Круг Двенадцати 2 страница

Мистер Джордано представился со словами: «Джордано, просто Джордано. Доктор исторических наук, известный модельер, мастер рэйки,[10]творческий дизайнер ювелирных изделий, знаменитый хореограф, адепт третьего уровня, специалист по 18‑му и 19‑му векам».

– Блин, – сказал Ксемериус. – Похоже, кого‑то в детстве уронили вниз головой.

Я могла только молча с ним согласиться. Мистер Джордано, пардон, просто Джордано, фатально напоминал одного из чокнутых продавцов с ТВ‑канала по продажам, которые все разговаривали так, как будто у них прищепка на носу, а под столом в ногу вцепился пинчер. Я все время ждала, что он растянет (увеличенные у пластического хирурга?) губы в улыбку и скажет: «А сейчас, дорогие телезрители, переходим к нашей модели „Бригитта“, это комнатный фонтан абсолютно экстра‑класса, оазис счастья, и всего за двадцать семь фунтов, абсолютно выгодная сделка, вы не должны ни в коем случае упустить случай, я сам купил две штуки для дома…» Но вместо этого, он – без улыбки – сказал: «Дорогая Шарлотта, привет‑привет‑приветик!» и поцеловал воздух справа и слева от ее ушей.

– Я слышал, что произошло, и считаю это не‑ве‑ро‑ят‑ным! Столько лет тренировок и такой талант пропадают зря! Это горе, скандал до неба и так несправедливо… А это она и есть? Твоя дублерша.

Выпятив вздутые губы, он мерил меня взглядом с ног до головы. Я же завороженно пялилась на него. У него была очень своеобразная прическа: торчащие в разные стороны волосы, наверняка зацементированные килограммами геля и лака для волос. Тонкие бородки извивались по нижней части лица, как реки на карте. Брови были выщипаны и подведены черным карандашом, и, если я не ошибаюсь, он пудрил нос.

– И это должно до послезавтра научиться быть естественной на суаре[11] в 1782 году? – сказал он.

Было совершенно очевидно, что «это» означало меня. «Суаре» означало что‑то другое. Интересно, что именно.

– Эй, мне кажется, Вздутые‑губки тебя оскорбил, – сказал Ксемериус. – Если тебе нужно ругательство, чтобы бросить ему в рожу, я с удовольствием стану твоим суфлером.

«Вздутые‑Губки» было уже неплохо.

– Суаре – это сборище поздно вечером, – продолжил Ксемериус. – Говорю на тот случай, если ты этого не знаешь. После ужина все не расходятся, а собираются в кучу, играют на пианино и стараются не уснуть.

– О, спасибо! – сказала я.

– Я до сих пор не могу поверить, что они готовы так рисковать! – сказала Шарлотта, вешая пальто на стул. – Разрешить Гвендолин общаться с людьми – это нарушение всех правил соблюдения Тайны. Достаточно только посмотреть на нее, как тут же видно, что с ней не все в порядке.

– Да‑да, я подумал точно так же! – вскрикнул Вздутые‑губки. – Но граф знаменит эксцентричными выходками. Там лежит ее легенда. Почитай‑ка – просто волосы дыбом!

Моя – что? Я всегда считала легенды относящимися к сказкам. Или к картам.

Шарлотта листала страницы в папке, лежавшей на рояле.

– Она должна играть роль воспитанницы виконта Баттена? А Гидеон – его сын? Не слишком ли это рискованно? Ведь может найтись кто‑то, кто знаком с виконтом и его семейством. Почему нельзя было просто взять какого‑нибудь французского виконта в изгнании?

Джордано вздохнул.

– Невозможно, из‑за недостаточного уровня владения языком. Наверное, граф хочет нас просто испытать. Мы должны ему доказать, что сумеем каким‑то чудом сделать из этой девчонки настоящую даму 18‑го столетия. Мы просто должны! – Он в отчаянии ломал руки.

