Третейский суд по совести (bonae fidei iudicia) и третейский суд по закону 2 страница

Объективно государство заинтересовано в развитии третейского судопроизводства. Это обусловлено теми многочисленными преимуществами третейского суда, которые довольно подробно описаны в специальной литературе, посвященной третейскому судопроизводству, и апробированы в юрисдикционной практике многих государств. Среди общепризнанных достоинств развитой системы третейского судопроизводства не последнее место занимает тот факт, что значительным образом снижается нагрузка на государственные суды, а также за счет меньшего формализма в процедурах ускоряется процесс разрешения коллизий, что чрезвычайно важно для коммерческого оборота. Немаловажно и то обстоятельство, что в рамках третейского разбирательства происходит удешевление процедур разрешения споров.

В то же время субъективные факторы, препятствующие развитию системы третейского судопроизводства, отодвигают на второй план объективную потребность в альтернативных способах разрешения правовых споров, в том числе и при помощи третейских судов. К числу таких факторов относятся: нежелание значительной части чиновничества (в том числе и судебных чиновников) делиться судебной властью*(243); отсутствие значительного количестваквалифицированных юристов, обладающих навыками разрешения юридических коллизий; недоверие к деятельности третейских судов, порожденное в том числе и дискредитирующими действиями со стороны самих третейских судов; отсутствие реальных эффективных рычагов, обеспечивающих надлежащее исполнение решений, принимаемых третейскими судами, и пр. Именно подобного рода причинами объясняется и непростая судьба законопроекта о третейских судах, который был внесен в Государственную Думу в 1997 г., а принят и вступил в законную силу только в 2002 г.

Таким образом, развитие системы нормативного регулирования третейского судопроизводства происходит в борьбе между разнонаправленными тенденциями как объективного, так и субъективного характера. Это обстоятельство влияет и на противоречивый характер нормативной модели третейского судопроизводства. Как следствие, негативная "антиарбитражная" правоприменительная практика также отражается на эффективности функционирования третейских судов. Особенно наглядно это проявляется в процессе исполнения решений третейских судов: государственные суды демонстрируют "антиарбитражный" подход, вторгаясь в деятельность третейских судов по существу разрешения споров, в то время как их компетенция при проверке решений третейских судов ограничена исключительно процессуальными вопросами и вопросами проверки соответствия этих решений публичному порядку (основополагающим принципам российского права).

В то же время нельзя отрицать и того, что государство не может выпускать из сферы своего внимания третейское разбирательство, поскольку, "если государство не будет осуществлять контроль над третейским судом в части делегированных ему функций и полномочий, третейский суд может превратиться в один из существенных рычагов ослабления роли государства не только в поддержании правопорядка, но и в обеспечении экономической безопасности.

С принятием Федерального закона "О третейских судах в Российской Федерации", казалось бы, не должно оставаться сомнений в совершенстве правовых оснований деятельности третейских судов. Вместе с тем, как справедливо отмечается в литературе, "безупречное правовое регулирование третейского разбирательства должно зиждиться на комплексном и исчерпывающем легальном определении правовой природы и содержания правоотношений в третейском разбирательстве, на указании на место третейского разбирательства в системе отраслей и институтов российского права, на определении действительных источников правового регулирования и на осознании специфики их регулирующего воздействия. К сожалению, ни действующее законодательство, ни современная доктрина не дают ответов на эти и многие другие фундаментальные вопросы третейского разбирательства. Главная тяжесть ложится на науку о третейском разбирательстве, которая должна сформулировать ясные положения о правовой природе третейского разбирательства, о месте института третейских судов в системе российского права, о его соотношении с иными правовыми образованиями - отраслями и правовыми институтами.

Переплетение публичного и частного в третейском судопроизводстве заключается в том, что частные лица своим усмотрением изменяют публично значимые отношения - подведомственность рассмотрения дел, устанавливаемую государством в целях реализации одной из государственных функций - осуществления правосудия и защиты субъективных гражданских прав. Вещь, абсолютно недопустимая в сфере государственного судопроизводства, оказывается возможной в сфере частного судопроизводства.

