ВВЕДЕНИЕ 1 страница. Документы крестьянской реформы

Документы крестьянской реформы

Том 7

О. И. Чистякова

В девяти томах

Х-XX ВЕКОВ

РОССИЙСКОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО

Указатели

Псковская Судная грамота

Новгородская Судная грамота

СУДНЫЕ ГРАМОТЫ

Рукописание князя Всеволода, XIII век

Новгородский устав великого князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых

Устав князя Ярослава о мостех, 60-е годы XIII века

Устав новгородского князя Святослава Ольговича о церковной десятине 1137 года

Смоленские уставные грамоты

Уставная грамота владимиро-волынского князя Мстислава Даниловича 1289 года

Устав Князя Ярослава о церковных судах

Устав князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных

КНЯЖЕСКИЕ УСТАВЫ И УСТАВНЫЕ ГРАМОТЫ

Введение

Введение

Оленинская редакция

Введение

Текст

Комментарий

Синодальная редакция

Введение

Текст

Комментарий

Введение

Краткая редакция

Введение

Текст

Комментарий

Пространная редакция

Введение

Текст

Комментарий

Введение

Текст

Комментарий

Введение

Тексты

Комментарий

Введение

Текст

Комментарий

Введение

Тексты

Комментарий

Введение

Текст

Комментарий

Введение

Тексты

Комментарий

Библиография

Введение

Текст

Комментарий

Введение

Текст

Комментарий

Библиография

Российское законодательство X–XX веков. В девяти томах. Т. I. Законодательство Древней Руси.– М.: Юрид. лит., 1984.– 432 с.

Под общей редакцией

доктора юридических наук, профессора

Ответственный редактор тома

доктор юридических наук, профессор

О. И. Чистяков

Рецензенты:

Сектор истории государства, права

и политических учений

Института государства и права АН СССР,

академик АН СССР

И. Д. Ковальченко

Издательство «Юридическая литература», 1989

Заседание Государственного совета, состоявшееся 28 января 1861 года, подвело итоги подготовительной работе по созданию документов крестьянской реформы. На этом заседании Александр II, не стесняясь, «в своем кругу», заявил: «Я надеюсь, господа, что при рассмотрении проектов, представленных в Государственный совет, вы убедитесь, что все, что можно было сделать для ограждения выгод помещиков, сделано»¹ [Цит. по: Глинский Б. Б. Революционный период русской истории (1861 – 1881). Исторические очерки, часть первая.СПб.,1913, с. 15]. Нельзя было лучше охарактеризовать сущность этой реформы, которой правительство хотело открыть клапан готового взорваться котла, но приоткрыть ровно настолько, чтобы от этого никак не пострадало «благородное дворянство».

Крестьянская реформа 1861 года, означавшая существенный шаг на пути превращения феодальной России в буржуазную, была обусловлена вескими объективными причинами. Это прежде всего экономический фактор – назревшее противоречие между производительными силами и производственными отношениями. Крепостной труд все больше изживал себя, не обеспечивая роста производительности, интенсивного ведения хозяйства, в чем уже ощущалась настоятельная потребность. За первую половину XIX века процент городского населения России увеличился вдвое. Значительно возросла емкость внутреннего рынка. Кроме того, хлеб нужен был и на экспорт.

Дореформенная деревня была во всех отношениях чрезвычайно пестрой. Так было в XVIII веке, это положение унаследовал и век XIX. Крестьянство накануне реформы делилось на три основные группы: крестьяне помещичьи, государственные и удельные. Помещичьи крестьяне распределялись по территории страны весьма неравномерно. Наибольшая их часть сосредоточивалась в двенадцати центральных нечерноземных губерниях (28,5%), второе место занимали семь центральных черноземных губерний (22,5%), третье – основная часть Украины (17,8%). В остальных районах страны количество помещичьих крестьян было несоизмеримо меньше: в трех поволжских губерниях – 6%, в так называемых новороссийских губерниях (юг Украины) –3,2%, в приуральских– 1,9% ². [См.: Зайончковский П. А. Отмена крепостного права в России. М., 1954, с. 15–16] Как видим, в XIX веке крепостное состояние было печальной «привилегией» по преимуществу крестьян трех славянских народов, в первую очередь – русского.

