Будущее капитализма. Как экономика сегодняшнего дня формирует мир завтрашний 2 страница

Ни одна большая группа человеческих существ никогда не жила как сообщество индивидуумов. Никогда дикари-индивидуумы не собирались вместе, чтобы сформировать правительство в своих собственных интересах. Правительство или социальная организация существуют так же давно, как и человечество. Личность не существовала до возникновения государства, а социальный порядок не был результатом ее сознательного подчинения. Личность – непосредственный продукт общества. С течением времени она постепенно обрела социальные права, а отнюдь не уступила их обществу в об- мен на блага с его стороны. Социальные ценности сформировали индивидуальные, а не наоборот. Личность – это продукт общества, а не то, что приносится ему в жертву.

В этом негативном взгляде на правительство отсутствует понимание того, что свободный рынок нуждается в поддержке физической, социальной, психологической, образовательной и организационной инфраструктуры. Более того, чтобы личности не враждовали беспрестанно друг с другом, рынку требуется некая цементирующая основа.

С биологической точки зрения некоторые виды – животные-одиночки, живущие порознь, пока не наступает время спаривания. Другие виды – животные стадные и групповые. Человек явно относится ко второму виду. Любое процветающее общество должно признать эту реальность, но капитализм не желает этого делать. Общества должны поддерживать баланс между двумя свойствами человеческой натуры. Да, человек стремится к удовлетворению личных интересов, и в то же время не только они волнуют его. Да, правительственные чиновники иногда заботятся не об общественном благе, а преследуют личные цели, однако это не всегда так. Проблема не в противопоставлении личного выбора общественным обязательствам, а в поиске оптимального сочетания личного и общественного, что дает возможность обществу жить и процветать.

У капитализма нет доказательств того, что он достигнет некой главной цели – максимального роста производства или наивысших доходов населения. Он лишь претендует на то, чтобы быть системой, максимально обеспечивающей удовлетворение индивидуальных человеческих потребностей. Но он не выработал теорию, объясняющую, как формировались эти потребности в прошлом, как формируются они сейчас и что с ними произойдет в будущем. Он удовлетворяет извращенные саморазрушительные потребности так же успешно, как и потребности альтруистические и гуманитарные. Откуда бы эти запросы ни появились и как бы ни сформировались, капитализм существует ради их удовлетворения. Поэтому суть капитализма не во внушении понятия честности с целью удешевления системы. Сущность его в том, чтобы все максимально реализовали свою полезность путем осуществления индивидуальных личностных потребностей. В связи с этим желание стать преступником столь же законно, как и желание стать священником.

Экономическая жизнеспособность семьи

По мере того, как товары дорожают, отдельные люди начинают покупать меньше. Дети и семьи не составляют исключения. Семейные структуры распадаются во всем мире. Только Японии удается совладать с тенденцией увеличения количества разводов и числа детей, рожденных вне брака. Повсюду становится больше незамужних матерей; их число в возрасте от двадцати до двадцати четырех лет почти удвоилось в мире с 1960 по 1992 год, а в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет – выросло в четыре раза. В этом отношении Соединенные Штаты не являются лидером, занимая шестое место. Количество разводов растет как в развитых, так и в развивающихся странах, равно как и количество семей, где глава – женщина. В Пекине разводы выросли с 12 до 24 % всего за четыре года – с 1990 по 1994. Семьи, где глава – женщина или где женщина обеспечивает половину и более дохода семьи, повсеместно становятся нормой.

По мере того, как мужчины перестают быть основным кормильцем, образование детей дорожает и занимает больше времени, а у молодежи становится все меньше возможностей поддерживать семью сезонными или побочными заработками (что было нормой, когда большие семьи жили на фермах), расходы на содержание семьи растут одновременно со снижением возможностей заработка. С точки зрения экономического анализа дети – это дорогой потребительский товар, стоимость которого к тому же стремительно растет.

В Америке 32 % мужчин в возрасте от 25 до 34 лет зарабатывают меньше, чем требуется для того, чтобы семья из четырех человек жила выше уровня бедности. Если семья хочет иметь приемлемый жизненный уровень, мать тоже вынуждена работать. Перед женщинами ставится двойная задача: идите работать, чтобы поддерживать семью, но оставайтесь дома и занимайтесь воспитанием детей. Она идет работать и вливается в ряды рабочей силы для поддержания экономического положения семьи и при этом выполняет дома вдвое больше работы, чем ее муж; она все время находится в состоянии стресса.