– Ну, если у них получилось с Кирой Найтли,[12]то и со мной получится, – сказала я уверенно. Кира Найтли была самой модной девушкой во всем мире, но замечательно смотрелась в костюмных фильмах, даже с самыми придурочными париками.

– Кира Найтли? – Черные брови почти доползли до кромки начесанных волос. – В каком‑нибудь фильме это еще сойдет, но Кира Найтли не продержалась бы и десяти минут в 18‑м столетии, ее тут же бы разоблачили. Одно то, что она в улыбке показывает зубы, запрокидывает голову при смехе и широко открывает рот! Ни одна дама не позволяла себе это в 18‑м веке!

– Но вы же не можете это знать со всей уверенностью, – сказала я.

– Что?! Что ты сказала?

– Я сказала, что со всей уверенностью…

Вздутые‑губки сверкнул глазами.

– Нам пора установить первое правило. Оно звучит так: всё, что Мастер сказал, не подвергается сомнению.

– А кто у нас Мастер? А, понимаю, это вы, – сказала я и немного покраснела, в то время как Ксемериус гоготал во все горло. – Окей. Не показывать зубы в улыбке. Я запомнила.

Это я легко смогу. Вряд ли у меня на этой суаре… этом суаре… будет повод улыбаться.

Мастер‑Вздутые‑губки немного успокоился, и брови вернулись на свое место. И поскольку он не мог слышать Ксемериуса, который орал с потолка «Дурачина!», он продолжил печальную инвентаризацию. Он спрашивал, что я знаю о политике, литературе, нравах и обычаях в 1782 году, и мой ответ («Я знаю, чего раньше не было – например, автоматического слива в туалетах и выборного права для женщин».) заставил его спрятать лицо в ладонях на несколько секунд.

– Я сейчас уписаюсь от смеха, – сказал Ксемериус и к моему великому сожалению он меня постепенно заражал смехом. Мне стоило огромного труда сдержать хихиканье, прорывавшееся от самой диафрагмы наверх.

Шарлотта мягко сказала:

– Я думала, они тебе объяснили, что она действительно абсолютно не подготовлена, Джордано.

– Но я… хотя бы основы… – Джордано поднял лицо из ладоней.

Я не решалась посмотреть на него, потому что, если косметика потекла, я не сдержалась бы.

– А что по части твоих музыкальных качеств? Фортепьяно? Пение? Арфа? Умеешь ли ты танцевать бальные танцы? Простой menuett à deux ты наверняка знаешь, а другие?

Арфа? Menuett à deux? А как же! Всё, самообладание покинуло меня. Я начала безудержно хихикать.

– Хорошо, что хотя бы кто‑то из нас веселится, – сказал Вздутые‑губки вне себя, и это, видимо, стало тем моментом, когда он решил мучить меня до тех пор, пока мне расхочется смеяться.

Это длилось не слишком долго. Уже через пятнадцать минут я чувствовала себя как последняя идиотка и неудачница. При том, что Ксемериус изо всех сил старался меня поддержать: «Давай, Гвендолин, покажи этим двум садистам, на что ты способна!»

Я бы с удовольствием это сделала. Но, к сожалению, я ни на что не была способна.

– Tour de main,[13]левая рука, глупая девчонка, но поворот направо, Корнуэллы капитулировали, лорд Норт вышел в отставку в марте 1782 года, что привело к тому, что… Поворот направо – нет, направо! Боже мой! Шарлотта, будь любезна, покажи ей еще раз!

И Шарлотта показала. Тут нужно было признать – она прекрасно танцевала, у нее все движения выглядели легко и просто.

И, по сути, это было легко и просто. Пойти туда, пойти сюда, повернуться, постоянно улыбаться, не показывая зубов. Музыка звучала из спрятанных в панелях динамиков, и нужно сказать, что это была не та музыка, от которой сразу хочется пуститься танцевать.