По характеру труда помещичьи крестьяне подразделялись на крестьян, занимавшихся производительным трудом, и дворовых, людей, удовлетворявших личные нужды помещиков. Количество последних было весьма велико (7,2% к общему числу помещичьих крестьян). По форме эксплуатации помещичьи крестьяне подразделялись на барщинных и оброчных, причем в целом по стране преобладала первая форма, которая, впрочем, имела большее распространение в черноземных, плодородных губерниях и уступала первенство оброку в губерниях нечерноземных. В 13 центральных промышленных губерниях на оброке состояло 47,23% крестьян, на смешанной повинности – 22,49%, на барщине – 30,28%. На протяжении первой половины XIX века наблюдается рост помещичьей запашки и, соответственно, увеличение барщины. Но такая тенденция просматривается только в черноземных губерниях. Так, количество земли на ревизскую душу в Вологодской и Полтавской губерниях разнилось более чем в четыре раза. Правда, малоземелье наблюдалось и в некоторых промышленных губерниях. Так, в Московской губернии на ревизскую душу земли приходилось лишь немногим больше, чем в Полтавской (соответственно – 2,86 и 2,04 дес).

В XIX веке получил распространение и перевод крестьян на пресловутую месячину, которую наиболее откровенные помещики сравнивали с рабством. «Месячники, – писал славянофил Ю. Ф. Самарин, – стоят еще ниже дворовых, на самом рубеже между крепостным состоянием и рабством...»³ [Самарин Ю. Ф. Сочинения, т.II. М., 1978, с. 77–78].

Помещики пытались разными способами повысить производительность крестьянского труда на барщине, прежде всего привычными – террористическими. В этих целях применялись массовые порки крестьян, в том числе и женщин, даже беременных, разного рода издевательские формы принуждения к труду и пр. Однако даже такие меры не давали желаемого результата. За вторую четверть XIX века урожайность в стране повысилась всего на 0,5%. В результате помещичье хозяйство деградировало. Помещики влезали в долги и, несмотря на помощь государства, нередко разорялись. С 1835 по 1858 год количество владельцев крепостных крестьян сократилось со 127 000 до 103 880⁴ [См.: История СССР. 1861 – 1917. М.. 1984, с. 4–5].

Больших «успехов» в повышении нормы эксплуатации добивались помещики при выжимании пота из оброчных крестьян (он существовал как в денежной, так и в натуральной форме): за первую половину XIX века оброки в целом по стране выросли в 2–3 раза⁵ [См.: Зайончковский П. А. Указ. соч., с. 21]. Вместе с тем эта феодальная форма эксплуатации влекла за собой подрыв натуральности крестьянского хозяйства, составлявшей одну из характерных черт крепостнической системы.

Несмотря на все препятствия, которые чинил крепостной строй экономическому развитию деревни, даже в рамках крепостничества происходит классовая дифференциация крестьянства. Иной представитель его верхушки имел порой рабочего и молочного скота в 4 раза больше, чем бедняк. Некоторые крепостные богатеи даже покупали крепостных, разумеется, на имя помещика. Как видим, давало себя знать тяготение к привычным формам эксплуатации. Покупали зажиточные крестьяне и землю, тоже на имя помещика. Притом подобные покупки достигали иногда громадных размеров: в псковском имении князя Юсупова эти приобретения составили 325 десятин! В 1858 году число крестьян-собственников земли достигло почти 270 тыс. человек. Они обладали земельным фондом площадью свыше миллиона десятин⁶ [См.: История СССР. 1861 – 1917, с. 4].

Особенно заметна была дифференциация крестьян в Белоруссии, Литве и на Украине, где не было общинного землевладения, и земля распределялась в зависимости от наличия и количества рабочего скота. В конце 50-х годов в России насчитывалось около 700 тыс. батраков, работавших у помещиков и кулаков, – преимущественно в южных и западных губерниях.

