Роза флорибунда, или садовая роза

Флорибунда, садовая роза, с ее обильными благоухающими сладостью цветами, с гладкошелковистыми на ощупь лепестками, благотворно влияющими на все органы чувств, может очаровать вас и обязательно очарует, а кроме того, введет в заблуждение своей видимой слабостью и беззащитностью. В действительности это выносливое, чрезвычайно устойчивое к заболеваниям, колючее и морозоустойчивое растение. Выражение «железная ручка в бархатной перчатке» ставшее поговоркой, – это о ней.

Мы с Армандо сели у прачечной на опрокинутые красные ящики из‑под молока. Внутри было жарко, и я с удовольствием сидела на ветерке. Перед нами рос дуб, одно из немногих деревьев на Двенадцатой авеню, и в этот ранний утренний час ни один лист не шевелился на нем. Я держала в руке стаканчик с кофе и сидела, опершись о кристально чистое стекло новенького окна прачечной.

– Человек, который ограбил прачечную, дал тебе первое тропическое растение, твою райскую птицу, и за это ты ему обязана многим. Больше, чем осознаешь.

– Это было всего лишь растение.

– Оно привело тебя ко мне. Ты бы никогда не узнала малютку, огненный папоротник, в окне, если бы тот продавец не дал тебе брошюру.

– За это можно было бы только поблагодарить Господа!

Армандо, успокаивая меня, замахал рукой:

– Теперь, когда он получил все девять растений, твой долг оплачен сполна и ты теперь чиста. Кроме долга передо мной.

– Конечно, я сделаю все, что вы мне скажете.

– Не торопись говорить «все».

– Все, что угодно.

Мы оба рассмеялись. И мне было приятно опять увидеть его мелкие зубы.

– Ты знаешь, почему ты мне должна?

Я посмотрела на прачечную без цветов и растений. Только металлические машины и треснувшие плитки.

– Нет, нет, не из‑за окна и даже не из‑за растений, хоть мне их очень не хватает и я, возможно, никогда не смогу их полностью восстановить. Ты не разбивала окна и не крала цветов. Это вина другого. Ты мне должна, потому что от меня ты узнала нечто важное о себе самой. Я показал тебе, до чего ты жадная, и вот за это ты мне должна. Много.

Я почувствовала, что начинаю злиться.

– Тебя обуяла такая жадность, что ты решила подзаработать на моих растениях. И так отчаянно хотела заполучить этого мужчину, что связалась с нечестным и опасным человеком. А потом ты погрузилась в столь глубокое отчаяние, что оно затмило способность оценить его адекватно. Такие типы встречаются в жизни.

Я поднялась с ящика:

– Я вовсе не в отчаянии.

– Хорошо. Теперь ты должна мне еще больше за то, что я разозлил тебя и ты перестала грустить.

– Что я вам должна? Я найду способ отдать долг. Заплачу столько, сколько вы скажете.

По правде говоря, мне страстно хотелось дать Армандо денег и забыть всю эту историю. Все, связанное с ним, со всеми этими растениями, прачечной, Эксли, стало меня сильно напрягать.

В действительности встреча с ними, с этими садоводами, заставила меня по достоинству оценить комфорт и удобство моей прежней жизни в мире рекламы. Да, в моей работе встречались малоприятные, даже отвратительные с точки зрения этики моменты, но ведь на самом деле это была хорошо оплачиваемая и безопасная, спокойная жизнь. Я ошиблась, считая, что мир, в котором существуют Эксли и Армандо, в какой‑то мере проще, спокойней и интересней.

– Я заплачу за окно, – повторила я, наверное, в десятый раз. – И буду работать в прачечной по выходным и ночами, если это то, что вам нужно.

– Ты слишком изнежена и избалована для работы в какой‑нибудь прачечной. Ты не сможешь работать даже кассиром.

– Я научусь.

Армандо опять замахал руками:

– Не беспокойся ты так о деньгах. Я застрахован от любого ущерба. Для меня не проблема заплатить за это стекло.

Отчего‑то меня успокоило, что Армандо застрахован. Он был так далек от тех кругов, где я вращалась, казался настолько не от мира сего, и вдруг оказалось, что он застрахован от ущерба.

– Достаточно, чтобы заплатить за все?

– Ну да. И даже намного больше.

Как раз в тот момент грохочущий, вонючий мусорный грузовик остановился прямо перед нами. Он припарковался. Мусорщик вылез из него и начал собирать мусор.

Я с отвращением покачала головой. Армандо улыбнулся мне и высыпал кофе из коричневого пакетика.

– Здесь воняет. – Мне хотелось убежать и от прачечной, и от Армандо, и от мусорки. – Пошли внутрь.

Армандо сделал глубокий вдох через нос:

– Ах. Все не так уж плохо.

Я подумала: «Он или сумасшедший, или такой старый, что совсем потерял обоняние».

– Совсем нет, – сказал он, словно читая мои мысли. – Я просто умею сохранять внутреннее равновесие и гармонию и даже комфорт в неблагоприятных враждебных условиях, а ты нет. Все зависит от этого.

– Не понимаю, почему они припарковались именно здесь. – Я пыталась перекричать работающий мотор грузовика. – В их распоряжении целый квартал. Они ведь видят, что мы хотим поговорить.

Армандо, прикрыв глаза, рассмеялся. И его мелкие зубы сверкнули на солнце.

– Думаешь, они сделали это специально? Считаешь, мы так важны для них, что они выбрали место для парковки, чтобы помешать нам разговаривать?

Он смеялся и даже раскачивался от смеха.

