В. И. Поветкин 3 страница

Процесс изготовления этого гудка имеет свою особенность: бревно длиной 43 см и диаметром 9 см раскалывалось не по сердцевине, а сбоку от нее, меньшая часть отбрасывалась, а из большей делалась заготовка.

В результате получжлся инструмент с узкой продолговатой декой и с расширяющимися от нее стенками глубокого резонатора (рис. 6), что в значительной мере сказалось на окраске извлеченных звуков. Тембр ин-струмента красивый, «грудной», возникающий как бы изнутри корпуса, хотя в целом новгородским гудкам свойствен открытый яркий звук.

Пение лучковых инструментов в высоком регистре краслво сочеталось с более низким звучанием бронзовых струн на новгородских гуслях. Гусли с жильными струнами, аккомпанируя гудку, могли пользоваться меньшим успехом.

В найденной заготовке гудка привлекает внимание необычно больших размеров площадка для размещения колков. Что это, прихоть мастера шга требование конструкции? Строго подходя к решению возникшего вопроса, мы согласно данным археологии имеем право снабдить инструмент лишь тремя колками, т. е. тремя жильными струнами. Но что делать, если раз-меры колковой головки позволяют закрепить на ней девять или десять струн? Допустимо ли предполагать в средневековом Новгороде существо-вание конструкции гудка с резонирующими струнами?

Новгородские гудки и гусли

Удивительное родство в формах колковых головок наблюдается у найденной в Новгороде заготовки гудка и болгарской гадулки, снабженной резонирующими струнами. Известно, что идея резонжрующих струн на музыкальных инструментах у разных народов существовала с давних времен.

Состоялась ли в Новгороде эволюция трехструнного гудка к гудку с резонирующими струнами, мы не знаем, но, продолжив работу средневе-кового мастера, начатую им в XIV в., и сделав из его заготовки трех-струнный гудок, мы обязаны рядом с практическим решением задачи по-ложить и теоретически возможный вариант гудка, с тремя жпльнымп и шестъю-семью бронзовыми резонирующими струнами.

Хочу поделиться результатами провеценного на эту тему эксперимен-та. Быть может, современным мастерам смычковых инструментов он по-служит отправной точкой для создания полноценного, очень красжво зву-чащего инструмента. Не случайно полъзуюсь словом «полноценный», так как сделанный мной инструмент, хотя и украшен резьбой, нуждается еще и в поиске наиболее выгодных для него соотношений толщин в стенках корпуса и верхней деки, а также в лучших струнах и в хорошо выдер-жанном дереве. Правда, несмотря на целый ряд причин, делающих этот инструмент не лучшим по качеству, все-таки искомый эффект звучания проявился.

Поставленной задачей было выявитъ роль резонирующих струн в фор-мированжи общего звучания инструмента.

Сначала гудок оснащался тремя жильными струнами и настраивался. В связи с увеличенными, по сравнению с археологическими, размерами звучание его более низкое, но по характеру родственное реконструиро-ванным гудкам: открытое и несколько одинокое.

Потом инструмент был оснащен бронзовыми струнами, проходящими через отверстия в подставке ниже игровых жилъных струн. Разница в звучании превзошла все ожидания: элегантное протяжное гудение, слов-но эхо, стало сопровождать извлеченный голос, который находил себе отклик в резонирующих струнах; в значительной степени увеличились громкость и ясностъ звука; инструмент наполнился прямо-таки живыми голосами и приобрел изысканный, благородный тембр.

Находки музыкальных инструментов в новгородских раскопках при-обрели широкую известностъ. Несколько лет тому назад были начаты работы по восстановленню как внешнего вида, так и акустических ка-честв средневековых новгородских инструментов. К решению проблемы были привлечены материалы истории, археологии, этнографии, фолькло-ра, музыкального инструментоведения, акустики, а также опыт, выне-сенный из экспериментов по изготовленпю музыкальных инструментов, и, наконец, результаты практических проверок настройки гудебных со-судов и организации приемов игры на них.