Несколько лучшим было положение государственных крестьян, но и здесь наблюдался рост эксплуатации. Государственные крестьяне были преимущественно оброчными, однако за первую половину XIX века оброки выросли и для них. Кроме того, государственные крестьяне платили подати, несли разного рода повинности.

В XIX веке была прекращена раздача государственных крестьян помещикам. Прежняя угроза превратиться во владельческих крестьян миновала. Но государство стало практиковать сдачу казенных земель в аренду, а арендаторы сажали крестьян на барщину, уровень которой также рос.

Проведенная в конце 30-х годов с целью упорядочить дело управления государственными крестьянами известная «реформа Киселева» привела лишь к тому, что на шею крестьянину села масса чиновников созданного Министерства государственных имуществ, во много раз усилившая поборы.

Удельные крестьяне, бывшие собственностью царской фамилии, обладали своеобразным статусом, который в целом был хуже положения государственных крестьян. Царские чиновники склонны были даже приравнивать их к помещичьим крестьянам. Председатель Департамента уделов князь А. Н. Голицын в 1826 году писал: «Удельные имения находятся в том же отношении к императорской фамилии, как помещичьи к помещикам». В том же духе высказался тридцать лет спустя и Я. И. Ростовцев: «Крестьяне удельные – те же крепостные». Новейший исследователь проблемы Л. Р. Горланов соглашается с такой оценкой: «Правовой статус удельных крестьян фактически был идентичен правовому положению помещичьих крестьян»⁷ [См.: Горланов Л. Р. Личные и имущественные права удельных крестьян России. – В кн.: Социально-политическое и правовое положение крестьянства в дореволюционной России. Воронеж, 1983, с. 141, 142, 150]. Однако фактический материал, приводимый им же, а также классические работы П. А. Зайончковского противоречат такому выводу. Удельные крестьяне находились где-то посредине – между государственными и помещичьими.

Кризис крепостной системы хозяйства наблюдался и в промышленности. Вотчинная и посессионная мануфактуры, бывшие лишь формой барщины в промышленности, не могли, как и в сельском хозяйстве, обеспечить рост производительности труда. Особенно плохо дело обстояло на посессионных предприятиях, где существовавшая система препятствовала введению новой техники и вообще всякого рода улучшениям. Владелец посессионной мануфактуры не мог избавиться от рабочих, ставших лишними вследствие рационализации производства. Именно это и побудило посессионных предпринимателей добиваться освобождения своих крепостных. В 1835 году им и было предоставлено право отпускать ненужных рабочих⁸ [См.: Зайончковский П. А. Указ соч., с. 38].

Несмотря на все препятствия, чинимые феодальным строем, в недрах его продолжали развиваться буржуазные отношения. В результате этого к моменту отмены крепостного права в стране насчитывалось уже более полумиллиона наемных промышленных рабочих (при общем количестве рабочих в промышленности свыше 800 тысяч). И именно те отрасли промышленности, где преобладало капиталистическое производство, развивались ускоренно, например текстильное производство. И наоборот, металлургическая промышленность топталась на месте, поскольку в ней процент наемной рабочей силы был весьма низок и даже сократился с 28% в 1804 году до 22% в 1825.

Таким образом, явления базисного порядка с неизбежностью готовили крушение крепостного строя. К тому же вели и политические явления – обострение классовых противоречий, вытекающее в конечном счете тоже из экономических факторов. Рост крестьянских волнений в середине XIX века в конце концов привел к революционной ситуации 1859–1861 годов. При всей ограниченности программы крестьянских выступлений, их царистской окраске угроза новой крестьянской войны становилась реальностью. Поводы к отдельным бунтам были различны, но в массе своей они носили антикрепостнический и антидворянский характер. Более организованно и осмысленно выступали (за 60 лет XIX века – 244 раза) посессионные рабочие. Руководители Российской империи осознавали нарастающую опасность. Недаром шеф жандармов Бенкендорф в своем отчете царю в 1839 году писал: «Крепостное состояние есть пороховой погреб под государством».

