Пользуйтесь открытыми программами — и благо вам будет

Впрочем, можно не сомневаться: вовсе без кормушки махинаторы не останутся. Ибо никто не знает всего. А бесстрашие неведения — дело редкое: в естественных условиях, где шла наша эволюция, зачастую полезнее перестраховка. Обычно незнание порождает не просто осторожность, а страх. Умельцы же, способные превратить общественное беспокойство в личный доход, найдутся всегда и везде. По старой немецкой поговорке, нет такого свинства, откуда нельзя выкроить кусок ветчины.

Взрыв по аутсорсингу [14] (*)

Отдаёшь на сторону уже освоенную технологию — сохраняй за собой авторский надзор. Сторонние работники заведомо не могут знать всех нюансов, способных повлиять и на процесс, и на результат. Поэтому могут строго блюсти совершенно несущественные мелочи — и в то же время из лучших побуждений менять что-нибудь принципиально важное.

В 1909-м Фриц Хабер (Fritz Haber) разработал метод синтеза аммиака из водорода и азота. В природе азотные соединения образуют только молнии при грозе да клубеньки с бактериями на корнях бобовых растений. До Хабера вся остальная живая природа довольствовалась столь скудным азотным пайком. Теперь же весь азот необъятной атмосферы стал доступен для усвоения — лишь бы хватало энергии на работу химзаводов. Первый такой завод открыла в 1913-м близ Оппау фирма BASF (Badische Anilin und Soda Fabrik); её инженер Карл Бош довёл идеи Хабера до промышленной технологии.

Хабер получил Нобелевскую премию (за 1918-й год, хотя присудили её уже после войны — в 1919-м). А ещё раньше его родная страна смогла четыре года воевать в экономической блокаде: и азотные удобрения, и азотная кислота — основа взрывчаток и порохов — ранее изготовлялись только из селитры, а основной её источник — залежи птичьего помёта на скальном берегу Чили — был отрезан от Германии могучим британским флотом.

После войны взрывчатки нужно немного. Аммиачные заводы полностью переключились на выпуск аммиачной селитры NH4NO3: в ней содержание азота наивысшее из всех дешёвых солей — лучшего удобрения не найти. Крестьяне изголодавшейся Германии расхватывали всё произведенное.

В отличие от современной войны, сельское хозяйство — сезонное. Удобрения надо внести в почву за считаные осенние дни. Расчётливый крестьянин и закупит их незадолго до внесения: пусть цена в сезон выше — но не омертвлять же капитал на многие месяцы! Заводы весь год работают на склад — а потом за несколько недель распродают запас.

В Оппау складом стал выработанный глиняный карьер около завода. Котлована хватало на всю годовую продукцию.

Селитры очень хорошо растворимы. Поэтому легко слёживаются. Мелкие кристаллы частично растворяются даже во влаге, впитанной из воздуха. При подсыхании выпадают микрокристаллики, связывая между собой то, что не успело раствориться. В конце концов образуется монолит. Поэтому селитру лучше сразу после изготовления фасовать в плотные мешки (сейчас — из синтетической плёнки для герметичности).

В Оппау дешевизны ради карьер заполняли навалом, а на продажу слежавшееся удобрение дробили. Отбойным молотком много не наколешь — надо взрывать. А это рискованно. Аммиачная селитра — в отличие от всех прочих — способна взрываться и в чистом виде: кислород и водород, прикреплённые к разным атомам азота, соединяются напрямую.

Заводские технологи отработали методику. Сверлили шпуры — длинные тонкие каналы. Туда закладывали картонные трубки с чёрным порохом — смесью угля, калиевой селитры и серы. Он горит, а не детонирует: энергия, нужная для активации химических реакций, передаётся в нём в виде тепла, а не ударной волны. Поэтому другие взрывчатки от него почти никогда не детонируют. Но давление выделяющихся газов достаточно, чтобы расколоть на куски приемлемого размера довольно обширный кусок селитряного монолита.

Заводская бригада взрывников успевала обслуживать поток покупателей удобрения. Но содержать столько специалистов высокой квалификации недёшево. Да и взрывное хозяйство — склады пороха и фитилей, специальная охрана — достаточно громоздкое и накладное.

