Часть 2 5 страница. – Да, не люблю. И Сесиль тоже не любит

– Да, не люблю. И Сесиль тоже не любит. Она действует нам на нервы. Ты давно ее не видела и не знаешь, какая она зануда, при всей ее доброте. Мама, пожалуйста, не нужно портить нам это последнее лето, не приглашай ее.

Сесиль кивал головой, соглашаясь со словами Люси.

Миссис Ханичёрч ответила дочери – с гораздо большей, чем обычно, серьезностью и с гораздо большим, чем обычно, чувством:

– С вашей стороны это не по‑родственному. У тебя есть Сесиль, а у Сесиля – ты. В вашем распоряжении эти леса, в которых можно гулять, и столько разных замечательных вещей; а у бедной Шарлотты – только слесари, которые отключили воду. Вы молоды, дорогие. Но какой бы умной ни была молодежь, сколько бы книжек она ни прочитала, она никогда даже не догадается, что это такое – стареть.

Сесиль катал шарики из хлеба.

– Я должен сказать, что кузина Шарлотта была очень добра ко мне в прошлом году, когда я приезжал к ней на велосипеде, – вставил Фредди. – Она так жарко благодарила меня за то, что я приехал, что я почувствовал себя дураком, а потом целый час суетилась, чтобы сварить мне яйцо к чаю.

– Я знаю, дорогой, – кивнула миссис Ханичёрч. – Она ко всем добра, и тем не менее Люси не хочет, чтобы мы хоть чуть‑чуть отплатили ей добром.

Но Люси уже ожесточилась сердцем. Нельзя быть доброй к мисс Бартлетт. Она часто пыталась это делать и пыталась до самого последнего времени. Но одно дело намерения, а другое – результат.

Все, что она смогла сказать, было:

– Я ничего не могу с собой поделать, мама. Я не люблю Шарлотту. Это, конечно, ужасно с моей стороны.

– Насколько я могу судить по твоим рассказам, ты от нее этого не скрывала.

– Она так по‑дурацки уехала из Флоренции. Как ураган…

Призраки возвращались; они заполонили собой Италию, они пробрались даже в те места, которые она знала ребенком. Святое озеро никогда не станет прежним, и в грядущее воскресенье что‑то обязательно произойдет с Уинди‑Корнер. Как ей справиться с призраками? На мгновение видимый мир исчез, и единственной реальностью стали чувства и воспоминания.

– Я полагаю, мисс Бартлетт должна приехать, поскольку она так хорошо варит яйца, – произнес Сесиль, который, благодаря усилиям повара, пребывал в самом благодушном состоянии духа.

– Я не хотел сказать, что то яйцо было хорошо сварено, – поправил Сесиля Фредди. – Я вообще не могу об этом судить, потому что мисс Бартлетт забыла его вынуть из воды. И в общем‑то мне наплевать на яйца. Я просто хотел сказать, что она была чертовски добра ко мне.

Сесиль вновь нахмурился. О, эти Ханичёрчи! Яйца, бойлеры, гортензии, горничные – вот из чего состоит их жизнь!

– Можем мы с Люси встать из‑за стола? – проговорил он с плохо скрытым раздражением в голосе. – Мы не хотим десерта.

Глава 14. Люси проявляет храбрость во внешних обстоятельствах

Конечно же, мисс Бартлетт приняла приглашение. И конечно же, она не хотела быть кому‑нибудь в тягость, а потому попросила комнатку поменьше и похуже, и необязательно, чтобы был вид из окна. Как она любит Люси! И конечно же, в воскресенье поиграть в теннис придет Джордж Эмерсон.