Кризис крепостничества отразился и в идеологии. Интересы крестьян отражали только революционные демократы – В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. П. Огарев, Н. Г. Чернышевский. А. И. Герцен и Н. П. Огарев первоначально заблуждались, полагая, что Александр II может дать действительную свободу крестьянству. Они исходили из ошибочного представления о надклассовости самодержавия и противостоянии ему дворянства. Однако по мере разработки реформы их иллюзии рассеивались, а после опубликования документов и начала проведения их в жизнь «Колокол» твердо заявил, что положения о крестьянах являются «уставом нового рабства», что «старое крепостное право заменено новым», что «народ царем обманут»⁹ [См.: Конкин С. Николай Огарев. Саранск, 1982, с. 278].

Либералы (как западники, так и славянофилы), отражавшие буржуазные интересы, стояли за реформистский путь развития России, причем по мере роста крестьянского движения они все больше смыкались с крепостниками. При всей серьезности расхождений во взглядах они выступили единым лагерем. «Пресловутая борьба крепостников и либералов, столь раздутая и разукрашенная нашими либеральными и либерально-народническими историками, – писал В. И. Ленин, – была борьбой внутри... помещиков, борьбой исключительно из-за меры и формы уступок»¹⁰ [Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 174].

И Александр I, и Николай I размышляли о необходимости отмены крепостного права – конечно, с соблюдением обязательных гарантий для помещиков. Однако практические результаты этих размышлений были ничтожны. К чести Александра II он яснее, чем его братья по классу – дворяне, понял, что лучше освободить крестьян сверху, чем дожидаться, пока они это сделают сами. Конечно, предотвратить революционный взрыв реформой раз и навсегда не получилось, – «1861 год породил 1905»¹¹ [Там же, с. 177]. Но отсрочить революцию на сорок с лишним лет удалось.

* * *

В предыдущем томе «Российского законодательства» мы поместили документы, свидетельствующие о робких попытках решить крестьянскую проблему в первой половине XIX века. Сам Александр II признавал малоэффективность закона о свободных хлебопашцах 1803 года, указа об обязанных крестьянах 1842 года и иных актов того времени. Поэтому в первые же годы его царствования, по существу сразу после коронации, начинаются работы по подготовке реформы, призванной решить проблему коренным образом.

В начале 1857 года под личным председательством царя был учрежден Секретный комитет по крестьянскому делу¹² [См.: Зайончковский П. А. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г. М., 1958, с. 9]. Он должен был заняться принятием мер к постепенному освобождению крестьян – освобождению, которого упорно не желала основная масса помещиков. В конце того же года царю удалось добиться определенной инициативы местного дворянства. Генерал-губернатор В. И. Назимов просил Александра II разрешить заняться проблемой освобождения крестьян в трех литовских губерниях. Вслед за тем подобные вынужденные просьбы стали поступать и из других губерний.

Рескриптом царя 20 ноября 1857 г. дворянству Виленской, Ковенской и Гродненской губерний было разрешено приступить к составлению проектов «об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян», для чего в каждой губернии предполагалось учредить губернский комитет под председательством предводителя дворянства. В рескрипте, далее, содержались основные установки для разработки реформы, основные ее принципы. Программа реформы исходила из сохранения собственности на всю землю за помещиком. Крестьянину должна была быть предоставлена усадьба за выкуп. Полевой надел давался лишь в пользование за повинности. Сохранялась крестьянская община и вотчинная полиция помещика. В дополнение к рескрипту министр внутренних дел С. С. Ланской направил особое отношение виленскому генерал-губернатору, в котором указал, что крестьяне должны находиться в переходном состоянии определенный срок, в течение которого они должны выкупить усадьбу и договориться о размерах наделов и повинности за них.

Копия рескрипта Назимову была направлена всем губернаторам, что означало предложение организовать соответствующие ходатайства дворянства об открытии губернских комитетов. В декабре 1857 года последовали аналогичные рескрипты санкт-петербургскому генерал-губернатору Игнатьеву и нижегородскому губернатору Муравьеву. В течение 1858 года губернские комитеты были учреждены во всех губерниях.

