Адаптации индивидов к политическим реалиям

Применение принципов Р. Мертона к исследованию способов

Мятеж

Мятеж единственный тип приспособления, связанный со стремлением

изменить существующую социальную структуру. «Этот тип

приспособления, – пишет Р. Мертон, – выводит людей за пределы

окружающей социальной структуры и побуждает их создать новую, то есть

сильно видоизмененную социальную структуру. Это предполагает

отчуждение от господствующих целей и стандартов. Последние начинают

считаться чисто произвольными, а их претензия на законность и

приверженность индивидов – несостоятельной, поскольку и цели, и

стандарты вполне могли бы быть другими»15.

Мятеж, как реакция приспособления, возникает, когда существующая

социальная система препятствует достижению законных целей

определенным социальным слоям. По Мертону, мятежная адаптация

способствует производству мифов мятежа, консолидирующих недовольных

в революционные группы. Им противостоят консервативные мифы, функция

которых выражается в сокрытии источника массовых разочарований,

лежащего в социальной системе, переключение его либо на саму природу

вещей, присущих любой социальной системе, либо на индивидов-

неудачников.

Как мифы мятежа, так и мифы консерватизма направлены на

«монополизацию воображения», заключает социолог.

Теперь перейдем к анализу типов приспособления индивидов к

политическим структурам. Как, например, люди, не имеющие ни убеждений

относительно политических целей, ни собственной воли, ни желания быть

индивидуальностью, могут выражать “свое” волеизъявление, ставить те или

иные политические цели? Или, как на “воле народа” сказывается

использование отдельными политиками ненормативных средств борьбы за

власть? Попытаемся ответить на эти и другие вопросы, используя

мертоновскую типологию форм индивидуального приспособления.

Конформизм в выбранном нами случае для анализа будет означать

признание как официальных политических целей, так и институциональных

средств их достижения. Этот тип распространен, когда степень стабильности

15 Мертон Р. Социальная теория и социальная структура // Социс, 1992, № 4. – С. 93

общества высока, когда имеет место соответствие и культурным целям, и

институциональным средствам.

В Америке, например, главная политическая цель – безусловное

обеспечение прав и свобод личности, что связано с организацией и

мобилизацией ресурсов для достижения коллективами (государством,

деловыми кампаниями, церквами и т.д.) их целей. При этом власть

политических лидеров коллективов весьма зависима от поддержки широких

слоев населения. Для американцев характерна всеобщая ориентация

поведения на использование институциональных политических средств:

избрание законодательной власти от всех штатов, участие в конкуренции за

властные полномочия в федеральных и местных органах власти через

политические партии, обращение с петициями к правительству, уважение

законов и со стороны государства, и со стороны рядовых граждан и т.д.

В России сегодня дело обстоит иначе. Если считать официальной

целью участие в политике ради оказания благотворного влияния на решение

общественных проблем, а не ради собственно властвования над людьми и не

ради решения своих материальных проблем, то можно утверждать, что лишь

сравнительно небольшая часть россиян способна искренне принять

соответствующую мотивацию. И дело здесь вовсе не в персоналиях и не в

особенностях российского этноса, имеющего особую “жажду власти”, а в

том, что веками и вплоть до 90-х годов ХХ века люди жили в иных

ценностных координатах – одни, осуществляя авторитарно-деспотическое

властвование, привыкли лгать о “добрых намерениях”, прекрасно сознавая,

что делают; другие, периодически бунтуя, затем успокаиваясь, все же

свыклись с бременем чуждой власти и тем, что их обманывают; третьи сами

хотели обманываться и никогда не спорили о своих правах. Приоритет

государственной власти над человеком, подкрепленный идеями единства

православия и державности, а также обманом и самообманом об “участии” к

народным нуждам был основой политического поведения, считавшегося

нормативным, ибо все политические деяния так или иначе оправдывались

“высшей целесообразностью”, исходившей от государственного или

партийного чиновника.

Современный этап политической жизни, несмотря на выдвижение

новой ценностной парадигмы либерально-демократического толка,

объективно несет в себе значительное наследие прошлого. Даже при

искреннем желании адаптироваться к новым реалиям люди от политики, во

всяком случае, значительное большинство из них, просто не смогут

отказаться от мотивов державности, “политики для государства”,

характерной для традиционного, закрытого общества. До сих пор у нас есть и

руководители, и руководимые, которым близка политика “твердой руки”,

опирающаяся на жесткие государственные структуры, которые, по существу,

насильственно закрепляют за людьми заданные сверху функции и роли. Эти

люди с трудом приемлют характерную для демократического, свободного

общества “политику для человека”. Груз прежних ценностных ориентаций не

позволяет им жить по принципу признания естественности и неотъемлемости

прав человека на свободу. По тем же причинам у нас пока слишком мало

политиков, готовых признать и принять новые средства борьбы за

политический капитал, за руководящие должности – цивилизованные

правила игры, предполагающие соревнования умов, талантов, способностей,

политической активности, профессиональной компетентности.