В. И. Поветкин

Обращаясь к истокам возншшовения музыкальных инструментов, заметим, что принципжальной основой в их конструировании всегда был звукообразовательный процесс.

Огромное значение для понимания природы звукообразования в средневековых гуслеобразных сосудах имело восстановление народных гуслей XIX в. из этнографического собрания Новгородского музея. Ха-рактерное высокое звучание этого инструмента, отличающее его от древ-них сосудов, обусловлено появлением в поздний период гусельной тради-цил в качестве материала для струн упругой стальной проволоки взамен старых жильных струн или струн из цветных металлов, но очевидным остается здесь принцип звукообразования, восходящий к древнейшим кон-струкциям гуслей и основанный на «чистом» природном резонансе.

Не столъ зримую, но не менее важную роль для понимания процесса звукорождения сыграло отношение к археологическим инструментам, как к таким музыкальным сосудам, которые древним мастерам еще предстоя-ло открыть, создать. В дальнейшем это отношение как бы изнутри под-крепило вывод, что так называемые голосные отверстия в деках тради-ционных гуслей не являются обязательной конструктивной деталыо.

Полезность такого подхода еще ярче проявилась при организации приемов игры, например на пятиструнных гуслях, когда вдруг возникла необходимость перешагнуть барьер современных технических знаний о музыке и начать поиск, основываясь на той информации, которую может дать только «чистая» природа.

Может показаться, что приемы игры не обязательно должны входить в задачу мастера, реконструирующего инструмент, будучи делом музы-канта, играющего на уже готовом инструменте. Однако практика пока-зала, что успех рабочих испытаний акустических приборов заложен во взаимном слиянии и соответствии технико-конструктивных данных ин-струмента и напряжений, возникающих в нем в результате того или ино-го метода игры. Следует помнить, что речь идет о действовавших в свое время инструментах, т. е. об инструментах, формы которых бытовали в период средневековья и не могли, следовательно, не быть в гармонии с методами звукоизвлечения.

Более того, не будет ошибкой сказать, что понятие всякого музыкаль-ного инструмента — оно шире, чем просто его конструкция,— рождается и живет в одновременном и равносильном переплетении многих логиче-ских и чувственных нитей, основные из которых 1) природа звукорож-дения; 2) удобная для игры конструкция и художественная форма инст-румента; 3) способы звукоизвлечения; 4) художественно-музыкальный язык. Все нити этого живого действа переплетаются и зримо отобража-ются во внешнем облике инструмента при условшг, если в обществе тюз-никает потребность говорить на таинственном языке музыки и если есть к кому с таким музыкальным словом обращаться. Музыкальная жизнь средневекового Новгорода вполне соответствует такому условию. Здесь взаимопонимание между музыкантом и его слушателями зиждилось на древнейших культурных и ритуальных традициях, о чем прекрасно сви-детельствует устное народное^ творчество.

Новгородские гудки и гусли

Эта тема не будет исчерпана, если не упомянуть о том, что заклю-чительные этапы восстановления средневековых струнных инструментов выражались в попытке реконструировать вместе с приемами игры и не-которые древнже, но практически неизбежные для любого времени спе-цифические инструментально-музыкальные слоги или фразы. Этот процесс также не был самоцелыо. То, что он определился в конде работы, лшн-ний раз подтверждает наличие упомянутых связей между компонентами, которые прямо или косвенно организуют понятие музыкального инстру-мента.

Таким образом, весь цикл работ по восстановлению новгородских щип-ковых инструментов средневековья был положен на основу «первобыт-ного» принципа звукообразования в гусельных сосудах, традиция игры на которых образовалась и жила прежде, чем начали строиться в древ-нем Новгороде гусли *. Та же традиция продолжала жить в среде простого народа спустя еще долгое время, когда в светской музыкалъной культуре Западной Европы сформировался такой громогласный струнный инстру-мент с «усовершенствованным» принципом звукообразования, как форте-пиано.