Более того, возможность изменения подведомственности рассмотрения спора является фундаментальным принципом третейского процесса, без которого невозможно представить существование этого института. Усмотрением частного лица меняется, казалось бы, незыблемая основа публичной власти - исключительное право государства осуществлять разрешение спора. Третейское соглашение, т.е. акт двух субъектов гражданского права, изменяющий порядок рассмотрения споров между ними, является одним из самых важных составляющих элементов института третейского разбирательства. Однако усмотрение частных лиц, которым оказывается влияние на публичную организацию системы разрешения споров, возможно только до определенного предела - до того момента, когда попытки разрешения частноправовой коллизии строятся на основе признания права иного, противостоящего лица, включая добровольное признание решения третейского суда, которым была устранена юридическая коллизия. Как только одна из сторон демонстрирует пренебрежение к правам своего контрагента, непризнание решения третейского суда, заканчивается "период свободного усмотрения". Государство вмешивается, предоставляя заинтересованному лицу средства принудительного исполнения решения третейского суда, и эта процедура не может быть подчинена согласованному усмотрению сторон; она должна базироваться на тех нормативных предписаниях, которые зафиксированы в законе и имеют характер норм гражданского (арбитражного) процессуального права. Такое разделение сфер вполне объяснимо, ибо "смешение режимов свободной и функциональной деятельности, распространение первого типа деятельности ("можно все, что не противоречит определенным публичным интересам") на второй ("можно только то, что предписано законодательством") и наоборот недопустимо, потому что ведет либо к вседозволенности (произволу) государства и попранию прав и свобод частных лиц (гражданского общества), либо к вседозволенности (анархии) частных лиц и попранию публичных интересов (государства). Применительно к третейскому судопроизводству это означает, что государство является "дремлющим сторожем" по отношению к частным лицам, которые вправе по собственному усмотрению "творить" третейский процесс, лишь бы это не нарушало публичного порядка и права контрагента. Как только происходит такое нарушение, государство в лице судебных органов "просыпается" и вмешивается в частные отношения, возвращая их в стабильное русло.

Представляется, что исследование третейского процесса не может быть ограничено рамками изучения этого правового феномена в контексте соотношения "система права - система законодательства". На местоположение института третейского судопроизводства в системе права оказывает существенное влияние и то обстоятельство, что его правовая основа порождается не столько нормами законодательства, сколько нормами договоров, заключаемых сторонами, нормами обычаев, а также нормами международного права. Причем удельная доля норм "договорного права", пожалуй, не уступает законодательным нормам. В этой связи неслучайной кажется так называемая "автономная теория" третейского суда, которая рассматривает его правовую природу с точки зрения отражения прагматических потребностей торгового оборота, в связи с чем в данной сфере допустимы оторванные от прямого нормативного регулирования соответствующие эксперименты сообщества бизнесменов.

При этом прагматизм этого подхода удивительным образом сочетается с глубоким гуманитарным началом, на котором базируются альтернативные методы разрешения споров (к числу каковых относится и третейское судопроизводство), поскольку, по верному замечанию французского юриста Н. Рулана, "категории договора отдается предпочтение перед категорией принуждения: таким способом можно с большей эффективностью и с меньшими затратами урегулировать значительное число конфликтов. Множественность источников правового регулирования третейского процесса является одной из наиболее характерных особенностей, свидетельствующих о том, что третейский процесс не укладывается в рамки сугубо процессуального права.

Среди источников права выступают и такие источники, в которых отсутствует нормотворческая воля государства и которые суть порождение исключительно воли частных субъектов. Нормотворческая деятельность частных лиц, основанная исключительно на согласовании их воли, придает третейскому судопроизводству частноправовой характер, выводит его из сферы тотального публичного контроля.
Исследование проблем третейского процесса традиционно осуществляется в рамках гражданского (арбитражного) процесса.

Этот подход обусловлен тем, что третейское судопроизводство рассматривается как процессуальная деятельность по разрешению гражданско-правовых споров. Такой подход является основанием для вывода о том, что институт третейского разбирательства является составной частью гражданского процессуального права, что в свою очередь служит основанием для формулирования так называемой "процессуальной теории" правовой природы третейского суда. Эта констатация базируется на признании доминирования в третейском судопроизводстве норм процессуального характера. В общетеоретической юридической литературе при характеристике смешанных правовых институтов зачастую говорят об их принадлежности к тем отраслям права, нормы которых преобладают в данном правовом институте. Однако такая постановка вопроса уже критиковалась в отечественной юридической литературе по той причине, что она основывается на смешении вопросов системы и систематики права. Применительно к обсуждаемой нами теме это означает, что количественное доминирование норм процессуального характера еще не означает необходимости категоричной квалификации института третейского разбирательства в качестве элемента процессуального права. Сочетание норм различной отраслевой принадлежности в едином правовом феномене исключает его монистическую правовую природу и свидетельствует о его комплексном характере.