Люси храбро смотрела в лицо складывающимся обстоятельствам, но, как и большинство из нас, она имела в виду только их внешний аспект. Внутрь себя она не заглядывала. Если по временам странные образы поднимались из глубин ее существа, она приписывала это нервам. Когда Сесиль заманил Эмерсонов в Саммер‑стрит, ее нервы расстроились. Шарлотта приедет и будет манерничать сверх всякой меры, и это тоже расстроит ей нервы. Люси нервничала ночью. Когда она заговорила с Джорджем – они очень скоро встретились возле дома священника, – его голос так глубоко тронул ее, что она захотела остаться рядом с ним. Как это ужасно, если она действительно желала остаться рядом с Джорджем. Конечно, все это из‑за нервов, которые любят играть с нами в такие странные игры. Раньше она уже испытала на себе действие «вещей, которые приходят из ниоткуда и означают то, чему она и имени не найдет». В один из дождливых дней Сесиль объяснил ей основы психологии, и теперь она могла освободиться от всех своих детских страхов, которые терзали ее в мире, пока ею непознанном.

Проницательный читатель скажет: «Люси влюблена в молодого Эмерсона». Если этого читателя поставить на место Люси, для него это будет совсем не так очевидно. Жизнь легко описывать извне, но ее трудно проживать, и мы, чтобы замаскировать перед самими собой наши тайные желания, часто в виде прикрытия прибегаем к слову «нервы» или к каким‑нибудь иным словам. Люси любила Сесиля; Джордж заставлял ее нервничать. Возьмет ли проницательный читатель на себя труд убедить Люси, что эти фразы следует поменять местами?

Но что касается внешних обстоятельств – здесь Люси проявит должную храбрость.

Встреча возле дома священника прошла без затруднений. Стоя между Сесилем и мистером Бибом, Люси произнесла несколько сдержанных фраз по поводу их пребывания в Италии. Джордж ответил. Ей страшно хотелось показать, что она нисколько не смущена, и она была рада, что и Джордж не выказал и капли смущения.

– Превосходный юноша, – сказал потом мистер Биб. – Со временем он обтешется. Я не доверяю молодым людям, входящим в жизнь гладко, без сучка и задоринки.

Люси сказала:

– Похоже, и настроение у него стало получше. Больше смеется.

– Да, – согласился священник. – Он просыпается.

Вот и все. Но к концу недели большая часть возведенных Люси оборонительных сооружений рухнула, и ей явился образ, полный чувственной красоты.

Несмотря на то что мисс Бартлетт получила подробнейшие инструкции, она умудрилась приехать не туда, куда следовало, и не тогда, когда надо. Шарлотту ждали на Юго‑восточном вокзале в Доркинге, и миссис Ханичёрч, чтобы встретить ее, отправилась именно туда. Но Шарлотта прибыла на Лондонский вокзал Доркинга и, чтобы добраться до Саммер‑стрит, вынуждена была нанять кеб. Когда она явилась в Уинди‑Корнер, дома никого не было, за исключением Фредди и его приятеля, которые вынуждены были прервать партию в теннис и битый час развлекать путешественницу. Сесиль и Люси появились около четырех, и вся компания, включая маленькую Минни Биб, мрачно уселась пить чай на верхней лужайке.

– Никогда себе не прощу, – говорила мисс Бартлетт, норовя поминутно вскочить со своего места, куда ее вновь усаживали совместными усилиями. – Все у меня не так. Свалиться на голову молодежи! Но я намерена сама покрыть расходы на кеб.

– Мы не можем позволить этого нашим гостям, – сказала Люси.

Но ее брат, в чьей памяти история с вареным яйцом утратила былое значение, воскликнул раздраженно:

– Именно это я и втолковывал кузине Шарлотте последние полчаса.

– Я не считаю себя обычным гостем, – проговорила мисс Бартлетт, рассматривая свои потертые перчатки.

– Ну хорошо, если хочешь, – согласился Фредди. – Пять шиллингов, и шиллинг сверху вознице.

Мисс Бартлетт заглянула в свой кошелек. Там были только соверены и пенсы. Не разменяет ли ей кто? У Фредди было полфунта, а у его приятеля четыре монеты по полкроны. Мисс Бартлетт приняла от них деньги и спросила:

– Но кому я должна отдать соверен?

– Давайте подождем, пока придет мама, – предложила Люси.

– Нет, дорогая, – покачала головой Шарлотта. – Твоя мама вернется после долгого пути, и я не хочу ее беспокоить своими проблемами. У нас у всех есть свои маленькие слабости, и моя состоит в том, что я предпочитаю незамедлительно улаживать свои денежные дела.