– Ох. Ты иногда прямо в восторг меня приводишь.

– Я только сказала, что они могли бы припарковаться немного ниже по улице. Это было бы вежливо по отношению к нам.

– Подумай‑ка лучше о моих тропических растениях, которые вырвали из их естественной среды обитания, из тропических влажных лесов, джунглей или пустынь. Они умудрились выжить среди городской вони и шума и растут тут прекрасно. Они вполне довольны жизнью. Не раздражаются, не прячутся и не стремятся домой. Они приспосабливаются и привыкают. – Он наклонился ко мне поближе. – Хочешь узнать их секрет?

– У вас больше нет растений. – Я не желала верить, что у них есть какая‑то тайна.

– Тайна, о которой я говорю, очень простая, но ее чрезвычайно трудно кому‑нибудь растолковать и вбить в голову. Я попробую, потому что ты мне нравишься, и еще потому, что ты такая грустная.

– Ладно. Но кричите погромче, чтобы я слышала.

– Классно. Люблю кричать.

Он встал и начал кричать:

– Если ты можешь слышать тишину, будучи разбужена мусорным грузовиком, у тебя есть сила. Если видишь звезды, когда единственное, что можно увидеть, – это огни небоскребов, это сила. Если чувствуешь запах леса, стоя перед мусорным контейнером, у тебя есть сила. Никогда не позволяй внешним обстоятельствам или людям управлять тобой, говорить тебе, что видеть, чувствовать или слышать.

Армандо кричал изо всех сил.

– С какой стати мусорщик заставляет тебя чувствовать вонь? Разлагающуюся пищу? Гниение? С какой стати городские проектировщики запрещают тебе видеть звезды? И с какой стати вор с овощного рынка на Юнион‑сквер крадет мои тропические растения? Почему ты ему позволила сделать это? У тебя есть мозги. Ты можешь воспроизвести в своем воображении мои растения. – Он коснулся моего виска. – Ну, давай, попробуй представить все тропические растения, какие хочешь. Теперь посмотри на них. Смотри на них, пока не начнешь жить среди них. Не будь рабом глупости, сказанной и созданной другими людьми. У тебя самой есть мозги. И если ты сможешь использовать их правильно, ты будешь свободной.

Армандо снова сел на молочный ящик. Он выглядел окрыленным и полным сил. Я же чувствовала полное изнеможение.

– Ну, ладно. У меня есть растение, которое, возможно, сумеет объяснить тебе все лучше меня.

В прачечной он показал мне свое самое последнее приобретение. Это была нежная роза в маленьком горшке, стоявшая на крышке кассового аппарата. Первое растение, которое он купил после того, как Эксли ограбил прачечную.

– Возьми ее домой. Поставь перед самым шумным окном, потом открой окно, чтобы ей стало холодно. Включи самую отвратительную громкую музыку рядом с горшком. Давай ей самую малость воды и еще меньше света. А потом наблюдай за ней. Помни, что она намного слабее тебя. И все‑таки увидишь: она выстоит. В самых тяжелых условиях она сохраняет свою красоту и нежность. Она приспосабливается. Она изящна и элегантна. Наблюдай за ней и узнай ее секреты. Если будешь изучать ее достаточно долго, она научит тебя, как сохранять гармонию в любом месте, везде, где придется находиться, будь это рядом с шумной мусоркой или после ограбления. Ты понимаешь, что говорит тебе роза?

– Да.

– Ах, – вздохнул Армандо. – Как всегда, мои крошки объясняют все лучше меня.

– Но я хочу сделать что‑нибудь прямо сейчас, чтобы все наладить. Не хочу учиться заниматься аутотренингом. Хочу отремонтировать все, что испорчено.

Армандо снял свои желтые очечки и сел на скамейку в центре зала. Он внимательно смотрел на меня медно‑желтыми глазами.

– Тебе действительно необходимо все исправить?

– Более, чем что‑либо еще. – Я больше ни минуты не могла выносить бремя своей вины.

– Ладно. Кое‑что та‑действительно можешь мне дать.

– Все, что угодно.

– Я возьму плату с процентами.

Я почувствовала легкое головокружение, как тогда, когда он крутил в руках черенок огненного папоротника у меня перед глазами.

– Вы хотите, чтобы я работала в прачечной по ночам?

Мне надо, чтобы ты потратила немного больше времени, чем в прачечной.

– Из‑за работы я не смогу приходить днем. Но, может, я найду вам стажера. Студента из нашего Нью‑Йоркского университета, он будет прибирать и пересаживать растения.

– Это слишком просто. Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Мексику, надо найти замену девяти растениям. Мне нужны растения и твоя помощь, чтобы их добыть.

– В Мексику?

– Трудно ведь ожидать, что растения найдутся в Нью‑Йорке?

– Сколько времени займет поездка?

– Никто не может сказать. Когда все девять растений откроются нам, мы вернемся. Все зависит от них. Не от нас.

– Я не могу прямо сейчас бросить Нью‑Йорк и поехать в Мексику. У меня различные обязательства, работа и квартира.

– Я не собираюсь тебя уговаривать ехать со мной. Это то, чего я хочу в качестве компенсации за украденные растения. Ты много раз спрашивала, что я хочу, и теперь я тебе ответил.

Я отвернулась, закрыла глаза, почувствовав, как моя судьба сделала новый виток и колесо фортуны несколько сместилось.

– Мои растения не просто растения, ты ведь знаешь.

– Знаю.

– Они магические и даже волшебные. Они на девятой тропе. Тропе истинных желаний души.

– Теперь у Эксли в жизни будет все, что он пожелает, ведь у него есть девять растений?

