Разговор с В. Н. Галендеевым

Оги с коллегами

ф. Но она может выбыть из игры, если не похудеет, она же

В

не характерная!

Ю.В. Может... А Ася будет заниматься — будет уменьшаться.

2002 г., июнь

В.Ф. Валерий Николаевич, много лет мы с вами с удовольствием работали бок о бок, а сейчас — увы! — не работаем вместе. Правда, я продолжаю привлекать вас иногда к работе нашей мастерской: прошу посмотреть вместе что-то или кого-то, обсуждаю с вами не­которые процессы, то есть провоцирую вас хоть на какую-то совме­стность. Но — увы! — мы все-таки нынче находимся на расстоянии и общаемся преимущественно по поводу косвенных объектов — об­щих учеников у нас нет.

Казалось бы, мы могли наговориться за многие годы, но я все же к сегодняшнему разговору перед диктофоном приступаю с жад­ностью и интересом.

Разумеется, мы можем, как, впрочем, и всегда, говорить не толь­ко о сценической речи, а о чем захочется.

Когда-то вы сказали, что не считаете себя педагогом по сцениче­ской речи, а внутренне считаете, что занимаетесь актерским мас­терством — сценической речью. Сейчас ваши представления о своей профессии и миссии изменились? Сейчас вы о себе как о специалисте говорили бы еще более расширительно или наоборот? В.Г. Тут, наверное, какое-то недоразумение. Мне казалось, я всегда говорил наоборот: что я пи в коей мере не считаю себя педа­гогом по актерскому мастерству, я всю жизнь себя считал и про­должаю считать педагогом по сценической речи преимущественно. Другое дело, что для меня это включает в себя как нечто само со­бой разумеющееся минимум знаний, умений и талантов, который нужен преподавателю сценического мастерства. Я себя считаю иск­лючительно педагогом но сценической речи. Но мне нужно разби­раться а актерском мастерстве, в режиссуре, в вокале, в движении, в музыкальной грамоте — до известной степени. Я бы этого поже­лал каждому, кто работает в театральной школе и преподает любой предмет. Есть нечто по преимуществу, но необходимо разбираться

и во всем остальном.

В.Ф. А помните, когда мы работали под руководством Льва Аб­рамовича Додина над программой обучения, мы хотели предметы

268 Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика ■;

именовать не «сценическая речь», а «актерское мастерство (сцени­ческая речь)», не «танец», а «актерское мастерство (танец)».

В.Г. В этом смысле — да, конечно, я считаю себя педагогом по актерскому мастерству в аспекте сценической речи, но не в целом, не в совокупности всей проблематики. Туда я не суюсь, не сунусь и не хотел бы соваться никогда в жизни.

В.Ф. Каково состояние речи в театре? И почему — если вы, ко­нечно, согласны со мной — плохо слышно в театре? Потому что бездыханно, неартикуляциошю, неинтонациошю или потому что без смысла, без видений? Или и то, и другое?

В.Г. Вопрос имеет несколько уровней сложности, я даже думаю, что это бесконечная лестница, уходящая в небо. Мы никогда не до­беремся до той ступени, на которой можно сказать «все в порядке», так же, как мы никогда не скажем «все в порядке с актерским мас­терством, все в порядке с режиссурой, все в порядке с драматур­гией». Так не может быть.

В.Ф. Значит, состояние речи нормальное? В.Г. Есть отдельные примеры, образцы, где дело обстоит лучше, но все равно удовлетворительно оно обстоять не может в силу того, о чем я только что сказал — бесконечности и неисчерпаемости тре­бований. Да, не слышно — это очень конкретная проблема. Мне ка­жется, не потому, что бездыханно, и не потому, что бездействен­но, — потому что бескультурно. Предмет, называемый иногда культурой сценической речи, не имеет культуры методических уси­лий, культуры организации урока, недели, семестра, года и всего периода обучения. Можно сослаться на культуру режиссера в теат­ре. Но начинается не с культуры режиссера, а с того, как учат акте­ров в театральных школах. А культуре не учат никак. Она не при­вивается. Вы же это знаете. Культура любви к слову у некоторых прорезается — у крупных, у больших, в предельной зрелости. Я не знаю ни одного большого режиссера, который в итоге не пришел бы к тоске по слову. Додин, Васильев, Брук, конечно же, — Станис­лавский и Немирович-Данченко. И все начинали с отрицания сло­ва, но отрицали не слово, а традицию обращения со словом в теат­ре, который был им современен.

В.Ф. Когда мы учились в 1960-е в институте, мы щеголяли не­брежением к слову, придумывали даже упражнения на небреж­ность к словам.

В.Г. Я знаю это. Тогда в театре было слышно, правда? Говорить громко было обязанностью артиста сталинской эпохи — в против­ном случае, на него воздействовали бы местком и партком. Знаете,

Дата добавления: 2015-03-31