Инновация как тип политического поведения предполагает

значительное акцентирование цели – обретение как можно большего

политического капитала, необходимого для руководящей должности, что

сопряжено с использованием, хотя и эффективных, но институционально

запрещенных средств достижения власти.

В Америке примером инновационного поведения могут служить

ловкие политиканы, которые достигли высоких государственных и

общественных постов различного рода “нестандартными” способами:

манипуляцией общественным мнением, использованием приемов, влияющих

на подсознание избирателей, умышленная дискредитация конкурентов. И все

же в Америке утвердилось законопослушное общество, которое нетерпимо

относится к инновационным девиациям, особенно в высших эшелонах

политической власти.

А вот для современной России инновационный тип поведения весьма

характерен. Причем в отличие от американского общества, социологические

исследования выявляют снисходительность нашего общественного мнения к

неинституциональным средствам борьбы за власть. Российские средства

массовой информации полны сообщениями о прямых или косвенных

воздействиях на избирателей при сборе подписей в пользу того или иного

политика, о злоупотреблении служебным положением по этим же мотивам и

даже о прямых фальсификациях результатов выборов.

Проблема здесь не в том, знал или не знал сам политик об этих

нарушениях и как он лично реагировал на них. И даже не в том, что

правоохранительные органы далеко не все подобные факты выявили и

стремились изобличить. Куда большая проблема в том, что россияне в

принципе снисходительны к политиканству. А ведь каждый факт произвола

по организации “невинного автографа” в подписном листе это – удар по

законности, по правам россиян в целом. Не из этих ли “мелких” фактов

произвола при “хождении во власть” формируется в итоге девиантное,

противозаконное поведение ряда действующих политиков? Как после этого

требовать от простых граждан исполнения буквы и духа законов?

Очевидно, потенциал институционально запрещенных средств

достижения власти сможет быть исчерпан лишь тогда, когда в обществе

пустят глубокие корни политические структуры, ориентированные на

правовой менталитет, когда утвердится уважение закона.

Ритуализм предполагает понижение для себя такой цели, как

обретение политического капитала. Надо отметить, что многие американцы,

будучи гражданственно активны, проявляя готовность отстаивать свои права

и свободы, отнюдь не считают для себя нужным непосредственно

участвовать во властных структурах. Возможно, во многом такой тип

поведения объясняется и тем, что там экономические отношения

непосредственно отделены от политики. Поэтому власть политических

лидеров сама по себе не гарантирует получение высоких материальных благ.

В современной России ритуалистский тип политического поведения

означает разрыв с традиционным советским стереотипом “политика – дело

каждого”. Сообразно прошлым ценностным ориентациям более или менее

высокий социальный статус предполагал от индивида “активную”

политическую позицию. Нормативное поведение ученого, военного,

руководителя любого ранга предполагало членство в КПСС. Ныне нормы

меняются в сторону нейтрального отношения к тому, какова политическая

активность личности. В России есть немало людей, для которых власть,

обретение политического капитала не является стимулом для особой

активности. Причины и мотивы тому могут быть разные. Сказываются

последствия того, что в течение десятилетий партийно-государственная

пропаганда осуждала “карьеризм”. Люди со стойкими коммунистическими

ориентациями просто не приемлют для себя институты парламентаризма и

многопартийность. Другие и прежде, и ныне стремятся “не высовываться”.

Третьи убедились на практике, что можно делать бизнес, совершать

восходящее движение по социальной и профессиональной лестнице, не

принимая активного участия в политике. Четвертые просто реально

оценивают свои способности заниматься профессиональной политикой,

полагая, что в конкурентной борьбе с оппонентами им не хватит ни

политических знаний, ни рациональной самоорганизации.

Вместе с тем ритуалисты принимают эпизодическое участие в

политике – голосуют на выборах, участвуют в отдельных политических

акциях. Для общества понижение политической активности людей не

оборачивается социальной проблемой, ибо в своих действиях они не выходят

за рамки ныне одобряемых политических целей и средств.