Завод пригласил подрядчика — фирму, специализирующуюся на взрывных работах. Передали подробные — с немецкой скрупулёзностью расписанные — технологические карты. Обучили работников. На первых порах контролировали подготовку каждого взрыва. Только убедившись в точности соблюдения регламента, оставили подрядчика в покое. И пара десятков тысяч взрывов прошла без осложнений.

Увы, чёрный порох — взрывчатка не из дешёвых. И уж подавно далеко не самая мощная. На бурении шпуров и взрывах приходилось держать изрядный коллектив, и прибыль подрядчика оказалась куда меньше его надежд.

Подрядчик рассудил: отчего бы вместо безнадёжно устаревшего пороха не взять взрывчатку помощнее (да и подешевле)? Выбрал рекарок — смесь бертолетовой соли (хлорат калия KClO3) с бензином. Грозное название (wreck a rock — расколи скалу) она получила в 1885-м, когда 110 тонн бертолетовой соли с нитробензолом и пикриновой кислотой (и более 30 тонн динамита вокруг детонаторов) снесли подводные скалы Флед Рок, изрядно осложнявшие проход в нью-йоркскую гавань.

Пробные взрывы прошли идеально. Расходы меньше, объём дробления больше. Так что заводских технологов даже не известили об изменении.

Работа по новой методике поначалу шла благополучно. Но 21 сентября 1921-го в очередной взрыв оказалось вовлечено и содержимое склада.

В аммиачной селитре кислорода заметно больше, чем нужно для реакции с её же водородом: в каждой молекуле — лишний атом. Поэтому взрывается она сравнительно слабо. Вдобавок детонационная волна замедляется на неизбежных неоднородностях частично слежавшегося порошка, так что часть его, вероятно, оказалась выброшена из карьера, не успев прореагировать. Взрыв 12 тысяч тонн селитры оказался эквивалентен примерно 4–5 тысячам тонн тротила.

В Оппау погибло всего полтысячи человек, да и значительную часть городских зданий удалось потом отремонтировать: карьер направил ударную волну в основном вверх. Но от первого в мире аммиачного завода остались в основном горькие воспоминания.

Крупнейший рукотворный неядерный взрыв случился потому, что руководство химзавода пренебрегло одним из ключевых правил аутсорсинга.

Старший брат следит за тобой [15]

Полезно иной раз заглядывать в EULA (End User License Agreement — лицензионное соглашение с конечным пользователем). А ещё лучше — на сайт производителя. Там можно, например, найти перечень компонентов новомодной операционной системы Windows Vista, регулярно доставляющих её разработчику — корпорации Microsoft — сведения не только о компьютере, на котором система работает, но и об информации, через него проходящей.

Причины корпоративного любопытства можно поделить на категории — от совершенно оправданных до явно преступных.

Необходимость некоторых сведений очевидна. Скажем, для автоматического обновления компонентов системы нужно знать, какие из них когда установлены. Искать драйвер — программу обслуживания — блоков аппаратуры удобно в автоматическом режиме, сразу после их подключения: так в наивысшей, технически возможной степени обеспечивается режим plug-and-play (воткни и играй). Чтобы исправлять ошибки в программах, желательна как можно более подробная картина обстановки в компьютере в момент сбоя: ведь проблема может порождаться не только одной программой, но и процессами их взаимодействия.

В какой-то мере можно обосновать даже не столь технически — и этически — безупречные запросы.

Скажем, новомодная идея полной изоляции детей от сведений о некоторых областях жизни логически порочна. Она приводит в лучшем случае к тому, что эти сведения дети получают по весьма сомнительным каналам и поэтому в сильно искажённом и огрублённом виде. В худшем же случае ребёнок просто не распознаёт вовремя ту опасность, от которой его надеются оградить, и сталкивается с нею без малейшей подготовки, не говоря уж о навыках уклонения от неё. Но если уж действовать на основании этой страусиной политики, следует признать: система ограничения доступа детей к сайтам для взрослых работает тем точнее, чем полнее собранные сведения о сайтах, куда заходят сами взрослые, и о том, что притягивает детей в определённом возрасте.

