Феномен слова

Итак, жест, ритуал, действо есть генетически исходная форма бытия мифа, совершенно не похожая на поздние формы его бы­тования в виде мифологического повествования. Архаический человек не проговаривает миф, а, так сказать, ритуально его актуализует, возжигает, так сказать, его существование через вос­производство структур ритуала. Он воспроизводит некие риту­ально-действенные, жестовые и танцевально-пластические про­цедуры, и это приводит к актуализации в его сознании мифосемантических образов. Но это не просто молчаливое воспроизве­дение неких жестово-ритуальных форм. Жест и ритуал изначально спаяны со словом.

Встроенный в ритуал жест - это отнюдь не сигнальный жест, характерный для приматов. Ритуальный жест имеет в своем бы­товании имеет как бы два конца. На одном конце - некий звуко­вой образ, некая звуковая оболочка слова, а на другом конце -нет, ни в коем случае не предмет, но миф предмета: его культур­но-смысловая суть, и, одновременно, его семантическая тайна, которую человек с помощью жеста навязывает предмету в качест­ве семантической оболочки последнего. Таким образом, жест, как элементарная структура ритуала, является своеобразным связую­щим звеном между звуковой оболочкой слова и тем семантичес­ким полем, тем семантическим пространством, которым (с помощью описываемой процедуры) человек окружает предмет и пре­вращает его из природного предмета в предмет культуры. Риту­альный жест - это то средство, с помощью которого человек свя­зывает три фундаментальных элемента: некое звукосочетание (зву­ковой образ слова), некую мифологическую семантику, обозно-

чаемую словом, и некий реальный предмет, которому навязывается слово-миф. Тем самым оформляется структура слова, раз­вернутая в физическом пространстве посредством системы жес­тов, системы пластических действий. Слово оказывается как бы распластано в пространстве.

Слово - это ни в коем случае не звук-сигнал. Первобытный человек пользуется звуками-сигналами ничуть не хуже, чем его ближайшие предшественники по эволюционной лестнице, но это не имеет ровным счетом никакого отношения к тому, чем являет­ся феномен слова. У звука-сигнала нет никакого пространства -ни физического, ни семантического; он всего лишь средство ком­муникации, средство передачи информации, наряду с сигналь­ными жестами, сигнальной мимикой и проч. И хотя с точки зре­ния своей звуковой оболочки слово - это группа все тех же сиг­нальных звуков, по своему истинному содержанию оно является совершенно иным: оно есть носитель смысла, носитель мифа, который человек навязывает предмету.

Что касается ритуала, в котором мифосемантическое содер­жание слова оказывается развернуто в пластических формах, то он в своем первоначальном виде представляет не что иное, как развернутую сигнально-коммуникационную систему, существую­щую с помощью жестов и сигнальных звуков, но существующую по поводу слова-мифа. Таким образом, ритуал есть коммуника­ция, но коммуникация по поводу мифологических смыслов. Он сообщает ту информацию, без которой невозможно расшифро­вать семантику центрирующего ритуал слова-имени, которое та­ким образом из эзотерической реальности становится реальнос­тью диалогической, обретая коммуникационное измерение.

Но, таким образом, можно предполагать, что на ранних сту­пенях формирования первобытного общества, мир звукосочета­ний в устах первобытного человека оказывается разделен на две принципиально неравновесные части. С одной стороны, перво­бытные люди продолжают по примеру своих ближайших живот­ных предков, пользоваться звукосочетаниями исполняющими чисто сигнальную, информационно-коммуникативную функцию. Такого рода звукосочетания, не являющиеся словами, а являю­щиеся чистейшей воды сигнальными информаторами (свидетель­ствами различных эмоциональных состояний - страха, радости, неуверенности, агрессии и т.п., а так же предупреждениями об опасности, о наличии или отсутствии пищи и проч.), имеют до­статочно развитый характер у всех высших приматов, и безус­ловно существуют в повседневной практике первобытных людей, впрочем, как и в практике людей современных. Такого рода ком­муникативно-сигнальные (звуковые, но не вербальные!) средст­ва используются первобытным человеком и в коммуникации, со­провождающей практику ритуалов, где эти звуковые сигнальные информаторы наряду с жестами, мимикой и пластикой являются важными компонентами целостного действа. Однако, с другой стороны, наряду с чисто сигнальным использованием звуков,

возникает совершенно новый феномен - феномен слова, в кото­ром звук является всего лишь оболочкой чего-то неизмеримо более существенного - оболочкой мифа, т.е. смысла. Причем совершен­но естественно, что использование звуковой оболочки является совершенно не обязательным для феномена слова - как известно, слово может существовать и в жестовой форме. Главное, чтобы звуковая или жестовая оболочка выступила бы не в роли инфор­мационного сигнала, а чтобы в этой звуковой или жестовой обо­лочке оказался спрятан миф. Только в этом случае можно будет говорить о действительном феномене слова.