И здесь мистер Флойд, приятель Фредди, сделал заявление, которое необходимо воспроизвести полностью: чтобы решить, кому достанется соверен мисс Бартлетт, он предложил бросить жребий. Решение было простым и надежным, и даже Сесиль, который, глядя в сторону, подчеркнуто отстраненно пил чай, повернулся, привлеченный вечным очарованием Случая.

Но и на этот раз ничего не вышло.

– Прошу вас, не нужно этого делать, – взмолилась мисс Бартлетт. – Я знаю, что я вечно всем порчу удовольствие, но получится так, что проигравший будет мною ограблен!

– Фредди должен мне пятнадцать шиллингов, – вмешался Сесиль. – Поэтому будет правильно, если вы отдадите свой соверен мне.

– Пятнадцать шиллингов? – с сомнением в голосе произнесла Шарлотта. – Как же это, мистер Виз?

– Разве вы не помните? Фредди оплатил кеб. Дайте мне ваш соверен, и нам удастся избежать участия в этих недостойных азартных играх.

Мисс Бартлетт, плохо разбиравшаяся в цифрах, смутилась и передала соверен Сесилю под сдержанные смешки молодежи. На мгновение Сесиль был счастлив. Он развлекался среди равных себе. Но затем он взглянул на Люси – улыбка на ее лице сменилась обеспокоенностью. Совсем скоро, в январе, она спасет своего Леонардо от этого отупляющего убожества.

– Но почему? – воскликнула Минни, которая сосредоточенно следила за происходящим и которой явно не по душе была эта чудовищная финансовая операция. – Я не понимаю, почему соверен должен достаться мистеру Визу.

– Потому что мы имеем пятнадцать шиллингов и еще пять, – веско ответил Сесиль. – Пятнадцать шиллингов плюс пять, получается ровно фунт.

– Но почему…

Ей попытались заткнуть рот пирогом.

– Нет, благодарю вас. Мне хватит. Я не понимаю, почему… Фредди, перестань меня пихать. Мисс Ханичёрч! Ваш брат делает мне больно! Ой! Так как же насчет пяти шиллингов мистера Флойда? Ой! Нет, я не понимаю и никогда не пойму, почему мисс Незнаю‑как‑ее‑зовут не отдала шиллинг, который дали вознице?

– О, я совсем забыла про этот шиллинг! – проговорила мисс Бартлетт, покраснев. – Спасибо, дорогая, что напомнили мне. Шиллинг, не так ли? Не может ли кто‑нибудь разменять мне полкроны?

– Сейчас я все устрою, – сказала молодая хозяйка, приняв решение. – Сесиль, дай мне тот соверен. Нет, отдай его мне. Я попрошу Ефимию разменять его, и мы начнем все сначала.

– О Люси, Люси! – запротестовала мисс Бартлетт. – Сколько со мной хлопот!

И она последовала за Люси, которая направилась через лужайку к дому. Та шла впереди, изображая саму веселость. Когда они отошли достаточно далеко, мисс Бартлетт спросила:

– Ты ему рассказала?

– Нет, – ответила Люси и пожалела, что дала Шарлотте понять, как быстро она сообразила, что та имела в виду.

– Так, разменять соверен, – пробормотала она и исчезла в кухне.

Переходы в поведении мисс Бартлетт были подчас труднообъяснимы. Казалось, что она планирует каждое произносимое ею слово и что вся эта история с кебом и мелкими деньгами была придумана ею для того, чтобы застать Люси врасплох.

– Нет, я ничего не сказала. Ни Сесилю, ни кому другому, – сказала Люси, вернувшись из кухни. – Я ведь обещала тебе не делать этого. Вот твои деньги, все шиллингами, за исключением двух монет в полкроны. Посчитаешь? Теперь ты отлично разберешься с долгом.

Мисс Бартлетт стояла в гостиной, разглядывая репродукцию «Вознесения святого Иоанна», которая теперь была вставлена в раму.