Может быть, я бы лучше запомнила шаги, если бы Вздутые‑губки не тараторил все время:

– Так вот, с 1779 года – война с Испанией… теперь мулен, прошу, четвертого мужчину мы должны просто представить, и реверанс, так точно, чуть больше грациозности! И опять сначала, не забываем улыбаться, голову прямо, подбородок вверх, Великобритания как раз лишилась Северной Америки, о боже мой, нет, направо, рука на уровне груди и прогнуться, это тяжелый удар, и французов не любят, упоминать о них считается непатриотичным… Не смотреть на ноги, в этой одежде там все равно ничего нельзя увидеть.

Шарлотта ограничивалась внезапными странными вопросами («Кто был в 1872 году королем Бурунди?») и непрестанно качала головой, что делало меня еще более неуверенной в себе.

Через час Ксемериус заскучал. Он слетел с люстры, махнул мне рукой и исчез сквозь стену. Я бы с удовольствием поручила ему посмотреть, где сейчас Гидеон, но это оказалось ненужным, так как через четверть часа пыткой менуэтом он вместе с мистером Джорджем пришли в трапезную. Они как раз застали тот момент, когда я, Шарлотта и Вздутые‑губки с четвертым невидимым участником танцевали фигуру, которую Вздутые‑губки назвал «le chain» и в которой я должна была подать руку невидимому партнеру. К сожалению, я подала ему не ту руку.

– Правая рука, правое плечо, левая рука, левое плечо, – кричал Вздутые‑губки рассержено. – Неужели это так сложно? Посмотри, как Шарлотта изумительно танцует!

Изумительная Шарлотта продолжала танцевать, даже после того как заметила, кто пришел, тогда как я почувствовала неловкость и остановилась, желая провалиться сквозь землю.

– О, – сказала Шарлотта, сделав вид, что только сейчас заметила Гидеона и мистера Джорджа. Она присела в изящном реверансе, что, как я теперь знала, было особым приседанием в начале и конце менуэта, ну и в середине тоже. Она должна была выглядеть по‑дурацки, особенно в школьной форме, но вместо этого она выглядела… довольно симпатично.

Мне стало плохо вдвойне: из‑за красно‑белой полосатой юбки к школьной блузе (я выглядела, как болванки, которые расставляют на дорогах во время ремонта дороги) и из‑за того, что Вздутые‑губки не терял времени и тут же стал жаловаться на меня.

– … не знает, где право, где лево… образец неуклюжести… плохо соображает… напрасная попытка… глупая девчонка… нельзя из утенка сделать лебедя… она не сумеет быть незаметной во время суаре… сами посмотрите на нее!

Мистер Джордж и Гидеон повернулись ко мне, и я густо покраснела. И одновременно во мне закипала ярость. Это было уже слишком! Я резко отстегнула юбку вместе с проволочным каркасом, который мне надел Вздутые‑губки, и зло сказала:

– Не знаю, зачем я в 18‑м веке должна говорить о политике. Я и сегодня этого не делаю – я в ней ничего не понимаю. Ну и что? Если кто‑то меня спросит о маркизе‑как‑то‑там, я просто скажу, что меня политика ни капельки не интересует. А если кто‑то обязательно захочет станцевать со мной менуэт – что на мой взгляд исключено, потому что я никого в 18‑м веке не знаю – я отвечу, спасибо, очень приятно, но я растянула связки на ноге. Я даже сумею это сказать, не показывая зубов!

– Ну, теперь вы видите, что я имею в виду? – спросил Вздутые‑губки и снова заломил руки. – Ни намека на желание что‑то сделать, зато ужасающее невежество и полное отсутствие талантов во всех областях. К тому же она вдруг начинает хохотать, как пятилетний ребенок, услышав имя лорда Сэндвича.

О да, лорд Сэндвич. Невозможно поверить, что его действительно так звали. Бедный парень.

– Она наверняка… – начал мистер Джордж, но Вздутые‑губки перебил его.

– В отличие от Шарлотты, у этой девчонки вообще нет… espièglerie! [14]

Ах, что бы это ни было! Если это было у Шарлотты, я этого не хотела иметь.