И не случайно, что слово с самого начала возникает не как сигнальный, а как священный феномен. И хотя звуковые оболоч­ки у слова и сигнального звукосочетания принципиально похо­жи (слово заимствует свою оболочку у звуковых или жестовых сигналов), по сути между ними лежит пропасть. Природа слова совершенно иная, нежели природа сигнальных звукосочетаний. Природа слова - МИФ, и это именно то обстоятельство, которое упускается из виду теми, кто пытается вывести феномен слова непосредственно из звукосигнальных (коммуникативных) систем у приматов. Однако согласно представленной интерпретации слово в своем исходном бытии - не средство объяснения, а наоборот: та тайна, по поводу которой формируется система ритуалов.

Как выглядит генезис ритуального действа, выступающего пластическим модусом слова-мифа?

Первоначальная форма ритуала, в которой актуализируется слово-миф, - это, скорее всего, указание на предмет (с помощью указательного жеста); однако это такое указание на предмет, ко­торое не есть просто указание на объективно существующий пред­мет, а есть указание на нечто такое, связанное с этим предметом, что в этом предмете объективно не существует. Это указание на то, что у предмета есть миф, есть особый, надпредметный смысл. Попросту говоря, человек показывает рукой на некий камень и произносит священное имя этого камня. Смысл этого жестового действия и словесного называния, разумеется, заключается не в том, чтобы сообщить кому-то про факт существования этого кам­ня - зачем нужна столь сложная процедура, когда факт сущест­вования камня и так очевиден? Указывая на камень и называя его священное имя, первобытный человек совершает нечто неиз­меримо большее, нежели просто эмпирическую процедуру указа­ния. Произносимое им священное имя суть своеобразный ПАРОЛЬ, который дает ключ к мифосемантической тайне этого камня. Имя-пароль, вкупе с указанием-жестом (поясняющим свя­щенное имя непосвященным) - это и есть генетически первая, наиболее простая и элементарная форма существования ритуала.

Не удивительно, что наиболее архаические формы языка пер­вобытного человека плотно переплетены с языком жестов. Как подчеркивают исследователи, "...язык примитивного человека, в сущности говоря, есть двойной язык: с одной стороны, язык слов, с другой - язык жестов. (...) Один язык... объясняет другой, и ни

один из них не может быть изучен, если мы не знаем другого" ³⁰. Однако предлагаемая Выготским и Лурия, а вслед за ними и множеством других исследователей трактовка этого феномена под углом зрения теоретической максимы "слово есть свернутое дей­ствие" выглядит не вполне убедительной в свете развернутой выше концепции языка и мифа. Красивая схема "действие - жест - сло­во", предполагающая, что вначале имеет место развернутое соци­ально-культурное действие, затем оно редуцируется до символи­ческого жеста, и, наконец, упаковывается в звуковую оболочку слова, оказывается не способна объяснить реального функциони­рования мифа, слов и ритуальных действий в первобытном обще­стве, а так же характера их взаимодействия.

Может ли феномен слова быть трактован как феномен свер­нутого действия? Как следует из предшествующего анализа, сло­во-миф - это такой феномен, который оказывается парадоксаль­ным образом первичным по отношению к ритуальному действию, а вслед за этим - и по отношению к любому культурному дейст­вию вообще: ведь это именно то, благодаря чему у человека воз­никает основание культурной размерности, а, значит, и сама воз­можность какого бы то ни было культурного действия. Феномен слова - это не феномен свернутого действия, а феномен ИМЕНИ, которое есть совершенно случайная группа звуков, призванная обозначить не камень, а некоторое семантическое измерение или целую группу семантических измерений этого камня. Эта группа случайных звуков сама по себе не несет никакого содержания, она абсолютно пуста и случайна, и ни в коем случае не является редукцией какого бы то ни было предметного действия, будто бы ей предшествующего. Но с помощью указующей руки эта случай­ная группа звуков привязывается к некоему предмету как услов­ный знак, как зарубка на дереве, которую охотник оставляет на память в связи с неким особым смыслом, который ему нужно удержать и сохранить. И с этого момента любое ритуально-сим­волическое воспроизведение этого слова-зарубки актуализирует в сознании первобытного человека некое мифосемантическое про­странство, связанное с этой зарубкой, и в его сознании "сам со­бой" всплывает тот смысл, который он имел в виду, ставя эту звуковую зарубку.