– Как ужасно, – пробормотала она. – Как ужасно будет, если мистер Виз узнает про все это из каких‑нибудь других источников.

– Вряд ли, Шарлотта, – ответила Люси, принимая бой. – Джордж Эмерсон будет молчать, а других источников просто нет.

Мисс Бартлетт поразмышляла.

– А возница, например? Я же видела, как он подглядывал за вами из кустов. И я помню, он держал в зубах фиалку.

Люси передернуло.

– Эта глупая история нам окончательно вымотает нервы, если мы о ней не забудем. Как может какой‑то флорентийский возница выйти на Сесиля?

– Мы должны учитывать все возможности.

– Да нет, здесь нет никакой опасности.

– А если про все знает старший Эмерсон? Наверняка знает.

– Мне это абсолютно все равно. Я благодарна тебе за твое письмо, но если эта новость пойдет по округе, я уверена, что Сесиль только посмеется над ней.

– Из чувства противоречия?

– Да нет, просто так. Посмеется.

Но глубоко в сердце своем Люси не была уверена в Сесиле, поскольку знала – он желает ее чистой и нетронутой.

– Ну ладно, дорогая, тебе лучше знать. Наверное, джентльмены изменились с тех пор, когда я была молодая. Леди уж точно изменились.

– А ну‑ка, Шарлотта! – Люси, играя, со смехом хлопнула ее по плечу. – Хитрая лиса! Скажи, что мне все‑таки сделать? Сначала ты хочешь, чтобы я молчала, а теперь, чтобы рассказала все. Так как мне поступить? Ну‑ка, быстро отвечай!

Но мисс Бартлетт была не склонна перевести все в шутку. Она вздохнула и сказала:

– Мне за тобой не угнаться в разговорах, дорогая. Меня бросает в дрожь, когда я вспоминаю, как я вмешалась там, во Флоренции. Ты же сама способна решать свои проблемы, тем более что ты гораздо умнее меня во всех отношениях. Ты меня никогда не простишь.

– Ну что, тогда пойдем? А то они без нас все разнесут.

Замечание было весьма кстати, ибо с лужайки доносились вопли маленькой Минни, с которой Фредди чайной ложкой пытался снять скальп.

– Дорогая! Одну минутку! У нас может не быть возможности поболтать. Ты уже виделась с молодым Эмерсоном?

– Да.

– И что произошло?

– Мы встретились возле церкви.

– И как он себя ведет?

– Да никак. Мы говорили про Италию, только и всего. Все нормально. Ну посуди: как он может воспользоваться тем, что знает? Да и зачем ему это? Посмотри на все моими глазами, Шарлотта. Он не причинит нам никаких неприятностей.

– Тот, кто хоть однажды вел себя как негодяй, негодяем остается навсегда. Таково мое мнение.

Люси помолчала и сказала:

– Сесиль на днях заявил, и, я думаю, это правильно: существуют негодяи сознательные и бессознательные.

Она снова помолчала, словно отдавала дань уму Сесиля. Сам Сесиль был виден в окне, с романом в руках. Роман был новый, из библиотеки Смита. Мать, вероятно, уже вернулась со станции.

– Негодяй – он всегда негодяй, – зудела мисс Бартлетт.

– Что до бессознательного поведения, то дело в том, что мистер Эмерсон просто потерял голову. Я как с неба упала в эти фиалки, и он был глупейшим образом удивлен. Не думаю, что его следует винить за это. Все предстает в очень неожиданном свете, когда ты вдруг видишь человека, и он стоит на фоне чего‑то особенно красивого. Это действительно так, и он потерял голову. Я не нравлюсь ему, и вообще здесь нет никаких глупостей, совершенно никаких. Эмерсон нравится скорее Фредди, и тот пригласил его к нам в воскресенье. Ты, кстати, сможешь все оценить сама. Он сильно изменился; теперь уже нет ощущения, что минута – и он разрыдается. Он работает клерком в офисе генерального управляющего крупной железной дороги. Он клерк, а не носильщик, как говорила мисс Лэвиш. Сюда он приезжает по выходным, к отцу. Тот раньше занимался журналистикой, но потом заболел ревматизмом и отошел от дел. Вот так. А теперь – в сад!