Шарлотта выключила музыку и села за рояль, улыбаясь заговорщицки Гидеону. Он ей тоже улыбался.

А на меня лишь коротко посмотрел, причем таки‑и‑и‑им взглядом. Не в положительном смысле. Наверное, ему было неловко находиться в одном помещении с такой неудачницей, тем более, что он явно осознавал, как шикарно сам выглядит, в потрепанных джинсах и облегающей черной футболке. По необъяснимой причине я разозлилась еще больше. Ещё чуть‑чуть и я заскрипела бы зубами.

Мистер Джордж переводил тревожный взгляд с меня на Вздутые‑губки и обратно и сказал, озабоченно наморщив лоб:

– У вас обязательно получится, Джордано. У вас есть Шарлотта, которая прекрасно во всем разбирается. Да и впереди у нас есть еще пару дней.

– Даже если бы пару недель! Никакого времени не хватит, чтобы подготовить ее к большому балу, – сказала Вздутые‑губки. – Суаре – еще может быть, в небольшом обществе и если сильно повезет, но бал, возможно даже с присутствием герцогской семьи – абсолютно исключено! Можно только предположить, что граф решил пошутить.

Взгляд мистера Джорджа посуровел.

– Совершенно определенно нет, – сказал он. – И совершенно определенно в вашу компетенцию не входит сомневаться в решениях графа. У Гвендолин всё получится, не правда ли, Гвендолин?

Я ничего не ответила. Моя самооценка сильно пострадала в последние два часа. Если бы речь шла о том, чтоб не бросаться в глаза, с этим бы я еще как‑нибудь справилась. Я бы забилась в какой‑нибудь угол и скромно бы обмахивалась веером. Или лучше не обмахивалась бы, а то черт его знает, что это могло бы означать. Просто стояла бы и улыбалась, не показывая зубов. Конечно, при этом мне никто не должен был бы мешать, или спрашивать о маркизе Стаффорд, или приглашать танцевать.

Шарлотта начала что‑то тихонько наигрывать на рояле. Это была нежная мелодия в музыкальном стиле, под который мы только что танцевали. Гидеон подошел и стал рядом, она подняла к нему лицо и сказала что‑то, что я не услышала из‑за громких вздохов Вздутых‑губок.

– Мы попытались научить ее основным шагам менуэта принятым способом, но боюсь, нам придется применить другие методы!

Я не могла не восхищаться способностями Шарлотты, которая одновременно разговаривала, смотрела Гидеону в глаза, демонстрировала ямочки на щеках и при этом играла на рояле.

Вздутые‑губки продолжал жаловаться.

– … может помогут картинки или меловые знаки на полу, нам для этого следует…

– Завтра вы сможете продолжить занятия, – перебил его мистер Джордж. – А сейчас Гвендолин нужно элапсировать. Идем, Гвендолин?

Я облегченно кивнула и схватила сумку и пальто. Наконец‑то избавление! Злость тут же сменилась ожиданием. Если все пойдет хорошо, я сегодня буду элапсировать после встречи с дедушкой и найду в тайнике ключ и пароль.

– Давай я понесу. – Мистер Джордж забрал у меня сумку и ободряюще улыбнулся. – Всего четыре часа, и ты сможешь пойти домой. Ты сегодня выглядишь менее уставшей, чем вчера. Давай выберем какой‑нибудь симпатичный, спокойный год – может, 1953? Гидеон говорит, что в Алнуне – помещении, где хранится хронограф, в это время очень уютно. Там даже есть диван.

– 1953 – прекрасный выбор, – сказала я и постаралась не выдать восторг. Через пять лет после последней встречи с Лукасом! Можно было предположить, что за это время он кое‑что сумел узнать.

– Ах да, Шарлотта! Миссис Дженкинс вызвала машину для тебя, на сегодня ты можешь быть свободна.

Шарлотта прекратила играть.