Поскольку после опубликования рескриптов дело освобождения крестьян получило огласку, Секретный комитет был переименован в Главный комитет по крестьянскому делу (8 января 1858 г.). Председателем его стал князь А. Ф. Орлов, а несколько позднее – великий князь Константин Николаевич. Членами комитета состояли генерал Я. И. Ростовцев, граф Д. Н. Блудов, граф В. Ф. Адлерберг, барон М. А. Корф, министр С. С. Ланской и др.¹³ [См.: Зайончковский П. А. Отмена крепостного права в России, с. 89].

21 апреля 1858 г. царем была утверждена программа деятельности губернских комитетов по улучшению быта крестьян. Эта программа, составленная Я. И. Ростовцевым при ближайшем участии полтавского помещика М. П. Позена, носила явно выраженный крепостнический характер и ставила задачей возможно больше затянуть работу комитета.

Основные вопросы, рассматривавшиеся в губернских комитетах, сводились к определению размера наделов, повинностей за землю и установлению предела вотчинной власти. При этом большая часть комитетов высказалась за сокращение крестьянских наделов. Повинности же предполагалось сохранить прежними, а в отдельных губерниях даже увеличить.

Опубликование рескриптов вызвало мощный подъем крестьянского движения. Наряду с выступлениями, подавление которых требовало вызова воинских команд, крестьянское движение принимало иногда и необычные формы – от бойкота царевых кабаков и создания обществ трезвости до погрома винных лавок. Рост крестьянского движения встревожил правящие круги. Даже шеф жандармов в своем отчете за 1858 год отметил, что с реформой медлить нельзя. Не случайно, очевидно, еще в пору разработки апрельской программы Министерство внутренних дел, хорошо знавшее обстановку на местах, выдвинуло более либеральный проект. Оно предлагало обязательное наделение крестьян землей в постоянное пользование при сохранении помещичьего землевладения (не только выкуп усадьбы, как предлагалось по рескриптам). Вотчинная власть помещиков по истечении переходного периода подлежала упразднению. Предлагалось ввести в состав комиссии по реализации реформы не только помещиков, но и крестьян. Эта программа тогда в Главном комитете была отвергнута¹⁴ [См.: Захарова Л. Г. Крестьянство России в буржуазных реформах 60-х годов XIX века. – В кн.: Социально-политическое и правовое положение крестьянства в дореволюционной России, с. 194–196].

Теперь развитие революционной ситуации заставило царя пойти на уступки в сторону более радикального разрешения крестьянского вопроса. 18 октября 1858 г. на заседании Главного комитета Александр II дал указание развернуть работу так, чтобы крестьяне сразу почувствовали некоторое облегчение, но и помещики успокоились бы уверенностью в том, что их интересы ограждены. Несмотря на всю затруднительность решения задачи, чтобы и овцы были целы и волки сыты, в соответствии с указанием императора была разработана новая программа, принятая Главным комитетом 4 декабря 1858 г. Главное ее новшество – допущение выкупа земли крестьянами при содействии государства кредитом. Помещик должен был иметь дело не с отдельными крестьянами, которые получают личную свободу, а с общиной, создающей соответствующие органы управления. Предполагалось регламентировать срочно-обязанное положение.

В отличие от П. А. Зайончковского, видевшего причину поворота в сторону некоторой либерализации исключительно в крестьянском движении, Л. Г. Захарова полагает, что круг фактов здесь шире – включая настояния либерального дворянства, кризис верхов и даже влияние, «все более крепнущее, журнала «Колокол» в общественной жизни России»¹⁵ [Захарова Л. Г. Указ. соч., с. 199–200].

Проекты, разработанные на местах, представлялись на рассмотрение созданных в Петербурге двух специальных редакционных комиссий, которые должны были систематизировать предложения местного дворянства. Председателем этих комиссий был сначала генерал Я. И. Ростовцев, сделавший в свое время головокружительную карьеру на предательстве декабристов.

Первоначально мыслилось, что одна из названных комиссий будет заниматься общими вопросами реформы, а другая – местными положениями. Однако вскоре комиссии были соединены в одну (хотя название во множественном числе сохранилось), имевшую 4 отделения – юридическое, административное, хозяйственное, финансовое.

