Метарефлексивная структура

Литература как интертекстуальная или

Литература как эстетический объект

Литература как вымысел

Одна из причин неодинакового восприятия литературного произве­дения различными читателями заключается в том, что литература ха­рактеризуется особым отношением к миру, которое мы привыкли называть «вымыслом». Литературное произведение есть языковой феномен, являющийся проекцией созданного писателем мира, где про­исходят события, действуют персонажи и рассказчик, причём в пост­роении этого мира участвует и имплицитный (предполагаемый) читатель, образ которого определяет прежде всего две вещи: то, что должно быть объяснено, и то, что полагается заведомо известным. Ли­тературное произведение, как правило, повествует не об историчес­ком, а о вымышленном персонаже (Эмма Бовари, Гекльберри Финн), но вымысел не сводится исключительно к персонажам или событиям. Так называемые дейктические (указательные) элементы языка, отно­сящиеся к ситуации высказывания, как, например, местоимения («я», «ты»), наречия времени и места («здесь», «там», «сейчас», «тогда», «вчера», «завтра»), функционируют в литературном произведении особым образом. Слово «вот» в стихотворении («Вот в небе ласточки щебечут») относится не к тому мгновению, когда поэт написал его на листе бумаги, и не к первой публикации стихотворения, но к особому времени стихотворения, протекающему в вымышленном поэтом мире. Местоимение «я» в стихотворении Вордсворта «Нарциссы» («Печальным реял я туманом...») тоже является продуктом художественного вымысла. Оно призвано обозначить субъекта речи, который вполне может не совпадать с Уильямом Вордсвортом, конкретным человеком, написавшим стихотворение. Можно, конечно, предположить наличие тесной связи между впечатлениями и переживаниями лирического субъекта и неким событием в жизни Вордсворта. Однако часто бывает так, что стихотворение написано от лица молодого человека, тогда как автор стихотворения стар, и наоборот. Стоит заметить, что рассказчик в романе (повествующий персонаж, говорящий о себе в первом лице) может обладать опытом, отличным от опыта создателя произведения, и выносить суждения, отличные от авторских.

Когда речь идёт о художественной литературе, вопрос о соотноше­нии высказываний повествователя, рассказчика и действующих лиц с точкой зрения автора всегда становится предметом дискуссии. Неху­дожественный текст обычно имеет контекст, задающий направление интерпретации текста (это может быть учебник, газетный репортаж, послание из благотворительной организации и т. д.). Контекст же по­вествования, основанного на вымысле, оставляет открытым вопрос: о чём на самом деле повествуется? Связь с явлениями реального мира (референтность) представляет собой скорее не свойство литературы, а производную интерпретации. Если я скажу другу: «Давай завтра поужинаем с тобой в восемь вечера в «Хард-Рок Кафе»», то он отне­сётся к моим словам как к конкретному предложению, привязанному к специфическому контексту («завтра» означает 14 января 2002 года, «восемь» – 20.00 по времени, принятому на восточном побережье США). Но когда Бен Джонсон пишет «Приглашение друга на ужин», художественная природа описанной ситуации открывает простор для интерпретаций: послание имеет художественный характер, и нам пре­доставляется право решать, рассматривать ли стихотворный текст как монолог вымышленного лирического субъекта, описывающий образ жизни человека в прошлом, или же как предположение, что дружба и нехитрые удовольствия являются главными составляющими челове­ческого счастья.

Одна из задач интерпретации «Гамлета» состоит в том, что мы дол­жны решить, о чём говорится в данном тексте: о проблемах наследни­ков престола в Дании, о дилеммах, стоявших перед людьми эпохи Ренессанса в связи с изменением представлений о человеческой лич­ности, об отношениях мужчин с их матерями вообще или о том, как наши представления (в том числе и литературные) влияют на осмыс­ление нашего опыта. Тот факт, что действие пьесы происходит в Да­нии, ещё не означает, что мы обязаны читать её как текст о Дании; это вопрос интерпретации. Мы можем осмыслять содержание «Гамлета» по-разному, на нескольких различных уровнях. Литературное произ­ведение основано на вымысле, оно не связано конкретным жизнен­ным контекстом, и это делает его открытым для интерпретаций.

Свойства литературы, о которых мы до сих пор говорили (дополни­тельные уровни языковой организации, отсутствие утилитарных кон­текстов, отражение мира через вымысел), являются различными проявлениями эстетической функции языка. Исторически сложилось понимание эстетики как теории искусства; основной вопрос, который она ставит, заключается в том, является ли красота объективным свой­ством произведений искусства или же она есть продукт субъективно­го восприятия. К области эстетики относится и вопрос об отношении прекрасного к истине и благу.

