Моногамия

Непосредственным следствием перехода от материнс­кого к отцовскому роду было разложение дуально-родовой брачной системы, переход от группового брака к индивидуальному. Индивидуальная семья была более приспособленной группой для обладания собственностью.

Парная семья становилась впервые в истории социально-экономическим союзом. В борьбе общественных и частнособственнических начал победа оказалась за малой индивидуальной семьей. Появилась общественная потребность в социальном отце. Мужчина почувствовал необходимость знать своих детей, чтобы передать собственность по наследству. С введением института наследования собственности детьми впервые появилась возможность строго моногамной, то есть единобрачной семьи.

С точки зрения материалистического понимания исто­рии основной предпосылкой появления моногамной семьи было появление частной собственности.

Моногамия явилась первой формой семьи, в основе которой лежали экономические условия, а именно победа частной собственности над первоначальной общей собственностью. Появившаяся в истории противоположность классов совпадает с развитием антагонизма между мужем и женой при единобрачии, и первое классовое угнетение совпадает с порабощением женского пола мужским. Единобрачие было великим историческим прогрессом, но вместе с тем оно открывает, наряду с рабством и частным богатством, ту эпоху, когда благосостояние и развитие одних (мужчин) осуществляется ценой подавления других (представительниц женского пола). Моногамия закрепила неравенство женщин и мужчин. С возникновением моногамной индивидуальной семьи ведение домашнего хозяйства утратило свой общественный характер. Оно перестало касаться общества, а стало частным занятием. Женщина была устранена от участия в общественном производстве, стала служанкой, рабыней мужа. Началась история женского рабства. На этот раз исторический прогресс потребовал великой жертвы – женщины надолго утратили свободу личности.

С возникновением стратифицированного общества, сме­нившего эгалитарное, – общество социального неравенства, моногамной семьи – религия подтверждает и закрепляет униженное положение женщины. С этого времени все религиозные направления несут печать женоненавистничества. В связи с появлением моногамии оформляются моральные требования, запрещающие прелюбодеяние. Возникает новое понятие внебрачных отношений. До возникновения моногамии в условиях группового брака требование «не пожелай жены ближнего своего» было нелепым, так как не имело реального социального основания. Заповедь «не прелюбодействуй» появилась с возникновением моногамии, она ограждала мужа от возможного нарушения супружеской верности его женой, т. е. от посягательства на частную собственность. Религия объявила это моральное требование божественным промыслом, божественной заповедью. Религия, мораль веками освящали социальное неравенство женщины, требуя от нее послушания, покорности, воспитывая в ней рабские черты.[10]

Моногамный брак и неравенство супругов во всей своей суровости выступают уже у греков. Положение Олимпийских богинь в греческом пантеоне рисует, скорее всего, ту эпоху, когда женщина имела еще свободное и уважаемое положение. А уже в классическую эпоху она не только не допускается в гражданскую жизнь, но уже теряет свое главенствующее положение в семье и в ее пределах оказывается в конкуренции с рабынями. Внебрачная связь становится допустимым фактом семьи, сопутствующим брачные отношения, когда в семью входят рабыни на положении наложниц. Более того, полноправный мужчина мог взять и вторую жену для продолжения рода. И все же внебрачные связи существовали и за пределами семьи. Они фактически были узаконены, что тем не менее не означало непрочности брака. Мужчина в этом не нуждался, а развод по желанию жены, хотя и признавался возможным, фактически был нереализуем. Жена должна была лично передать свою просьбу архонту, что было очень трудно сделать. Кроме того, муж просто мог применить силу и увести ее. В общественной сфере самостоятельность женщины подвергалась существенным ограничениям. То, что даже свободнорожденная женщина не имела гражданских прав, было в древнем обществе достаточно частым явлением. Однако и в частной жизни женщина все больше зависела от мужчины, во все большей мере подчинялась его воле, а не поступала в соответствии со своими чувствами, прежде всего, чувством любви. Дозамужества, живя в доме отца, девушка должна была во всем повиноваться воле своего родителя, а в случае его смерти – воле брата или опекуна, назначенного ей по завещанию отца или по решению должностных лиц государства. Становясь замужней женщиной, она и вовсе теряла всякую самостоятельность. Она не могла сама принимать решения, касающиеся ее имущественных дел, не имела и такой свободы передвижения, какой располагали женщины более ранней эпохи. Почти все дни афинянки проводили на женской половине дома – в гинекее, занимаясь домашним хозяйством, ткачеством и шитьем, а также воспитанием детей, пока те были совсем маленькие. На улицу афинская женщина выходила всегда в сопровождении рабыни, причем скромность заставляла госпожу прикрывать лицо от взоров встречных мужчин. Афиняне были убеждены, что женщина должна поступать и вести себя так, чтобы о ней нельзя было сказать ни плохое, ни хорошее; а выходить на улицу чаще ей удавалось по достижении только такого возраста, когда о ней можно было спросить: чья это мать, нежели: чья это жена?