Между тем процессуальная теория правовой природы третейского судопроизводства становится теоретической основой для моделирования такой законодательной гражданско-процессуальной системы, которая рассматривает институт третейского разбирательства в качестве института гражданского судопроизводства. Соответственно и квалификация третейского судопроизводства осуществляется через призму гражданского (арбитражного) процессуального права. Так, А.И. Зайцев рассматривает третейское судопроизводство как составную часть гражданского процесса*(254) (почему не арбитражного процесса?). В.Н. Гапеев утверждает, что "важнейшими чертами гражданского процесса будет, в частности, наличие форм правосудия, альтернативных государственному. В.Г. Пастухов пишет о том, что "третейские суды осуществляют свою деятельность исключительно в рамках гражданского судопроизводства. В.А. Мусин полагает, что третейские соглашения "создают субъективные права и обязанности в сфере гражданского процесса (а не гражданского материального права). С.А. Курочкин настаивает на том, что "третейский процесс как система процессуальных действий третейского суда и других участников третейского разбирательства, осуществляемых ими в процессе рассмотрения и разрешения в третейском суде, и объект правового регулирования являются составной частью гражданского процесса в широком его понимании".

Этот же подход проявляется и в конкретных законотворческих предложениях, высказываемых в рамках обсуждения предлагаемых к принятию законопроектов. К примеру, Б.Н. Лапин говорит о необходимости при определении основных понятий Модельного кодекса гражданского судопроизводства для стран СНГ рассматривать в качестве такового третейское разбирательство. Подобного рода взгляды формулируются и применительно к международному коммерческому арбитражу. К примеру, в курсе международного частного права, подготовленном В.П. Звековым, к вопросам международного гражданского процесса отнесен международный коммерческий арбитраж (включая вопросы признания и принудительного исполнения иностранных арбитражных решений).

Представляется, что изложенный подход к третейскому судопроизводству и его соотношению с гражданским (арбитражным) процессуальным правом весьма дискуссионен. Да, есть все основания говорить о наличии связи между третейским процессом и гражданским (арбитражным) процессом. Эта связь проявляется, как уже подчеркивалось, в том, что в рамках как гражданского, так и третейского процессов осуществляется разрешение споров; что рассмотрение споров осуществляется в процессуальных формах; что принудительное исполнение решений третейских судов возможно исключительно с санкции компетентных государственных судов, действующих на основании норм, установленных гражданским процессуальным правом; что допускается опротестование решений третейских судов в государственные суды и пр. Формально взаимосвязь между третейским и гражданским (арбитражным) процессом проявляется в том, что Гражданский процессуальный кодекс РФ (2002) и Арбитражный процессуальный кодекс РФ (2002) содержат главы, в которых урегулированы вопросы принудительного исполнения решений, принимаемых третейскими судами, а также основания оспаривания решений третейских судов.
Вместе с тем квалификация третейского разбирательства в качестве института гражданского (арбитражного) процесса не отражает реалий в этой сфере общественных отношений. Что свидетельствует об этом?

Во-первых, базирование на различных принципах.

Два правовых феномена - гражданский процесс и третейский процесс - основываются на различных принципах. Если какая-то часть принципов гражданского (арбитражного) судопроизводства совпадает с принципами, на основании которых осуществляется третейское судопроизводство, то это те принципы, которые имеют общеправовое значение (законность, состязательность, диспозитивность, равенство сторон) и свойственны не только этим правовым феноменам, но и иным отраслям права. В то же время исследователи проблемы обращают внимание на то, что перечисленные в ст. 18 Федерального закона "О третейских судах в Российской Федерации" принципы являются именно принципами третейского разбирательства*(262).
В то же время внутриотраслевые (внутриинституционные) принципы осуществления гражданского правосудия и третейского разбирательства разнятся. К примеру, в качестве принципа гражданского процесса выступает публичность судебного разбирательства. Закрытость или конфиденциальность судебного гражданского процесса является исключением из принципа его публичности и допустима лишь в случаях, предусмотренных законом, как правило, для обеспечения интересов несовершеннолетних, охраны интимных подробностей жизни лиц, защиты государственной и коммерческой тайны. В третейском процессе, напротив, действует принцип конфиденциальности, а открытость судебного заседания рассматривается в качестве jus singulare (норма для особого случая), поскольку допустима лишь на основании специального разрешения участников процесса. Причем этот принцип закреплен на законодательном уровне (ст. 18 Федерального закона "О третейских судах в Российской Федерации").
Помимо этого в третейском судопроизводстве действуют и те принципы, которые не получили соответствующей квалификации в законе в качестве принципов - например, "принцип компетенции компетенции" и принцип автономности третейского соглашения. Исследователи обращают внимание на то, что два эти принципа являются специальными, поскольку не поименованы среди принципов третейского разбирательства (ст. 18 Федерального закона "О третейских судах в Российской Федерации"), хотя и имеют нормативное воплощение в качестве основных категорий третейского процесса.