Не одна только экономика в ответе за такое положение вещей. Как показали опросы общественного мнения, самореализация личности ныне ценится выше, чем семья. «Конкурентоспособная личность» развивается за счет «сплоченности семьи». Потребительская культура «Я» вытесняет инвестиционную культуру «Мы».

Естественный ответ – создавать меньше семей и иметь меньше детей. В Соединенных Штатах процент семей с находящимися на иждивении детьми упал с 47 % в 1950 году до 34 % в 1992 году. Если в семье все-таки есть дети, то родители проводят с ними меньше времени – на 40 % меньше, чем тридцать лет назад. Если мать работает, то более двух миллионов детей остаются без присмотра взрослых как до, так и после школы. Фактически ими вообще никто не занимается, потому что ежедневная плата за заботу о них поглотила бы большую часть того, что зарабатывает мать, и не было бы смысла работать.

Сельская семья трудилась как единое целое, дети с раннего возраста имели реальную экономическую ценность, особенно в период сева и сбора урожая. Старшее поколение могло заботиться о детях и немного работать. Большая семья заменяла систему социального обеспечения в случае болезни, нетрудоспособности или преклонного возраста. Человек поддерживал семью и покидал ее неохотно, потому что без нее было трудно прожить.

Сегодня члены семьи поддерживают ее в меньшей степени, потому что это не столь необходимо для их благополучного экономического выживания. Люди больше не трудятся всей семьей. Зачастую они редко видят друг друга, потому что часы их работы или учебы не совпадают. Повзрослев и иногда живя за тысячи миль друг от друга, они теряют друг друга из вида. Раздельное проживание разрушает расширенную семью- Она перестала служить средством социального обеспечения. Эти функции переняло государство, и семья не возьмет их на себя вновь, даже если государство откажется от своих обязанностей. На языке капитализма дети перестали быть «центрами прибыли» и превратились в «центры издержек». Дети по-прежнему нуждаются в родителях, но родителям дети не нужны.

Дело кончается тем, что у мужчин возникает сильное побуждение избавиться от семьи и семейных обязанностей. Когда мужчины уходят из семьи, их реальный жизненный уровень повышается на 73 %, тогда как уровень жизни брошенной семьи падает на 42 %. В 25 % семей с детьми на иждивении нет мужчины. Мужчины покидают семью по разным причинам: либо не желая отцовства, либо в результате развода, чтобы уклониться от уплаты алиментов, либо будучи рабочим-мигрантом из страны «третьего мира», который вскоре перестает посылать деньги домой. Современному обществу не удается сделать из мужчин отцов. Свое благополучие они видят только вне семьи. Но где же моральное давление социальных ценностей, призывающих жертвовать собственными интересами ради семьи? В современном обществе ценится свобода выбора, а не узы. Матерей создает природа, а отцов должно создавать общество.

С другой стороны, женщины в Соединенных Штатах получают пособие, только если в доме нет мужчины. Уровень жизни детей в государственных воспитательных учреждениях зачастую выше, чем в распадающихся семьях. Матерей-одиночек можно заставить работать, но эта работа обходится государству дороже, чем выплата пособия. Чтобы работа была экономически обоснованна, им нужно предоставить оборудование, руководство, профессиональную поддержку. Заработная плата при этом должна быть такой, чтобы она покрывала ежедневный уход за детьми и транспортные расходы. Производительность труда женщин в настоящее время не оправдывает их заработок, который должен покрывать связанные с работой расходы, а платить столько, сколько нужно, чтобы сделать эту работу экономически оправданной, государство просто не хочет.

Исторически родитель-одиночка никогда и нигде не был нормой, но существование по законам патриархата с экономической точки зрения изжило себя. На семейные ценности ведется атака – не государственными программами, отваживающими от создания семьи (хотя есть и такие программы), не телевизионными и радиопередачами, принижающими ее значение (хотя есть и такие), но самой экономической системой. Она просто не дает семьям жить по старинке – с отцом, приносящим большую часть дохода, и матерью, берущей на себя большую часть домашних забот. Семья среднего класса с одним кормильцем исчезла.