Иммануил Кант, основоположник современной западной эстетики, называл её попыткой построить мост через бездну, которая лежит между материальным и духовным мирами, между миром сил и вели­чин и миром представлений. Эстетические объекты, такие как картины или литературные произведения, сочетают в себе чувственно воспринимаемую форму (цвет, звук) и духовное содержание (идеи), ил­люстрируя тем самым возможность соединения материального и духовного. Литературное произведение является эстетическим объек­том, поскольку, наряду с другими коммуникативными функциями, в него изначально заложена способность заставить читателя обратить внимание на взаимодействие формы и содержания.

В понимании Канта и других теоретиков эстетические объекты об­ладают «целенаправленностью без цели». В их построении имеет­ся целенаправленность: они создаются так, чтобы сочетание их частей приводило к заданному результату. Но результат – это произведение искусства само по себе, удовольствие, вызванное произведением, a не какая-либо внешняя цель. Таким образом, воспринимать текст как художественное произведение значит задать вопрос о роли всех частей в достижении эффекта целого, а не предполагать, будто текст изначально создавался с некоторой целью – например, проинформировать читателя или убедить его в чем-либо. Когда я определяю повествованиекак текст, «достойный быть высказанным», я имею в виду следующее: оно обладает целенаправленностью (качествами, которые могут сделать его «хорошим»), однако при этом ему нелегко приписать какую-то внешнюю цель. То есть повествование, даже внелитературное, характеризуется эстетическими, аффективными качест­вами. Хорошее повествование доставляет читателю (слушателю) удовольствие, производит на него воздействие как нечто «стоящее». Оно может развлекать, поучать, побуждать, но мы не можем утверждать, что все хорошие повествования выполняют какую-либо из этим функций.

В теоретических работах последних лет нередко утверждается, что произведения порождаются другими произведениями, впитывая более ранние тексты, повторяя их, оспаривая, трансформируя. Порой это представление выражается звучным словом «интертекстуальность». Произведение функционирует в окружении других произведений, соотносит себя с ними. Называя произведение литературным, мы рас­сматриваем его как языковое явление, обладающее значением по от­ношению к другим дискурсам: стихотворение, например, может «играть» на переосмыслении других стихотворений, роман – выстав­лять напоказ и критиковать злободневную политическую риторику. Сонет Шекспира «Её глаза на звезды не похожи» использует тради­ционные для любовной лирики метафоры и отрицает их («Нельзя уста кораллами назвать») как славословие женщине, которая «ступает по земле». Сонет приобретает смысл в соотнесенности с традицией, ко­торая сделала возможным его появление.

Читать стихотворение как литературное произведение означает связывать его с другими стихотворениями, сопоставлять его с ними и противопоставлять им, и поэтому в какой-то степени мы можем читать поэзию как стихи о стихах. На одном из уровней своей структуры ро­маны рассказывают о романах, о проблемах и способах повествова­ния, о создании образов и художественном оформлении реального жизненного опыта. Так, «Мадам Бовари» можно читать как исследова­ние взаимоотношений между «реальной жизнью» Эммы Бовари и тем, как оформляется жизненный опыт, с одной стороны, в любовных ро­манах, которые она читает, а с другой – в романе самого Флобера. Всегда можно задаться вопросом о том, как неявные высказывания о создании смысла, содержащиеся в романе или стихотворении, соот­носятся с тем, как этот смысл создается в самом произведении.

Авторы литературных произведений всячески пытаются развивать или обновлять литературу, поэтому для нее характерна рефлексия о самой себе, пусть иногда и в скрытой форме. Но то же самое утвержде­ние можно отнести и к другим объектам и формам деятельности. Так, наклейки на бампере могут обретать значение в соотнесенности с пре­жними наклейками. Текст «Ядерная бомба китам ради Христа!» не имеет смысла вне связи с такими текстами, как «Нет ядерному оружию», «Спасём китов» и «Христос Спаситель», так что мы смело можем утвер­ждать, что приведенный нами текст – это высказывание о рекламных наклейках. Таким образом, интертекстуальность и метарефлексивность литературы не являются её отличительными особенностями, но и такие её аспекты, как выдвижение языка на передний план и взаимодействие различных языковых уровней, мы тоже можем наблюдать где угодно.

Дата добавления: 2014-10-23