– Нет. Растения нельзя украсть. Их надо заработать и заслужить.

– А как вы их заработали?

– Мне не надо было их зарабатывать. Я ведь только их хранитель. Это моя работа.

– А прачечная?

– Не больше чем место, которое я выбрал для хранения растений.

Мне становилось все хуже.

– Поехали со мной в Мексику, чтобы восполнить утрату. Это надо мне, но надо и тебе.

– Почему мне?

– Легенда гласит, что если растения украдены, то человек, виновный в краже, никогда не сможет ни в чем реализоваться. Виновен, конечно, Эксли. Но косвенно ты. Чтобы предотвратить злой рок, виновный должен все растения вернуть на место, их хранителю.

Я тебе помогу, но, безусловно, в силу своих возможностей.

– Конечно.

– Следует добавить, что тебе необходимо также сделать это из‑за твоей холодности.

– Простите, что?

– Ты холодная, очень холодная женщина, а притворяешься теплой и милой. Ты – художница, и твое искусство – это игра, демонстрируешь в своем шоу, какая ты милая и наивная. А на самом деле – холодная, расчетливая и замкнутая. И тут ты сильно преуспела. Это истинный талант, и он нам обоим, без сомнения, поможет в Мексике.

– Не понимаю, о чем вы.

– Да нет, ты прекрасно понимаешь. Вспомни, как ты собиралась использовать меня, старого бедного человека, который работает в прачечной. И ты собиралась использовать мои растения. Ты хотела меня одурачить даже после того, как я подарил тебе совершенно особенный огненный папоротник. Это превратило тебя в холодную и даже более того – в бессовестную тварь.

– Я собиралась отдавать вам половину денег. Я хотела, чтобы у нас был общий бизнес.

– Мне – работать с тобой? Ха. Ты же ничего не понимаешь в бизнесе и еще меньше в растениях.

Мне определенно не хотелось ехать с ним в Мексику.

– И кроме того, к тому времени, когда ты пришла ко мне с деньгами, было уже слишком поздно. Следовательно, ты плохо рассчитываешь время, а точность во времени и расчетах это самое важное в бизнесе.

– Я подумаю об этом. – Я повернулась и вышла из прачечной. – И сообщу вам о своем решении.

– Ты когда‑то сказала мне, что больше всего хочешь захватывающих приключений, денег и любви.

Я обернулась.

– Верно.

– А если бы я сказал тебе, что ты получишь все это, если поедешь со мной в Мексику?

– Не уверена, что я бы поверила.

– Подумай об этом и возвращайся, когда будешь готова ответить. Но не медли, а то, пожалуй, я уеду один.

Он помахал мне рукой, проделывая свои обычные противные волнообразные движения кончиками пальцев, одновременно прощаясь и пытаясь меня вернуть.

Я двинула прочь от прачечной, а потом даже перешла на мелкую рысь. Глубоко внутри я знала, что не поеду ни в какую Мексику копать там растения с Армандо.

– О, – прокричал он мне вслед, – еще одна мелочь!

Я остановилась посреди улицы и перевела дух. Не оборачиваясь. Я была так близка к свободе.

– До того как ты уйдешь, я хочу познакомить тебя со своей женой.

Слово «жена» медленно проникло в мое сознание. Никогда не могла бы себе представить, что у него есть жена. Или хотя бы дом. Если бы я думала когда‑нибудь об этом, мне бы скорее представилось, что он живет один, в задней комнате прачечной, со своими растениями.

Я развернулась и медленно подошла к нему. Больше всего мечтая убежать, я обнаружила, что возвращаюсь к нему, чтобы услышать, что он хочет сказать.

– Прошу тебя, познакомься с ней, сделай мне одолжение. Она хочет встретиться с женщиной, с которой я развлекался и которая разрушила мой бизнес, организовав кражу девяти растений.

У меня перехватило дыхание. Это самое малое, что я могла сделать для него.

Семейство орхидей (орхидные)

Орхидеи в своей эволюции прошли через жестокий естественный отбор, и с ними следует обращаться соответственно, как с редчайшими существами, каковыми они и являются. Если брать за образец человечество, то у каждого из нас шанс выжить – один на миллион. То же самое и с орхидеями. Мы можем оценить, насколько мы редки, и, возможно, поэтому‑то люди и сходят с ума по орхидеям.

С другой стороны, вопреки расхожему мнению, орхидеи не так уж трудно выращивать. В действительности это прекрасные растения для тех, кто вообще не умеет ничего выращивать. Орхидеи не нуждаются в почве. Им не надо удобрений. Им даже не надо горшков. Все, в чем они нуждаются, – это воздух. Нам просто нравится говорить, что их трудно выращивать, потому что мы чувствуем гордость, когда они таки вырастают. Они капризны почти как и трава

Армандо жил на Ирвинг‑плейс, в старинном доме, который выглядел очень красиво и даже величественно. Когда‑то он, вероятно, был покрашен в розовый цвет а‑ля фламинго. Теперь краска облезла, выцвела до бледно‑розового вперемешку со скучным серым от кладки. Площадку перед входной дверью вверху лестницы из двенадцати ступенек венчали мраморные колонны, а ее основание охраняли две огромные львиные головы.

– Впечатляют. – Он потрепал одну из львиных голов. И правда, именно они придавали зданию поистине царственный вид.

– На каком этаже вы живете?

– На всех. Это мой дом. Люди моего поколения, в отличие от вас, не любят жить в клетушках. Кроме того, когда я купил этот дом, ты еще не родилась, а цены были намного ниже нынешних.