Полное имя и фактический адрес проживания — ключ ко множеству сведений, обычно признаваемых не подлежащими разглашению. Тем не менее при регистрации в сетевых службах Microsoft их приходится указывать. Но даже такое раскрытие личной тайны может пригодиться самому абоненту. В самом деле, если уж хранишь в Интернете свою почту, фотоколлекции, многие другие сугубо личные данные — может понадобиться доказать, что они принадлежат именно тебе, а не какому-нибудь злоумышленнику, сумевшему подобрать (это не так уж сложно — скажем, добрая половина военных и чиновников на компьютерный запрос «password» отвечает «password»), подсмотреть или узнать с помощью программы, засланной на твой компьютер, твой пароль.

Но некоторые поводы к корпоративному любопытству трудно оправдать даже при самом снисходительном подходе. Так, DRM (Digital Rights Management — цифровое управление правами), как и весь DMCA (Digital Millennium Copyright Act — закон о праве копирования в цифровую эпоху), лично я считаю преступлением против человечества, ибо они нацелены в конечном счёте против главного источника прогресса — права обучаться не только на опыте ближних. Это — коммерческие извращения представления о праве вообще и собственности в частности. Они возникли и поддерживаются исключительно потому, что перепродавцы чужих идей, не заинтересованные в возникновении новых — не подконтрольных им — творений, сумели сплотиться в мощное политическое и юридическое лобби. Понятно, никакие технические средства поддержания преступных законов нельзя признать приемлемыми.

По счастью, столь откровенная агрессия против интересов потребителя — пока сравнительная редкость. Как видно из вышеизложенного, деятельность большей части цифровых шпионов, изобильно включённых разработчиками в состав «крупнейшего в мире компьютерного вируса», представляется на первый взгляд почти благонамеренной.

Да и сама корпорация обещает не использовать собранные данные в ущерб их источнику. Она соорудила обещание о неразглашении — столь обширное, что не всякий доберётся до пункта, где «Microsoft может раскрыть персональную информацию о вас, если это требуется для соблюдения законности или декларации чистоты намерений, в следующих случаях: (а) для соблюдения законного или легального процесса, осуществляемого Microsoft; (b) для защиты и соблюдения прав Microsoft (включая обязательность осуществления соглашений между вами и компанией); или (с) действуя в экстренных обстоятельствах, для защиты личной безопасности сотрудников Microsoft, пользователей ПО или служб Microsoft или членов общества». Попросту говоря, о Вас ничего не расскажут, пока это не заблагорассудится ни самой корпорации, ни какому-нибудь сутяге со стороны.

Вдобавок даже столь скромное ограничение не обеспечено ничем, кроме доброй воли самой Мелкой Мякоти. Прежде всего оно не поддаётся независимой проверке: тексты её программ засекречены (и DMCA сулит тюрьму каждому, кто попытается дешифровать текст по двоичному коду — работа нудная, но по моему опыту вполне осуществимая). Кроме того, корпорация предусмотрительно оговорила: опубликованный ею список компонентов, собирающих и передающих информацию, ни в коем случае не исчерпывающий — то есть под прикрытием официальных резидентов шпионить могут и нелегалы. А где возможен засекреченный поток сведений — там и отследить русло этого потока невозможно. Не говоря уж о том, что судиться с одной из богатейших деловых структур мира в стране, где пристойный юрист получает несколько сот долларов в час, вряд ли удастся в одиночку — и даже при явном нарушении собственных обязательств корпорация скорее всего окажется безнаказанной.

Итак, каждый из добрых семи десятков официальных (и неведомого сонма неофициальных) сборщиков информации, устанавливаемых по единоличному решению Microsoft на почти каждый новый компьютер, потенциально опасен и сам по себе. Мозаика же, сложенная из собранных ими клочьев данных, просто устрашает. Корпорация ещё не доросла до размаха Матрицы, воспетой братьями Вачовски. Но уже по многим показателям превосходит Старшего Брата из «1984» Эрика Блэра (он публиковался под псевдонимом «Джордж Оруэлл»; кстати, кампания раскрытия псевдонимов в СССР незадолго до моего рождения, послужившая запалом к вспышке — по счастью, угасшей сразу после смерти Джугашвили — национализма и самоизоляции, тоже пример последствий разглашения конфиденциальных сведений[16]).