Таким образом, сама генетическая природа слова состоит в том, что оно оказывается своеобразной зарубкой смысла, причем этот смысл вовсе не должен иметь какое-то действенное проис­хождение. Скорее, наоборот: лишь когда у человека появляются такого рода словесно-мифологические зарубки смысла, у него появляется та элементарная масштабно-координатная сетка отно­шения к миру, которая только и может позволить ему вступить в культурно-деятельностный диалог с предметным миром.

Так что же такое слово? Слово - это имя, которое человек дает тому или иному предмету как метку смысла. Человек - с помо­щью совершенно произвольной группы звуков - помечает смысл, который возникает у него в некоей ситуации в связи с каким-то

предметом, и эта произвольная группа звуков начинает отныне исполнять совершенно особую роль - роль священного центра культуры, той опорной точки размерности культуры, которая позволяет человеку вступить в предметно-деятельностный диалог с окружающим миром.

Это очень важно: человек с помощью имени (точнее, с помо­щью группы звуков, которым еще только суждено стать словом-именем) метит не предмет, а... некий виртуальный смысл, свя­занный с этим предметом. В конце концов, какой смысл помечать сами предметы? Но человек с помощью слов-имен делает заруб­ки относительно неких смыслов, возникших у него в отношении этих предметов. А это и означает то, что с помощью слов-имен человек ПОМЕЧАЕТ МИФ, который постепенно формируется у него в отношении того или иного предмета, помечает надпредметную семантику предмета. Ведь миф предмета - это и есть собы­тийная память, которая накапливается у человека в отношении того или иного предмета и становится его второй кожей.

Имя - это то, посредством чего некий предмет окружающей человека среды выделяется как ОСОБЫЙ предмет, имеющий некий смысл, имеющий свою мифологию, имеющий некую собы­тийную память - в отличие от всех прочих предметов без роду, без племени, которые не имеют имени, а, значит, не имеют мифо­логии. Зарубка, оставленная охотником на дереве, сознательно надломленная ветка как указатель маршрута; наконец, просто особой формы или особого цвета камень, рядом с которым про­изошло некое значительное событие - совокупление, рождение ребенка, смерть или просто удачная охота - все это получает свои персональные зарубки-имена, и каждое это имя обозначает не столько предмет, сколько то событие, тот смысл, который ока­зался связан с этим предметом.

Итак, имя или слово в своем первоначальном бытовании - это всего лишь зарубка, всего лишь метка, которая метит не предмет, не явление, а некий контекстуальный СМЫСЛ, некий контексту­альный МИФ, связанный с этим явлением. Самый обычный ка­мень, рядом с которым произошло рождение ребенка, помечен­ный абсолютно случайной группой звуков, становится особым, поименованным камнем, и, значит, камнем, обладающим мифом. Этот камень, получивший персональное имя и выделившийся тем самым из мира окружающих, абсолютно идентичных, казалось бы, камней, становится отныне МИФОЛОГИЧЕСКИМ камнем, т.е. камнем, несущим сложную, сверхчувственную семантику. Архаический человек, приходящий на это место спустя много поколений, безошибочно выделяет этот, поименованный особым образом камень среди сотен и тысяч других, поскольку у него есть персональное имя, которое обозначает не камень сам по себе, а особое событие, связанное с этим камнем: некое мифологичес­кое (смысловое) пра-события. которое и составляет отныне и навеки вечные подлинную (культурно-племенную) сущность это­го камня, МИФОЛОГИЧЕСКУЮ сущность. Человек показыва-

ет на этот камень, произносит некий священный набор звуков (имя камня), и этот набор звуков вызывает у этого человека по­ток семантических ассоциаций, связанных с мифологией этого камня - начиная с того, что это есть камень, рядом с которым когда-то произошло рождение ребенка.

Дата добавления: 2014-11-29