Подхватив Шарлотту под руку, она повела ее к дому.

– Полагаю, мы больше не будем говорить об этой итальянской истории. Не станем омрачать этой темой твой отдых в Уинди‑Корнер.

Люси решила, что ее речь была хороша. Но читатель мог заметить в ней одну оговорку. Заметила ее мисс Бартлетт или нет, сказать со всей определенностью нельзя, ибо невозможно проникнуть в сознание человека пожившего. Они могли говорить и дальше, но их беседа была прервана появлением старшей хозяйки. Последовали объяснения случившегося на станции, и в их разгар Люси исчезла, встревоженная образами – более живыми, чем прежде, – которые всплывали из глубин ее сознания.

Глава 15. Внутренняя катастрофа

Воскресенье, последовавшее за приездом мисс Бартлетт, было днем волшебным, как и большинство дней в этом году. Осень пришла на пустошь, разбавив разноцветьем монотонную зелень лета, тронув парки белыми хлопьями тумана, буки – красным, а дубы – золотым. Черные сосны, стоящие на вершинах холмов, наблюдали за этими изменениями, сами – неизменные. И над всем этим раскинулось безоблачное небо, внимавшее малиновому звону церковных колоколов.

В саду Уинди‑Корнер было пусто, и только оставленная кем‑то книга в красном переплете грелась на солнышке посреди гравиевой дорожки. Из дома доносились шум и болтовня – дамы собирались в церковь.

– Мужчины заявили, что они не пойдут…

– Не нужно их ругать…

– Минни спрашивает, идти ли ей…

– Скажи ей, никаких глупостей…

– Анна, Мэри! Застегните мне сзади…

– Дорогая Лючия! Могу я попросить у тебя булавку?

Мисс Бартлетт объявила накануне, что при всех обстоятельствах она не пропустит утреннюю молитву в церкви.

Солнце отправилось в свой путь по небосводу, но уже не Фаэтон, а Аполлон руководил бегом светила – умелый, непреклонный, величественный. Лучи солнца падали на дам, когда они подходили к окнам спален, на мистера Биба, который, стоя возле ворот церкви, улыбался, читая письмо от мисс Кэтрин Элан, на Джорджа Эмерсона, чистившего башмаки своего отца, и наконец, чтобы нам уж закончить каталог вещей, достойных описания, на упомянутую выше книгу в красном переплете. Дамы двигаются, мистер Биб двигается, двигается и Джордж, а движение порождает тени. Книга же лежит неподвижно; утреннее солнце нежно ласкает ее, и она слегка приподнимает подхваченную ветром обложку, словно отвечая ласковым лучам светила.

Люси выходит на лужайку через дверь гостиной. Ее светло‑вишневое платье явно неудачно, в нем она выглядит безвкусно и блекло. У горла – гранатовая брошь, на пальце – обручальное кольцо с рубинами. Она смотрит вдаль, на пустошь. Немного хмурится, но не со злости, а так, как хмурится храбрый ребенок, который делает все, чтобы не заплакать. Пространство пустоши безлюдно. Никто не видит Люси, поэтому никто не будет сетовать на то, что она не в духе. Широкие просторы разворачиваются перед ней – вплоть до далеких холмов, освещенных лучами Аполлона.

– Люси! Люси! – слышит она голос матери. – Что это за книга? Кто ее взял с полки и оставил лежать на улице? Она же испортится.

– Это библиотечная книга. Ее читал Сесиль.

– Тогда подними ее. Что ты там стоишь, как фламинго, и ничего не делаешь?

Люси подняла книгу и равнодушно глянула на название. «Под сенью Лоджии». Сама она уже давно не читала романов, посвящая все свое свободное время чтению серьезной литературы в надежде сравняться в знаниях с Сесилем. Выяснилось, что она знает ужасно мало, и даже если ей казалось, что она знает некоторые вещи, относящиеся, например, к итальянской живописи, на поверку оказывалось, что она все позабыла. Только сегодня утром она перепутала Франческо Франча с Пьеро делла Франческа, и Сесиль спросил, не стала ли она забывать Италию. И это обстоятельство также добавляло беспокойства ее взгляду, когда она приветствовала родные поля, служившие фоном родному саду, а также родному солнцу, разливавшему свет над окрестностями.