Проект реформы, разработанный Редакционными комиссиями, первоначально предполагалось обсудить с депутатами губернских комитетов, как это обещал Александр II дворянству во время его поездки по стране летом 1858 года. Однако поскольку проект ушел от требований, которые выдвигало дворянство, было решено ограничиться вызовом в Петербург отдельных представителей этих комитетов.

Деятельность Редакционных комиссий по идее Ростовцева была подразделена на три этапа. На первом из них, который охватил время с марта по октябрь 1859 года, большое внимание было уделено проблеме выкупа наделов. Оставаясь на позициях общих принципов реформы, Редакционные комиссии, тем не менее, предложили увеличить примерно вдвое по сравнению с предложением губернских комитетов размеры наделов и несколько уменьшить повинности за них. Эти и другие предложения, клонящиеся к некоторому улучшению быта крестьян, вызвали резкую оппозицию дворянства.

Во всех губернских комитетах были представлены две основные группы дворянства – откровенные крепостники, хотевшие сохранить все по-старому, и либералы, заинтересованные пустить деревню по капиталистическому пути, но с сохранением всех выгод для дворянства. Во всех, кроме одного – Тверского, комитетах первые составляли большинство. Исходя из этого, правительство вызвало в августе 1859 года в Петербург представителей 21 губернского комитета в количестве 36 человек. Они были отобраны из нечерноземных губерний, где процент либералов был выше, причем не избраны местным дворянством, а назначены администрацией. Тем не менее делегаты губерний дружно забраковали проект именно за то, что он, по их мнению, не устраивал дворянство, уходя от его первоначальных наметок.

Царское правительство, конечно, отнюдь не из крестьянолюбия давало установку на некоторые послабления крепостным. Просто из центра лучше видели рост крестьянских волнений, вызванных толками о реформе, и боялись печальных последствий возможной крестьянской войны.

Недовольство дворянства зашло далеко – вплоть до отдельных предложений ограничить самодержавие созданием представительного органа, который должен был бы решить вопросы реформы. Такая позиция произвела на правительство известное впечатление, заставив его на следующих этапах работы Редакционных комиссий пойти на уступки помещикам. Этому способствовало и то обстоятельство, что в феврале 1860 года умер Ростовцев и его пост занял откровенный крепостник граф Панин.

В феврале 1860 года в Петербург прибыли депутаты «второго приглашения», представлявшие преимущественно черноземные и западные губернии (45 человек от 25 комитетов). Они также критиковали проект, но не увлекались политическими требованиями, исходя лишь из стремления сохранить за помещиками землю и вотчинную власть над крестьянами¹⁶ [См.: Зайончковский П. А. Указ. соч., с. 110].

В третий период работы Редакционные комиссии (июнь – октябрь 1860 года) окончательно обработали проект с учетом отзывов депутатов первого и второго приглашений. Изменения касались преимущественно уменьшения размера наделов и увеличения повинностей. То и другое было проведено в значительном объеме.

10 октября 1860 года Редакционные комиссии закончили свою работу и передали проект в Главный комитет по крестьянскому делу.

На этой стадии продолжалось ужесточение проекта по линии уменьшения крестьянских наделов и увеличения повинностей. Хотя комитет отклонил поправки, предложенные наиболее правыми его членами – графом В. Ф. Адлербергом, М. Н. Муравьевым, князем В. А. Долгоруковым и др., он все же несколько увеличил размеры предполагаемого оброка.

С 28 января по 17 февраля 1861 г. проект обсуждался в Государственном совете.

О значении, которое придавалось реформе, говорит тот факт, что впервые за всю историю Государственного совета в нем реально председательствовал сам царь, который ранее лишь числился его председателем. Но Совет не внес принципиально новых идей в проект. Он лишь еще убавил крестьянские наделы в значительном числе уездов. Принципиально новым было только принятие предложения князя П. П. Гагарина о «дарственном» наделе¹⁷ [См.: Зайончковский П. А. Указ. соч., с. 113].

19 февраля 1861 г., в годовщину своего вступления на престол, Александр 11 подписал документы реформы.