Устройство семьи не определяется экономикой, но оно должно соответствовать экономическим реалиям. Устройство традиционной семьи им не отвечает. В результате семья – это институт, находящийся все время в движении и под давлением. Дело не в «закалке характера», а в жестком экономическом эгоизме или, точнее говоря, в нежелании подчинить личные интересы интересам семьи. Экономическая реальность заставляет обсуждать кардинальные вопросы, касающиеся ее организации. Изменения внутри капиталистической системы во все большей степени делают семью и рынок несовместимыми.

Средний класс

Поскольку низкооплачиваемые рабочие никогда не получали пенсий от частного сектора или медицинской страховки, они не рискуют их потерять. Поскольку они никогда не ждали повышения по работе и никогда не верили, что их заработная плата будет возрастать на протяжении их жизни, их надежды не могут рухнуть. Люмпен-пролетариат не играет никакой роли в политической жизни. От него нельзя ждать революции, он инертен. Бедные в Соединенных Штатах даже не ходят голосовать.

Особое значение имеют ожидания среднего класса. Его рухнувшие надежды могут стать причиной революции, поэтому среднему классу теперь внушается мысль, что его прежние идеалы несовременны. Все меньше представителей этого класса смогут обзавестись собственными домами. Им придется жить в мире, где растет неравенство и где у большинства падает реальная заработная плата. Эпоха ежегодных прибавок к зарплате осталась позади; людям не приходится ждать повышения уровня жизни даже для своих детей.

Средний класс напуган, и напуган недаром. У него нет унаследованных состояний, в поисках экономической стабильности он вынужден полагаться на общество, но именно здесь ему не на что рассчитывать. Правительство отказывается от политики обеспечения экономической стабильности, а корпорации относятся к ним как к «наемникам», которым положено все меньше и меньше дополнительных льгот, гарантирующих благополучие.

Богатые оплачивают частных охранников, а среднему классу приходится жить на небезопасных улицах, учить детей в плохих школах, созерцать неубранный мусор и разрушение системы общественного транспорта. Как удачно выразился консервативный аналитик Кевин Филлипс, «средний класс – это, скорее, социальное мировоззрение, нежели определенный уровень материального комфорта», но все меньше людей будет иметь такое мировоззрение, ибо в конечном счете оно должно основываться на реальной жизни.

Реальность постепенно просачивается в сферу представлений и меняет их. В 1964 году только 29 % населения говорили, что управление страной ведется в пользу богатых, но в 1992 году таких уже было 80 %. И, судя по экономическим результатам последних двадцати лет, с ними трудно не согласиться.

Ценности в массовом обществе

Одни и те же новые технологии создают мир, где ценности и экономика, многократно взаимодействуя между собой, производят нечто совершенно новое. Впервые культура формируется электронными средствами массовой информации, ориентированными на максимальные прибыли. Никогда прежде общество не допускало, чтобы коммерческий рынок практически полностью определял их ценности и ролевые модели. В связи с тем, что число зрителей увеличивается и они проводят все больше времени у экранов, телевидение становится всепроникающей культурной силой, которой никогда не существовало раньше. Кино – это современная форма искусства. Глава эстрадной группы «Бостон Попе» уходит со сцены, чтобы писать и исполнять музыкальное сопровождение для кинофильмов, потому что считает, что именно там – массовая аудитория.

Телевидение и кино заменили семью в деле формирования ценностей. Средний американский подросток смотрит телевизор двадцать один час в неделю, проводя пять минут в неделю наедине с отцом и двадцать минут – с матерью. К тому времени, как ребенок становится подростком, он (или она) уже видел на экране 18 тыс. убийств. Средний американец старше восемнадцати лет смотрит телевизор не меньше подростка – восемнадцать часов в неделю – и, по-видимому, в той же степени находится под его влиянием. Можно спорить по поводу того, насколько насилие на экране приводит к насилию в жизни и что происходит, когда количество телевизионных убийств в час удваивается, но одно не вызывает сомнений – наши ценности находятся под огромным влиянием того, что мы видим на экране. Пожалуй, не приходится удивляться, что общее число убийств уменьшается, тогда как среди молодежи оно растет.

