Соотношение действительности и возможности в праве 3 страница

В. И. Ленин, излагая известные 16 элементов диалектики, в пункте 9 писал: «... не толь­ко единство противоположностей, но переходы каждого определения, качества, черты, стороны, свойства в каждое другое...»[66].

Указанные авторы охотно подчеркивают тесную, не­посредственную или даже органическую связь между содержанием и формой, но при этом забывают, что вся­кая «связь и есть переходы...»[67]. Между тем именно это взаимопроникновение, эти «переходы» являются ключом для понимания диалектики содержания и формы в пра­вовой норме (равно как и в системе права в целом). Так, в частности, правило поведения, как содержание правовой нормы, является определенной конкретизацией сущности права и одновременно, будучи структурно орга­низовано, есть внутренняя форма данного правила. Или, наоборот, правило поведения, как структурно организо­ванная норма, является внутренней формой права, и одновременно, будучи определенной конкретизацией сущности права, есть его содержание.

В этой связи следует обратить внимание еще на один, весьма тонкий момент особенности понятия содержания права, определяющий его соотношение со своей формой. Во всех рассуждениях выше речь шла о содержании права как о простом его объективном субстрате — воле господствующего класса. Между тем при более глубоком проникновении в понятие содержания права обнаружи­вается, что лишь этим оно не ограничивается. Как изве­стно, Гегель отличал «содержание» от «материи». Это отличие состоит в том, что, хотя материя «отнюдь не бесформенна вообще», тем не менее она «относительно... равнодушна к форме...»[68], что «вещество, хотя оно в себе не лишено формы, однако в своем наличном бытии по­казывает себя равнодушным к ней; напротив, содержа­ние, как таковое, есть то, что оно есть, лишь благодаря тому, что оно содержит в себе развитую форму»[69]. По Гегелю, следовательно, понятие содержания, будучи куда более сложной категорией, чем категория «материя», включает в себя в снятом виде как «материю», так и форму. Гегель писал, что содержание объемлет собой как форму, как таковую, так и материю, и оно имеет, таким образом, некоторую форму и некоторую материю, основу коих оно составляет.

Методологическое значение этих положений[70] заклю­чается в том, что позволяет рассматривать, в частности, содержание права как более высокую ступень понимания единства и взаимопроникновения его субстанциональной природы и форм организации и выражения, как более глубокую зависимость формы права or его содержания, как действительный процесс «формообразования в его различных фазах» '. Понятие содержания права вклю­чает не только сам но себе субстрат государственной во­ле господствующего класса, но н его определенное внут­реннее состояние, сложную систему связей и отношений его компонентов как между собой, так и с внешней сре­дой, которые характеризуются многими признаками, на­правленностью, целью, перспективами. Именно этот мо­мент содержания права детерминирует (и вместе с тем объясняет) особенности той или иной правовой формы, которая имманентна специфическому состоянию развива­ющегося содержания.

Проблема еще более осложняется, если иметь в виду, что форма права характеризуется не только внутренней структурной организацией, но и разнообразием внешнего выражения. Иначе говоря, здесь мы имеем, по глубокой мысли Гегеля, «удвоение формы: во-первых, она, как рефлектированная внутрь себя, есть содержание; во-вто­рых, она, как нерефлектированная внутрь себя, есть внешнее, безразличное для содержания существование».