– Хорошо, мистер Джордж, – сказала она вежливо, потом склонила голову к плечу и улыбнулась Гидеону: – Ты на сегодня тоже свободен?

Что? Она что, собирается спросить, не хочет ли он пойти с ней в кино? Я задержала дыхание.

Но Гидеон помотал головой.

– Нет. Я буду сопровождать Гвендолин.

И Шарлотта, и я были озадачены в одинаковой степени.

– Нет, не будешь, – сказал мистер Джордж. – Ты уже выполнил свою норму на сегодня.

– И ты выглядишь очень устало, – сказала Шарлотта. – Что вовсе неудивительно. Ты бы лучше поспал.

На этот раз, в виде исключения, я была с ней согласна. Если Гидеон будет меня сопровождать, я не смогу ни взять ключ из тайника, ни встретиться с дедушкой.

– Без меня Гвендолин проведет в подвале четыре часа без всякой пользы, – сказал Гидеон. – А если я пойду с ней, мы бы могли что‑то выучить за это время. – С едва заметной улыбкой он добавил: – Например, как отличить право от лево. Менуэт наверняка можно освоить.

Что?! Какой ужас – только не урок танцев опять!

– Напрасные старания, – сказал Вздутые‑губки.

– Мне нужно делать домашние задания, – сказала я подчеркнуто недружелюбно. – Завтра я должна сдать сочинение по Шекспиру.

– Я смогу тебе в этом помочь, – сказал Гидеон, глядя на меня.

Я не смогла расшифровать его взгляд, для того, кто его не знал, он мог считаться невинным, но я‑то была в курсе дела.

Шарлотта хоть и продолжала улыбаться, но ямочки на щеках исчезли.

Мистер Джордж пожал плечами:

– Я не возражаю. Гвендолин будет не одна и не станет бояться.

– Вообще‑то я люблю быть одна, – сказала я, потеряв уже надежду. – Особенно, если я целый день провела в обществе, как сегодня.

В обществе идиотов.

– Да? – насмешливо спросила Шарлотта. – Но ты же никогда не бываешь по‑настоящему одна, вокруг тебя постоянно крутятся твои невидимые друзья, не так ли?

– Вот именно, – буркнула я. – Гидеон, ты будешь только мешать.

Иди лучше в кино с Шарлоттой. Или создайте Книжный клуб – мне всё равно.

Думала я. Но имела ли я это в виду? С одной стороны, я сгорала от нетерпения поговорить с дедушкой и спросить, что он узнал о зеленом всаднике. С другой стороны, во мне поднимались смутные воспоминания об Оооо! и Мммм! и Ещё! из вчерашнего дня.

Черт! Я должна взять себя в руки и срочно вспомнить обо всем отвратительном, что я нашла в Гидеоне.

Но он не дал мне времени. Он уже открыл дверь, пропуская меня и мистера Джорджа:

– Идем, Гвендолин! Вперед, в 1953 год!

Я была практически уверена, что Шарлотта прожгла бы мне взглядом дыры в спине, если бы она это умела.

По дороге вниз, в алхимическую лабораторию, мистер Джордж завязал мне глаза – извинившись при этом – и взял со вздохом меня под руку. Гидеону пришлось нести мою сумку.

– Я знаю, как непросто с мистером Джордано, – сказал мистер Джордж, когда винтовая лестница осталась позади. – Но, может, ты тем не менее постараешься найти с ним общий язык?

Я громко фыркнула.

– Он мог бы тоже постараться найти со мной общий язык. Мастер рэйки, творческий дизайнер ювелирных изделий, модельер… что он делает среди Хранителей? Я думала, что Хранителями бывают только первоклассные ученые и политики.