С другой стороны, история моногамной семьи связана с нравственным прогрессом человечества. Возникновение моногамии было необходимой предпосылкой появления индивидуальной половой любви. Появляются новые представления о нравственности и ценности отношений пары, связанные с любовью. Любовь считается предметом поэзии и литературы. Романтическая любовь – результат длительного исторического развития, она органически связана с процессом формирования человеческой личности, индивидуальности. В отличие от примитивного полового влечения романтическая любовь предполагает сложившуюся личность, все проявления которой глубоко индивидуальны. Отличительное свойство любви – индивидуальность этого чувства. Моногамия, послужившая основой появления любви, не стала ее формой. Диалектика истории заключалась в том, что любовь редко была супружеской, т. е. связанной с браком, скорее это было исключением. Любовные отношения чаще всего имели место вне официального общества.

Поскольку моногамию вызвала к жизни частная собственность, основная ее функция заключалась в охране семейного богатства.
С начала возникновения моногамии отсутствовала свобода вступления в брак и выбора супруга. Браки заключались или общиной, или родителями вступающих в брак сторон. При этом решающую роль играли интересы дома, а не личные чувства и желания. Для элитарных слоев браки становились часто политическим актом либо средством увеличения богатства и могущества. Брак приобретает характер династический и строго сословный. Моногамия в течение ряда веков существовала в патриархальной форме при абсолютном господстве хозяина, отца, мужа над женой и детьми.

Со времени возникновения института моногамного брака и патриархальной семьи половая мораль содержала в себе нормативы и правила для оценки сексуального поведения, которые различались для мужчин и для женщин. Господство мужа в семье и рождение детей, которые и должны были наследовать его богатство, – такова была исключительная цель единобрачия. От женщины требовалось строгое сохранение верности мужу, любые ее попытки даже самого невинного общения с другими мужчинами расценивались как моральная распущенность. К тому же, и за пределами собственно брачных отношений большинство женщин разделялись на «добродетельных» и «пропащих», при этом «пропащим» возбранялось появляться в респектабельном обществе. «Добродетель» веками определялась главным образом с позиций женского отказа поддаться сексуальному искушению – отказа, поддерживаемого различными институциональными установлениями, такими, скажем, как ухаживание под присмотром пожилых дам, вынужденные браки и т.п.

Вместе с тем мужчины традиционно оценивались – и не только ими самими, но также и женщинами – как существа, требующие сексуального разнообразия. Для них считалось приемлемым вступать до брака в многочисленные сексуальные связи. Да и после бракосочетания в этом не виделось ничего зазорного. У многих народов вплоть до наших дней имеет место жесткий двойной стандарт относительно сексуального опыта мужчин, с одной стороны, и женщин – с другой. Супружеская неверность мужа, напротив, широко воспринималась как «достойная сожаления, но вполне понятная слабость». Но даже единичный случай адюльтера, допущенного женой, был «непростительным нарушением закона о собственности и идее наследования», и когда он раскрывался, это приводило к карательным мерам.

Вся общественная организация прошлого была подчинена интересам воспроизводства населения. Социальные нормы высокой рождаемости функционировали, прежде всего, в форме табу на всякое предупреждение и прерывание беременности, т. е. в форме запрета на вмешательство в репродуктивный цикл – физиологическую последовательность наступления беременности и родов после сексуальных отношений.

Среди социальных норм многодетности были следующие: нормы всеобщей и ранней брачности, нормы пожизненности брака и деторождения в течение всего репродуктивного периода. Подобные нормы
А.И. Антонов называет нормами многодетности, так как при их функционировании число рождений у отдельных женщин находилось в зависимости только от степени плодовитости (т. е. способности к зачатию и вынашиванию), и создавалась иллюзия цельности, соединенности брачно-сексуального поведения с репродуктивным на основе запрета абортов и контрацепции (нарушение табу могло караться смертью и значит противоречило потребности в индивидуальном самосохранении)[11].