Как свидетельствуют результаты социологических исследований,

безынициативный тип поведения при следовании институциональным

нормам стал распространяться среди широких слоев рабочих, инженеров и

государственных служащих. Угроза безработицы и увольнения, войдя в нашу

жизнь, вопреки ожиданиям радикалов, сковала политическую активность

части населения. Ритуализм характерен и для определенной части

работников культуры и науки. Будучи законопослушными и приверженными

только институциональным нормам, они ныне вынуждены

интенсифицировать свою профессиональную деятельность и жить, не делая

ставку на политическую карьеру.

Наконец, надо учитывать и реальные возможности россиян

сознательного и активного участия в политической жизни по меркам

демократического свободного общества. Для этого необходимо обладать

рядом социокультурных характеристик, таких, как способность к

политической борьбе, рациональной самоорганизации, а также полагаться на

себя, свой труд и интеллект и т.п.

При ретритизме, как типе поведения, люди не приемлют ни

официальные политические цели, ни институциональные средства их

достижения. Такие люди есть в любом обществе.

Однако в стабильном обществе, каким сегодня являются многие

западные страны, люди с этим типом приспособления встречаются все реже.

В кризисном же обществе у определенной части социально здоровых людей

может возникнуть негативное отношение к какому-либо участию в

общественной и политической жизни. Так, часть россиян, полностью

разуверившись в “старых” коммунистических ценностях, не выбрала для

себя иные идеалы. Другие считают, что их участие все равно ничего не

изменит в текущем ходе политических событий. Еще одни приняли точку

зрения о том, что политика – “дело грязное” и всячески отстраняются от нее.

А некоторые уже успели разочароваться в “демократии по-российски” и

предпочитают эскейпизм. В итоге совершается бегство индивида из

политики, а иногда и из светского общества. Часть людей уходит в закрытые

религиозные секты, к колдунам и шаманам, к новым “Иисусам” и “Девам

Мариям”.

Весьма любопытен факт, который не получил достаточно

аргументированного объяснения, – понижение интереса молодежи к

политике, который отмечается как у нас в стране, так и в Америке.

Мятеж как тип поведения предполагает отказ от господствующих

политических целей и средств борьбы за них, но при этом люди ратуют за

принципиально иные, официально неодобряемые политические цели и

средства их достижения. И не только ратуют, но и активно действуют в этом

направлении.

В любом обществе, в том числе в российском и американском, можно

встретить людей с ненормативным политическим поведением, которые

полагают, что только неординарными политическими средствами –

антикапиталистической революцией, террором против коррупции,

патриотическими актами, самосожжением, голодовками, захватом

заложников и т.д. – можно достичь желаемых результатов. Как правило, эти

цели мотивированы борьбой за “высшую” справедливость.

Однако для современных западных стран такой тип поведения

является скорее исключением. В обществе с общей системой ценностей,

единой мотивацией поведения не могут сколь либо значимо внедряться

мятежные формы поведения.

В отдельные исторические периоды нашей страны такой тип

политического поведения был весьма распространен, и сегодня проблема

неординарного и экстремистского поведения вызывает серьезное

общественное беспокойство. Чем же обусловлены подобные вспышки

политической аномии?

Ретроспективный взгляд на историческое прошлое России

свидетельствует, что акты ненормативного политического поведения

возрастают тогда, когда на ценностную дезинтеграцию накладывались еще

другие факторы, как то: 1) резкое ухудшение экономического и социального

положения населения; 2) обострение социальных или этнических

противоборств, которые, по существу, узаконивают насилие как

“естественную” норму разрешения каких-то бы ни было конфликтов; 3)

властные структуры оказываются нефункциональными или

дисфункциональными для значительного количества социальных групп.

Наконец, отметим, что по разным мотивам некоторые российские

граждане выражают недоверие всем ветвям власти, не признают

легитимность существующих политических структур и потому не верят, что

последние способны обеспечить функциональность их гражданских,

социальных и политических прав.

Очевидно, нельзя вообще ликвидировать мятежный тип

политического поведения. До сих пор ни одной стране мира это не удавалось

сделать полностью. Но свести проблемы к минимуму – задача хотя и

нелегкая, но реальная. Общий ориентир движения выработала мировая

социологическая мысль – система ценностей, адекватная природе человека,

позволяющая ему быть свободным, жить для себя, может обеспечить

доминирование нормативного поведения вообще и политического, в

особенности.

Разумеется, все выше перечисленные пять типов политического

поведения обретают свою специфику, своеобразие у представителей

различных социальных слоев – у низшего класса, так называемого среднего

класса и у тех, кого считают высшим класса. Эта переменная может быть

выражена через объем экономического, политического, культурного,

символического капитала. С учетом фактора общего объема капитала,

который вычисляется эмпирическим путем, можно прогнозировать

специфику форм политического приспособления акторов, относящихся к

разным группам населения.

Дата добавления: 2014-12-16