Школьника, пользующегося компьютером для рисования, ведения сетевого дневника да переписки с десятком сверстников, утрата личной тайны, возможно, не спугнёт. Но как может доверять продукции Microsoft (да и любой программе, чей исходный текст недоступен) человек, связанный со сколько-нибудь серьёзными коммерческими, научными или политическими делами?

А уж для крупных структур употребление таких программ — и подавно путь если не к самоубийству, то по меньшей мере к изрядным потерям. Не зря, невзирая на агрессивную (а по мнению многих специалистов, ещё и сомнительную в части подбора и интерпретации фактов) рекламу Microsoft, серьёзные фирмы — вроде банков — до сих пор используют на серверах системы, чья родословная восходит к открытой и полностью документированной Unix.

Лично я ещё в 2005-м перешёл на одну из таких систем — Linux, написанную полностью с нуля и поэтому вовсе не содержащую компонентов, чьи тексты закрыты от специалистов и не проверены от корки до корки. Правда, мне не удалось собственноручно обеспечить выполнение под ней парочки программ, написанных для Windows и пока не имеющих вполне удовлетворяющих меня открытых версий. Пришлось обращаться к мастеру по настройке системы — он всё состыковал и согласовал. Столь мелкое техническое затруднение легко преодолимо даже в частном порядке — не говоря уж о коммерческой организации, в любом случае содержащей профессионалов такого рода.

Разработка программ с открытыми текстами не приносит баснословных прибылей, какими прославилась Microsoft. Но и на них многие неплохо кормятся. А по мере роста спроса на Open Source Soft растёт и доход с них, и их качество.

Безальтернативная энергетика [17]

Недавний панический доклад о грядущем дефиците нефти — а значит, катастрофическом её подорожании — подкрепили грустные замечания экспертов: мол, альтернативные технологии — вроде солнечных батарей или битуминозных песков — пока нерентабельны и нефть не заменят.

На деле многие из этих технологий отработаны ещё в незапамятные времена и вполне пригодны к немедленному — и выгодному! — применению. Сдерживает инвесторов неопределённость положения на рынке: нефть неизменно дешевеет лет через десять после очередного всплеска, так что вложения, выгодные при нынешней конъюнктуре, могут при таком подешевении действительно — как предрекают эксперты — оказаться нерентабельны.

Но кое в чём можно верить даже экспертам. Рецепты, коим обычно сулят самое блестящее будущее, — например, ветряные электростанции — действительно нерентабельны. И останутся нерентабельны, пожалуй, навсегда.

Альтернативы бывают разные. Скажем, горючие сланцы мало чем отличаются от обычного угля — разве что пустой породы в них заметно больше. С точки зрения профессиональных экологистов альтернативные энерготехнологии — только те, что опираются на возобновляемые источники энергии.

Между тем по второму закону термодинамики любой источник энергии рано или поздно исчерпается. То, что считают неисчерпаемым экологисты, фактически подпитывается из вполне конечного источника — Солнца.

Правда, угаснет оно лишь через миллиарды лет. На наш век хватит. Но мощность Солнца ограничена.

Человечеству на многие века хватило бы и той энергии, какую наше светило вырабатывает в считаные секунды. Но до Солнца полтораста миллионов километров. Его излучение расходится во все стороны равномерно. И на уровне земной орбиты на каждый квадратный метр приходится всего 1400 ватт.

Это немало. Так, искусственные спутники Земли, как правило, питают всю свою разнообразную аппаратуру от солнечных батарей. Пусть те превращают в электричество всего 1/8—1/7 света — нужна лишь батарея побольше.

Но спутники — вершина современной технологии. Да и мощность у них довольно скромна. Не зря для приёма сигнала даже с самых совершенных нужны антенны площадью порядка квадратного метра и хитрые многоступенчатые усилители — пусть даже успехи полупроводниковых технологий и позволяют упаковать все эти ступени в компактные микросхемы.

До поверхности Земли доходит — в расчёте на 1 м2 поперечного сечения планеты — всего 1100 Вт: атмосфера поглощает часть энергии — знаменитый парниковый эффект несколько охлаждает планету. Тоже довольно много. Если когда-нибудь научимся использовать весь свет, попадающий на планету, получим общую мощность примерно 44* 1015 Вт, если ловить будем на поверхности, и 55* 1015 Вт, если в космосе. Нынешнее энергопотребление человечества — порядка 1013 Вт, т. е. на три порядка меньше. Даже с учётом ожидаемого роста — примерно в 2,5 раза в ближайшую четверть века — резерв колоссален.