В ходе развития человеческого общества невозможность непосредственного воздействия на высокую смертность вызвала запрет на непосредственное вмешательство в репродуктивные события, предшествующие родам (хотя средства предупреждения и прерывания беременности были известны издревле).

Следует подчеркнуть, что при низкой средней продолжительности жизни нормы детности были нацелены на полную реализацию репродуктивного периода в браке. Отсюда тенденция к раннему вовлечению в брачные отношения всех достигающих половой зрелости и к продолжению деторождения вплоть до потери плодовитости. Отсюда и «сцепление воедино» (ради единой цели – многодетности) брачно-сексуаль-ного, репродуктивного и самосохранительного поведения личности.

Социальная организация, построенная на фундаменте системы норм многодетности, подтвердила свою эффективность тысячелетиями исторической практики. Семья была полифункциональна, но ядром широкого круга выполняемых ею функций оставалось обеспечение воспроизводства населения. Патриархальная семья была источником благополучия и здоровья, заботы о престарелых и детях, оплотом безопасности и социального контроля и т. д. В пределах имеющейся автономии семьи от прочих общественных институтов семейный образ жизни становился чуть ли не единственной формой бытия личности (производство, обучение, отдых, игры и развлечения – все совершалось в семье). В значительной степени даже физически можно было уцелеть, лишь принадлежа к семейному клану. В этих условиях ориентация личности на семью определялась всем строем жизни, причем ценность семьи, благополучие семейного коллектива обусловливали и индивидуальное благополучие.

Подобная ориентация на семейно-родственный коллектив усиливала мотивы многодетности, так как увеличение численности семьи прямо определяло ее благосостояние и могущество с точки зрения интересов семейного производства. Установки личности на многодетность в этих условиях укреплялись также благодаря авторитарной семейной структуре и обусловленности социального положения личности в общине – родительским статусом. Краткий период социализации ребенка, участие детей в домашних делах, в производстве с ранних лет поощряли потребность в многодетности, поскольку польза от детей явно перекрывала издержки.

Патриархальная семья включала в себя несколько поколений потомков одного мужчины. В рамках такой семьи имела место неограниченная власть отца и мужа, который располагал по отношению к домашним правом жизни и смерти. «Семья» и «экономика» были неразделимыми понятиями, производственные отношения существовали в форме семейных, демографических отношений, семейные проблемы были «продолжением» вопросов собственности и труда. Дети благодаря существовавшим культурным нормам возрастного старшинства рассматривались одновременно и как находящиеся на содержании, и как работники. Взрослые в такой семье также были зависимы от своих детей, нуждаясь в их экономической поддержке в старости, и поэтому уделяли огромное внимание успешной передаче экономических ресурсов семье следующим поколениям. Подобная взаимосвязь, когда благополучие каждого определяется благополучием всей семьи, и есть основа фамилизма как характеристики образа жизни, основанного на «семьецентризме». Соответственно в такой, ориентированной на семью и домохозяйство системе жизнедеятельности социальные роли мужчин и женщин были строго дифференцированными и взаимно дополняли друг друга.

Доминантой общественной жизни была власть родства. Семьи были не только большими и сложными, объединяя в себе несколько поколений и боковых ветвей, но и связанными многочисленными родственными узами и отношениями свойств с большим числом других семей, с которыми они осуществляли «брачный» обмен.

Еще одно отличительное свойство патриархальной семьи – мощная власть межпоколенных связей. Возраст был основным агентом социального контроля, при котором старшие поколения, используя свое право распоряжения ресурсами семьи, отстаивали и увеличивали свой статус. Приобщение потомства к адаптивным нормам жизнедеятельности посредством социализации, а не инстинктов отличает человеческие племена от популяций животных. Проводниками этой социализации оказывались старшие члены рода, а не кровные «родители».

Преобладающей была аграрная семья, чья жизнь была неразрывно связана с землей. Земля была не только всеобщим базисом производства, но и основой, на которой держалась вся жизнь семьи. Определяющим в мотивации поведения семьи было ориентированное на детей использование земли. Семья была способом «обращения капитала», движения земельных ресурсов от поколения к поколению. Это предопределяло многие другие характеристики семьи, в частности то, что она была многодетной (и по социально-нормативной направленности, и фактически).

Эти пять фундаментальных признаков – семейная экономика, власть родственных связей, нераздельная связь с землей, многодетность и приоритет старых поколений – обеспечивали семье устойчивость среди других социальных институтов.[12]

Дата добавления: 2014-12-29