Осознание столь важного факта в организации инструмента, как прин-цип звукорождения, дало возможность присоединять известные, докумен-тально засвидетельствованные формальные черты музыкальных средневе-ковых сосудов с тем, чтобы эти черты посредством практических проверок развивать, дополнять и приводить в состояние целого, т. е. реконст-руированного, инструмента. В свою очередь, вместе с практическими экспериментами, как в восстановлении конструкции, так и в воспроизве-денин звуков, узнавалось во множестве деталей величие первозданного притщипа звукорождения, на котором строились народные крыловидные гусли и к которому еще, быть может, не раз обратятся строители гудеб-ных сосудов в будущем.

На подобных приндшшальных основах проводилась работа и по вос-становлению средневековых смычковых инструментов — гудков. Правда, ближайшие аналогии им обнаружились не в этнографической коллекции Новгородского музея, а в бытующем ныне традиционном инструментарии южнославянских народов. Что же касается принципа звукообразования в древних гудках, то, хотя суть его и сохраняется с древнейших времен поныне во всех смычковых инструментах, тем не менее надо было четко осознать его внутривидовые особенности, чтобы, как это было при восста-новленли гуслей, объединить его со своеобразной конструкцией гудка и способами флажолетной игры на этом инструменте.

* Звучание древних гуслей на модели, воссозданной В. И. Поветкиным, воспроиз-ведено в журнале: Кругозор, 1982, № 3, звуковая стр. 4.

Г. В. Борисович

Хоромное зодчество Новгорода

Исследование застройки Новгорода на основании археологических мате­риалов, насчитывающих более 2 тыс. сооружений, можно начать с самого возникновения города, прослеживая развитие деревянной архитектуры вплоть до наших дней, т. е. на протяжении целого тысячелетия. Сравни­тельно поздний период истории застройки изучен подробно. На планах XVIII в. показана древняя сеть улиц, основных переулков до проекта перепланировки 1778 г.

Археологические раскопки в различных частях Новгорода показали, что сеть улиц до перепланировки XVIII в. в значительной степени изна­чальна и сохраняет свои трассы с момента возникновения. Развитие улич­ной сети шло за счет выморочных дворов — либо путем укрупнения сетки улиц, либо путем перепланировки пустырей на месте этих дворов. Писцо­вые книги конца XVI в. позволяют откорректировать материалы съемки планов XVIII в., восстановив исчезнувшие в течение полутораста лет переулки. Особый интерес представляет план части Неревского конца с Розважим монастырем, где перепись строений на дворах сопровождает­ся изображениями хором с показом окон, тесовых кровель, дверей, оград, ворот и т. д.² С ними сходны изображения хором на иконах начала XVIII в. из Михайловской церкви³ и Знаменского собора. Графические материалы по жилой застройке других русских городов, выполненные дьяками Москвы, Киева, Ярославля, Тобольска, а также зарисовки Нов­города, Пскова, Торжка, Нижнего Новгорода, Москвы и других городов, выполненные западноевропейскими художниками, входившими в посоль­ства Меерберга⁴, Олеария⁵ и др., показывают, что жилая архитектура Новгорода мало чем в принципе отличалась от хоромного строительства других городов. В то же время описи конца XVI в. в ямских слободах под Новгородом⁶, рисунки деревень и ямских слобод в альбоме Меер­берга, а также планы слобод Тихвинского монастыря фиксируют жилища как уже сложившиеся типы северорусского дома, близкие домам этого района в XIX в.⁷

С самых ранних слоев Новгород предстает перед нами как поселение с развитой городской структурой. В Новгороде открыты дворы, обнесен­ные частоколом, клети и избы, рубленные в обло, деревянные мостовые. Археологические данные настолько обильны, подробны, конкретны, мате­риальны, что в сравнении с аналогичными материалами других русских городов являются уникальными эталонами. Сохранность деревянных со-

Хоромное зодчество Новгорода

Г. В. Борисевич

оружении такова, что позволяет строить научно аргументированные и наиболее вероятные реконструкции застройки.