Увы, по меньшей мере 9/10 солнечной энергии требуется на неэлектрические нужды: от фотосинтеза в растениях (в том числе океанских одноклеточных водорослях, вырабатывающих основную часть столь нужного нам кислорода) до обычного освещения. Да и КПД всех существующих способов переработки света в электричество весьма далёк от единицы. Даже теоретически мы сможем использовать примерно 1/100 солнечной энергии.

Правда, это тоже на порядок больше, чем нам нужно. Но…

Солнечная батарея площадью 1 м2 имеет мощность 100–150 Вт в идеальных условиях — когда повёрнута перпендикулярно свету при чистом небе. Среднесуточная её мощность даже на экваторе вдвое меньше. Цена же при нынешних технологиях — примерно $500. То есть $8—10 за среднесуточный ватт. Обычные же энергоустановки — примерно $1. Какая уж тут рентабельность!

Причём ограничения тут принципиальные. Плотность светового потока так мала, что для его промышленного использования нужны очень громоздкие установки. Или громадные посевные площади — если мы (как предлагает сейчас Буш) намерены перерабатывать на топливо кукурузу и сахарный тростник.

Ископаемые топлива — концентрат солнечной энергии, падавшей на Землю миллионы лет. Плотность извлекаемой из них мощности на многие порядки выше плотности солнечного света. Соответственно для её переработки нужны системы несравненно компактнее сопоставимых по мощности солнечных.

Правда, есть на Земле и механизмы естественной концентрации солнечной энергии. Но самые удобные из них — реки, собирающие её со многих тысяч км2 — уже используются почти на пределе допустимого: дальше нужны либо затопление громадных плодородных просторов, либо строительство в вечной мерзлоте, либо ещё какие-то не менее разорительные затеи.

Нагляднейший пример бесперспективности экологичной энергетики — ветроэлектростанции. Лопасти ветряка должны охватывать огромную площадь, чтобы собирать приемлемую мощность даже при слабом ветре. А чтобы при таком размере выдержать напор сильного ветра, их приходится делать из самых прочных материалов по сложной технологии. Между тем основную часть времени ветряк вертится слабо. В итоге энергозатраты на его изготовление зачастую превышают энергию, которую он выработает за весь срок службы.

Исследование прочих энергетических альтернатив даёт столь же неутешительный результат. Барьер низкой плотности энергопотока в рамках известного материаловедения непреодолим.

Порой рентабельностью приходится пренебречь. В космосе не обойтись без солнечных батарей, на уединённых маяках и полярных станциях — без ветряков. Но в качестве массовой замены классической энергетики экологически чистые альтернативы обречены остаться пиаровским инструментом в межотраслевой конкурентной борьбе да инструментом распила казённых бюджетов.

Мода против экономии [18]

Создавая для British Motors Corporation новый малый автомобиль, Александер Арнолд Константин Исигонис (1906–1988) действовал с изяществом, достойным его греческих предков. Так, он не просто решился на экзотический в 1959-м — серийно освоенный разве что Андре Ситроеном с 1934-го — передний привод, но впервые поставил двигатель поперёк автомобиля. Четыре цилиндра — рабочий объём 848 см3 — уместились меж нишами колёс (всего 10-дюймовых), коробка передач встала под мотором, радиатор ушёл вбок в крыло, и длина сократилась на добрых полметра. Заодно во всей трансмиссии — кроме, увы, дифференциала — остались только цилиндрические шестерни, куда прочнее и дешевле конических.

Austin Se7en — он же Morris Mini Minor, т. е. «мельче мелкого» (его представили публике 1959.08.26 от имени обеих этих когда-то славных компаний, вошедших к тому времени в большой концерн) — вышел не только редкостно компактным: чуть больше трёх метров в длину, причём 4/5 этой длины составил салон — 104 дюйма (2642 мм) в длину, 50 дюймов (1270 мм) в ширину и 52 дюйма (1321 мм) в высоту. Он ещё и экономичен.

