в этот шкаф.

В прихожей, против двери в гостиную, стоял большой платяной шкаф. Миша повернул ключ и открыл дверцу. В шкафу висело два старых пальто Сергея Дмитриевича, несколько платьев и Колин костюм. Сюда, за одежду, Миша и спрятал патефон с пластинками.

15. В ШКАФУ

Короткий день приближался к концу. На улице было еще светло, но серебристые шары заграждения, поднятые недавно над городом, уже начинали растворяться в воздухе, сливаясь с серым фоном сплошных облаков. Еще немного и их будет не видно.

"Зачем их подняли? - с тревогой думала Лена, быстро шагая к дому. Неужели ждут налета?"

Когда по радио раздавался вой сирены, предупреждающий население о приближении немецких самолетов, Лену сразу же охватывал ужас. Она зажимала уши, убегала в дальнюю комнату и готова была выскочить из окна пятого этажа, чтобы только не слышать этого звука. Вой прекращался, в репродукторе начинал щелкать метроном, и Лена быстро успокаивалась. Почему этот вой производил на нее такое впечатление, она и сама не понимала. Стрельба зениток, взрывы бомб или артиллерийских снарядов хотя и заставляли ее вздрагивать, но не сжимали сердце страхом и не действовали так, как этот заунывный, противный вой. Возле ворот дома стоял Миша.

- Почему ты так долго? - недовольно спросил он.

- У нас было классное собрание.

- Предупредила бы...

- А я и сама не знала.

- Это все-таки не дело. Сама знаешь... Обстрелы... и вообще. Ждешь тебя и думаешь всякое...

- Ну, Коля, честное слово, я не знала, - сказала Лена с теплой улыбкой. Она понимала, что Миша беспокоился за нее, и это было приятно.

- Позвонила бы. У вас есть в школе телефон?

- Наверно, есть. Григорий Петрович дома?

- Нет. Я пойду, Аля, а то опоздаю.

- Колбасы зачем-то подняли... - сказала Лена, поглялывая наверх.

- Ну и пускай висят... Аля, сегодня нам принесли патефон, так что ты учти.

- А зачем патефон?

- Наверно, надо. Я его в шкаф поставил. Если Мальцев случайно увидит и спросит, так он у нас и раньше был.

- Он не спросит.

- Конечно, в шкаф не полезет... Но мало ли что может быть.

- А пластинки?

- И пластинок принесли.

- А какие? Заводить можно?

- Пока не стоит. Потом вместе поиграем... Так я пошел!

Уроков задано мало. Лена обошла всю квартиру в поисках какого-нибудь дела, но все было прибрано, все стояло на месте. По пути заглянула в шкаф. Действительно там стоял красный чемоданчик, а рядом коробка с пластинками. Лена зажгла свет в прихожей, села в открытый шкаф и, придерживая ногой дверцу, стала перебирать пластинки. Тут была и серьезная музыка, и песенки, и романсы, и различные танцы. Раскладывая пластинки на четыре кучки, она отодвигалась все глубже, пока не уперлась в стенку шкафа. Дверца мешала. Стоило отпустить ногу, как она с легким скрипом упрямо закрывалась...

И тут неожиданно пришел в голову смелый план. "А что, если спрятаться в этом шкафу и узнать, что делает Мальцев, когда дома никого нет? Не будет ли он кому-нибудь звонить или с кем-нибудь разговаривать?"

Лена быстро собрала пластинки, поставила их на место и осмотрела шкаф. Большой, вместительный... Тут могут спрятаться хоть десять человек. Для пробы она вошла внутрь и села, подогнув колени. Дверца со скрипом закрылась сама. Темно, тепло и, как ей показалось, даже уютно. Немного пахнет нафталином и едва уловимым запахом каких-то духов.

"Надо сказать Мише!" - решила Лена, довольная своей выдумкой.

Константин Потапыч возвращался в квартиру Завьялова, чтобы проститься с ребятами, сказать им небольшое напутствие и взять свои чемодан. Испытание закончено, и он вечером должен доложить Ивану Васильевичу, что выбор его правильный. Ребята ведут себя естественно и просто, сдержанны, спокойны и безусловно справятся с задачей.