В Новгороде накоплен обильный и разнообразный материал по исто­рии древнерусского посадского жилища, включая как простейшие, эле­ментарные одноэтажные жилища ремесленников с минимумом внутрен­него оборудования, так и богатые, развитые в высоту хоромы бояр, феодальной верхушки Новгорода и его купцов.

Благодаря особенностям культурного слоя Новгорода, в котором хоро­
шо сохраняются остатки древних деревянных сооружений, свидетельства
о строительной культуре древних новгородцев необычайно полны. Выяв­
ление конструктивных узлов и деталей позволяет создать своеобразную
строительную энциклопедию деревянного хоромного зодчества древней
Руси и обнаружить устойчивые конструктивные традиции, основанные
на многовековом строительном опыте. Изучение конструктивных приемов
в Новгороде дает возможность более осознанно интерпретировать соору-
жения в других городах, где сохранность древесины хуже.

В сооружениях органично достигалась слитность утилитарного назна-чения помещения с архитектурно-художественной разработкой конструк-ций, которая в свою очередь основывалась на традиционных приемах обработки строительных материалов в соответствии с их механическими свойствами. Умение построить объемно-пространственную композицию в соответствии с удобной компоновкой помещений, исходя из обеспечения необходимых жизненных процессов, и сделать это художественно выра- зительным — одна из особенностей творчества древнерусских зодчих, ко- торая может рассматриваться как глубокая художественная традиция.

В X—XII вв. древнерусская деревянная архитектура имела выдаю- щиеся произведения. Можно вспомнить известную по летописи дубовую Новгородскую Софию «о тринадцати верхах», деревянные храмы Бориса и Глеба в Вышгороде, церковь «о двадцати стенах» в Ростове. Высоким художественным уровнем, вне всякого сомнения, отличались не только храмы, но и деревянные хоромы.

Развитие городской жизни Новгорода привело к оседанию в городе боярства и вызвало появление форм жилища, известного по летописям как «хоромы». Хоромы принадлежали в городах не только боярам.

К X в. уже были выработаны определенные планировочные и градо­
строительные элементы городского организма, которые, совершенствуясь,
прошли через всю историю феодального города: улицы, кварталы, пло­
щади, крепостные сооружения и т. д. Развитие архитектуры лежит в
общем русле развития древнерусского общества и обусловлено развитием
производственных отношений и сложением городской культуры.

Архитектура X в. уходит корнями в более глубокие исторические слои. Сведения о зодчестве, которые мы черпаем из летописей, очень общи, схематичны и чаще всего отрывочны. Обычно лишь вскользь говорится о типах сооружений и внешних впечатлениях зрителя. Тем не менее для истории архитектуры очень важны даже простые упоминания частей и деталей жилища, названия помещений, построек и служб. Многие слова и термины строительного дела, употребляемые и в настоящее время,

уходят своим происхождением к тем временам, когда зарождалось дере-вянное зодчество и появлялись соответствующие типы сооружений

О значении древних понятий для истории культуры писал И Срез невский: «Каждое слово есть представитель понятия, бывшего в народе: что было выражено словом, то было в жизни; чего не было в жизни для того не было и слова. Каждое слово для историка есть свидетель, памятник, факт жизни народа, тем более важный, чем важнее понятие, им выражаемое. Дополняя одно другим, они все вместе представляют систему понятий народа, передают быль о жизни народа — тем полнее чем обширнее и разнообразнее их собрание, чем они подробнее объяснены филологически в их народном значении, чем разнообразнее сближены одни с другими. Время появления слова как понятия о каком-то предмете является прямым указанием на бытование этого предмета» ⁸.