– Мистер Джордано действительно выглядит необычно в кругу Хранителей, – признался мистер Джордж. – Но у него блестящая голова. Наряду с экзотичными… э‑э‑э… профессиями, которые, между прочим, сделали его миллионером, он – признанный историк и…

– … и в тот момент, когда он пять лет назад, пользуясь неизвестными источниками, опубликовал статью о лондонской тайной организации, связанной с масонами и легендарным графом Сен‑Жерменом, Хранители решили, что должны познакомиться с ним поближе, – сказал Гидеон, идя впереди. Его голос отражался от каменных стен.

Мистер Джордж прокашлялся.

– Э‑э‑э… и это тоже. Осторожно, ступенька!

– Понимаю, – ответила я. – Получается, что Джордано приняли в круг Хранителей, чтобы он не разболтал о них. А что это за неизвестные источники?

– Каждый член организации дает ей что‑то, что делает ее сильнее, – сказал мистер Джордж, игнорируя мой вопрос. – А способности мистера Джордано очень разнообразны.

– Несомненно, – сказала я. – Кто еще из мужчин в состоянии самостоятельно приклеить стразики себе на ногти?

Я услышала, как мистер Джордж закашлялся, как будто он чем‑то подавился. Какое‑то время мы молча шли рядом.

Шагов Гидеона не было слышно, я предположила, что он пошел вперед (из‑за повязки на глазах я двигалась в темпе улитки). Наконец я собралась с духом и спросила:

– А что именно я должна делать во время суаре и бала, мистер Джордж?

– О, никто тебе до сих пор не рассказал? Гидеон был вчера вечером – или, скорее, это была уже ночь – у графа, чтобы рассказать о последних… э‑э‑э… событиях, приключившихся с вами. Он вернулся назад с письмом, в котором граф выразил недвусмысленное желание, чтобы ты и Гидеон сопровождали его на суаре у леди Бромптон, а также через несколько дней – на балу. Кроме того, на повестке дня еще один визит в Темпл во второй половине дня. Целью всего этого является дать графу возможность познакомиться с тобой поближе.

Я вспомнила о своей первой встрече с графом и содрогнулась.

– Я понимаю, что он хочет лучше меня узнать. Но почему он хочет, чтобы я находилась среди чужих людей? Это что – какая‑то проба?

– Это лишний раз доказывает, как бессмысленно, держать тебя в неведении. Честно говоря, я очень обрадовался этому письму. Оно демонстрирует, что граф доверяет тебе намного больше, чем кое‑кто из Хранителей, которые считают тебя статисткой в этой игре.

– И предательницей, – добавила я, думая о докторе Уайте.

– Или предательницей, – поправил меня мистер Джордж, не задумываясь. – Мнения разделились. Ну, мы уже пришли, девочка моя. Ты можешь снять повязку.

Гидеон уже ждал нас. Я последний раз попыталась избавиться от него, заявив, что мне нужно выучить наизусть сонет Шекспира, что я могла делать только вслух, но он только пожал плечами и сказал, что у него с собой айпод и он меня не услышит.

Мистер Джордж достал хронограф из сейфа и строго сказал, чтобы мы ничего не оставили в прошлом.

– Ни кусочка бумаги, слышишь, Гвендолин? Всё, что у тебя есть в сумке, ты заберешь обратно. И саму сумку, конечно, тоже. Понятно?

Я кивнула, забрала сумку у Гидеона и прижала к себе. Потом протянула палец мистеру Джорджу. В этот раз мизинец – указательный уже слишком сильно пострадал от иголок.

– А если кто‑то зайдет в подвал, когда мы там будем?

– Этого не случится, – успокоил меня Гидеон. – Там как раз будет глубокая ночь.

– И что? Кто‑нибудь может устроить инспиративную встречу в подвале.

– Конспиративную, – сказал Гидеон. – Ну и что?

– Как это «ну и что»?

– Не беспокойся, – сказал мистер Джордж и просунул мой палец сквозь открытый клапан во внутренности хронографа.

Я закусила губу, почувствовав в животе уже знакомое ощущение «на американских горках» и укол иглы. Комната погрузилась в рубиновый свет, и я оказалась в полной темноте.

– Алло? – спросила я тихо, но никто не ответил.