Когда в начале 1995 года мы со старшим сыном были на сафари в Саудовской Аравии, мы наткнулись в пустыне на палаточный лагерь бедуинов и стадо верблюдов. Бедуины находились за много миль от ближайшей дороги и линий электропередачи, но у них была спутниковая антенна и электрогенератор. Они смотрели по телевидению то, что смотрим мы с вами. Таков современный мир.

Мир письменных средств связи, существовавший со времен распространения грамотности, базируется на линейных логических аргументах, которые следуют один за другим, причем последующий исходит из предыдущего. Эмоциональное воздействие письменного слова гораздо слабее, чем воздействие телеэкрана. Телевидение во многих отношениях отбрасывает нас назад, в мир неграмотности. Ценится визуальное воздействие на эмоции и страхи, а не привлекательность строгой логики мысли.

Логическое воздействие возможно и с помощью электронных СМИ, но они гораздо больше подходят для пробуждения эмоций, чем для передачи логической информации. Человеку приходится учиться читать. Это требует труда, времени и расходов. Учиться смотреть телевизор не нужно. Это не требует усилий. Разница очень велика. Словарный запас тех, кто выступает по телевидению, все время сужается, и одновременно сужается лексикон тех, кто его смотрит. Отход от письменного слова изменяет сам способ нашего мышления и принятия решений. Сегодня немыслимы знаменитые ораторы и речи древней Греции и Рима. То же можно сказать о выдающихся американских ораторах и знаменитых речах. Великие дебаты о рабстве между Кэлхауном и Уэбстером или геттисбергская речь Линкольна ныне просто невозможны.

Письмо медленно сменяло риторику, поскольку распространение письменного слова требовало всеобщей грамотности, и происходило это постепенно на протяжении тысяч лет после изобретения письма. Электронные СМИ будут обладать той же силой воздействия, что и письмо, но произойдет это гораздо стремительнее, так как никому не придет в голову «учиться» смотреть кино или телевизор. Новое средство более вербально и эмоционально, но оно отличается от непосредственного контакта в условиях неграмотной деревни. Это словесный и эмоциональный контакт, контролируемый не старейшинами деревни или семьями, но лишь теми, кто хочет делать деньги, а это нечто совсем иное.

Негативная политическая реклама в Соединенных Штатах четко иллюстрирует конфликт между рациональной мыслью и эмоциями. Зрителям не нравится такая реклама. Они считают, что она искажает политический процесс и прививает циничное отношение ко всем политикам вообще. Тем не менее негативная политическая реклама действует – с ее помощью выигрываются выборы. То, что публика отвергает логически, она принимает эмоционально. Неудивительно, что политики используют средство, способное повлиять на голосование, и не слушают то, что говорят об этом люди. И то, и другое реально. Негативная реклама действует, но одновременно превращает граждан в циников, верящих, что все политики продажны и нечисты на руку.

Телевизионные камеры показывают Горбачева, а перед глазами людей во всем мире по-прежнему стоит площадь Тяньаньмынь. Недоступные для телевизионного репортажа ужасы Камбоджи и Бирмы как бы не существовали, пока их не показали в кино – «Поля смерти» и «По ту сторону от Рангуна». Мировые лидеры не могут игнорировать Боснию, потому что по телевизору все время показывают репортажи из этой страны.

Для понимания и предвидения человеческих поступков то, что в телевизионной культуре считается правдой, часто гораздо важнее реальной правды. Приведем такой пример: в последние годы количество убийств в американских городах стало снижаться (в некоторых городах даже очень резко, как, например, в Нью-Йорке), а в таком городе, как Бостон, вообще упало до уровня тридцатилетней давности, но телерепортажи убедили почти всех, что число убийств резко растет. Ощущение того, что криминальная волна нарастает, заставило людей требовать от властей принятия конкретных мер. На референдуме в Калифорнии в 1994 году была одобрена реформа тюремных наказаний. Показываемая на экране преступность стала более реальной, чем сама действительность. Эта нереальная «реальность» вызвала такую озабоченность населения, что бюджеты калифорнийских университетов сократились, а тюремные разбухли. Но если взглянуть на ситуацию трезво, то никакой волны уличных преступлений, совершаемых людьми старшего возраста, не наблюдалось. Этот закон – своего рода пенсионная система для пожилых правонарушителей. Число студентов сокращается, число обитателей тюрем растет. К 1995 году тюремные бюджеты в Калифорнии вдвое превысили университетские, а расходы штата на одного заключенного в четыре раза выше, чем на одного студента.