– Но вы работаете в прачечной.

– Я владею прачечной.

– Если у вас есть деньги, почему вы весь день занимаетесь стиркой чужого белья?

– Я уже говорил тебе, что я – хранитель девяти растений, а прачечная – это место, которое я выбрал для них. Когда занят стиркой, некогда думать о растениях в задней комнате. Никто даже не заподозрит, что они там есть. Прачечная – отличная маскировка. Да и стирка – хороший бизнес. Хорошие времена или плохие, война, засуха, голод – всегда есть грязная одежда, и ее надо стирать.

– Почему бы не нанять кого‑нибудь стирать вместо вас, пока вы заняты растениями?

– Прачечная – мое дело, и меня интересует в нем каждая мелочь. У тебя никогда не будет успешного бизнеса, если им управляют другие. Они просто не будут так заботиться о нем, как хозяин. Да и чего ради? Ведь владелец забирает львиную долю выручки. Вот видишь, я знал, что стоит немного постоять здесь и обсудить наши взгляды. – И он еще раз погладил львиную голову.

Мы поднялись по мраморным ступенькам к тяжелой, цвета сливочной карамели деревянной двери, которая выглядела очень красиво на фоне розового. Когда мы добрались до самого верха, дверь открылась, словно знала, что мы идем. В проеме стояла крошечная женщина в черном шелковом кимоно. У нее была превосходная фигура, и каждый ее изгиб был подчеркнут цветком. На каждой груди по розе, а в глубоких впадинках на талии с каждой стороны маргаритки. Она выглядела как миниатюрная манекенщица знаменитой японской фирмы Йоши Ямамото, только немного постаревшая.

– Моя жена. – Армандо указал на крошечную женщину. – Сонали.

– Лила. – Я протянула руку.

– Входите, входите, – произнесла она, впрочем, не протягивая мне в ответ своей руки.

Мы перешагнули через порог, и тяжелая деревянная дверь захлопнулась за нами. Вслед за Армандо и Сонали я поднялась по лестнице, покрытой выцветшим голубым с розами ковром, на второй этаж.

Сонали оказалась странной женщиной не только потому, что была женой Армандо. Во‑первых, ростом она была не больше пяти футов, а может, и меньше. Весила фунтов девяносто, а возможно, и меньше. Черты лица у нее были тонкие, кожа смуглая. На первый взгляд она казалась мягкой, спокойной. Но в то же самое время в ней чувствовалось что‑то стальное, несгибаемо жесткое. Какой‑то внутренний стержень. Что‑то неуловимое и недоступное.

Возможно, такое впечатление подчеркивали ее волосы. Угольно‑черные, туго стянутые в пучок, а через всю голову, словно деля ее на две половины, протянулась седая прядь, напоминающая молнию на ночном небе.

А может, дело было в глазах – темных, проницательных, колючих, необычных для мягкого застенчивого человека. Они как будто принадлежали кому‑то другому.

В целом она выглядела как женщина достаточно уверенная в себе и не интересующаяся тем, что о ней думают другие.

– Ты закончила поедать мою жену глазами? Прекрати, это бесполезно, ты все равно никогда ее не поймешь.

– Я вовсе не ела ее глазами

– Это хорошо, потому что я как раз хотел с ней поздороваться.

– Ну так здоровайтесь.

– Лила дает мне разрешение поприветствовать тебя, – обратился Армандо к своей жене.

– Хорошо, – сказала Сонали.

Армандо прижал ее крошечное тело к своему огромному, при этом ее макушка утонула в его животе. Он ее прижимал и прижимал, пока я не почувствовала себя совсем неловко. Он обнимал жену как человек, только что вышедший из тюрьмы, словно не видел ее годы. Он прошептал мне, глядя на меня поверх ее головы, что, понятное дело, было для него очень просто:

– Я ее каждый день так обнимаю. Зачем ждать, пока соскучусь.

Чтобы не видеть этих неприличных объятии, я отвернулась и стала разглядывать дом. Везде, конечно, растения. Длинные изящные орхидеи свисали с полок над зеркалами. А сами зеркала были установлены над обогревателями, которые, в свою очередь, были закреплены напротив солнечных южных окон.

– Орхидеи моей жены. – Он еще сильнее прижал ее к своему животу.

Наконец Сонали обернулась.

– Маленький совет относительно орхидей. – Она решительно вступила в разговор, словно последние пять минут Армандо вовсе не прижимал ее к животу на виду у незнакомки. – Если помещать их над зеркалами напротив окон, отражение добавляет света к естественному солнечному. Тогда большую часть дня они окружены светом со всех сторон и даже снизу. В таких условиях они растут как сумасшедшие. Это заставляет их чувствовать себя свободными и жутко сексуальными.

– Как давно вы занимаетесь орхидеями?

– О, некоторые из них с нами уже лет двадцать или даже дольше. Не помню точно. Им здесь нравится, да и нам тоже. Это их дом в такой же степени, как и наш, а может, даже больше. Мы удовлетворяем их потребность в тепле и свете, а они – наше стремление к красоте. Вот так и радуем друг друга.

Она опять повернулась к Армандо и обняла его, меня это встревожило: я подумала, что больше уже никогда не увижу ее лица.

– Никогда не думала о красоте как о насущной потребности. – Я произнесла это как можно громче, надеясь их разъединить.

– Ну да, – невнятно промычала она ему в живот: одежда заглушала голос. – Поэтому‑то мир так нуждается в художниках и растениях. Красота так же важна, как сон, еда или секс.

– Особенно секс, – вставил Армандо.