Войдя во двор и остановившись перед кучами кирпича, он посмотрел на окна квартиры. Легкое, едва заметное светлое пятно, как ему показалось, мелькнуло в крайнем окне. Так бывает, когда поблизости кто-то пройдет и тень его отразится в стекле. "Дома кто-то есть, - решил Каратыгин. - Скорей всего Аля".

Поднявшись по лестнице и позвонив, он долго стоял перед дверью, ожидая, пока ему откроют. Звонок был сильный и хорошо слышен даже в кухне. Вспомнив, что ключ от квартиры у него в кармане, Константин Потапыч открыл дверь сам.

- Аля! Это я! - крикнул он, зажигая свет в прихожей. - Аля!

Полная тишина.

Константин Потапыч обошел все комнаты, зажег везде свет и снова вернулся в прихожую. В квартире никого не было. Странно. Неужели движение светлого пятна в окне было наружным отблеском?

Пальто Али на вешалке не было, но синий берет лежал на месте. Константин Потапыч, вероятно, не обратил бы на берет никакого внимания, если бы не светлое пятно на окне...

Теперь все стало ясно. Она дома, но зачем-то спряталась.

"Все-таки сорвались! - с досадой подумал Каратыгин. - Хотел за это испытание поставить пятерку, а теперь получат единицу".

Но где она могла спрятаться? Под кроватью? Под столом? За портьерой?

Долго размышлять над этим вопросом не пришлось. В прихожей стоял большой шкаф, и дверца его была закрыта неплотно. Константин Потапыч подошел к шкафу, нажал на дверцу и повернул ключ.

Ах, попалась, птичка, стой! Не уйдешь из сети...

Эта старинная детская песенка вспомнилась ему, как только щелкнул замок. Некоторое время он ждал. Что она будет делать? Обнаружит себя, попросит открыть шкаф и начнет оправдываться?..

Прошла минута, другая, третья... Никаких признаков жизни. Константин Потапыч приник ухом к дверце шкафа и затаил дыхание. Нет. Конечно, он не ошибся.

В шкафу кто-то сидел. До слуха ясно донеслось сдерживаемое дыхание и легкий шелест не то бумаги, не то материи.

Потушив свет в прихожей, он прошел в гостиную и, устроившись на диване, некоторое время сидел в темноте, обдумывая создавшееся положение.

Как ему поступить дальше? Без сомнения, в шкаф спряталась Аля. Но по своей ли воле забралась она туда? Весьма возможно, что это Мишина идея, и тогда следует проучить обоих. Но как? Не выпускать ее до возвращения брата, а потом устроить хорошую головомойку. А может быть, напугать и наглядно показать, к чему приводит такая скороспелая, непродуманная инициатива...

Время шло. Много всевозможных планов вертелось в голове, но все они казались Константину Потапычу непедагогичными, малоубедительными. В конце концов, так ни на чем не остановившись, он решил сообщить Ивану Васильевичу. "Его операция, пускай и поступает как хочет".

Лена сидела в шкафу, собравшись в комочек, и старалась не дышать. Каждую секунду она ждала, что Мальцев откроет дверцу и обнаружит ее. Что тогда делать? Что сказать?

Правда, думать об этом она стала несколько позднее, когда Мальцев ушел в гостиную. В тот момент, когда дверца шкафа неожиданно скрипнула и в замке повернулся ключ, она так испугалась, что вообще ничего не могла соображать.

Теперь она слышала, как он набрал номер телефона, как повесил затем трубку и направился к себе. Что он делал в своей комнате, слышно не было, но скоро шаги его раздались снова и совсем близко.

Лена замерла. Мальцев что-то поставил на пол в прихожей, немного потоптался... И вдруг хлопнула выходная дверь. Ушел!

С минуту Лена вслушивалась в наступившую тишину, затем встала и попробовала открыть дверцу. Ничего не получалось. Замок держал крепко и нужна была большая физическая сила, чтобы сломать дверцу. Отчаявшись выбраться, Лена села на прежнее место.