Через секунду рядом со мной оказался Гидеон и сразу же включил фонарик.

– Видишь, и вовсе тут не неуютно, – сказал он, идя к двери и щелкая выключателем.

На потолке все еще висела голая лампочка, зато остальная часть комнаты с момента моего последнего визита явно изменилась к лучшему. Я сразу посмотрела на стену, где Лукас собирался сделать тайник. Там все еще стояли стулья, но намного аккуратнее, чем в прошлый раз. Мусора не было, по сравнению с прошлым разом подвал выглядел убранным и, в первую очередь, более пустым. Кроме стульев возле стены, тут стояли только стол и диван с потертой замшевой обивкой зеленого цвета.

– Да, действительно, намного уютнее, чем в прошлый раз. Я все время боялась, что из угла выскочит крыса и укусит меня.

Гидеон нажал на ручку двери и потряс ее. Очевидно, заперто.

– Один раз дверь была открыта, – сказал он с ухмылкой. – Получился очень приятный вечер. Отсюда идет тайный ход к Дворцу правосудия. Он идет еще дальше – глубоко в катакомбы с мощами… А неподалеку отсюда – в 1953 году – расположен винный погреб.

– Если бы у нас был ключ. – Я снова скосила глаза к стене. Где‑то там за одним кирпичом лежал ключ. Я вздохнула. Чертовски жаль, что сейчас он мне ни к чему. И все‑таки было приятно знать что‑то, о чем Гидеон – на этот раз – не имел понятия. – Ты пил вино?

– Что ты имеешь в виду? – Гидеон взял один из стульев и поставил возле стола. – Прошу, для тебя. Удачи при выполнении домашних заданий.

– Спасибо. – Я уселась, достала все необходимое из сумки и сделала вид, что полностью погружена в книгу.

Гидеон растянулся на диване, достал из кармана айпод и засунул в уши наушники. Через две минуты я рискнула посмотреть в его сторону и увидела, что он закрыл глаза. Он что, заснул? Вообще‑то неудивительно, если вспомнить, что эту ночь он провел путешествуя.

На какое‑то время я погрузилась в созерцание ровного длинного носа, бледной кожи, мягких губ и густых изогнутых ресниц. В таком расслабленном состоянии он выглядел намного младше, и внезапно я сумела хорошо представить себе, каким он был в детстве. В любом случае – очень хорошеньким. Его грудь ровно вздымалась, и я коротко подумала, что могла бы рискнуть – нет, это было слишком рискованно. Нельзя вообще смотреть в сторону стены, если я хочу сохранить тайну между мной и Лукасом.

Поскольку мне больше нечего было делать, а наблюдать за спящим Гидеоном четыре часа было глупо (хотя в этом было что‑то заманчивое), я занялась домашним заданием; сначала полезными ископаемыми Кавказа, потом неправильными французскими глаголами. В сочинении о творчестве и жизни Шекспира не хватало только заключения, и я смело закончила его предложением «Последние пять лет своей жизни Шекспир провел в Стратфорде‑на‑Эйвоне, где и умер в 1616 году». Всё, готово. Мне осталось только выучить наизусть сонет. Так как они все были одинаковой длины, я взяла один наугад.

– Mine eye and heart are at a mortal war,

How to divide the conquest of thy sight – [15]

бормотала я.

– Ты меня имеешь в виду? – спросил Гидеон, поднялся и вынул наушники из ушей.

К сожалению, я не смогла не покраснеть.

– Это Шекспир, – сказала я.

Гидеон улыбнулся:

– Mine eye my heart thy picture's sight would bar,

My heart mine eye the freedom of that right. – [16]

или как‑то так…

– Не «как‑то так», а точно так, – сказала я и захлопнула книгу.

– Но ты еще не выучила его, – сказал Гидеон.

– Я все равно забуду до завтра. Лучше всего будет, если я выучу его завтра утром перед школой, тогда у меня будет хороший шанс не забыть его до урока английского языка у мистера Уитмена.