В 1956-м Великобритания попыталась отвоевать национализированный Египтом Суэцкий канал. Так что к 1959-му в ней — а заодно в Израиле и Франции, втянутых в войну на её стороне, — бензин был недёшев: нефть в Европу шла в основном из арабских стран. Но баснословно скромные даже тогда 497 фунтов стерлингов (по тогдашнему курсу 1236,67 г золота) отпускной цены «Мини» не оборачивались (в отличие от, скажем, нынешних грошовых струйных принтеров с разорительно дорогими картриджами) непомерными эксплуатационными расходами.

Великобритания, едва придя в себя от Второй мировой войны и последовавших за нею массированных лейбористских национализаций (т. е. покрытия из бюджета всех последствий неэффективности администраторов крупных корпораций), утратила былое изобилие колоний и оказалась вынуждена перестроить всё своё хозяйство. По ходу перемен экономили даже на нарядах: на полутрущобных улицах стали привычны юбки длиной с дикарскую набедренную повязку Модельерша Мэри Куант, патентуя подсмотренную там (или, возможно, взятую из коллекции Анри Куррежа на 1923-й год) юбку, назвала её в честь единственного автомобиля, бывшего ей в тот момент по карману (и похожего, по её словам, на дамскую сумочку с колёсиками).

В конце концов бывшая великая империя приспособилась к новому статусу, реорганизовалась в расчёте на новых поставщиков и новые рынки сбыта. Автомобиль, поражающий прежде всего громадной вместимостью (до 21 взрослого человека при закрытых дверях и окнах) при ничтожных габаритах, через 15 лет ушёл с конвейера.

Увы, экономические успехи охватили не всю страну. Легендарный британский автопром по большей части поглощён германским (а остаток скупила Америка). В частности, название и облик «Мини» приобретены BMW. Новая версия классической микролитражки обогатилась узнаваемыми приметами стиля самой спортивной из германских марок. Мотор мощнее, подвеска заточена под скорость, даже ощущения водителя эмоциональнее…

Впрочем, первым в глаза бросается изменение чисто внешнее — но значимое. Исигонис подвесил двери «Мини» на петли с выступающими обтекателями, а дверные проёмы окаймил объёмистыми желобами для стока дождевой воды. Теперь петли внутренние, а желобов нет вовсе. Но они вроде и не нужны: современные материалы отделки салона мало чувствительны к намоканию. Да и завихрения воздушного потока на сложном профиле жёлоба создают заметное сопротивление. Кузов нового «Мини» стал глаже и обтекается лучше. Ведь нынче экономичность ещё важнее, чем после Суэцкого конфликта. Ближний Восток бурлит не переставая. Нефть не подешевеет по крайней мере до тех пор, пока президентом Соединённых Государств Америки остаётся республиканец — а это и в 2008-м может не измениться. Не зря нынешние автомобили всё сильнее смахивают на обмылки: обтекаемость превыше всего!

Но ведь и в 1959-м законы аэродинамики были такими же. Неужто Исигонис их вовсе не знал?

«Мини» — автомобиль городской. Даже после всей спортивной стилизации под руководством BMW ему куда легче живётся на переполненных улицах, чем на скоростных трассах. А в городе максимальная скорость не так велика, чтобы беспокоиться о вихре на водосточных желобах.

Зато беспрестанные разгоны требуют тем меньше энергии, чем меньше масса автомобиля. Исигонис возмущался: из металла одной двери американского автомобиля выйдет полноценный европейский. Двери самого «Мини», по его замыслу, едва ли не просвечивают. А желоба и обтекатели дверных петель служат заодно рёбрами жёсткости. Благодаря им кузов из необычайно тонкой стали не прогибается.

Новый «Мини» съедает поменьше бензина, чем классический вариант. На легендарных германских автобанах. Но в городских лабиринтах вся его обтекаемость не имеет шансов проявиться всерьёз. Зато лишние килограммы массы кузова, неизбежные ради повышения жёсткости, с гарантией съедают лишние граммы бензина при каждом переключении светофора.

Правда, современные конструкционные материалы и способы проектирования позволили заметно сократить прибавку массы. Но всё же отказ от найденного Исигонисом нюанса формы кузова несомненно вреден для экономичности в городском цикле.