Однако эта формула требует уточнения. Форма, реф­лектированная внутрь себя, сливается со своим содержа­нием, хотя это вовсе не исключает в процессе анализа возможности обнаружения.как содержания права, так и его внутренней структурной организации. С другой сто­роны, безразличие к содержанию формы, не рефлектированный внутрь себя, нельзя понимать абсолютно; при всем многообразии и разнообразии внешних форм вы­ражения нрава все они так.или иначе, но в конечном итоге зависят от своего содержания. Это обстоятельство правильно подчеркивал М. А. Аржанов. «Содержание,— писал он, — может выступать в разных, по не в лю­бых формах. Форма может быть формой различного, но не всякого содержания. Полной самостоятель­ности, полного безразличия здесь нет и быть не может, как бы велика она в отдельных случаях ни была»[71]. Спе­цифика самого содержания нрава как воли господствую­щего класса предполагает юридически «развитую» фор­му в смысле наибольшей степени ее соответствия своему содержанию. Органическая связь и взаимопроникнове­ние содержания и формы не должны давать повод для их смешения. Между тем в философской литературе по­следних лет наблюдается подобное смешение, в частно­сти содержания объекта с его организационной структу­рой. Так, В. С. Тюхтин полагает, что «если познаваемый объект представить как систему, то его состав... действи­тельно необходимый компонент содержания, однако оно им далеко не исчерпывается. Отождествив сведения о со­ставе объекта с его содержанием, отнеся организацию, структуру к категории «форма», мы значительно обед­ним категорию «содержание» или, образно выражаясь, вынем из нее душу, ликвидируем как самостоятельную категорию». И отсюда делаются далеко идущие выводы. Указав на то, что при одном и том же составе может качественно измениться содержание объекта в зависимо­сти от типа его структуры, В. С. Тюхтин пишет: «... если принять определение формы как структуры самого со­держания, то следует признать, что форма определяет содержание, а не содержание форму. А признание прима­та формы над содержанием, как известно, характерно для идеалистической философии»[72].

С этими положениями и выводами нельзя согласиться (за исключением лишь положения о недопустимости отождествления состава объекта с его содержанием). Прежде всего отметим, что при обогащении категории содержания за счет включения в него организации и структуры не только значительно обедняется, но и вов­се выхолащивается категория формы. Далее, состав (субстанция) является душой содержания, а отнюдь не то, что его структурно организует. Невозможно, наконец, ликвидировать не существующее в действительности: содержание не самостоятельно, а выступает лишь в един­стве с формой (организацией, структурой).

После этих предварительных замечаний обратимся к главному — к выводам автора. Действительно ли при­знание формы в качестве структуры содержания влечет за собой возрождение идеалистической философии? От­нюдь нет. Согласно материалистической диалектике, как известно, содержание не только может, но.и, как пра­вило, изменяется под воздействием формы. Более того, различная структурная организация одной и той же суб­станции может дать качественно отличные друг от друга содержания. Но отсюда вовсе не следует, что все зави­сит только от структуры, что форме принадлежит примат над содержанием. Та или иная организация, структура объекта может качественно изменить его содержание лишь в том случае, если сама субстанция данного объ­екта поддается преобразованию. Как 'бы мы ни изменяли организационную структуру объекта, последний невоз­можно превратить в нечто такое, что потенциально не содержится в его субстанциональном составе. Именно поэтому первичным в изменениях содержания объекта является в конечном итоге его же субстанция.

Во взаимодействии содержания.и формы права опре­деляющая роль принадлежит содержанию, ибо форма права, будучи структурной организацией данного право­вого содержания, зависит от того, что именно ею органи­зуется и выражается[73]. «Форма существенна, — указы­вал В. И. Ленин. — Сущность формирована. Так или иначе в зависимости и от сущности...»[74]. Содержанию пра­ва присуще постоянное развитие, непосредственно отра­жающее движение и изменение общественной жизни; развитие же формы права является опосредованным, про­исходит через изменение направленности и функций содержания. Однако определяющую роль содержания права по отношению к его форме не следует абсолютизи­ровать: на развитие той или иной формы права влияют и иные факторы социальной действительности (нацио­нальные традиции, особенности исторической обстановки и т. д.), равно как и уже существующие формы позитив­ного права (например, наличие развитых форм консти­туционного законодательства, влияющих на формы теку­щего законодательства). Но в основном определяющее значение в развитии форм права принадлежит его со­держанию.

Следует, далее, иметь в виду, что, подобно тому как сущность может быть первого, второго и т. д. порядка, так и форма может быть более или менее глубоко рефлектированной внутрь себя. Если, например, структура правовой нормы внутренне имманентна, типична для со­держания всякого правового правила поведения, то внеш­нее выражение данной нормы в зависимости от ряда объективных и субъективных условий и обстоятельств имеет отнюдь не одинаковую степень связанности со сво­им содержанием. В одних случаях она выражается толь­ко в форме закона, в других случаях — либо в законе, либо в иной форме актов высших органов государствен­ной власти или управления, в третьих — может быть выражена в форме актов как высших, так и местных государственных органов, в форме актов как органов общей компетенции, так и органов специальной компе­тенции и т.д.