– Растения не могут передвигаться, но могут привлечь нас своей красотой и заставить ухаживать за ними, как дети используют свою беззащитность, чтобы получить то, что хотят.

– Нет ничего важнее секса. – Армандо опять ее обнял.

– Прекрати, Эрнесто.

– Эрнесто?

– Это не его имя, но я иногда его так называю, когда он лжет. И это держит его в разумных границах.

– Сонали и сама как растение. Смотри, как она одевается.

Я посмотрела на ее длинное черное кимоно, которое, на мой взгляд, никоим образом не напоминало растение.

– Подумай о розе флорибунде, которую я тебе дал. Каждый лепесток привлекает внимание к половым органам, которые при этом тщательно скрыты. Заметь, как одежда Сонали одновременно и привлекает взгляд к половым органам, и скрывает их.

Мне совсем не хотелось думать о половых органах Сонали.

– Совсем так же, как лепестки дразнят пчел, одежда дразнит взгляд. Если следовать примеру растений, никогда не ошибешься. – Его глаза следили за Соната.

– Не слушайте его. Он просто влюблен.

– И она знает, как поддерживать во мне эту влюбленность.

– Сколько лет вы вместе?

– С детства. Впрочем, мы и сейчас дети.

Они разом захихикали, как два маленьких ребенка. Или два маленьких заговорщика.

– Ну, теперь пошли, – сказала Сонали. – Я официально представлю вас моим орхидеям.

Мы подошли к окну.

– Они все из джунглей?

– Вы имеете в виду, не купила ли я их у продавца орхидей, который истребляет джунгли ради сумасшедших коллекционеров, как в триллере «Вор орхидей»?

– Ну. Что‑то в этом роде.

– Вам нравится наблюдать за красавицей черной пантерой, которая мечется в клетке?

– Нет.

– Или танцующим медведем в наморднике?

– Нет, конечно.

– Вам нравится смотреть на белых медведей, сидящих в зоопарке на кубиках льда?

– Нет.

– Тогда, возможно, вы так же отнесетесь и к орхидеям. Орхидеи из джунглей должны быть в джунглях, а совсем не в городской нью‑йоркской квартире.

– Откуда же вы их взяли?

– Их размножают для меня в питомнике, а потом я их покупаю, когда точно знаю, что этих видов орхидей много и они не исчезнут из‑за моей прихоти. Если взять орхидею прямо из джунглей, невозможно ничего сделать для ее распространения. Но мне понятно особое чувство, которое рождает потребность в экзотике. Когда растение прямо из мира джунглей.

– Никогда раньше не слышал, что она может это понять. Наверное, ты ей понравилась.

– Это тоже орхидея? – Я показала на невзрачный коричневый цветочек.

– Maxillaria tenuifolia. Одна из моих самых любимых. Эта маленькая коричневая орхидея – особенная. Не такая яркая, как гибриды, но тем не менее весьма примечательная, с особым шармом. Подойдите к ней и понюхайте.

Я наклонилась над маленьким уродцем.

– Пахнет кокосовым пирогом! Как это может быть?

– Превосходно, ведь правда? Ей не нужны броские эффектные цвета или яркие соцветия. Мотыльки, что ее опыляют, появляются ночью. Она использует запах кокоса, чтобы завлечь маленьких мотыльков, точно так же, как мы используем духи, чтобы соблазнять мужчин в ночных клубах и кафе.

Сонали подмигнула мне.

– Вы можете многому научиться, узнав побольше о том, как орхидея использует свою внешность, чтобы ее опылили. Белые, розовые и бледно‑зеленые цветы обычно опыляются по ночам, потому что их хорошо видно в лунном свете. Поздно ночью мотылек подкрадывается к орхидее, словно любовник. Садится на нее, оплодотворяет и улетает. В жизни мы все с этим сталкивались.

– Ну да. – Я подумала об Эксли.

– Ярко окрашенные орхидеи опыляют бабочки и пчелы. Бабочки предпочитают красный и оранжевый цвета. Пчелы любят всю гамму оттенков от красно‑оранжевого до фиолетового.

– Совсем как некоторые мужчины любят одежду определенных цветов.

– Верно, лепестки – одежда цветов. Насекомое должно пробраться сквозь лепестки, чтобы получить то, что оно хочет, подобно мужчине, который шарит рукой под нижней юбкой у женщины.

– Я тебе говорил, что она сведет тебя с ума своими разговорами о сексе.

– Прекрати, Армандо. – Ее голос был очень сексуальным: он взволновал даже меня.

– Сонали может говорить об орхидеях годами. Я не шучу, годами. Со мной она последние десять лет разговаривает почти исключительно об орхидеях

– В самом деле?

– Я хочу сказать, она говорит как бы устами орхидей.

– Я не закончила, Армандо. Лила еще не видела моей мечты.

В действительности я уже увидела – и не могла оторвать глаз. Лепестки цветка были цвета самой яркой фуксии, какую можно вообразить.

– Это очень сексуальное растение. Lycaste skinneri – национальный символ Гватемалы. И простая, и прекрасная одновременно. Я люблю ее. Потому что она у меня дольше всех, и я знаю ее лучше остальных. Но это не то.

Сонали показала мне фотографию довольно обычного с виду растения. Приземистое, с круглыми листьями, расположенными по спирали вокруг стебля.

– Что это?

– Это она. И моя единственная мечта – увидеть ее своими глазами. Это цветок страсти, и у него даже нет имени.

– Где он?

– Говорят, цветок страсти вымер. На земле не осталось ни одного экземпляра. Никто не уверен, что он вообще был. Не осталось даже никаких записей.