– Люси! – вновь раздался голос миссис Ханичёрч. – У тебя есть шестипенсовик для Минни и шиллинг для тебя самой?

Люси поспешила на зов матери, которая пребывала в обычном своем воскресном возбуждении.

– Там будет какой‑то особый сбор пожертвований, не помню уж, на что. Прошу тебя, никакого вульгарного позвякивания полупенсовиков. Проследи, чтобы у Минни был полновесный блестящий шестипенсовик. Где этот ребенок? Минни! Эта книжка вся распухла от сырости. О господи, как убого ты выглядишь! Положи книгу под атлас, Минни. Это будет пресс.

– О, миссис Ханичёрч, – донеслось сверху.

– Минни, не опаздывай. Лошадь уже пришла.

Всегда она говорит «лошадь», а не «экипаж»!

– Где Шарлотта? Поднимись поторопи ее. Почему она медлит? Ей же нечего делать. У нее же только блузки. Бедная Шарлотта, как мне не нравятся блузки. Минни!

Язычество заразно – более заразно, чем дифтерит или набожность, и племянницу священника тащили в церковь почти что силком. Как обычно, она не понимала, зачем ей туда нужно. Почему она не может посидеть на солнышке с молодыми людьми? Эти молодые люди, которые только что появились, подтрунивали над бедной девочкой. Миссис Ханичёрч принялась защищать традиционную веру, и в разгар схватки на ступенях показалась мисс Бартлетт, одетая по самой последней моде.

– Дорогая Мэриэнн, прошу меня извинить, но у меня нет мелочи – только соверены и монеты по полкроны. Может кто‑нибудь дать мне…

– Легко! Забирайся. О господи, как шикарно ты выглядишь! На этом фоне нам будет стыдно за наши наряды.

– Если я не надену свои лохмотья сейчас, то где мне их еще носить? – с упреком проговорила Шарлотта. Она поднялась в экипаж и устроилась спиной к лошади. Возница крикнул, и они отправились.

– Пока! Ведите себя хорошо! – крикнул им вслед Сесиль.

Тон был издевательский, а потому Люси прикусила губы. Про «церковь и так далее» они с Сесилем имели достаточно неприятный разговор. Сесиль говорил, что человек обязан тщательно себя исследовать, а вот Люси не хотела этого делать. Он уважал честную веру, но считал, что честность есть следствие духовного кризиса, и он представить себе не мог, чтобы честность давалась нам по праву рождения и росла в нас вольно и свободно, как цветок навстречу солнцу. Все, что Сесиль говорил на этот счет, больно кололо Люси, хотя ее жених и источал толерантность каждой своей порой. Нет, Эмерсоны были не такие.

С Эмерсонами она встретилась после церкви. Перед храмом стояла череда экипажей, и коляска Ханичёрчей оказалась как раз напротив виллы «Кисси». Чтобы сэкономить время, они прошли к ней через газон и обнаружили отца и сына, которые курили в саду.

– Представь меня, – сказала миссис Ханичёрч дочери. – Если, конечно, молодой человек не считает, что мы уже знакомы.

Джордж явно считал именно так, но Люси проигнорировала эпизод у Святого озера и представила мать и Эмерсонов друг другу. Старший Эмерсон приветствовал дам с большой теплотой и сообщил Люси, как он рад, что она выходит замуж. Та ответила, что тоже рада этому обстоятельству, а потом, пока не подошли мисс Бартлетт, Минни и мистер Биб, перевела разговор в более безопасное русло и спросила отца, как ему нравится его новый дом.

– Отличный дом, – ответил он, но Люси заметила нотку смущения в его голосе. Раньше она не видела его смущенным.

Эмерсон объяснил:

– Уже потом мы узнали, что в дом собирались переехать сестры Элан и что мы, по сути, поломали их планы. Женщины не любят, когда с ними так поступают, и я серьезно расстроился.