Итак, следует различать внутреннюю и внешнюю фор­мы права, в частности правовой нормы.

Внутренняя форма правовой нормы — это система строения, способ связи частей, структура, определенным образом организующая содержание этой нормы. Обычно в литературе эту форму называют структурой правовой нормы (гипотеза, диспозиция, санкция).

А. Ф. Шебанов обращает внимание и на другой важный ас­пект исследования формы права. Он указывает, что внешняя фор­ма права, как и всякая форма, может быть более или менее общей, что, различаясь по степени своей общности, форма может быть спо­собом организации и выражения как элементов данного, единично­го, конкретного предмета, явления, так и некоторого класса пред­метов (см. А. Ф. Шебанов. Форма советского права, стр. 25). См. также А. Г. Спиркин. Курс марксистской философии, стр. 166; «Марксистско-ленинская философия», стр. 174.

Внешняя форма правовой нормы — это выражение вовне внутренне организованного содержания ее. Обыч­но в литературе эту форму называют формой выражения права, нормативным актом или источником права в так называемом формальном смысле (закон, указ, постанов­ление и т. д.).

Проведенное различие между сущностью и содержа­нием права, между внутренней и внешней формами пра­ва позволяет более глубоко уяснить единство его содер­жания и формы.

Это различие не только теоретически вскрывает диа­лектику взаимопроникновения содержания и формы пра­ва, но и имеет непосредственное практическое значение. Так, если сущность права обнаруживает волю какого именно господствующего класса, организованного в госу­дарство, право выражает и закрепляет, то содержание права определяет, какие именно требования эта воля выдвигает. Если, далее, внутренняя форма придает всем правовым нормам обязательную силу, то внешняя форма определяет степень юридической силы каждой право­вой нормы по отношению к другим правовым нормам. Все правовые нормы, как известно, обязательны к ис­полнению, но не все правовые нормы в соотношениях между собой обладают одинаковой юридической силой (например, закон и постановление одинаково обязатель­ны к исполнению, но закон обладает большей юридиче­ской силой, чем постановление).

А. А. Ушаков правильно пишет: «Проблема содер­жания и формы в праве выступает как важнейшая часть методологии законодателя... ибо к какому бы вопросу мы ни обращались, будь это вопрос о мастерстве зако­нодателя, о качестве законодательства, о роли языка в праве, его решение связано с решением вопроса о со­держании и форме в праве. Отсюда изучение проблемы содержания и формы имеет огромное не только теорети­ческое, но и практическое значение»[75].

Наконец, предложенная трактовка содержания и фор­мы права раскрывает взаимодействие между ними. В процессе развития содержания права наступает такой момент, когда его новые качества не укладываются в рамки старой формы. Тогда происходит «сбрасывание» старой формы права новым правовым содержанием, воз­никновение новой формы, адекватной своему содержа­нию. Однако следует иметь в виду, что такое «сбрасыва­ние» старой формы права в целом происходит лишь при смене социально-экономической формации, что отдель­ные старые формы права при определенных историче­ских условиях могут выражать новое правовое содержа­ние, что иногда правовые правила поведения прошлой социально-экономической формации (а следовательно, и их формы) могут сохраниться в новой формации (разу­меется, в преобразованном, трансформированном виде в связи с утверждением нового способа производства). Отмечая эти обстоятельства, авторы монографии «Марксистско-ленинская общая теория государства и права» правильно пишут: «Отдельные старые законы, использо­ванные новой властью, нельзя рассматривать лишь как форму права. Закон — единство содержания и формы. Новая власть может использовать отдельные законы, по­тому что их содержание и форма не вступали в проти­воречие с социально-классовой основой нового общества, с новым содержанием политической власти. Но при всем этом необходимо иметь в виду главное: эти институты, включаясь в новую систему права, изменяют свою соци­ально-классовую направленность, становятся элементами новой системы.