Армандо подошел к ней и обнял за плечи.

– Круглые листья этого растения словно представляют модель галактики – мандалу. Они вьются вокруг стебля, как разные уровни мышления, формируя в центре черную дыру. А дыра эта – путь к вселенной. Она представляет собой бесконечные возможности человеческого разума. Это превосходная возможность, метафора, дающая представление о том, что у нас внутри. Подарок мира растений. Говорят, цветка больше нет, но я знаю, что это не так, он где‑то существует.

Она пригорюнилась.

– Я когда‑нибудь найду его для тебя, – прошептал Армандо. – Обещаю.

Я полностью погрузилась в мечты Армандо и Сонали о безымянном цветке страсти, когда прямо за моей спиной послышался звук трубы. Я вскрикнула.

– О, солнышко, простите, – воскликнула Сонали – Надо было вас предупредить. Это Марко.

– Рад вас видеть. – У Марко был тонкий детский голосок

– Я тоже. – Мне было неловко видеть мужчину, сидящего на подушке в центре гостиной на полу. Он носил длинную бороду и был одет в поношенный бордовый жилет, украшенный крошечными зеркальцами. И в каждом зеркальце отражалась орхидея.

– У него такой высокий голос, потому что он не часто им пользуется.

– Это от отсутствия практики, – объяснила Сонали.

Марко дунул в гобой, раздался монотонный печальный звук.

– Он живет здесь, с вами?

– Да, он играет для моих орхидей и помогает им расти. Я наняла его много лет назад, потому что они его любят. И не поймите меня превратно. Мне он тоже нравится, но мои растения любят его намного больше. Раньше он зарабатывал на жизнь, играя на улице под нашим окном, и мои орхидеи всегда разворачивались в сторону его музыки. Очень скоро весь дом накренился влево. – Она показала на окно, выходящее на улицу. – Я поняла, что мне надо переместить его внутрь дома, чтобы он играл справа от них, я так и сделала; и дом выпрямился.

И правда, стебли всех орхидей стояли строго вертикально.

– Теперь он работает только для вас?

Он не работает, он играет.

– Видишь? – спросил он, указывая на зеркальца. – Я орхидея.

Он был грязный и, казалось, даже слегка заплесневел: ничего общего с орхидеями. Марко определенно не принадлежал к тем мужчинам, которых я бы пригласила в свой дом, но звук его гобоя был весьма мелодичен.

– Посмотрите‑ка на себя. Вы и сами наклоняетесь вправо, только чтобы лучше слышать его.

Я немедленно выпрямилась.

– Это что‑то вроде магии. Он заставляет людей наклоняться к нему. Странное волшебство, я никогда не могла понять, для чего оно предназначено.

– Вы тоже едете в Мексику? – спросила я Сонали.

По какой‑то непонятной причине я вдруг почувствовала, что люблю ее. Она меня очаровала, мне захотелось обнять ее и защитить.

– Видишь, что она делает с людьми. – Армандо пристально смотрел на меня. – Такие чувства, как ты сейчас, я испытываю постоянно. Каждую секунду, каждый день.

– Вы едете в Мексику?

– Нет, нет, все девять растений нужны для Эрнесто. Мои орхидеи здесь, со мной.

Сонали обняла Армандо.

– Почему вы продолжаете обзывать его? Это обидно.

– Я называю его Эрнесто, когда он мужчина,

и Армандо – когда нет.

– Разве он не всегда мужчина?

– Он вряд ли теперь вообще мужчина. – Она вздохнула.

– Не вздыхай, Сонали. Она подумает, что мы не занимаемся любовью.

– Я этого не говорила.

– Но ты это подразумевала.

– Армандо больше, чем обыкновенный человек. Но тем не менее иногда он обычный мужчина.

– Ну, давай уже, оставь Лилу в покое. Ей надо идти домой и решать, едет она со мной в Мексику или нет. Ведь, конечно, выбор за ней.

– Безусловно.

– Дорогая, не хотите ли напоследок выпить чая из цветков календулы?

– Нет, спасибо, Сонали.

– Ну, тогда… – Она зачерпнула из вазы горсть цветков. – Возьмите с собой. Перед сном оборвите головки со стеблей, измельчите их, растолките в мелкий порошок и рассыпьте под кроватью. Цветы календулы приносят вещие сны. Может, они помогут вам решить, ехать с моим мужем в Мексику или нет.

– Вы ведь понимаете, в чем причина моей нерешительности. Я его практически не знаю.

– Да. И я тоже. Кроме того, всегда полезно все тщательно обдумать. Но не ошибитесь. – Слова ее внезапно прозвучали вполне серьезно. – Приняв решение, надо перестать сомневаться и идти к цели без сожаления и колебаний.

– Сожаления бывают у всех.

– Нет. Сожаления бывают только у людей, которые верят, что могли сделать что‑либо иначе. Если хорошенько все обдумать, а потом действовать, не о чем будет жалеть, потому что вы будете точно знать, что это ваш сознательный выбор.

Я обняла Сонали на прощание и направилась к двери. Она помахала мне вслед и сделала это так же, как Армандо, только еще более противно, настолько отталкивающе, что меня чуть не вырвало.

– Ванная вон там, дорогая. – Она показала большим пальцем куда‑то назад.

Я не могла больше смотреть на ее пальцы, поэтому отвернулась и отправилась домой.