Средства массовой информации становятся светской религией, в значительной мере заменяющей общую историю, национальную культуру, истинную религию, семью и друзей в качестве главной силы, создающей наше представление о действительности. Но средства массовой информации – это не Распутин с тайными или от- крытыми политическими целями. Они не занимают левые или правые позиции, не имеют всеобъемлющей идеологии или программы. Их можно отвергать, как [делал] республиканский кандидат в президенты Боб Доул («Мы достигли такой точки, когда наша массовая культура грозит подорвать наш национальный характер, [плодя] кошмары разврата»), но обличения бессмысленны, поскольку средства массовой информации не контролируются какой-либо личностью или группой людей. Они просто предоставляют то, что покупается – и приносит максимальный доход. Если ведущий ток-шоу правой ориентации имеет высокий рейтинг, он получит эфир. Если ведущий левой ориентации достигнет более высокого рейтинга, первого снимут с эфира.

Продается скорость и моментальное удовольствие – телепрограмма должна уложиться в тридцать минут, кинофильм – в два часа, и то, и другое должно быть динамичным в переходе от эпизода к эпизоду. Личное потребление превозносится в качестве главной задачи, а самореализация – как единственная законная цель. Для телегероя не существует смерти и любых реальных границ, не существует долга или самопожертвования, у него нет роли в обществе, нет общепринятого понятия о добре; любые его действия объявляются законными, чувства, а не поступки, должны продемонстрировать ценности. Чувствуй, не думай. Общайся, но не связывай себя обязательствами. Будь циничным, потому что все герои в конечном счете выглядят дураками. «Свобода от» не подразумевает «обязательств перед». Любые общественные организации, правительство в том числе, не обязательны и существуют только для того, чтобы обеспечить личности средства достижения ее личных целей. Если зрителю это не нравится (что бы ни подразумевалось под словом «это»), средства массовой информации советуют ему (ей) уйти из кинозала или выключить телевизор. В [этом иллюзорном] мире никто не работает, не считая полицейских и торговцев наркотиками. Это мир потребления без производства. Ничего не нужно было производить раньше, чтобы потреблять теперь, ничего не надо производить теперь, чтобы обеспечить потребление в будущем. Капиталовложений просто не делается. А ведь экономике для выживания требуются инвестиции в будущее.

Капиталистическая культура и телевизионная культура идеально подходят друг другу, потому что и та, и другая заняты деланием денег. Но их ценности не гармоничны. Одна должна быть устремлена в будущее, другая не видит его таким, ради которого стоило бы приносить жертвы сегодня. Изменить содержание средств массовой информации можно, лишь убедив граждан, что воспринимаемое ныне как нечто скучное на самом деле интересно, но сделать это очень сложно. Трудно даже представить, как можно сделать захватывающий телефильм о человеке, терпеливо во многом себе отказывающем ради будущего. В середине века писались книги о том, как средства коммуникации приведут к тоталитарному контролю над мыслями, но в действительности все произошло наоборот, Современные электронные технологии содействуют радикальному индивидуализму, а массовая культура контролирует национальных лидеров в гораздо большей степени, чем национальные лидеры управляют ею. Электронные средства массовой информации изменяют систему ценностей, а они в свою очередь изменят природу нашего общества.

[1] Слова византийской принцессы Анны Комнин, сказанные в начале II тысячелетия.

[2] Гомстед-акт (от англ. homestead - усадьба-участок), принят в 1862 в США в ходе Гражданской войны 1861-65; предоставлял каждому американскому гражданину право на получение (при уплате небольшого сбора) участка земли (гомстеда), который со временем переходил в его собственность.

Дата добавления: 2015-03-29