– Тем лучше! Тогда мы можем поупражняться в менуэте. – Гидеон встал на ноги. – Места тут достаточно.

– О нет! Пожалуйста, не надо!

Но Гидеон уже поклонился мне.

– Могу я просить вас о танце, мисс Шеферд?

– Нет ничего, что бы я охотнее сделала, мой господин, – уверила я его и обмахнулась томиком Шекспира, как веером. – Но к моему величайшему сожалению, у меня растянуты связки на ноге. Спросите у моей кузины. Вон она, в зеленом платье. – Я показала на диван. – Она с удовольствием вам продемонстрирует, как замечательно она танцует.

– Но я хочу танцевать с вами – как танцует ваша кузина я давным‑давно знаю.

– Я имею в виду кузину Софá, а не кузину Шарлотту, – сказала я. – Я заверяю вас… э‑э‑э… с Софá вы получите больше удовольствия, чем с Шарлоттой. Возможно, Софá не такая элегантная, зато она мягче, в ней больше шарма и у нее намного лучше характер.

Гидеон рассмеялся.

– Как я уже сказал, меня интересуете только вы. Прошу вас, окажите мне честь.

– Но такой джентльмен, как вы, должен учитывать мою больную ногу!

– Сожалею, нет. – Гидеон вынул из кармана айпод. – Немного терпения, оркестр сейчас начнет.

Он воткнул мне в уши наушники и потянул, чтобы поставить на ноги.

– О, отлично, Linkin Park, – сказала я, в то время как мой пульс подскочил до небес от близости Гидеона.

– Что? Пардон. Одну минуточку. – Его пальцы скользили по дисплею. – Вот. Моцарт. Это больше подходит. – Он протянул мне айпод. – Положи его в карман, у тебя должны быть свободные руки.

– Но ты же не слышишь музыки, – сказала я, в то время как скрипки пели в моих ушах.

– Я достаточно слышу, не надо кричать. Окей, представим, что мы танцуем вариант для восьми танцоров. Слева от меня стоит господин, справа – двое, все в одном ряду. С твоей стороны то же самое, но стоят дамы. Реверанс, прошу!

Я присела и нерешительно вложила ладонь в его руку.

– Я тут же перестану, если ты назовешь меня глупой девчонкой!

– Никогда в жизни, – сказал Гидеон и повел меня прямо, мимо дивана. – В танце самое главное – изысканное общение. Могу я поинтересоваться, на чем зиждется ваша нелюбовь к танцам? Большинство молодых дам любят танцевать.

– Тссс, мне нужно концентрироваться. – До сих пор все шло хорошо. Я сама удивилась. Tour de main получался как по маслу: налево поворот, направо поворот. – Мы могли бы повторить еще раз?

– Подбородок вверх. Да, правильно. И смотри на меня. Ты не должна отводить от меня взгляд, неважно, насколько хорош мой сосед.

Я ухмыльнулась. Что это было? Напрашивание на комплимент? Ну нет, такое удовольствие я ему не доставлю. Хотя, нужно признаться, Гидеон отлично танцевал. С ним было всё иначе, чем с Вздутыми‑губками – всё получалось само собой. Постепенно мне даже стал нравиться менуэт.

Гидеон заметил.

– Подумать только, у тебя получается. Правая рука, правое плечо, левая рука, левое плечо – очень хорошо!

Он был прав. У меня получалось! Вообще‑то танцевать менуэт оказалось совсем просто. Торжествующе я сделала круг с одним из невидимых партнеров и снова вложила пальцы в ладонь Гидеона.

– Ха! А говорили, что у меня грация, как у ветряной мельницы! – сказала я.

– Абсолютно наглое сравнение, – подтвердил Гидеон. – Ты перетанцуешь любую ветряную мельницу!

Я хихикнула. А потом вздрогнула:

– Опс! А сейчас опять Linkin Park.

Дата добавления: 2015-03-29