Подлинные древние названия помещений, производственных сооруже­ний, хозяйственных построек, элементов благоустройства, частей зданий, конструктивных узлов, фрагментов, деталей необходимо знать, чтобы полноценно использовать письменные источники для понимания древнего быта, для характеристики инженерно-строительной деятельности, для узнавания их в материалах археологических раскопок. Они помогают лучше понять этапы эволюции древнерусского жилища. В названиях звучат наиболее характерные и существенные черты построек двора и помещений в составе хором. От способа отопления происходят «истопка», «истобка», «изба» (1704 г.). «Одрина» (845 г.), «ядрина» (XI в.), «ложница» (XI в.), «постница» (XI в.), «покоище» (1097 г.), «плотница» (1175 г.) —древние названия спальных покоев в боярских и княжеских хоромах. На дворах упоминаются хозяйственные постройки: «баня» (907 г.), «клети» (1016 г.), «медуша» (997 г.), «медвьница» (1175 г.), «бретьяница» (1146 г.), «бражница» (XIII в.), «скотница» в смысле со­кровищницы (996 г.), «погреб» (1136 г.), «житница» (XII в.). Часть терминов носит строительный смысл: «клеть», «столп», «поруб», «повалуша». О развитии по вертикали передают понятия «подклет», «вышница» (XI в.), «горница», «изба» на подклете, на горе, т. е. на верху (1073 г.). Некоторые сооружения характерны для развитых феодальных дворов: «палата» (907, 971, 1175 гг.), «терем» (945 г.), «вежа» (945 г.), «гридница» (996 г.), «стражище» (XI в.) ⁹. На основании письменных источников можно заключить, что к X—-XII вв. в древней Руси сложи­лись характерные, традиционные уже для того времени типы сооружений.

Привязка сведений письменных источников к археологическим мате­риалам имеет существенное значение для понимания развития жилища, позволяет точно интерпретировать каждую находку, понять и осознать место и роль каждой вещи, каждого фрагмента в жизни конкретного горожанина, жившего в раскрываемом дворе.

Для реконструкции сооружений, раскрытых археологическими раскоп­ками, важное значение имеют памятники народного зодчества. Они пора­жают удивительной наглядностью материала. Сходство конструктивных узлов, структуры планов, деталей памятников, разделенных значитель­ными хронологическими периодами, идентичность звучания строительных

Г. В. Борисевич

Хоромное зодчество Новгорода

и функциональных терминов древности и «живой старины» вызывают чувство соприкосновения с глубочайшими архитектурно-художественны­ми традициями, способствуют осязаемому проникновению в жизнь про­шедших эпох.

На современном уровне техники раскопок по комплексу находок почти всегда удается выделить какое-либо сооружение: например, по инвентарю может быть определено назначение хозяйственных построек, по разва­лам печей — жилище, по характеру культурного слоя — общие габариты со­оружений. Если же сохранились следы конструкций, то можно нарисовать более или менее достоверную реконструкцию плана, а от плана перейти к реконструкции разреза и общего объемного решения. Все реконструк­ции архитектуры возможны только на основе мысленного воссоздания древнего быта, воспроизведения функциональных процессов в изучаемых сооружениях. Исследователь должен проявить себя не только как исто­рик быта, но и как технолог-ремесленник, и как древний архитектор. Только в этом случае возможен успех.

Реконструкция с максимальным привлечением фактических данных археологии, этнографических аналогий, иллюстрирующих далекое прош­лое как «живая старина», документальных исторических сведений из древних письменных памятников, позволяющих перекинуть мост преем­ственности от деятельности предков к сознанию современного исследо­вателя, имеют большое познавательное значение для воссоздания анало­гичных, хотя и не с такой полнотой изученных сооружений, особенно при реконструкции градостроительных памятников. История жилища и его архитектуры в настоящее время переживает эпоху накопления фак­тического материала. Зачастую он накапливается механически, только количественно. Реконструкция — это новый этап познания, построения гипотезы и образная проверка ее на основании раскрытия других анало­гичных памятников. Реконструкция — это способ эстетического познания архитектуры предков на основе четко сформулированных параметров аналогий.

Любая реконструкция— это прежде всего концепция, стадия высокого уровня обобщения и комплексного овладения материалом. Реконструк­ция архитектуры — всегда гипотеза из-за неполноты или отсутствия кон­кретных сведений.

