Экспериментальная эпидемиология

Начало было более‑менее стандартным в рамках моего опыта многолетнего общения с семейством Полянских. Звонила Наташа, сквозь рыдания удалось выяснить, что с дитем приключился понос и очень срочно надобно спасать.

Все наши предыдущие встречи начинались примерно такими же рыданиями, а состояние нервной системы мамы Наташи всегда волновало меня больше, чем очередная простуда ее дочери Марины. Со временем интенсивность и частота Наташиных рыданий‑причитаний уменьшилась – Маринке, как‑никак, шел тринадцатый год, болела она не часто, уже давно не плевалась лекарствами и без воплей открывала рот…

Странно, но Семен Борисович был дома. Для такого большого государственного человека быть дома в 19.00… Еще более странным было то, что Борисыч меня не встречал. Он не вышел, даже не выглянул из кухни, и на крик Наташи: "Сеня, доктор приехал!" отреагировал лишь глухим приветственным мычанием.

Следует заметить, что большим начальником Семен Борисович был исключительно вне стен собственного дома. На немаленькой территории, ограниченной двухметровым кирпичным забором, царил жесткий матриархат. Тяжесть ситуации усугублялась тем фактом, что других особей мужского пола в обозримом пространстве не наблюдалось. Жена, дочь, теща Елизавета Захаровна, сиамская кошка Анфиса, умеренно похожая на овчарку дворняга Кука и, в довершение композиции, морская свинка Чапа.

Личная жизнь Семена Борисовича была сложна и запутанна. Традиционное следствие – теща, которая была лишь на год его старше, но именовалась исключительно на вы, Елизаветой Захаровной, а в минуты особого семейного благополучия – мамой. Теща, разумеется, возглавляла семейную иерархическую лестницу, Наташа с Мариной были на одну ступень ниже. Далее царило равноправие. Кука, Чапа, Анфиса и Сеня (Семен Борисович) были послушны, вовремя получали еду. Правда, Сеня нередко пакостил, простите, сорил в доме, и ему доставалось чаще других.

В результате тяжелой подкаблучной жизни мой приход всегда воспринимался Борисычем как праздник. Можно было найти сочувствие, можно было пожаловаться – дескать, "эти бабы", которые "только и могут, что орать" и "якобы всегда правы", опять не уберегли бедное дитя. А тут даже не вышел поприветствовать… Да, события явно разворачивались нестандартно.

Вид у Маринки действительно был неважнецкий. Тошнить начало еще в школе, после третьего урока примчалась домой, не снимая куртки, овладела унитазом, затем была рвота, потом опять унитаз. Сейчас лежала вся из себя бледная, температура 37,3, тошнит меньше, побаливает и бурчит живот. Все остальные здоровы. С диагнозом особых проблем нет – явная кишечная инфекция. Ребеночку не пять месяцев, без уколов и капельниц обойдемся, питье, диета, кое‑что из лекарств, ну, честное слово, девочки, ничего страшного – спасемся пренепременно.

Странности тем временем продолжаются: Семен Борисович при осмотре не присутствует и участия в беседе не принимает.

Выяснив и разъяснив, что же все‑таки надо делать, пытаюсь получить ответ на вопрос "кто (что) виноват (виновато)". На умном медицинском языке это называется эпидемиологический анамнез. Теоретически с этого положено начинать, но практически важнее было унять родственников, дабы не скулили и не рыдали, а знали, в чем дитя нуждается и что от них требуется.

Стандартный вопрос: что ели накануне? Ответ окончательно расставляет все точки над i. Более того, вносит предельную ясность и легко объясняет странное поведение Семена Борисовича.

Вчера вечером, растолковывает мне Елизавета Захаровна, этот (следует кивок в сторону кухни) приволок литровую банку черной икры. Какой‑то его агент по снабжению привез из Астрахани. На весь дом чирикал, какая она свежая и замечательная. Вечером Маринка съела 3 бутерброда, больше никто и не попробовал, решили: что ж ее есть, если ребенку нравится. Теперь вот все здоровы, а дитя из‑за этого (очередной кивок в направлении затаившегося Семена Борисовича) мучается.

С отравлениями икрой я, разумеется, сталкивался, и не единожды. Но все, что я видел на этот раз, как‑то в икру не укладывалось. Вот если б сметанка или молочко…

Иду мыть руки, по пути заглядываю на кухню. Зрелище потрясающее: "глава семьи" в майке и трусах сидит верхом на табурете и ложкой прямо из банки ест икру. Литровая банка уже пуста наполовину. При моем появлении Семен Борисович делает судорожный глоток и недоверчиво смотрит на меня грустными глазами затравленной антилопы.

– Док, я им докажу! Парень, что привез, абы чего не возит. Икра точно свежая. Я ведь перед тем, как домой идти, сам съел немного, отметили возвращение. Так им же и сказать нельзя, разорались бы, что ребенка объедаю. Но я ж здоровый, никаких поносов…

– Семен Борисыч, не знаю, как понос, но давление ваше после такого количества соли точно подскочит, давайте эти эксперименты заканчивать. Я и сам думаю, что икра тут ни при чем.

Возвращаюсь к пострадавшему ребенку. Женщины при деле: Марина заканчивает поглощение смекты, которая без труда нашлась в огромной домашней аптечке Полянских, Наташа и Елизавета Захаровна активно участвуют в лечении, кривясь и глотая слюну одновременно с девочкой.

Вскользь интересуюсь:

– Кстати, а кроме икры ничего сомнительного не ели, на завтрак, например? А то на икру не очень похоже.

Сенина теща смотрит на меня с укоризной. Из кухни в сторону комнаты неспешно перемещается робкая тень Семена Борисовича. Тень по‑прежнему держит в руках злополучную банку икры. Марина садится на кровати – пытается вспомнить. Наташа спокойна. Ей‑то чего волноваться – процесс приобретения продуктов полностью на совести и под контролем Елизаветы Захаровны…

– На завтрак были чай и творожок в шоколаде, – гордо заявляет ребенок.

Семен Борисович переступает порог комнаты. С вызывающим видом и громким стуком он ставит банку с икрой на антикварный комод конца XIX века. Наташа и Марина с любопытством смотрят на маму и бабушку соответственно.

Во взгляде Елизаветы Захаровны укоризну сменяет недоумение с легким оттенком сомнения. Медленно двигаясь в моем направлении, она говорит звонким, дрожащим голосом:

– Я этот творог уже два года в одном и том же месте покупаю, и никогда, слышите, ни‑ко‑гда! – никаких проблем. Его, к счастью, не из Астрахани возят!

Елизавета Захаровна останавливается в двух шагах от меня, переводит взгляд на комод, незатейливо украшенный сосудом с икрой, и, всхлипнув, быстро выходит из комнаты.

Я прощаюсь. Повеселевший Семен Борисович охотно бросается провожать.

Мы проходим мимо кухни. На табурете восседает Елизавета Захаровна. Не переставая жевать, она реагирует на мое "до свидания" вялым кивком головы. Перед ней блюдечко с остатками творожка в шоколаде.

Телефонный звонок разбудил меня в половине второго. Голос Семена Борисовича звенел и переливался всеми оттенками восторга, счастья, радости:

– Доктор, дорогой! Ты себе не представляешь! У тещи понос! Уже полчаса из туалета не выходит! Спасибо тебе! Спокойной ночи! – И он повесил трубку.

2002 г.

Дата добавления: 2015-05-06