"Ну зачем я сюда залезла? Почему не посоветовалась с Мишей? Ведь сначала я так и хотела", - с упреком говорила она почти вслух.

Лена понимала, что сделана глупость, но раскаяния в душе почему-то не было.

Перебирая граммофонные пластинки, она придумала этот план и была гак взволнована, что долго не могла успокоиться. Стояла на кухне возле окна и, пока совсем не стемнело, все думала, думала... Потом вспомнила о героическом поступке смелого мальчика со странной фамилией Кожух. Вася Кожух. Вчера о нем рассказал Миша, и по всему было видно, что он не только жалеет, но и завидует ему. Ну что ж, это вполне понятно. Она и сама немного завидует. Забинтованных с ног до головы раненых она видела в госпитале, и ей было нетрудно представить Васю лежащим на койке.

В этот момент во двор вошел какой-то человек, и Лена сразу догадалась, что это Мальцев.

Все остальное произошло помимо ее воли. Надо было действовать, что-то предпринять, как-то проявить себя. "Спрятаться!" - мелькнула в голове мысль, а ноги сами понесли в прихожую. Схватив пальто, она бросила его в шкаф, сбегала за портфелем с учебниками и, забравшись внутрь, закрыла за собой дверцу как можно плотнее, чуть не обломав при этом ногти.

Так она оказалась в шкафу, а потому и не было в душе сознания вины. Словно спряталась она туда не по своей воле.

* * *

С наступлением темноты ходить по улицам опасно. Со всего хода можно налететь на встречного прохожего, и такое столкновение нередко кончается синяками.

Сейчас выручают "светлячки".

Незадолго перед войной какая-то предприимчивая артель выпустила рамочки-брошки в виде большой пуговицы, куда вставлялась фотография. Брошки понравились, и в Ленинграде начали появляться люди с различными портретами на груди. Спрос на брошки воодушевил артель. Очевидно, там решили, что эта мода охватит все население страны, и принялись заготавливать брошки в огромных количествах. Но как это всегда и бывает, интерес к брошкам пропал, как только они стали продаваться во всех магазинах и ларьках. Мода кончилась, а брошки остались. Лежали они на складе забытые, никому не нужные... И вот пригодились. Вместо фотографии поверхность брошки смазали светящимся в темноте составом и выпустили в продажу. Теперь ленинградцы покупали их охотно и с приколотыми на груди "светлячками" быстро шагали по улицам в полной темноте.

У Миши самодельный, но зато "художественный светлячок". Силуэт светящегося корабля Вначале он ему очень нравился, но когда и у других появились подобные светлячки: якоря, яхты, олени, чайки, - он перестал его носить. Теперь он ходил с электрическим фонариком "жужелкой", или, как его называл Вася, "жигалкой". Фонарик подарил ему Иван Васильевич в прошлом году. "Жужелка" предупреждала встречных не только светом, но и звуком. И звук у нее был такой странный, ни на что не похожий, что некоторые женщины даже пугались: "вж-жик, вж-жик, вж-жик..."

Миша нажимал на рукоятку спокойно, и слабое желтое пятно бежало перед ним, указывая дорогу. Вот знакомые кирпичи, вот тропка... Еще немного - и пятно запрыгало по лестнице.

"Вж-жик, вж-жик, вж-жик..."

Фонарик был хорош еще и тем, что развивал мускулы пальцев. И батареек ему никаких не надо. Самая настоящая электростанция в руке.

Открыв дверь в квартиру своим ключом, Миша вошел и сразу почувствовал что-то неладное. Темно и тихо. Зажигая свет в прихожей, он еще надеялся, что ошибся, но, когда увидел пустую вешалку, неясная тревога закралась в душу. Не раздеваясь, он прошел в комнату Мальцева и повернул выключатель. Книг, белья, мыла - еще днем разложенных на столике и стульях - не было. Чемодан, стоявший под кроватью, исчез.

Что это значит? Неужели ушел совсем?