Архитектурно-художественные формы народного зодчества чаще всего используются для реконструкций. Наиболее архаические формы воспри­нимаются как наиболее древние, простые и примитивные. Иногда, наобо­рот, примитивные формы принимаются за простые, древние и архаиче­ские. Необходим анализ явлений, наслоившихся на художественный строй архитектуры, отражающих образы и стили архитектуры профессио­нального исполнения. «Очищение» народного зодчества от наносных, вре­менных слоев позволяет познать принципы тектонического построения образа, архитектурно-художественные традиции.

Архитектурная тектоника — это принципы художественного осмысле­ния конструкции и объемных, и функционально бытовых параметров сооружений. Это наиболее ценная, цельная и профессионально разрабо-

тайная, устойчивая часть архитектурного творчества. Она выглядит как глубокая древняя традиция в повторении определенных элементов Для реконструкции важна традиция не как сложная по составу этническая категория, взятая в совокупности, а ее элементы, прежде всего те, что характеризуют исторически сложившиеся отношения человека с природой, освоение им свойств природных материалов для создания строитель­ных конструкций. Традиция выступает как передача от поколения к по­колению устойчивых технических и художественно-тектонических знаний Устойчивость элементов культуры исторически обусловлена и определяет­ся конкретными социальными условиями. Явление тогда становится тра­дицией, когда оно имеет какой-либо практический смысл.

Наиболее устойчивыми и постоянными элементами древних сооруже­ний являются несущие и ограждающие конструкции в традиционных материалах. Многовековой опыт строительства привел, например, к сло­жению стоечно-балочной системы, тектонический смысл которой интерна­ционален, но имеет специфические этнографические разновидности как в современном, так и в древнем народном зодчестве.

Деревянные сооружения, выявленные многолетними раскопками в Нов­городе на Неревском конце, с исчерпывающей полнотой описаны и изуче­ны П. И. Засурцевым¹⁰. Обилие и качество материала позволило Г. В. Борисевичу, П. И. Засурцеву, В. П. Тюрину и Г. П. Чистякову перейти к опытам реконструкции вначале отдельного двора^и, а потом и застройки части города в различные этапы ее развития ^п. Была раз­работана методика определения этажности по совокупности исторических, иконографических и археологических материалов. Исследование по древ­нерусскому жилищу провел Ю. П. Спегальский¹³, иллюстрируя архео­логический и исторический материал серией реконструкций жилых домов Новгорода. Реконструкции Ю. П. Спегальского вызвали справедливые возражения со стороны П. И. Засурцева и В. Л. Янина¹⁴. Основная идея всех реконструкций состояла в том, чтобы на материалах раскопок Новгорода и письменных источников дать образ жилища, опираясь на скандинавскую этнографию, где сохранились типы домов без потолков, с покатыми кровлями, покрытыми мхом, с зенитным дымоволоком в кры­ше, не характерные для русской деревни.

Основной тип сооружений Новгорода в конструктивном отношении — срубная клеть, реже каркасная постройка. В срубах находились такие помещения хозяйственно-бытового комплекса, где было необходимо теп­ло,—отапливаемые избы, горницы, и такие, где было необходимо сохра­нять относительно постоянную температуру,— например, в хлевах, в не­которых ремесленных мастерских. В срубах размещались житницы, амбары, клети, где хранилось ценное имущество. Каркасные постройки делались в том случае, если колебания температуры в них не имели решающего значения,— навесы, легкие хлевы для летнего содержания скота, пристроенные сени, крыльца, реже — мастерские.

Сооружения на раскопах вскрывались полностью в составе других по­строек двора и изучались комплексно как составляющие единого хозяй­ства, что позволяло надежно их интерпретировать и даже принципиальн

6 — полка в интерьере (Васильевские врата 1335 г.); 7 — изба на хозяйственном подклете; 8 — изба на жилом подклете (И17Б)

Дата добавления: 2014-12-24