Кроме того, имеется разница и в содержании, которым наполнены одноименные принципы гражданского процесса, с одной стороны, и третейского судопроизводства, с другой стороны. Скажем, принцип диспозитивности в третейском процессе предполагает гораздо более широкие полномочия сторон, нежели те полномочия, которыми обладают участники гражданского процесса. Кроме того, дискретность полномочий третейского суда как реализация принципа диспозитивности приобретает иной характер, нежели соответствующие полномочия компетентного государственного суда.
То же самое касается и принципа состязательности. Неслучайно, что один из наиболее авторитетных исследователей третейских судов Е.А. Виноградова пишет о том, что "большой ошибкой было бы применение в третейском разбирательстве принципа состязательности в тех же пределах, что и в гражданском судопроизводстве".
Таким образом, представляется, что суждение о том, что принципы гражданского процессуального права и принципы третейского разбирательства соотносятся как общее и особенное, нуждается в существенной корректировке. Принципы гражданского процесса и третейского судопроизводства соотносятся как однопорядковые, хотя и тесно связанные между собой явления. Представляется весьма точной характеристика принципов третейского разбирательства, которая дается Е.А. Виноградовой: название и содержание ст. 18 Федерального закона "О третейских судах в Российской Федерации" указывают на то, что перечисленные в этой статье принципы являются принципами именно третейского разбирательства.

Второе. О различном характере этих двух правовых феноменов (гражданского процесса и третейского процесса) свидетельствуют различные предметы правового регулирования, т.е. разнородные группы общественных отношений, подвергающиеся правовому регулированию. Если гражданское процессуальное право является совокупностью норм, регулирующих общественные отношения в сфере правосудия, то третейский процесс представляет совокупность норм, предметом регулирования которых выступают отношения в сфере третейского разбирательства споров, не являющиеся правосудием и относящиеся к альтернативным методам разбирательства правовых споров. Известно, что в соответствии с Федеральным конституционным законом "О судебной системе Российской Федерации" третейские суды не входят в перечень судов, составляющих судебную систему Российской Федерации, и, как следствие, не вправе осуществлять правосудие, являющееся исключительной функцией государственных судов.

На указанное обстоятельство обращается внимание в юридической литературе, подтверждается оно и судебной практикой.
В литературе ставится вопрос о существовании процессуального права как некоей системной общности "процессуальных норм в их социально-правовом назначении по отношению к нормам материальным, а также имеющиеся формы их систематизации в виде процессуальных отраслей, подотраслей и институтов". В связи с этим возникает вопрос - являются ли нормы, регулирующие третейский процесс, составной частью процессуального права в широком смысле? Ответ на него не кажется таким уж очевидным. Целый ряд иных вопросов, регулируемых в рамках третейского процесса, имеют явно выраженный материально-правовой характер, в частности статус субъектов, обращающихся за разрешением спора в третейский суд (вопросы их правоспособности и дееспособности), а также юридическая квалификация самого третейского (арбитражного) соглашения, являющегося основанием возникновения третейской процедуры. Правовая характеристика этих понятий имеет решающее значение для обозначения места соответствующего правового образования в системе права. Вместе с тем характеристика процессуального права предполагает выделение таких норм, которые направлены на урегулирование собственно процессуальных отношений, которые хотя и складываются на основе материальных отношений, но своей направленностью имеют урегулирование процедуры защиты прав и законных интересов заинтересованных субъектов, равно как и применение мер государственного принуждения юрисдикционными органами. Неслучайно, что С.С. Алексеев характеризует такую процессуальную форму процедурно-правового механизма как применение правового принуждения на началах правосудия. Таким образом, сущностными составляющими третейского процесса являются как элементы материально-правового свойства, так и элементы процессуального характера. Указанное обстоятельство не дает возможности оценивать третейский процесс исключительно с позиций процессуального права и, следовательно, не дает возможности рассматривать третейский процесс как составную часть процессуального права в смысле системной общности норм единой (процессуальной) направленности. Генетическое доминирование в третейском процессе элементов материально-правового свойства исключает однозначную квалификацию данного института в лоне процессуальной системы.