Быстрыми шагами прошел Миша в темную комнату Лены и, волнуясь, зажег свет. Пусто. Все вещи с гот, как стояли, и ничего подозрительного не заметно. Куда же она могла уйти? Они условились оставлять друг другу записки, если неожиданно уходят... Ни в кухне, ни в своей комнате, ни в гостиной он не нашел записки и ничего другого, что могло бы объяснить это странное отсутствие. Но самым непонятным и тревожным было исчезновение вещей Мальцева.

"Догадался, что в ловушке, и сбежал? А может быть, уже арестован?"

Чем больше думал Миша, тем тревожнее становилось на душе. Надо было что-то предпринимать, и как можно скорее. Но что? Вызвать сигналом Буракова? Нет.. Сначала позвонить и получить указания от Ивана Васильевича.

Набрав номер, Миша долго слушал протяжные гудки, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения.

"Неужели нет на месте? Должен же кто-нибудь подойти", - с досадой думал он.

Наконец в трубке раздался щелчок и послышался голос дежурного.

- Пожалуйста, дядю Ваню... срочно, - проговорил Миша, и сейчас же в квартире раздался стук и глухой крик:

- Коля-а!.. Я здесь!

Не разобрав, что ему ответил дежурный, Миша торопливо пробормотал "я потом позвоню", повесил трубку и вышел в прихожую. Лена в квартире. Он слышал ее голос. Но где она?

- Аля-а! Откликнись!

И вдруг совсем рядом, в шкафу, опять раздался приглушенный голос:

- Коля-а! Я же здесь...

Открыть шкаф было делом двух секунд. Красная, потная, со слезами на глазах, из шкафа вылезла Лена.

- Фу! Я чуть не задохнулась... Такая духота!..

Тяжело дыша, она села на маленькую табуреточку и, виновато поглядывая на Мишу, стала вытирать платком глаза, лоб.

- Я сначала не знала, кто пришел... Я думала, это он вернулся... говорила она. - Потом, когда услышала твой голос, я узнала...

- А что случилось, Аля? Кто тебя закрыл в шкафу?

- Он

- Зачем?

- Не знаю... Он пришел, а я спряталась сюда... Я хотела узнать, кому он будет звонить.

И Лена, ничего не скрывая, подробно рассказала Мише, зачем она залезла в шкаф и как оказалась закрытой.

Увидев Лену живой и невредимой, Миша немного успокоился. Конечно, надо было еще выяснить, куда девался Мальцев и почему при уходе он закрыл ее на ключ. Если догадался, зачем она спряталась, то дело плохо и необходимо что-то придумывать.

- А ты знаешь... Он ведь совсем ушел, - задумчиво проговорил Миша.

- Как совсем?

- Взял свои вещи и чемодан... Но ты не волнуйся.

Ничего страшного пока нет... Это ничего... Если он вернется, мы что-нибудь наврем... А придумала ты хорошо. Надо только дырочки в шкафу провернуть, чтобы лучше дышать...

По мере того как Миша говорил, испуг и виноватое выражение в глазах девочки исчезали, а когда он одобрил ее план, на губах появилась улыбка.

- Только я вот никак не пойму: зачем он закрыл шкаф? - продолжал Миша. Догадался или нет? Может, ты шевелилась или чихнула?

- Ну что ты, Коля!.. Я как мышка сидела, тихо, тихо...

- Мышка! Мышки другой раз такой писк поднимают... возятся...

- Нет, нет. Он ничего не слышал!

- Зачем же тогда закрыл? - проговорил Миша и потер рукой подбородок, как это делал Николай Васильевич, старший механик на судне, в минуты раздумья. Если он догадался, что за ним следят, может и удрать. Подожди-ка... Это твой берет?

- Мой, - сказала Лена, и снова в ее глазах появился испуг.

- Значит, он так и лежал?

- Да... Я забыла...

- Ну теперь ясно... По этому берету всякий дурак догадается, что ты дома. Видишь, вот как получается... У тебя еще опыта нет. Разведчики, они как и саперы, когда с миной работают... Ошибаться нельзя. Один раз ошибся - и всё. Поминай как звали, - назидательно сказал Миша.

Дата добавления: 2014-11-06