Были когда‑то ягуарами

Великий и таинственный народ олмеки является одной из первых древних культур Центральной Америки, той самой древнейшей культурой, которая, будучи первой, была лишена преемственности и не имела возможности воспринимать что‑либо извне и чьи представители заявляли, что произошли непосредственно от черного ягуара. Они полагали, что наиболее совершенное живое существо должно обладать интеллектом человека и физической силой и одухотворенностью ягуара. Именно там родилась традиция оставлять детей в обществе детенышей ягуаров, чтобы они смогли научиться секретам их мистицизма, включая способность оставаться невидимыми и неслышимыми. Поскольку олмеки исчезли бесследно, возможно, они добились в этом успеха.

Когда я вернулась домой, Коди сидел на ступеньках у моего подъезда.

– Я не хочу, чтобы ты уходила, – бубнил он, пока я открывала дверь.

– Знаю.

– Но все равно я считаю, что это классно.

– Знаю.

В квартире он сразу плюхнулся на белую виниловую кушетку и раскурил косячок с марихуаной. Заправил за уши свои светлые серебристые волосы и положил ноги на низкий полукруглый кофейный столик.

– Те самые пинетки? – спросила я, поглядев на белые губчатые подошвы.

– Они удобные. Ты ведь знаешь, я за комфорт.

Я села на стул из «Икеи» в стиле псевдоадирондэк, белый, с подушками цвета средиземноморской лазури, и начала методично обрывать подаренные мне цветки календулы со стебля, складывая их в кучку на пол около кровати.

– Что ты творишь?

– Предполагается, что благодаря им я увижу вещие сны. Жена Армандо сказала, они помогут мне решить, ехать в Мексику или нет. Не помешало бы подстраховаться.

Коди опять затянулся травкой и, не выдыхая, сказал:

– Послушай‑ка, затянись. Это тебе еще быстрее поможет.

Я взяла косячок и закурила.

– Эй, полегче. Если собираешься в Мексику, тебе надо быть поаккуратнее с растительными веществами. Малышки из Южной Америки совсем не такие, как у нас. Они настоящие трюкачи и жулики. Умнее и сообразительнее людей.

– Остынь, Коди.

Он откинулся на кушетку и опять затянулся.

– Ладно. Я считаю, это страшно опасное, непростительно тупое и даже дебильное сумасшествие – ехать в Мексику с парнем, который содержит прачечную на Первой авеню. Особенно мерзко, что это случилось, когда у нас чертовски хорошо двинулась работа.

– Что еще? Выброси меня из головы.

– Мне придется сидеть в одной комнате с новым человеком

– Боишься, что не сможешь больше выковыривать изюминки из оладий и при всех их пересчитывать?

Коди улыбнулся:

– Да, я люблю считать изюм.

– Это мания, сам знаешь. Более того, отклонение психики.

– Учтено.

– Что еще?

– Ну, я никогда не думал, что скажу тебе это, но я всегда ждал от тебя многого, и если ты поедешь в Мексику, то переплюнешь все мои ожидания. Не знаю, смогу ли я это переварить. Мне придется полностью пересмотреть свое отношение к тебе.

– Ты многого ждал от меня?

Я всегда считал, что у тебя высокий потенциал, что ты можешь куда больше, чем просто сочинять рекламные тексты или быть женой этого придурка из рекламы. Думал, в тебе что‑то есть. Не могу поверить, что это говорю я, но дело, похоже, у тебя выгорит, хотя куда более странным образом, чем я мог вообразить.

– Это все еще я. И это просто поездка. Я думаю об этом скорее как об отдыхе, а не как о радикальных переменах в жизни.

– Это не просто поездка. Это Мексика, старушка. Это тебе не теплые ласковые пляжи Таиланда. Ты хоть знаешь, что именно индейцы племени майя предложили концепцию Зеро? А это, я тебе скажу, большая заморочка, значительно более трудная, чем те, с которыми мы с тобой сталкивались на работе.

– Ты имеешь в виду, более трудная, чем календарь со страстными продавцами молока, который ты придумал для рекламы таблеток кальция? Как ты его там назвал? Обретенный костями? Или с твердыми костями?

– Намного, намного сложнее, цыпа. И кроме того, ты вообще‑то слышала, что календарь индейцев майя заканчивается в день зимнего солнцестояния 21 декабря 2012 года? В соответствии с их знаниями все подойдет к своему завершению всего за четыре года. Ну и что делаешь ты в связи с этим? Конечно, едешь в Мексику.

– Почему 2012‑й?

– Вот именно. Никто не знает почему. Откуда они много тысячелетий назад вообще могли знать точный день зимнего солнцестояния? И почему они, собственно, решили, что определенный день солнцестояния означает конец всего? На твоем месте я бы слинял прямо сейчас. Может, поехать в Мексику – это лучший шанс выжить.

– Звучит возвышенно и даже высокопарно.

– Ну да. И как твой верный друг и сослуживец, я принес тебе на прощание подарок – Коди вытащил из рюкзака книгу и сунул ее мне в руки. Она была перевязана серебряной лентой и называлась «Руководство по выживанию среди дикой природы и в джунглях».

– Прочитай, прежде чем поедешь туда. В книге советы на все случаи жизни. Есть даже глава о том, как жить без электричества или как найти съедобные растения в джунглях, как развести костер и какие змеи ядовитые. Все, что тебе может понадобиться.

– Не стоит беспокоиться, Коди. Я собираюсь ехать не в дикие джунгли. Я еду к Армандо, в его дом.

– Друг мой, надо быть готовой ко всему. По моему опыту серфингиста я знаю: чем больше у тебя информации о мире, в который ты попадаешь, о том, кто невидим, но ползает или ходит на поверхности земли или под ней, тем лучше. Потому что, когда отправляешься куда‑то, не важно, что ты думаешь об этом, все равно невозможно быть подготовленным на сто процентов. Природа – сука. Повторяй за мной. Природа – су‑ка.