Что касается "процессуальной составляющей" третейского разбирательства, то третейские суды при рассмотрении и разрешении споров не используют процессуальную форму, для которой характерна высокая степень регламентации процессуальных действий. Это является одним из оснований для квалификации исследователями третейских судов в качестве "специфического правового института".

В-третьих, разнятся и правовые режимы регулирования, т.е. совокупность способов правового воздействия на регулируемые общественные отношения. Если гражданское процессуальное право характеризуется относительно однородными приемами регулирования, основанными на императивном методе воздействия, то третейский процесс в этом смысле однородным не является. Последнему свойственно сочетание различных приемов регулирования, как императивных, так и диспозитивных. При этом, что любопытно, правила регулирования устанавливаются самими субъектами, в отношении которых третий субъект - правоприменитель (третейский суд) - будет применять нормы, установленные этими же сторонами. Это дает основание исследователям при анализе различий между государственным судом и третейским судом констатировать, что государственный суд "при вынесении решения обязательно опирается на соответствующую норму права, третейский же суд более гибко подходит к решению спора".

Это суждение отражает то обстоятельство, что источниками третейского процесса, в противовес всем иным процессуальным институтам, являются не только правовые акты, но и нормы договорного права, нормы, устанавливаемые общественными организациями, а также обычаи. Таким образом, попытки однозначно охарактеризовать метод регулирования третейского разбирательства с позиции "классического", не смешанного метода заведомо обречены на неудачу. При этом практически невозможно провести грань между императивным и диспозитивным методами регулирования третейского разбирательства. Впрочем, этот вывод не нов. Сходные ситуации наблюдаются и в иных отраслях права. К примеру, С.П. Маврин обращает внимание на то, что "в сфере конкретных отраслей позитивного права, к каковым относится, к примеру, трудовое право, практически невозможно провести четкую грань между централизованно-нормативным и децентрализованно-договорным регулированием. В конечном итоге профессор С.П. Маврин приходит к выводу о смешанной природе методов целого ряда отраслей российского права.

Справедливости ради отметим, что третейскому суду делегированы и определенные публично-правовые функции. К примеру, третейскому суду предоставлены полномочия распорядиться о принятии обеспечительных мер (ст. 25 Федерального закона "О третейских судах в Российской Федерации), в том числе налагать обеспечительный арест на суда (ст. 388 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации1999 г.). То есть в данном случае частноправовой институт, каковым является третейский суд, реализует публично-властные полномочия. Этим достигается придание актам, принимаемым третейским судом, такого свойства, как принудительность. В то же время реализация публично-правовых функций третейским судом проходит под контролем компетентного государственного суда. Следует отметить, что институт обеспечения иска входит в конфликт с принципами третейского разбирательства, основанными на добровольном подчинении сторон юрисдикции третейского суда. Однако это вынужденная мера, предусмотренная законодателем. Это объясняется тем, что "меры по обеспечению иска осуществляются, как правило, против воли одной из сторон, а потому их реализация происходит обычно в принудительном порядке.

Ни один из участников процесса объективно не заинтересован в том, чтобы некими мерами была скована его возможность пользоваться имуществом, распоряжаться денежными средствами и т.д.; именно поэтому участники судебного процесса всегда будут препятствовать применению мер обеспечительного характера. Преодоление же этих препятствий возможно только на основе принудительных механизмов исполнения соответствующих решений об обеспечении исковых требований.

Таким образом, третейское разбирательство можно охарактеризовать как комплексный правовой институт, источниками которого являются нормы как материального, так и процессуального права, публичного и частного права. Качественная специфика этого института определяется неразрывным соединением и взаимодействием его элементов. Место третейского разбирательства в системе российского права определяется его независимостью от гражданского (арбитражного) процессуального права, с которыми, впрочем, существует тесная связь. Генетически третейское разбирательство возникает в системе частного и материального права на основании договора (третейского соглашения) и трансформируется в систему норм процессуального характера, регулирующих отношения сторон по разбирательству спора. В завершающей стадии третейский процесс приобретает черты исключительно публично-правового характера, поскольку реализация неисполняемого решения третейского суда осуществляется при помощи процедур, используемых публичной властью в лице компетентных государственных судов.

Дата добавления: 2014-12-25