Использование элементов старой формы в праве или даже отдельных старых законов не означает, что форма остается неприкосновенной, не изменяется. Старая фор­ма в процессе развития новых отношений переделывает­ся, видоизменяется, обогащается новыми чертами, опре­деляемыми новым содержанием»[76]. До сих пор рассматривалась диалектика соотношения содержания и формы в праве преимущественно по отно­шению к правовой норме как части целостной правовой системы. На этой основе следует перейти к системно-структурному анализу права в целом. Однако такой анализ окажется плодотворным лишь при условии предва­рительного рассмотрения соотношения отдельного, особенного и общего, а также целого и части в праве, име­ющих существенное методологическое значение для по­знания его сущности, системы и структуры.

* Член Верховного суда РСФСР, кандидат юридические наук.

[1] В этой связи нельзя, на наш взгляд, признать точным утверждение О. С. Иоффе о том, что правовое отношение представляет собой способ конкретизации обществен­ных отношении и что специфическим признаком всякого правоотношения является то, что оно существует как отношение между конкретными лицами |см. О, С. Иоффе, Правоотношение по советскому гражданскому праву. Л., 1949, с. 17, 18), В действи­тельности сами общественные отношения существуют как единичные, конкретные и особенные отношения между конкретными лицами. Типичным примером этого явля­ются брачно-семейные отношения, которые независимо от юридического оформления представляют собой отношения между конкретными липами. Свойство конкретности — объективное свойство самих жизненных отношений и не вносится извне правам, а за­крепляется, уточняется и развивается им.

[2] См. А. И. Денисов, Теория государства н права, М„ 1948,

[3] См. А. И. Денисов, Теория государства н права, М„ 1948,

[4] Б. В. Шебндлин. Сущность советского права, Л. 1959, с. 8, 9.

[5] В этой связи верным следует признать утверждение Б. В. Шейвдлина, что общность норм права выражается в общей обязательности содержащихся в них пра­вил и в регулировании множества отношении, содержащих общевидовые признаки (см. Б. В. Шейндяин. днт. соч., с. 88).

[6] Таковы, например, ст. 1 и 5 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик, ст. 2, 5 н 7 Основ гражданского судопроизводства Союза ССР и союзных республик, ст. 1, 3, 4 н 5 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о браке н семье, ст. I. 7. 20, 32 и 33 Основ уголовного законодательства Союза ССР н союзных республик.

[7] Так, в работе «Общая теория советского права», изданной под редакцией С. Н. Братуся и И, С. Самощенко, в разделе «Понятие советского права» н в книге О. С. Иоффе «Советское гражданское право» в разделе. Понятне советского граж­данского права содержатся положения, согласно которым право представляет собой систему общеобязательных правил. Правовые принципы не включены в общее понятие права. Правильный в научном я практическом отношении представляется определение права как системы норм (правил поведения) и принципов (см. «Теория государства и права», под ред. А. И. Денисова, М. 1967, с, 76).

[8] См. об этом «Общая теория права», под ред. С. Н. Братуся я И. С. Самощешенко, М. 1966. с. 68-69.

[9] См. С. Н. Братусь, Принципы советского гражданского права («Правоведение 1960, № 1, с. 48); В. М. Семенов, Принципы общенародного права («Правоведени 1964, № 1, с. 20); Теория государства н правах, под ред. А. И. Денисова.

[10] К. Маркс н Ф. Энгельс, Соч., т. 20, с. 34.

[11] См. Л. Пионтконвский. К методологии изучения действующего права.-- «Ученые записки ВИЮН», вып. VI, стр. 30:Н.

[12] В буржуазной правовой теории широко распространен взгляд, согласно которому в отличие от всех наук, познающих «сущее», осо­бенностью правоведения является изучение лишь «должного». Рус­ский криминалист С. П. Мокринский писал: «Не каузальная оценка нрава, как явления социальной жизни, но само право, как таковое, нормативная природа права составляет предмет юриспруденции. Юрист изучает право, не как явление сущего, не как частицу реаль­ной действительности, а как нечто, лежащее вне действительности, относящееся к совершенно иной сфере человеческого сознания,— как.непосредственное выра.жение должного» С.П. Мокринский. Сис­тема и методы науки уголовного права. СПб., 1906, стр. 3-4; см. так­же Н. Ке1zзеп. Hauptprobleme der staat srechtslehre, 1911, 5. IV. — «Reine Rehtshehre». Wien, 1960). Несостоятельность этих взглядов показа­на во многих работах представителей марксистско-лепинской тео­рии права. Так, А. А. Пионтковский пишет, что «между «сущим» и «должным» нет непроходимой пропасти. «Сущее» и «должное» находятся в диалектическом единстве. «Сущее» порождает «долж­ное» и «должное» превращается в «сущее». Связь «должного» и «сущего» в общественном развитии есть в логическом смысле взаи­моотношение «возможности» и «действительности». Должное, имею­щее опору в сущности, есть реально возможное. Оно в результате практической деятельности людей превращается в действительность. Общее решение вопроса о связи «сущего» и «должного» в общест­венном развитии имеет непосредственное отношение и к праву» (А. Пионтковский. К методологии изучения действующего права. -«Ученые записки ВИЮН», выи. VI, стр. 25).

[13] См. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 20, стр. 66. ² См. А. Е. Ф[)рлшн. Материалистическая диалектика. М., 196^е), стр. 81.

[14] Поскольку в обоснование существования формальной возмож­ности приводятся лишь формальные основания, постольку вероят­ность ее превращения в действительность ничтожна. Это достаточно ясно выразил Гегель (см. Гегель. Соч., т. I, стр. 241).

[15] Между тем в философской литературе формальная возмож­ность отождествляется с абстрактной (см. «Основы маркснстско-ленинской философии», стр. 147). При этом абстрактная (формаль­ная) возможность в свою очередь отождествляется с невозможно­стью, которая, как пишет, например, М. Н. Руткевич, «противоре­чит законам природы и общественной жизни» и существует «лишь в фантазии людей» {М. Н. Руткевич. Диалектический материализм, стр. 541).

[16] Через категории возможности и действительности Гегель сле­дующим образом показывает процесс развития: «Чтобы понять, что такое развитие, мы должны различать, так сказать, двоякого рода состояния: одно есть то, что известно как задаток, способность, в-себе-бытие... Если мы, например, говорим, что человек от природы разумен, то он обладает разумом лишь в потенции, в зародыше;

в этом смысле человек обладает от рождения и даже в чреве ма­тери разумом, рассудком, фантазией, волей. Но так как дитя обла­дает, таким образом, лишь способностью или реальной возможно­стью разума, то выходит то же самое, как если бы оно совсем не обладало разумом; последний еще не существует в нем... ибо дитя еще не способно совершать что-либо разумное и не обладает разум­ным сознанием. Лишь тогда, когда то, что человек, таким образом, есть в себе, становится для него, следовательно, когда оно стано­вится разумом для себя, человек обладает действительностью в ка­ком-нибудь отношении; лишь тогда человек действительно разу­мен...» (Гегель. Соч., т. IX. Партиздат, 1922, стр. 2.

[17] Э. В. Кузнецов пишет: «Какой бы степени напряженности ни достигла та или иная правовая возможность, она еще не становится от этого правовой действительностью. Для этого необходим качест­венный «скачок». Конкретная возможность результата по есть сам результат» (Э. В. Кузнецов. Категории причины и следствия в со­ветском прапотворчестве. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических паук. Л., 1970, стр. 9).

[18] Развивая эту мысль, Э. В. Кузнецов пишет, что «взаимодей­ствие между правовыми возможностями можно рассматривать как причину, детерминирующую правовую действительность (следствие). Однако это взаимодействие может быть не только внутренним (воз­можность—возможность), но и внешним (возможность —действи­тельность), а также в форме обратной связи, когда следствие воз­действует на причину, когда правовая действительность определяет правовую возможность» (Э. В. Кузнецов. Категория причины и след­ствия в советском правотворчестве. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических паук, стр. 7).

[19] Следует различить понятия случайности и возможности: если случайность — уже существующий фактор, то возможность — лишь предпосылка такого фактора. Выражение же «случайная возможность» в данном случае используется в том смысле, что такая воз­можность не только еще не существует в действительности (как и всякая возможность), но и потенциально отражает не закономер­ные, а случайные тенденции развития действительности.

[20] Э. В. Кузнецов отмечает, что при исследовании вопроса о воз­никновении правовых норм как правовой действительности счита­ют, что ее порождает определенная правовая возможность. «Между тем, — пишет он, —без анализа причины как субстанции будет до­вольно трудно определить, как та или иная правовая возможность переходит в правовую действительность». И далее автор отмечает: «Сложным моментом в познании причины правотворчества явля­ется ее двуединая природа. С одной стороны, причина есть суб­станция. которая существует через спое действие и равна ему, с другой — причина есть нечто внешнее по отношению к следствию. Но это внешнее есть в то же время внутреннее по отношению к са­мой причине, которая сама себя порождает. Поэтому эта субстан­ция является и материальной, и активной» (Э. В. Кузнецов. Неко­торые вопросы правотворчества в свете категорий причины н след­ствия. — «Вестник Ленинградского университета», 1969, № 11, вып.2, стр. 105).

[21] Вопрос же о том, обладает ли избранная для реализации воз­можность характером необходимости, определяется практикой. «...Доказательство необходимости, — писал Ф. Энгельс, — заключает­ся в человеческой деятельности, в эксперименте, в труде: если я могу сделать некоторое роя{ Нос, то оно становится тождественным с «propter Hoc » (К Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 2П, стр. 544).

[22] См. б. М. Чхиквадзе. Государство, демократия, законность. Ленинские идеи и современность.

[23] См. Т. Ионашку, А. М. Нашиц. К вопросу о сущности социа­листического права. — «В. И. Ленин о социалистическом государстве и праве», стр. 301-302.

[24] В. А. Кучинский.. Личность, свобода, право. Минск 1969, стр. 80-82.

[25] Л. А. Ушаков полагает, что право помимо собственного внутреннего содержания имеет eщё «внешнee» содержание, каковым является «бытие или базис общества» (см. А. А. Ушаков. Содер­жание и форма в праве и советское правотворчество. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора юридических наук. Свердловск, 1970, стр. 18). Трудно понять научное значение этого утверждения. Вo-первых, базис определяет содержание не только права, но и всех иных явлений общественной жизни; во вторых, не существует «внешнего» содержания объекта, которое находилось бы за его пределами.

[26] См. А. А. Федосеев. Нормативные акты Советского государ­ства и формы их выражения. Автореферат диссертации на соиска­ние ученой степени кандидата юридических наук. Л., 1964, стр. 5-6. А. А. Упокоя отмечает, что некоторые юристы не различают понятия сущности и содержания права, «коль скоро они ставят вопрос о сущности советского пролетарского права и сущности современного советского общенародного права. А ведь сущность советского права как в прошлом, так и в настоящем одна — соци­алистическая, ибо советское право всегда является правом совет­ского трудового народа. В процессе развития изменилась не сущность советского права, а его содержание: н прошлом содержанием советского Ирана была воля рабочего класса, а сейчас советское право выражает волю всего народа, оставаясь однотипным по сво­ей социалистической сущности. Ведь с изменением сущности права изменяется и его тип. Но никто не утверждает, что современное общенародное советское право изменило свой социалистический тип» (А. А. Ушаков Очерки советской законодательной стилисти­ки. Пермь, 1967, стр. 30).

[27] Следует заметить, что в последние годы проблема содержа­ния и формы права в советской юридической науке оживленно обсуждается. В этой дискуссии принял участие и автор настоящей работы (см. Д. А. Керимов. Законодательная деятельность Совет­ского государства. М., 1955, стр. 36-37; его же. Свобода, право и законность. М., 1960, стр. 185-205). Однако ньне возникла по­требность остановиться вновь на данной проблеме.

[28] Ом. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 42, стр. 276.

[29] Этим ошибочным взглядам положил начало, по-видимому, Н. Г. Александров. «В каждой юридической норме можно... — пи­сал он, — различать 2 элемента. Во-первых, элемент, воспроизводя­щий (разумеется, идеально) известные отношения, существующие или могущие существовать в объективной действительности. Во-вторых, элемент, воздействующий на отражаемые общественные отношения...» (Н. Г. Александров. Сущность права. М., 1950, стр. 11). Однако в правовой норме невозможно отличить «воспро­изводящий элемент» от «элемента воздействующего». Воспроизве­дение объективной действительности в правовой норме осущест­вляется не в простой зеркальной форме, а в преобразованной, кон­центрированной и обобщенной форме. И только благодаря такому воспроизведению действительности правовая норма приобретает способность обратно воздействовать на нее.

[30] О. С. Иоффе. О форме и содержании социалистического пра­ва. — «Вестник Ленинградского университета», 1959, № 11, вып. 2, стр. 83.

[31] Кстати заметим, что в советском литературоведении под со­держанием литературного произведения отнюдь не понимается его сюжет (см., например, Л. И. Тимофеев. Проблемы теории литера­туры. М., 1955, стр. 139; И. И. Виноградов. Проблемы содержания и формы литературного произведения. М., 1958, стр. 7-26, 169-215, и др.).

[32] О. С. Иоффе. О форме и содержании социалистического права. — «Вестник JIенинградского университета», 1959, №11, вып. 2,. стр. 84.

[33] Там же.

[34] Там же.

[35] Природа идеальности отражения состоит отнюдь не в том, что она обладает свойствами самого отражаемого объекта. «Иде­альная природа сознания обусловливается не природой отражае­мого объекта, а формой отражения, способом воспроизведения осо­бенностей воздействующего объекта. Сознание отражает объект в форме идеальных образов, являющихся снимками, копиями по­следнего. И это касается любого объекта, будь он по своей при­роде материальным, идеальным или единством материального и идеального» («Ленинская теория отражения и современность». София, 1969, стр. 148).

[36] К сказанному следует добавить, что некоторые положения самого О. С. Иоффе не согласуются с его же конструкцией. Так, он пишет: В юридическом содержании нормы выражается клас­сово-волевое содержание права, которое служит лишь идеальным отражением его экономического содержания» (О. С. Иоффе. О фор­ме и содержании социалистического права. — «Вестник Ленинград­ского университета», 1959, № 11, вып. 2, стр. 85). Следовательно, «юридическое содержание» — это и есть «классово-волевое содержание», поскольку первое выражает второе. «Классово-волевое со­держание» же является отражением «материального содержания права», которое вообще в право не включается, а находится «за его пределами». Таким образом, в праве оказалось только «юри­дическое содержание», которое выражает «классово-волевое содер­жание», а это последнее отражает «материальное содержание». Тогда каков же смысл всей конструкции О. С. Иоффе?!

[37] См. О. С. Иоффе. О форме и содержании социалистического права. — «Вестник Ленинградского университета», 1959, № 11, вып. 2, стр. 86-87.

[38] О. С. Иоффе, М. Д. Шаргородский. Вопросы теории права, стр. 136.

[39] В статье «О содержании и форме социалистического права» Г. А. Белов[39], солидаризируясь с этими положениями, пишет: «О. С. Иоффе и М. Д. Шаргородский полагают, что содержание нормы соотносятся с сущностью права, как сущность второго по­рядка соотносится с сущностью первого порядка. Но содержание нормы права не вытекает как ближайшая новая ступень познания, следующая за сущностью права. В. И. Ленин, говоря о сущностях разного порядка, имеет в виду последовательное развертывание, развитие нашего знания одного и того же предмета, а не разных, пусть даже и соотносящихся каким-то образом между собой, пред­метов». И далее: «Положение О. С. Иоффе и М. Д. Шаргородского о соотношении сущности права и содержания нормы права под­вергает обоснованной критике Д. А. Керимов, который правильно указывает, что содержание имеет не несколько компонентов — ма­териальное, классово-волевое, непосредственно юридическое, а од­но, единое-правовое». Вслед за этим Г. Л. Белов делает заяв­ление, которое вызывает недоумение: «Однако если отбросить этот явно ошибочный момент концепции О. С. Иоффе и М. Л. Шаргородского, то нетрудно заметить, что Д. А. Керимов соотношение сущности и содержания права понимает точно так же: конкретное правило поведения — это содержание, непосредственно вытекаю­щее из сущности».

Дата добавления: 2015-05-22