Загадка обожествленной сексуальности

Примеры, подобные тем, что приведены выше, можно множить и множить, но суть их сводится к тому, что для всех религий, которые принято называть языческими, характерно священно-религиозное отношение к сексуальному акту и обожествление самих половых органов. И этот факт свидетельствует о том, что для человека древних цивилизаций сексуальность менее всего является проявлением животной похоти, а является чем-то прин­ципиально иным. Человек древних цивилизаций как бы настаи­вает на том, что его сексуальность не столько сближает его с животным миром, сколько отдаляет от последнего.

Возникшие в противовес древнейшим языческим религиям ре­лигии второго порядка - конфуцианство, буддизм, христианство, ислам - уже не склонны настаивать на духовном измерении сексу­альности, а, в той или иной мере, противопоставляют сексуаль­ность духовности. Именно здесь (в разной степени) впервые появ­ляется идея животной похоти, которой, якобы, отягощен человек в противовес своему высокому божественному замыслу и предна­значению. Что же касается наиболее древних религий, то сама универсальность обожествления фаллического и коитального в этих

религиях - независимо от региона их возникновения и распростра­нения - свидетельствует о том, что феномен сексуальности являет­ся сущностным для понимания того, что есть человек.

В чем причина столь глубокой сексуализованности древней религиозной мифологии?

Обычная трактовка этого вопроса сводится к тому, что в зем­ледельческих общинах, которые составляли основу древнейших цивилизаций как центров оседлости, особое значение имело оп­лодотворение земли, и посев зерен в землю отождествлялся с сек­суальным совокуплением. Следовательно, стремление к получе­нию более богатого урожая и создавало, согласно этой трактовке, необходимость сексуальных культов. Такие представления, в част­ности, были выражены с предельной отчетливостью еще Дж.Фре­зером, почти 100 лет назад, в его знаменитой "Золотой ветви", мол "... отсталые народы... сознательно использовали отноше­ния полов как средство вызвать плодородие земли" ¹⁶.

Однако такой подход совершенно не объясняет, почему именно ФАЛЛОС и момент КОИТУСА, а не женские гениталии, мате­ринская утроба или, скажем, момент родов становится предметом обожествления и поклонения. Ведь если вся суть дела заключа­лась в ориентированности древних земледельческих общин на получение более богатого урожая, закономернее было бы предпо­ложить создание культовых мистерий, ориентированных на ма­теринское, но никак не на коитальное начало. Однако есть безус­ловный факт: во множестве языческих культов мы находим обо­жествление мужских и женских гениталий, а так же самого мо­мента коитуса, но практически не встречаем культа материнской утробы или, тем более, не сталкиваемся с обожествлением роже­ниц и процесса родов. Практически все религиозно-сексуальные мистерии древних подчеркнуто игнорируют рождение плода, иг­норируют оплодотворяющую сторону сексуальных действий и явно предпочитают секс, не приводящий к зачатию. Скажем, служи­тельницы шумерской богини Инанны, занимаясь храмовой лю­бовью на алтаре, вообще не имели права рожать детей.

Факт заключается в том, что в любых сексоцентрированных культах именно секс, оргазм, т.е. получаемое в момент соития чувственное наслаждение, а вовсе не прагматический результат в виде зачатия плода и рождения ребенка является подлинным предметом культового обожествления.

Характерно, что даже возникающий в греческой традиции тер­мин "оргии" носит на ранних ступенях культуры подчеркнуто сакральное значение. Как указывал Вяч.Иванов, первоначально "...оргии суть богослужения, совершаемые совместно - и перво­начально без жреца - всеми участниками, каковые поэтому равно все зовутся "вакхами" и "освященными"" ". А сам Дионис - глав­ный виновник оргаистических культовых мистерий - рассматри­вается при этом не столько как источник плодородия (хотя, в конце концов, и в этом качестве он выступает тоже, но как бы в дополнение), а, в первую очередь, как "двигатель и виновник

женского полового исступления" ", т.е. как собственно фаллос, смысл которого, следовательно, заключается вовсе не в том, что­бы оплодотворить женщину, но в том, чтобы доставить ей макси­мальное сексуальное наслаждение. Глубинный смысл оргий Ди­ониса, подчеркивают исследователи, состояли именно в достига­емом экстазе, а отнюдь не в плодородии. "Древнейший смысл этого слова, - находим у Ю.А.Кулаковского, - как истолковыва­ли сами древние, есть выхождение души из тела. Врач Гален определяет экстаз как "кратковременное безумие". Но это безу­мие есть "священное безумие"- состояние, в котором душа непо­средственно общается с богом. В этом состоянии человек находит­ся под наитием божества, он есть "бога вместивший", непосредст­венно соединяется с божеством и живет в нем и с ним ^1Э. А это значит, что прагматическая интерпретация указанных культов как культов, освящавших собою плодородие земли, не выдерживает критики. Ведь эти культы непрестанно подчеркивают самозначи­мость фаллоса, секса и оргазма, самозначимость их, если угод­но, космической сущности, невероятно далекой от столь прагма­тической задачи, как сбор урожая. И если Осирис-фаллос в Древ­нем Египте в конце концов и оказывается богом плодородия, то это выглядит как приложение его фаллической сущности, но не сама суть. Точно так же в Китае, Индии или Шумере зачатие де­тей - это своего рода факультативное приложение фаллоса, но не его природа. Суть же - в творении космически-божественного ор­газма. И одним из частных приложений космического коитуса оказывается момент зачатия, земного плодородия и т.п.

