КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Функции литературыВрождённые свойства или следствия читательского взгляда? Все пять рассмотренных тезисов о природе литературы характеризуются одной и той же чертой (я упоминал о ней выше): они выделяют такие свойства литературного произведения, или присущие ему качества, которые можно рассматривать и как следствия той функции, которую мы приписываем тексту, считая его литературным произведением. По-видимому, обе эти концепции не могут считаться исчерпывающими. Качества литературы не сводятся ни к объективным свойствам, ни к следствиям особой фокусировки читательского взгляда. Этому есть причина, которую высветили маленькие мысленные эксперименты, проведенные нами в начале главы. Язык сопротивляется, когда мы пытаемся произвольно воздействовать на него. Трудно вообразить строчки «Мы водим хоровод...» предсказанием судьбы, запечённым в печенье с сюрпризом, а «Тщательно размешайте...» – бодрым стихотворением. Когда мы смотрим на текст как на литературное произведение и ищем в нем закономерности, согласованности, мы встречаемся с сопротивлением языка. Мы должны считаться с ним, преодолевать его. Наконец, «литературность» литературы может заключаться в напряженности взаимодействия языкового материала и стандартных представлений читателя о том, что такое литература. Но я говорю об этом с осторожностью, так как анализ пяти точек зрения на природу литературы позволяет заключить, что любое качество, которое мы считаем важным свойством художественного произведения, не является определяющим, так как обнаруживается в иных дискурсах. Эту главу я начал с замечания о том, что теория литературы в 1980–1990-х гг. не уделяла особого внимания различию между художественными и нехудожественными произведениями. Но теоретики задумались о литературе как исторической и идеологической категории или, точнее, о функциях, которые ей приписывались. В Англии XIX века идея литературы была чрезвычайно важна, и художественные произведения воспринимались как особый тип текста с определёнными функциями. Служа учебным материалом в колониях Британской империи, они были призваны внушить местным жителям идею величия Англии и их счастливой причастности к историческому процессу цивилизации. В метрополии литература должна была противостоять эгоизму и материализму, поощряемым новой капиталистической экономикой, предлагать среднему классу и аристократии другие ценности, давать рабочим такое место в культуре, которое обусловливало бы их подчиненное положение. Литература должна была учить людей объективным оценкам, поддерживать ощущение величия нации, воспитывать терпимость между общественными классами, наконец, выступать в роли замены религии, которая, как представлялось, утратила способность объединять общество. Тексты, которые были бы способны осуществлять вышеперечисленные функции, должны обладать особыми качествами. Как можно описать такого рода литературу? Решающее значение в ней должно иметь назидание. Литературное произведение (например, «Гамлет») – это, как правило, история вымышленного персонажа, которая является примером для подражания (а иначе зачем её читать?); в то же время в ней наблюдается тенденция к расширению смыслов, поэтому читатели и критики говорят об «универсальности» литературы. Структура литературных произведений такова, что в них проще видеть рассказы о «природе человека» вообще, нежели определять более узкие категории, которые они непосредственно описывают или освещают. «Гамлет» – это о принцах, о людях Возрождения, об углубленных в себя молодых людях или о людях, чьи отцы погибли при подозрительных обстоятельствах? Если все эти варианты нас не удовлетворяют, то нам легче не искать конкретного ответа, а по умолчанию принять идею универсальности. Романы, стихи, драмы кажутся исследованиями явлений, примеры которых они нам представляют, и в то же время вовлекают читателя в размышления и заботы повествователя и персонажей. Но сочетание универсальности и обращённости литературы ко всем тем, кто может читать на данном языке, придаёт ей важную национальную функцию. Бенедикт Андерсон в книге по политической истории «Воображаемые сообщества: размышления об истоках и распространении национализма», которая приобрела статус влиятельной теории, говорит, что литературные произведения, в первую очередь романы, помогли созданию национальных сообществ, поскольку объединили широкий круг читателей и остаются в принципе открытыми для всех, кто владеет языком. Андерсон пишет: «Художественная литература глубоко и беспрестанно проникает в действительность, создавая примечательное ощущение сообщества в условиях анонимности, характерное для современных наций». Например, представить персонажей, повествователей, сюжеты, темы английской литературы как потенциально универсальные значит способствовать созданию открытого, но сплоченного воображаемого сообщества, в которое приглашаются войти, например, жители британских колоний. Иными словами, чем более универсальна литература, тем сильнее её национальная функция. Утверждение универсальности видения мира, предложенного Джейн Остин, делает Англию совершенно особой страной, где принимаются стандарты вкуса и поведения и, что ещё важнее, устанавливаются моральные предписания и общественные условия, в которых разрешаются этические проблемы и формируется личность. Литература представлялась особым феноменом, который может благотворно воздействовать не только на социальные низы, но и на аристократию и средний класс. Представление о литературе как эстетическом объекте, посредством которого мы можем стать «лучше», связано с определенной концепцией субъекта, который теоретики называют «независимым субъектом». Индивидуальность определяется не общественным положением и интересами, а своей единственной единственностью, субъективностью (рациональностью и нравственностью), не детерминированной социальными факторами. Эстетический объект, оторванный от практических целей и содержащий особого рода рефлексию, помогает нам стать независимыми субъектами путём свободного и нетенденциозного использования воображения, сочетающего знание и суждение. Согласно этой концепции, литература побуждает читателя решать сложные вопросы, не идя на поводу у поспешных суждений, обращаться к своему разуму, совершая