Крестьянская реформа строилась на известных принципах. Прежде всего, уже в ходе разработки проектов, как отмечалось, встал вопрос о наделении крестьян землей. Опыт освобождения крестьян в Прибалтике показал нецелесообразность и опасность их полного обезземеления. Даже славянофил А. С. Хомяков еще в 1848 году отмечал, что крестьяне имеют право на землю, которое помещики должны признать, и что в противном случае они «должны наперед раскланяться со своим правом»¹⁸ [Цит. по: Дудзинская Е. А. Славянофилы и историческое право на землю. – В кн.: Социально-политическое и правовое положение крестьянства в дореволюционной России, с. 29]. Поэтому в ходе подготовки реформы и было принято, что освобождаемые крестьяне должны получить землю. Основные же споры, как уже отмечалось, шли о мере наделения крестьян землей. Система, которая сложилась в конце концов, исходила из того принципа, что крестьянин должен получить земли ровно столько, чтобы она привязывала его к деревне, не допускала пролетаризации и ухода в город, но в то же время чтобы земли этой крестьянину не хватало. Только 4,8% крестьян получили наделы в размере, обеспечивающем прожиточный минимум¹⁹ [См.: Зайончковский П. А. Проведение в жизнь крестьянской реформы, с.13]. В основной массе крестьяне получили земли меньше, чем они имели до реформы. Возникли пресловутые «отрезки», которые будут потом долго камнем преткновения в борьбе крестьян с помещиками.

Система отрезков, кроме того что она давала возможность вести помещикам крупное хозяйство, имела еще и другую цель. Если бы крестьянин получил земли в достаточном количестве, то он стал бы независим от прежнего барина, и последний остался бы без рабочих рук. Нехватка же земли заставляла крестьянина опять идти на поклон к господину, с тем чтобы то ли приарендовать у него землицы, то ли для простого батрацкого заработка.

Другим непреложным принципом реформы была возмездность освобождения крестьян. С самого начала ни у кого из авторов реформы не было сомнения, что помещики должны получить компенсацию за потерю ими прежнего статуса. Споры возникали лишь по поводу того, должен ли крестьянин заплатить не только за землю, но и за освобождение своей личности. Идеологи крепостничества стояли именно на последней точке зрения. Прямо такой тезис в документах реформы провести не решились, но фактически крестьянин заплатил за свое освобождение под видом выкупа земли, отдав за нее неэквивалентную сумму. По подсчетам дореволюционного автора А. Лосицкого, общая стоимость земли, полученной крестьянами, исчислялась в 544 млн. руб., крестьяне же должны были заплатить за нее 867 млн. руб. По нечерноземным губерниям этот разрыв был еще больше: здесь крестьяне должны были заплатить более чем двойную цену. Реально крестьяне отдали за землю еще больше, поскольку им пришлось погашать и проценты по ссуде. В общей сложности земля крестьянам обошлась в несколько раз выше ее рыночной стоимости²⁰ [См.: Зайончковский П. А. Отмена крепостного права в России, с. 217]. «По случаю «освобождения», – писал В. И. Ленин, – крестьян заставили «выкупать» их собственные земли, причем содрали вдвое и втрое выше действительной цены на землю»²¹ [Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 173].

Способ, которым помещики замаскировали выкуп крестьянской свободы, был поистине гениальным. Вместо того чтобы взять за землю ее рыночную стоимость, пусть даже с какой-то наценкой, авторы реформы решили определять эту цену через оброк. Оброк же отнюдь не соответствовал реальной стоимости земли. Зачастую даже наоборот. В нечерноземных губерниях, где земля была относительно дешева, и во всяком случае менее продуктивна, оброки были выше, поскольку исходили из доходов крестьян от неземледельческих промыслов. Поэтому при выкупе надела крестьяне платили порой цену, которая была не только выше рыночной, но и намного превышала возможную хозяйственную отдачу земли. Даже дореволюционный автор Ю. Э. Янсон отмечал, что в Тверской губернии выкупная цена составляла 252% доходности земли, а во Владимирской – 276%²² [См.: Зайончковский П. А. Проведение в жизнь крестьянской реформы, с. 11].

Дата добавления: 2015-05-06