Тот факт, что религиозно-сексуальные мистерии древних - во­преки распространенному мнению - весьма далеки от идеи оплодо­творения, от идеи продолжения рода, отчетливо проявляется и в свойственной для этих мистерий демонстрации подчеркнуто не­прагматичных и весьма изощренных способов сексуального пове­дения и сексуального самовыражения, которые попросту немыс­лимы в животном мире и которые подчеркнуто не предполагают оплодотворяющего результата. В частности, я имею в виду таких изощренные формы сексуального поведения, как коитус без семя­извержения, а так же культовый публичный гомосексуализм, куль­товая публичная мастурбация и культовая публичная зоофилия - сексуальные контакты с особыми, священными животными. Как могут публичная мастурбация или гомосексуальные контакты слу­жить символом плодородия? Думается, что нелепость этого вопро­са совершенно очевидна. Однако довольно часто именно такие формы сексуального поведения оказываются в центре сексуально-религиозных мистерий древнего человека, идет ли речь о цивили­зациях Средиземноморья, Ближнего и Дальнего Востока, или о цивилизациях Древней Америки. Более того, долгое время храмы являлись единственным местом, где вообще допускались сексу­альные перверсии: тем самым как бы дополнительно подчеркива­лась непрагматичную, недетородную ориентацию религиознооргаистических мистерий, практиковавшихся в этих храмах.

Между прочим, только в Древней Греции, создавшей совер­шенно особый институт философов, выступивших с претензией на истолкование божественных истин, происходит, так сказать, обмирщение некоторых странных форм сексуального поведения, которые до того практиковались исключительно в религиозном контексте. И, прежде всего, речь идет о любви к мальчикам, ко­торую именно свободолюбивые греческие философы вывели за пределы храмов. И это был, так сказать, философский вариант дерзкого похищения у богов "огня Прометея". Провозгласив себя глашатаями божественной мудрости, они произвели подлинную религиозно-сексуальную революцию, выведя запретную духовно-божественную по своему происхождению любовь к мальчикам за эзотерические границы храмов и постепенно сделав ее едва ли не нормой жизни всякого человека, считавшего себя культурным и образованным.

Любопытен характер аргументации, которую приводили при этом древнегреческие авторы, пытаясь объяснить смысл этой, постепенно укоренившейся здесь на бытовом уровне традиции. В этой аргументации отчетливо звучит тема ДУХОВНОГО, а не плотского происхождения этой формы любви, и ее глубокая куль­турная нагруженность.

Вот, к примеру, как выглядела аргументация такого рода в устах у одного из героев диалога "Две любви" древнегреческого автора 2-го в. н.э. Лукиана:

"Брак изобретен как средство, необходимое для продолжения рода, но только любовь к мужчине достойно повелевает душой философа. Ведь все, чем занимаемся мы не ради нужды, а ради красоты и изящества, ценится больше, чем нужное для непосред­ственного употребления, и всегда прекрасное выше необходимо­го. Пока жизнь людей протекала в невежестве и не было у них досуга, чтобы каждый день искать лучшее, они поневоле ограни­чивались самым необходимым, потому что недостаток времени не давал им возможности открыть, как жить хорошо. Потом, когда не стало этой вечно тяготеющей нужды, умы потомков, освобож­денные от уз необходимости, приобрели свободное время, чтобы придумать что-нибудь получше, отчего постепенно возросли раз­ные знания. (...) Разве в самом начале жизни люди, нуждаясь в покровах, не надевали шкур, содранных с диких зверей? И разве не додумались они, что горные пещеры и дупла в корнях сухих растений могут служить убежищами? Подражая этим образцам и все время совершенствуя свое подражание, люди выткали себе платье, построили жилища. Незаметно шли вперед эти искус­ства, взяв в учителя время; и вот, красиво запестрели гладкие прежде ткани, вместо жалких домишек научились строить из ве­ликолепных камней высокие палаты, а безобразие голых стен покрывать яркими разноцветными красками росписей. (...) Так пусть никто не ищет в древности любви к мальчикам: ведь необ­ходимо было сходиться с женщинами, чтобы наш род не погиб совершенно, лишенный оплодотворения. Но только в наш век,