– Думаю, здесь кто‑то кого‑то не так понял, – смущенно сказала миссис Ханичёрч.

– Нашему хозяину сообщили, что приедут люди совсем не такие, как мы, – вступил Джордж, который решил поддержать разговор. – Люди искусства. Он разочарован.

Повернувшись к Люси, старший Эмерсон спросил:

– Может быть, нам стоит написать сестрам Элан и сообщить, что мы отказываемся от дома? Как вы думаете?

– Да нет. Если вы уже приехали, то оставайтесь, – ответила она. Необходимо было сделать так, чтобы никто не стал открыто осуждать Сесиля, имя которого не называли, но чья роль в этом деле была всем известна.

– Так Джордж и говорит, – сказал старший Эмерсон. – Пусть, говорит, сестры Элан отправляются куда подальше. Хотя это и не вполне по‑доброму сказано.

– В мире не так много добра, – проговорил Джордж, наблюдая за солнечными лучами, отражающимися от стекол проезжающих экипажей.

– Именно так! – воскликнула миссис Ханичёрч. – Именно так я и говорю. Стоит ли нам трепать друг другу нервы по поводу каких‑то сестер Элан?

– В мире не так много добра и не так много света, – продолжил Джордж задумчиво. – Где бы мы ни стояли, мы отбрасываем тень, и не стоит в погоне за жизненными благами двигаться с места на место, ибо наша тень следует за нами. Выберите место, где вы не принесете никому вреда, и стойте там, сколько сможете, лицом к солнечному свету.

– О, мистер Эмерсон, да вы философ! – улыбнулась миссис Ханичёрч.

– Что?

– Я говорю, из вас получится изрядный философ. Надеюсь, вы еще не читаете лекции моему бедному Фредди?

Джордж радостно улыбнулся, и Люси поняла, что ее мать и Джордж отлично поладят.

– О нет! – ответил Джордж. – Это он мне читает лекции. И это его философия. Разница в том, однако, что он с этой философией начинает жизнь, а мне сначала пришлось ставить перед жизнью много вопросов.

– Что вы имеете в виду? Впрочем, не будем об этом. Не объясняйте. Фредди сегодня с нетерпением ждет вашего визита. Вы ведь играете в теннис? Как вам партия в теннис в воскресенье?

– Джордж не против тенниса в воскресенье. Джордж, с его образованием…

– Вот и отлично! – остановила старшего Эмерсона миссис Ханичёрч. – Джордж не против. Тем более не против я. Мистер Эмерсон, если вы придете вместе с сыном, мы будем очень рады.

Эмерсон поблагодарил ее, но идти нужно было достаточно далеко, а он теперь не вполне здоров. Миссис Ханичёрч повернулась к Джорджу:

– И он еще хочет уступить дом сестрам Элан!

– Я знаю, – ответил юноша и обнял отца за плечи. Нежность, существование которой Люси и мистер Биб всегда подозревали в этом человеке, неожиданно вырвалась наружу – как утреннее солнце, пронзив тучи, неожиданно освещает серый пейзаж. Люси вспомнила, что, при всех своих странных убеждениях, Джордж никогда не выступал против открытого проявления добрых чувств.

Приблизилась мисс Бартлетт.

– Вы ведь знакомы с нашей кузиной, мисс Бартлетт, – с приятностью в голосе проговорила миссис Ханичёрч. – Вы встречались с ней во Флоренции.

– О да! – сказал старший Эмерсон и двинулся было вперед, чтобы приветствовать даму. Но мисс Бартлетт быстро забралась в экипаж и уже оттуда, из безопасного места, сухо поклонилась. И Люси вдруг ясно осознала: они вновь в пансионе Бертолини, за столом, уставленным бутылками с водой и вином, и вновь продолжается старая как мир битва за комнату с видом на Арно.

Джордж не ответил на поклон Шарлотты. Как мальчишка, он застыдился и вспыхнул; он знал, что дуэнья помнит все.

– Я приду играть в теннис, если получится, – проговорил он и пошел в дом.