– Коди, вовсе не хочу попасть в джунгли. Я поеду в Мексику, чтоб отдать Армандо долг, добыть растения и вернуться обратно. Мне совсем не хочется знать, что там ползает.

Коди встал и подошел к окну.

– Сегодня полнолуние. Если ввернуть яркую лампочку в люстру, все равно не будет так светло, как на улице при полной луне, которая находится на расстоянии в двести тридцать восемь тысяч миль отсюда. И эта луна своим светом может пробудить страсть, эмоции, воображение. Покажи мне лампочку, которая может сделать что‑нибудь в этом роде.

Коди открыл окно и завыл, глядя на луну.

– То есть ты считаешь, мне надо ехать.

– Ты увидишь лунный серп и голубую луну, яркую полную луну, которую не затмевают фонари, фары машин и здания. Мне до смерти хочется увидеть полную луну над Юкатанским полуостровом.

– Ты – романтик. Я не собираюсь смотреть на луну. Я тысячу раз тебе говорила: я хочу найти растения, такие же, как украденные из прачечной.

– Ты ведь понимаешь, что нельзя сказать это никому, кроме меня. Любой другой, ты ведь понимаешь, подумает, что у тебя съехала крыша.

– Знаю.

– Я могу быть тебе полезен? Может, тебе надо, чтобы я что‑нибудь сделал для тебя в твое отсутствие?

– Да. Чтобы ты поливал мои цветы.

– Конечно.

– Надо поливать так, как я скажу.

– Да, да, я знаю. Трогать и гладить их, разговаривать с ними, опрыскивать, все эти тошнотворные процедуры, от которых кидает в дрожь и мурашки по коже. Эти милые девичьи развлечения.

– Мне надо, чтобы ты звонил и рассказывал мне все, что происходит на работе. Я знаю, что меня уволят, но ты напоминай обо мне Джофу Каунсилу при каждом удобном случае, просто чтобы он меня не забыл.

– Ты хочешь слишком многого.

– Знаю.

– Прямо как заноза в заднице.

– Коди, спасибо за книгу.

– Это хорошее чтиво. Обещай, что прочитаешь ее до поездки.

– Обещаю, прочитаю сегодня вечером.

Я взяла горсть измельченных ноготков, разбросала их под кроватью и вокруг нее. Я заснула с книгой о выживании среди дикой природы, и, в соответствии с обещаниями Сонали, мне приснился вещий сон. Странный, таинственный, эротический. Сон был настолько реален и полон необузданной страсти, что я поднялась среди ночи, чтобы его записать.

Мне снилось, что я в доме, где жила ребенком. Я лежу в маленькой детской кроватке в моей старой комнате и занимаюсь любовью с изящным и грациозным существом. С прекрасным ягуаром, называемым еще черной пантерой. Я лежу на нем, его передние лапы обнимают меня за спину, а задние обвились вокруг бедер.

Я сжимаю в руках шелковистую шерсть на его голове и крепко прижимаюсь к нему всем телом, вдыхаю запах и вглядываюсь в глаза, ощущая тесную связь с животным. Его ярко‑зеленые глаза вглядываются в мои. Черные с зеленым в карие с черным.

Вдруг у края кровати раздается шипение. Мы одновременно поворачиваемся и видим, как поднимается нацеленная на меня голова змеи. Поза нападения

Ягуар плотно накрывает меня. Вытягивает задние лапы, чтобы закрыть каждый дюйм моего тела. Змея резко распрямляется и с шумом обрушивается на ягуара, но не может добраться до меня.

Когда я выбралась из кровати на следующее утро, я чувствовала себя абсолютно непобедимой и сильной. Я еду в Мексику. Ради себя, ради Армандо и Сонали, ради девяти растений. Но также и для того, чтобы убедиться, что Эксли не выиграл.

Я побежала к Армандо и Сонали, чтобы рассказать о своем сне, о ягуаре и решении ехать за растениями.

– Черная пантера, или ягуар, живет в джунглях на Юкатане, – сказала Сонали. – Ты ей понравилась. Тебе будет хорошо в Мексике. Это хороший сон.

– Где Армандо? Я хочу сказать ему, что еду с ним.

– А он уехал.

– Никто не может уехать так быстро.

Дорогая, это не проблема. Я подробно расскажу вам, как добраться до нашего дома в Мексике. Это место называется Касабланка, что означает «белый дом». Армандо встретит вас там. Он уже в пути.

– Не могу поверить, что он уехал без меня. А что, если бы я пришла сказать, что не еду?

– С какой стати вы бы не поехали? Это будет ваше второе самое важное путешествие в жизни.

– Ноу меня не было первого.

– Было. У всех было, просто мы его не помним. Такая жалость! Наше самое великое путешествие – это, конечно же, наш путь через родовой канал. Это начало самого фантастического путешествия на земле. Но эта поездка с Армандо может быть сравнима с первой. Если повезет.

– В каком смысле?

– Вы научитесь жить так, как делали это, когда только появились на свет, а все, с чем сталкивались, случалось впервые. Если все пойдет хорошо, эта поездка вновь откроет ваш родничок, мягкий участок на макушке, а вы сами вновь будет открыты для всего, что может предложить этот мир.

Сонали потрепала меня по голове.

– Сколько Армандо будет ждать меня?

– Пока вы не приедете.

– А если я не доеду?

– Он будет ждать, пока то, что он ждет, не заставит вас приехать, моя дорогая.

Дата добавления: 2015-05-06