Конструкторов BMW подвели рефлексы, заточенные под спортивный стиль. Малый автомобиль занимает совершенно иную экологическую нишу и соответственно оптимизируется по другим критериям.[19]

Мало обрести право распоряжаться творением гения. Надо ещё проникнуться его духом, постичь глубину его замысла, понять его цель, определить направление движения к ней. Иначе копия — даже точная формально — останется бессодержательна.

Как застрелить винтовку [20]

Американцы издавна умеют выстраивать легенды по любому приемлемому поводу. Не раз доводилось мне разбираться, какие реальные технические возможности стояли за рассказами о сверхсокрушительных пистолетах, сверхточных ружьях, сверхманёвренных самолётах…

Следует отдать должное творцам поводов к легендам: чаще всего их творения вполне заслуживают если не восхищения, то уважения. Вот и охотничья винтовка модели 70 прославленной фирмы Винчестер достойна всяческих похвал. В частности, потому, что её конструкторы — как и разработчики большей части магазинных винтовок всего мира — взяли за основу затвора ещё более прославленную разработку Петера Пауля Франц-Андреасовича Маузера, в основных подробностях воплощённую уже в армейской винтовке 1898-го года и с тех пор воспроизводимую с минимальными технологическими дополнениями.

Выбрасыватель стреляных гильз чаще всего размещён в пазу затвора и при его закрывании последовательно упирается в гильзу своим скосом, откидывается в сторону, переваливает через край, цепляется за гильзу крючкообразным концом. Маузер сделал широкий выбрасыватель, не вращающийся вместе с затвором, а движущийся в отдельном пазу ствольной коробки: затвор тянет его взад-вперёд через кольцо, прикреплённое к выбрасывателю и наброшенное на затвор. Поэтому гильза, поднимаясь из магазина, сразу попадает краем под выбрасыватель и плотно прижимается донышком к чашечке затвора. Дальше патрон движется строго по оси ствола, не болтаясь из стороны в сторону.

В армейских условиях строго осевая подача патрона несущественна. Пуля в крайнем случае может подняться из магазина в ствол по направляющему скосу. А вот охотникам нежелательна даже мелкая неровность в головной части пули: животное — в отличие от человека — желательно не ранить, а сразу убить, так что требования к кучности огня куда выше боевых. Да и конструкции охотничьих пуль куда разнообразнее армейских: тонкий край развёртывающего пулю углубления, пластмассовый заполнитель этого углубления, а то и вовсе оголённый свинец. Всё это не только легко повреждается, но может даже заклиниться на входе в ствол и замедлить повторный выстрел: добыча уйдёт. Предотвращающий все эти неприятности выбрасыватель Маузера, естественно, стал основой большинства затворов охотничьих винтовок.[21]Англичане — доселе престижнейшие производители охотничьего оружия — говорят: лучшие ружья и винтовки делаем мы, а вот лучшие затворы приходится покупать у немцев.

Винчестер-70 строился не вокруг покупного затвора. Американцы умеют всё изготовлять самостоятельно — пусть и менее точно, чем европейцы (во время Второй мировой войны американские лицензионные копии английских авиамоторов ощутимо проигрывали оригиналам по всем ключевым показателям, хотя технологические процессы осваивались под надзором специально привезенных мастеров с заводов Роллс-Ройс), но быстрее и дешевле.[22]Так что затвор делали на месте. И делали хорошо: винтовка не только была в числе популярнейших в Западном полушарии, но и в Восточном неплохо продавалась.

Формула «лучшее — враг хорошего» порою действует слишком буквально. В начале 1960-х фирму возглавили профессиональные управленцы: с дипломами магистров делового администрирования, обширным опытом финансовых успехов, наилучшими рекомендациями с мест предыдущей работы (как известно, безопаснейший способ избавиться от сотрудника — рекомендовать его на повышение где-то в сторонке)… У них было на первый взгляд всё необходимое для дальнейших творческих успехов.

Успехи последовали немедленно. Фирма избавлялась от непрофильных активов, выводила в аутсорс всё попавшееся на глаза эффективным менеджерам, упрощала технологию, заменяя искусство мастеров приборами… Естественно, финансовые показатели в квартальных отчётах радовали глаз — а за пределы квартального отчёта в те годы уже мало кто заглядывал.