Люси понравилось бы все, что сделал Джордж, но его неуклюжесть резанула ей самое сердце: мужчины в конечном итоге не боги; они так же неловки и застенчивы, как девочки; они страдают от неожиданных страстей и нуждаются в помощи. Для девушки ее круга и воспитания слабость мужчины была вещью неведомой, но она уже догадывалась о ее существовании после того, как Джордж во Флоренции выбросил ее фотографии в Арно.

– Джордж, не уходи! – воскликнул старший Эмерсон, который полагал, что разговор с его сыном должен быть желанен всем и каждому.

– Он был сегодня в таком отличном настроении, – пояснил он, обращаясь к миссис Ханичёрч. – И я уверен, что днем он придет к вам.

Люси перехватила взгляд кузины. Что‑то, сквозившее в этом взгляде, подтолкнуло ее к шалости.

– Конечно, придет. Я очень надеюсь, – воскликнула она.

И подойдя к экипажу, проговорила тихо:

– Старику ничего не было сказано. Я это знаю наверняка.

Подошла миссис Ханичёрч, и они уехали.

Хорошо, что Джордж ничего не рассказал отцу о своем приключении во Флоренции! Просто замечательно. Но почему сердце Люси прыгало так, словно она увидела красоты небес? Почему эту новость она восприняла с радостью, мера которой была явно непропорциональна событию, ее вызвавшему? Всю дорогу домой копыта лошадей выбивали из дороги мелодию: «он‑ничего‑не‑сказал‑он‑ничего‑не‑сказал!» В голове Люси мелодия разрасталась и усложнялась: «Он ничего не сказал отцу, с которым он делится всем. Так что для него это не просто подвиг, как говорила Шарлотта. И он не смеялся мне вслед, когда я уезжала». Она подняла ладонь к горящей щеке. «Он не любит меня. Как это было бы ужасно, если бы любил! Но он ничего не сказал. И ничего не скажет».

Ей хотелось закричать: «Все в порядке! Это секрет, который знаем только мы двое. Сесиль никогда ничего не узнает!» Люси была рада, что Шарлотта заставила ее пообещать молчать о случившемся – в тот последний вечер во Флоренции, когда они, стоя на коленях, паковали свои вещи. Тайна, большая она была или маленькая, была под надежной охраной. Только трое людей во всей Англии знали эту тайну.

Именно так Люси объясняла причины своей радости. Сесиля она встретила, лучась неожиданным весельем. Опираясь на его руку, она спустилась на землю из экипажа и сказала:

– Эмерсоны такие милые люди. А Джордж Эмерсон стал значительно лучше.

– А, мои протеже! – сказал Сесиль. – И как они?

Он давно потерял к Эмерсонам всякий интерес и забыл про свое намерение привезти их в Уинди‑Корнер в образовательных, как он это определил, целях.

– Протеже? – воскликнула Люси с особой теплотой в голосе.

Единственная форма отношений, которую признавал Сесиль, были отношения феодальные – отношения покровителя и того, кому покровительствуют. В нем не было и на грош способности к отношениям товарищеским, именно таким, какие искала Люси.

– Ты сам посмотришь, как они. Джордж Эмерсон придет к нам сегодня днем. Он очень интересный собеседник. Только…

У нее едва не вырвалось: «Не покровительствуй ему». Но прозвенел звонок на ланч, и, как это часто бывало, Сесиль не придал значения словам Люси. Привлекательность, а не аргументы, была ее главной силой.

Обычно Люси за едой чувствовала себя подавленной. Сегодня же за ланчем было весело. Правда, время от времени приходилось кое‑кого успокаивать – то Сесиля, то мисс Бартлетт, а то некое существо, не видимое глазу, которое шептало ей на ухо: «Твоя веселость ненадолго. В январе ты уедешь в Лондон развлекать внуков знаменитых людей». Но сегодня она чувствовала себя так, словно получила гарантию. Ее мать всегда будет сидеть там, ее брат – здесь. Солнце, хотя и сдвинулось с той точки, где находилось утром, никогда не скроется в этот час суток за западными холмами.

Дата добавления: 2015-03-29