ничего не оставляющий неисследованным, появились на свет раз­нообразные знания и те стремления, которые возбуждает в нас благородная жажда прекрасного. Тогда вместе с БОЖЕСТ­ВЕННОЙ (выделено мной - А.Л.) философией расцвела и лю­бовь к мальчикам. (...) Я тут едва удержался от смеха, когда Харикл восхвалял бессловесных животных и скифские пустыни: веди от чрезмерного увлечения спором он чуть было не пожалел о том, что родился эллином....Крича во все горло, громким голо­сом заявил он: "Не сходятся друг с другом самцы ни у львов, ни у медведей, ни у кабанов: лишь стремление к самкам властвует над ними". А что в этом странного? Ведь существам, лишенным разума и неспособным мыслить, недоступно то, что люди избира­ют разумным суждением. Если бы Прометей или какой-нибудь другой бог наделил их человеческим разумом, то не обитали бы они в одиночку в горах и не поедали бы друг друга, а, воздвиг­нув, как мы, святилища, жили бы каждый в своем доме с домаш­ним очагом посередине и создали бы государство с общими законами. Что же удивительного, если животные, которые по их собственной природе осуждены провидением не получить благ, доставляемых разумом, лишены вместе со всем остальным и вле­чения к мужскому полу? Самцы львов не живут друг с другом - но ведь они не занимаются и философией. Не сходятся друг с другом медведи-самцы - но ведь им неведома вся красота дружбы. А чело­веческий разум и знания, из частных опытов выбрав лучшее, при­знали любовь к мальчику самой верной" ^м. "...Нам можно было бы позавидовать, если бы мы, как говорит мудрейший Еврипид, избавленные от сношений с женщинами, приходили бы в храмы и святилища и там за серебро и золото покупали бы детей для про­должения рода. Необходимость наложила нам на плечи тяжелое ярмо и силой принуждает нас следовать ее велениям. Так изберем разумом прекрасное, и пусть только полезное подчиняется необхо­димости. Пока дело касается детей - пусть сохраняют значение женщины; но во всем остальном - прочь, знать их не хочу!" ²¹.

Что особенно важно в приводимой аргументации, так это ссыл­ки героя диалога на СВЯЩЕННЫЙ, БОЖЕСТВЕННЫЙ харак­тер философии, влекущей человека к обсуждаемому типу любви. И когда судья спора выносит свой окончательный вердикт, он так же не упускает из виду этого обстоятельства: "Браки полезны людям в жизни и, в случае удачи, бывают счастливыми. А любовь к мальчикам, поскольку она завязывает узы непорочной друж­бы, является, по-моему, делом одной философии. Поэтому же­ниться следует всем, а любить мальчиков пусть будет позволено одним только мудрецам" ^п.

Итак, любовь к мальчикам - это дело мудрецов, философов. А философы - это те, кто обладает способностью представитель­ствовать Бога. Как подчеркивает О.М.Фрейденберг, самые ран­ние греческие философы вообще "не ощущают своего авторства", но рассматривают свои интеллектуальные творения как божест­венные откровения. В частности Гераклит и Эмпедокл рассмат-

ривают самих себя ни больше, ни меньше, как... "земные формы божества". Эмпедокл также "переживает себя как боговоплотителя. Подобно Пармениду, и он услышал свою космологию от бога" ^к. То же самое можно сказать и про других родоначальни­ков греческой философской традиции.

Но это обстоятельство означает, как минимум, то, что атрибути­руя право философов и мудрецов на любовь к мальчикам, как на любовь, подчеркнуто равнодушную к банальной идее зачатия и про­должения рода, античные авторы косвенным образом подтвержда­ют связь этого рода любви с храмово-ритуальной традицией, теряю­щейся в глубине веков. Не случайно Сократ рассказывает миф о душе, которая вступила в тело философа, потеряла по пути на зем­лю крылья, и лишь при виде красивого мальчика заново их обрела. Это очень точный образ, свидетельствующий о том, что через любовь к мальчикам философ пытается осуществить восхождение к таинст­вам древних религий. Древнегреческий философ в подлинном смысле этого слова наследует любовь к мальчикам у богов.

И это еще одно косвенное свидетельство Tqro, что древнейшие оргаистические культы были бесконечно далеки от банальной идеи плодородия. В том-то и состоит суть дела, что в центре древних культов находится идея человеческой сексуальности как тако­вой, идея коитуса, идея мужского фаллоса, а вовсе не прагмати­ческая идея плодородия. Жрец-фаллос, жрец, играющий роль фаллоса, публично мастурбирующий в святилище - вот подлин­ный символ древнейших религий. И в этом символе нет ни грана идеи оплодотворения. Как нет этой идеи и в образе женщины, вступающей в сексуальный контакт со священным животным или даже со священным растением.

Похоже, что суть дела состоит в том, что подлинным содер­жанием древнейших религий является сам феномен человеческой сексуальности, феномен человеческой сексуальной исключитель­ности, а отнюдь не банальная способность к оплодотворению и продолжению рода. Более того, древние религии как бы непре­станно подчеркивают: область секса - это область бесконечного, область высшего; та область, в которой человек выходит за гра­ницы собственной телесности и оказывается тождественным Космосу - в состоянии оргазма или нирваны. Область секса - это то, что бесконечно избыточно по отношению к задачам продолжения рода. Область секса - это та область, в которой происходит пре­дельная концентрация и актуализация БОЖЕСТВЕННОГО в человеке. Область секса - это область, с которой БОГ соединяет­ся с человеком.

Дата добавления: 2014-11-29