Борьба за удешевление производственных процессов добралась и до флагманского изделия. Затвор винтовки Винчестер-70 подвергся искусной операции — насколько я наслышан, руками инженеров, приглашённых из смежных отраслей. Чудо немецкой конструкторской мысли, щедро сдобренное чудесами американской технологической мысли, уступило место творению в духе выражения провинциальных портних «простенько, но со вкусом».

В частности, широкий невращающийся выбрасыватель с отдельным направляющим пазом уступил место узкому зацепу, качающемуся в пазу затвора и вращающемуся вместе с ним. Патроны уже не захватывались в начале подачи, а проталкивались в ствол по случайной траектории, определяемой колебаниями рук охотника в спешке лихорадочного азарта. Пули сминались о рампу подачи, а то и просто застревали на подходе к стволу.[23]

Даже если выстрел проходил нормально и попадал точно, это не страховало от неприятностей. Вращающийся выбрасыватель царапает край гильзы: она-то в момент начала открывания затвора всё ещё впрессована в патронник давлением пороховых газов в момент выстрела, так что для её страгивания нужно изрядное усилие.[24]В армейской службе гильзы нынче используются однократно, а вот охотники зачастую переснаряжают их по многу раз: медный сплав гильзы недёшев, да и поэкспериментировать с комбинациями пуль и порохов многим любопытно (к сожалению, ныне действующий в России закон об оружии разрешает переснаряжать лишь патроны для гладких стволов, а к нарезным стволам допускаются только боеприпасы заводского снаряжения). Гильза с исцарапанным краем ненадёжна: того и гляди, при следующем выстреле зацеп выбрасывателя с неё сорвётся, и придётся шомполом из ствола выколачивать.

Далеко не каждый охотник интересуется подробностями внутреннего устройства своих огнестрельных инструментов. Винтовку с давней почтенной репутацией довольно долго покупали в прежнем режиме. Но рассказы о нежданных осечках и промахах с каждым днём звучали всё чаще. В конце концов изменения в конструкции затвора подверглись подробнейшему изучению. Да ещё с участием специалистов, нанятых страховыми компаниями: тем не хотелось учащать выплаты жертвам лосей и медведей, уцелевших благодаря промаху первого выстрела и решивших не допустить второго. Так что причина странного поведения новых экземпляров старого, но грозного оружия выяснилась быстро.

Последствия были неизбежны: спрос на Винчестер-70 резко сократился. Правда, не до нуля:[25]есть применения, где форма головной пули фиксирована, её возможные мелкие повреждения несущественны, а экономия при покупке кажется важной. Но по сравнению с былым массовым спросом это уже мелочь, не окупающая даже затраты на новую оснастку производства тех же затворов.

Пришлось скоропостижно восстановить выпуск старого затвора с фиксацией патрона в начале хода подачи. А заодно — сменить марку на Винчестер-700: старое название оказалось безнадёжно скомпрометировано.[26]Добавились расходы на рекламную раскрутку нового названия.

Но и это не вполне помогло. Рынок оружия в мирное время — один из самых насыщенных. Добротный ствол выдерживает многие тысячи выстрелов, сохраняя кучность в доли угловой минуты. Обычно же на привычных для охотника дистанциях приемлем разброс в одну-две минуты — тут и десятки тысяч выстрелов получатся. Надёжность большинства прочих узлов примерно такая же, а ломкие мелочи несложно заменить. Новое оружие покупают разве что в тех — далеко не частых — случаях, когда оно явно и намного превосходит прежнее. Между тем производственные мощности оружейников строятся с оглядкой на чрезвычайные обстоятельства. Даже чисто охотничий инструмент — дробовик — незаменим при штурме окопов: картечный выстрел вдоль траншеи выметает вражеских бойцов начисто. Избыток производительности порождает конкуренцию, почти невообразимую на других рынках. Нишу, ненадолго освобождённую старой винтовкой, тут же заняли другие фирмы. Спрос на Винчестер-700 стал в разы меньше, чем на Винчестер-70 парой лет ранее.

Дата добавления: 2014-11-06