нравственный выбор, оценивать поведение человека (в том числе и собственное поведение) как бы со стороны. Чтение способствует беспристрастности, обостряет чувства, учит видеть тонкие различия и в то же время – помнить о своей общности с людьми, живущими в других условиях. В 1860 году один педагог писал: «Когда мы знакомимся с идеями и требованиями интеллектуальной элиты народа, наши сердца начинают биться в унисон с сердцами всего человечества. Мы обнаруживаем, что никакие классовые, партийные, мировоззренческие различия не в состоянии уничтожить способность гения завораживать и учить, что над всем шумом, треволнениями, грохотом и суетой повседневных забот, дел и споров лежит чистая и сверкающая область истины, где все мы можем встретиться и образовать единство». В последних теоретических изысканиях содержится (и это неудивительно) критика такой концепции литературы. Новейшие исследователи сосредоточивают свое внимание в первую очередь на идее мистификации, которая призвана отвлекать трудящихся от тяжёлых жизненных условий, открывая им доступ в «высшие сферы», то есть предлагая им несколько романов, дабы предотвратить их выход на баррикады; как полагает Терри Иглтон. Но, изучая представления об общественной значимости литературы, о том, как она функционирует в качестве социального механизма, мы находим аргументы, с которыми нам исключительно трудно согласиться. Литературе приписывались диаметрально противоположные функции. Является ли литература идеологическим оружием, комплексом текстов, которые заставляют читателя принять иерархическое устройство общества? Если в произведении утверждается, что женщина может найти счастье только в браке; что классовое расслоение естественно, а добродетельная служанка может стать женой лорда, то такие тексты как бы узаконивают исторически сложившиеся установления. Или же в литературе идеология обнажается, подвергается сомнению? Например, в произведении ярким и впечатляющим образом показывается тот узкий выбор, который предоставлен женщине историей, что раскрывает нам глаза, даёт возможность не воспринимать данную ситуацию как должное. Оба толкования правдоподобны: литература может быть как инструментом идеологии, так и инструментом разрушения последней. И снова мы видим колебание между потенциальными «свойствами» литературы и вниманием, которое и выявляет эти свойства. Мы также встречаемся с обратными трактовками взаимоотношений между литературой и действием. Теоретики отстаивают мнение о том, что литература предполагает чтение в уединении и рефлексию, что удерживает читателя от общественной и политической деятельности, от осуществления перемен. В лучшем случае, она поощряет независимость, признание сложности мира, в худшем – пассивность и апатичное приятие существующего порядка вещей. С другой стороны, литература исторически воспринималась как опасное явление: она подвергает сомнению авторитет власти и общественные установления. Так, Платон считал необходимым изгнание поэтов из идеального государства, так как они могут лишь причинить вред, а романы долгое время представлялись источником неудовлетворённости человека тем жизненным жребием, который достался ему по наследству, и стремления к чему-то новому – скажем, к жизни в большом городе, к ярким романтическим приключениям или к революции. Демонстрируя читателям классовые, половые, расовые, национальные и возрастные критерии самоидентификации, книги могут пропагандировать чувство «товарищества», что ослабляет стремление к борьбе. Но они могут породить и чуткость к несправедливости, которая приводит к обострению социальных конфликтов. На протяжении всей истории человечества литературные произведения считались источником изменений: например, роман Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», бестселлер своего времени, вызывал у читателей чувство отвращения к рабству, которое в конце концов вылилось в Гражданскую войну. В главе 7 я вернусь к проблеме самоопределения и его следствий: какую роль играет самоидентификация читателя с литературными героями и повествователем? А пока мы отметим сложность и многообразие литературы как общественного института и социальной деятельности. В итоге литература предстаёт как общественное установление, основывающееся на возможности высказывать всё, что только можно себе представить. Вот сущность того, что есть литература: все ортодоксальные представления, всякое убеждение, всякая ценность могут быть высмеяны, спародированы в литературном произведении, представлены в ином, иногда устрашающем свете. Литература всегда ставила под сомнение прежние представления и содержание ранее созданных текстов, прибегала к художественному преувеличению. Здесь можно указать, например, на романы маркиза де Сада, в которых автор пытался изобразить, что могло бы происходить в мире, в котором люди следовали бы исключительно своим необузданным инстинктам, или на «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, вызвавшие ярость мусульман из-за использования священных имен и мотивов в сатирическом, пародийном контексте. Всё, что когда-либо считалось осмысленным, литература способна превратить в нонсенс, взглянуть на явления со стороны, представить их таким образом, что их адекватность, законность их существования окажется под вопросом. Литература всегда была занятием культурной элиты. Её иногда называют «культурным капиталом»: изучение литературы даёт нам место внутри культуры, оно может принести нам разнообразные выгоды, позволит нам иметь дело с людьми, обладающими более высоким социальным статусом. Но задачи литературы нельзя свести к этой консервативной общественной функции: она вовсе не хранительница «семейных ценностей». Она способна сделать привлекательным любое преступление – от восстания Сатаны против Бога в «Потерянном Рае» Мильтона до совершённого Раскольниковым убийства старухи-процентщицы в «Преступлении и наказании» Достоевского. Она зовёт к противостоянию ценностям капиталистического мира, отрицанию практицизма и купли-продажи. Литература есть голос культуры в той же мере, что и информация. Это и сила энтропии, и культурный капитал. Она зовёт к чтению и побуждает читателей задуматься над смыслом прочитанного.
Дата добавления: 2014-10-23; Просмотров: 942; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |