Йозеф Шумпетер. 6 страница

с дру­гой - к наличию других производственных факторов, помимо тру­да, а также к

труду разных видов и различного качества. Более того, если мы введем в эту

теорию упомянутые выше ограничения, то из нее будет вытекать пропорциональность

между стоимостью и количеством затраченного труда [Фактически из теории

предельной полезности вытекает следующее: для существования равновесия каждый

фактор должен быть так распределен между различ­ными, открытыми для него видами

производства, чтобы последняя единица этого фактора, где бы она не

использовалась для производственных целей, производила ту же величину стоимости,

что и последняя единица, использующаяся в каждом из любых Других видов

производства. Если не существует других производственных факторов, кроме труда

одного вида и качества, то из этого с очевидностью следует, что относительные

стоимости или цены всех товаров должны быть пропорциональны количеству

человеко-часов, содержащихся в них, при условии существования совершенной

конкуренции и мобильности.]. Отсюда должно быть ясно, что со стороны марксистов

совершенно абсурдно ставить под сомнение противостоящую им теорию предельной

полезности, что они пы­тались делать вначале. Столь же некорректно называть

трудовую теорию стоимости "неправильной". В любом случае она умерла и

похоронена.

2. Хотя ни Рикардо, ни Маркс, по всей видимости, до конца не осознавали всех

слабостей положения, в которое они ставили себя этими исходными посылками,

некоторые трудности они понима­ли достаточно четко. В частности, оба они

пытались справиться с проблемой устранения такого элемента, как услуги

естественных агентов производства, которые, конечно же, не находят своего мес­та

в процессе производства и распределения, описываемого теорией стоимости,

базирующейся только на количестве затраченного труда. Знакомая нам рикардианская

теория земельной ренты по существу является попыткой подобного устранения, то же

самое пытается осуществить и теория Маркса. Как только мы обретаем аналитический

аппарат, позволяющий рассматривать ренту так же естественно, как и оплату труда,

все затруднения исчезают. После этого ничего уже более не нужно говорить о

внутренних достоинст­вах или недостатках Марксовой доктрины абсолютной ренты в

от­личие от дифференциальной или о ее соотношении с подобной доктриной

Родбертуса.

Но даже если мы оставим это без внимания, у нас все еще оста­ются трудности,

связанные с наличием капитала в смысле запаса средств производства, производимых

самими средствами производства. Для Рикардо здесь все очень просто; в знаменитой

IV час­ти первой главы своих "Начал" он без всяких объяснений вводит и принимает

следующий факт: там, где капитальные блага, такие, как производственные

постройки, оборудование и сырье, использу­ются для производства товаров, эти

товары продаются по ценам, которые будут приносить чистый доход собственникам

средств производства. Он понимал, что это явление каким-то образом связано с

периодом времени, который протекает от инвестирования до появления готового к

продаже продукта, и оно-то и будет вызывать отклонения фактических стоимостей от

тех, которые были бы пропорциональны количеству "содержащихся" в них рабочих

часов, включая человеко-часы, затраченные на производство самих капитальных

товаров, в том случае, когда эти периоды в разных отраслях различны. На это

явление он указывает так спокойно, как будто оно следует из его фундаментальной

теории стоимости, а не противоречит ей, и дальше этого не идет, ограничиваясь

рядом второстепенных проблем и, очевидно, полагая, что его теория по-прежнему

описывает базисные детерминанты стоимости.

Маркс также ввел, признал и рассмотрел самое явление, нигде не подвергая

сомнению его существование. Он сознавал также, что это явление, по всей

видимости, противоречит трудовой теории стоимости. Однако он считал рикардовский

подход к решению этой проблемы неприемлемым и, признавая ее в том виде, как ее

сформулировал Рикардо, всерьез ринулся в бой против его решения, посвятив этому

примерно столько же сотен страниц, сколько предложений затратил Рикардо на свои

доказательства.

3. В процессе этой критики он не только обнаружил более глубокое понимание

характера проблемы, но и усовершенствовал унас­ледованный им концептуальный

аппарат. К примеру, Маркс заме­нил введенное Рикардо различие между основным и

оборотным капиталом различием между постоянным и переменным (заработ­ная плата)

капиталом, а его рудиментарное понятие длительности процесса производства -

гораздо более строгой концепцией "орга­нического строения капитала", которая

основывается на соотношении постоянного и переменного капитала. Он внес также

целый ряд других усовершенствований в теорию капитала. Однако мы ограничимся

здесь его объяснением чистого дохода на капитал, его "теорией эксплуатации".

Трудящиеся массы далеко не всегда чувствуют себя угнетенны­ми и

эксплуатируемыми. Однако интеллектуалы, формулирующие для них свои концепции,

всегда убеждали их в этом, никогда не уточняя, что при этом имеется в виду. И

Марксу не удалось избежать этой фразеологии, даже если он хотел этого. Его

заслугой и достижением было то, что он понимал слабость различных аргу­ментов, с

помощью которых духовные наставники трудящихся масс до него пытались показать,

как возникает эксплуатация, и которые по сей день поставляют этот товар для

среднего радикала. Ни одно из стандартных объяснений, ссылающихся либо на силу

той или иной стороны в переговорах между капиталистами и рабочими либо просто на

обман, его не удовлетворяло. Он как раз и хотел доказать, что эксплуатация

возникает не из индивидуальных ситуаций, случайно или неожиданно; что она есть

результат самой логики капиталистической системы, неизбежный и не зависящий от

индивидуальных намерений.

Вот как он это делает. Ум, мускулы и нервы рабочего образуют, как таковые, фонд

или запас потенциального труда (Arbeitskraft - термин, не всегда правильно

переводимый как рабочая сила). Этот фонд или запас Маркс рассматривает в виде

некоей субстанции оп­ределенного количества, которая в капиталистическом

обществе является таким же- товаром, как и все прочие. Мы можем пояснить для

себя эту мысль, рассмотрев ситуацию в условиях рабства. Марксова идея состоит в

том, что существенного отличия, за исключе­нием некоторых частностей, между

трудовым контрактом, опреде­ляющим заработную плату, и покупкой раба нет, хотя

то, что покупает наниматель "свободного" труда, в действительности не сам

трудящийся, как это было в условиях рабства, а определенная часть общей суммы

потенциального труда.

Далее, поскольку труд в этом смысле (не услуги труда и не фак­тические затраты

человеко-часов) является товаром, к нему дол­жен быть применим и закон

стоимости. То есть в условиях равновесия и совершенной конкуренции он должен

обеспечить пропорциональность зарплаты количеству рабочих часов, затраченных на

его "производство". Какое же количество рабочих часов затрачива­ется на

"производство" запаса потенциального труда, накапливае­мого под кожей рабочего

человека? Такое количество рабочих ча­сов, которое необходимо для того, чтобы

вырастить, накормить, одеть рабочего и обеспечить его жилищем [Это различие

между "рабочей силой" и трудом С.Бэйли (Bailey S. A Critical Discourse on the

Nature, Measure and Causes of Value. 1825) заранее объявил абсурдным, что не

преминул отметить сам Маркс. (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С.

561-569).]. Они-то и определяют стоимость этого запаса, и если он продает часть

его, выраженную в днях или неделях, он получает зарплату, соответствующую

трудовой стоимости этой части, так же как работорговец, продавая раба, в

условиях равновесия получает цену, пропорциональную общему количеству этих

трудовых часов. Следует заметить еще раз, что Маркс, таким образом,

дистанцируется от всех тех популярных лозунгов, которые в той или иной форме

утверждают, что капитали­стический рынок грабит или обманывает рабочего или

благодаря его достойной сожаления слабости вынуждает принимать любые

навязываемые ему условия. Действительность не так проста: на са­мом деле он

получает полную стоимость своего трудового потен­циала.

Однако как только "капиталисты" заполучили этот запас потен­циальных услуг, они

в состоянии заставить рабочего трудиться гораздо дольше - оказывать большее

количество фактических услуг, чем нужно для создания этого потенциального

запаса. В этом смысле они в состоянии извлечь больше фактических часов труда,

чем ими оплачено. Поскольку созданная продукция продается так­же по ценам,

пропорциональным затраченному на нее количеству человеко-часов, то появляется

разница между двумя стоимостя­ми - возникающая просто-напросто как следствие

modus operandi Марксова закона стоимости, которая неизбежно благодаря дейст­вию

механизма капиталистических рынков поступает капитали­стам. Это и есть

"прибавочная стоимость" (Mehrwert) [Норма прибавочной стоимости (степень

эксплуатации) определяется как отношение между прибавочной стоимостью и

переменным капиталом (затрачиваемым на заработную плату).]. Присваивая ее,

капиталист "эксплуатирует" труд, хотя он платит рабочим не меньше полной

стоимости их трудового потенциала и получает от потребителей не больше, чем

полную стоимость продаваемых продуктов. И вновь следует отметить, что Маркс не

обращается к та­ким фактам, как нечестные цены, ограничение производства или

обман на рынках товаров. Конечно, он не намеревался отрицать су­ществование

подобной практики, однако видел истинное значение этих явлений и никогда не

основывал на них фундаментальных выводов.

Между прочим эта теория дает нам восхитительный урок: какое бы специальное

значение ни приобрел в итоге термин "эксплуата­ция", каким бы далеким ни было

оно от обычного словоупотребле­ния, каким бы сомнительным ни было его выведение

из требова­ний естественного права и философии учителей и писателей эпохи

просвещения, в конце концов он был включен в круг научных аргументов и в этом

качестве служит опорой ученикам, ведущим борьбу за дело своих учителей.

Что касается достоинств этой научной аргументации, то мы должны тщательно

различать два ее аспекта, один из которых упорно игнорировался критиками. На

уровне обычной теории ста­ционарного экономического процесса легко показать, что

теория прибавочной стоимости несостоятельна, если исходить из собст­венных

Марксовых предпосылок. Трудовую теорию стоимости, да­же если допустить, что она

имеет силу для любого другого товара, ни в коей мере нельзя применить к товару

по имени труд, поскольку это бы означало, что рабочие, подобно машинам,

производятся в соответствии с рациональным расчетом издержек. Поскольку это не

так, нет никаких оснований полагать, что стоимость рабочей си­лы будет

пропорциональна количеству человеко-часов, затрачен­ных на ее "производство".

Логически Маркс должен был бы улуч­шить свою позицию, приняв "железный закон

заработной платы" Лассаля или просто рассуждая в духе Мальтуса, как это делал

Рикардо. Но поскольку он весьма мудро отказался поступить таким образом, его

теория эксплуатации с самого начала теряет одну из своих существенных опор [Ниже

мы увидим, чем Маркс пытается заменить эту опору.].

Более того, можно показать, что равновесие, характеризующее­ся совершенной

конкуренцией, не может существовать в условиях, когда наниматели-капиталисты

получают прибыли от эксплуатации. Потому что в этом случае каждый из них будет

стремиться расширить производство и всеобщим результатом этого будет неизбежная

тенденция к увеличению зарплаты и к сокращению их доходов до нуля. Без сомнения,

ситуацию можно было бы как-то поправить, обратившись к теории несовершенной

конкуренции, вводя "трения" и институциональные ограничения, препятствующие

свободной конкуренции, подчеркивая всевозможные помехи в сфере денег, кредита и

т.д. Однако таким способом можно было бы объяснить лишь частный случай, что для

Маркса было абсолютно неприемлемо.

Но есть и другой аспект проблемы. Стоит только взглянуть на ту цель, которую

поставил перед собой Маркс, чтобы понять, что ему вовсе не следовало принимать

бой там, где его легко могли разбить. Все так просто только до той поры, пока мы

видим в теории прибавочной стоимости лишь концепцию, связанную со стационарными

экономическими процессами в условиях совершенного равновесия. Поскольку же

желаемым объектом его анализа было не состояние равновесия, которого, как он

считал, капиталистическое общество никогда не в состоянии достигнуть, а,

наоборот, процесс непрерывного изменения экономической структуры, то

вы­шеприведенные критические аргументы не являются в полной мере решающими.

Прибавочная стоимость не может существовать в условиях совершенного равновесия,

но она может возникать, если установление такого равновесия не допускается. Она

всегда имеет тенденцию к исчезновению и в то же время всегда наличествует,

поскольку вновь и вновь возникает. Подобного рода защитный аргумент не спасает

трудовую теорию стоимости, в особенности в применении к самому труду как товару,

не спасает он и теорию эксплуатации в ее обычной формулировке. Но он позволяет

дать более приемлемую интерпретацию самого результата, хотя удовлетворительная

теория этих излишков вовсе избавляет их от специфически марксистского

толкования. Этот аспект особенно ва­жен. Он по-новому освещает другие элементы

аппарата экономи­ческого анализа Маркса и помогает объяснить, почему этот

аппарат не был столь сильно разрушен той успешной критикой, которая была

направлена против самых основ его теории.

4. Если же мы будем продолжать наше обсуждение на том уровне, на котором обычно

ведутся дискуссии вокруг Марксовой доктрины, то трудности будут все более

возрастать; и нам станут понятнее проблемы верных сторонников Маркса,

старающихся следовать по пути своего учителя. Начнем с того, что доктрин”

прибавочной стоимости не облегчает решение упомянутых выше проблем, порожденных

расхождением между трудовой теорией стоимости и обычными фактами экономической

реальности. На­против, она затрудняет его, поскольку согласно этой теории

постоянный капитал, т.е. капитал, не воплощенный в заработной плате, переносит в

продукт не больше стоимости, чем теряет ее в процес­се производства; больше

переносит только тот капитал, который воплощен в заработной плате, и,

следовательно, полученная при­быль должна колебаться в той мере, в какой это

касается фирм, в соответствии с органическим строением капитала. Маркс полагает,

что перераспределение общей "массы" прибавочной стоимости та­ким образом, чтобы

каждая фирма получила прибыль, пропорциональную ее общему капиталу, или чтобы

индивидуальные нормы прибыли были равны, осуществляется с помощью конкуренции

между капиталистами. Мы легко увидим, что эта трудность принадлежит к классу

надуманных проблем, которые всегда возника­ют при попытках создать недостаточно

обоснованную теорию В ней существует, однако, один элемент, который не является

неверным и понимание которого, каким бы туманным оно ни было, следует отнести к

заслугам Маркса. Вопреки мнению почти всех сегодняшних экономистов, тезис,

согласно которому произведенные средства производства приносят доход в условиях

совершен­но стационарной экономики, не является бесспорным. То, что на практике

это, как правило, действительно происходит, может объясняться тем фактом, что

экономика никогда не бывает стационарной. Марксом теория чистого дохода на

капитал могла бы быть истолкована как косвенный способ признания этого.], а ее

предлагаемое решение - к числу решений, продиктованных отча­янием. Маркс,

однако, не только полагал, что его решение способно объяснить установление

единой нормы прибыли и тот факт, что относительные цены товаров отклоняются от

их стоимостей, выраженных в трудовых затратах [Решение этой проблемы он дал в

рукописях, из которых его друг Энгельс собрал посмертный третий том "Капитала".

Следовательно, перед нами нет того, что Маркс, по всей вероятности, в конечном

счете хотел сказать. Благодаря этому большинство критиков не испытывали

колебаний, обвиняя его в том, что третий том явно противоречит доктрине,

изложенной в первом томе. На самом деле этот приговор несправедлив. Если мы

поставим себя на место Маркса, в чем и состоит наш долг при анализе подобного

вопроса, то нет ничего абсурдного в том, чтобы рассматривать прибавочную

стоимость как "массу", производимую общественным процессом производства в его

единстве, а все остальное - как процесс распределения этой массы. И если это не

является абсурдным, то вполне можно утверждать, что относительные цены товаров,

- как они выводятся в третьем томе, - вытекают из трудовой теории, изложенной в

первом томе. Следовательно, неверно утверждать, как это делают некоторые авторы

от Лексиса до Коула, что Марксова теория стоимости полностью оторвана от его

теории цен и ничего в нее не вносит. Однако Маркс, будучи оправдан в этом

пункте, мало что выигрывает от этого. Остаются еще достаточно серьезные

обвинения. Наилучшим вкладом в анализ всей проблемы соотношения стоимостей и цен

в Марксовой системе, - причем автор ссылается и на более успешные, хотя и не

столь захватывающие примеры решения этой контроверзы, - является труд Л. фон

Ворткевича "Определение стоимостей и цен в Марксовой системе" (L. von

Bortkiewicz. Wert rechnung und Preisrechnung in Marxschen System. "Archiv fur

Soziatwissenschaft und Sozialpolitik", 1907).]. Он считал, что его теория дает

объяснение и другому "закону", который занимал важное место в классической

доктрине, а именно положению о том, что норма прибыли имеет закономерную

тенденцию к понижению. Это логично следует из увеличения относительного значения

постоян­ной части совокупного капитала (т.е. зданий и оборудования) в от­раслях,

производящих те товары, на которые расходуется зарпла­та: если оно действительно

возрастает, как это и происходит в ходе капиталистической эволюции, а норма

прибавочной стоимости или степень эксплуатации остается прежней, тогда норма

дохода на совокупный капитал будет в целом понижаться. Этот аргумент вызвал

неимоверное восхищение и, возможно, сам Маркс относил­ся к нему с тем чувством

удовлетворения, которое мы испытыва­ем, когда оказывается, что наша теория

объясняет явление, которое не учитывалось при ее создании.

Было бы интересно обсудить это особо, независимо от тех ошибок, которые Маркс

делает при выведении этого закона. Но нам не стоит задерживаться на этом,

поскольку, чтобы опровергнуть этот аргумент, достаточно взглянуть на его

предпосылки. Однако сход­ное, хотя и не идентичное, утверждение характеризует

одну из важнейших "движущих сил" в Марксовой теории общественной дина­мики и

одновременно связывает теорию эксплуатации и другую часть Марксовой

аналитической системы, обычно именуемую "те­орией накопления".

Основную часть неправедных доходов, выжатых из эксплуати­руемого труда (по

мнению некоторых последователей - все доходы), капиталисты превращают в капитал

- в средства производст­ва. Если отбросить ассоциации, которые навязываются

Марксовой терминологией, речь, конечно, идет всего лишь об очень знакомом

явлении, описываемом обычно в терминах сбережений и инвести­ций. Для Маркса же

этого простого факта было недостаточно: если капиталистический процесс призван

был разворачиваться с неумолимой последовательностью, то этот факт должен был

стать час­тью этой последовательности, а это практически означало, что он должен

был стать необходимостью. И совсем недостаточно было допустить, чтобы эта

необходимость вырастала из социальной пси­хологии капиталистического класса,

например, как у Макса Вебера, который сделал пуританскую жизненную позицию - а

воздержа­ние от растраты прибылей на жизненные удовольствия, по всей ви­димости,

отлично вписывается в нее - причиной капиталистиче­ского поведения. Маркс

никогда не отвергал той поддержки, которую он мог извлечь из такого рода

аргументов [К примеру, он превосходит самого себя в разглагольствованиях на эту

тему, за­ходя, на мой взгляд, гораздо дальше, чем это позволительно автору

экономической интерпретации истории. Для класса капиталистов накопление может

быть "Моисеем и всеми пророками" (!), а может и не быть, в свою очередь подобные

пассажи способны поражать нас своей нелепостью, а могут и не поражать, но что

касается Маркса, то аргументы такого типа и выраженные в таком стиле

свидетельствуют об определенной их слабости, которую следовало бы скрывать [См.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 608].]. Однако для его системы

нужно было нечто более существенное, что принуждало бы капиталистов накоплять

независимо от того, что они по этому поводу чувствуют, и что было бы достаточно

могуществен­ным, чтобы определять самую их психологию. И он находит эту причину.

Рассматривая далее природу этого принуждения к накоплению, я в целях удобства

соглашусь с одним пунктом Марксова учения: как и он, я буду исходить из того,

что сбережение, осуществляемое классом капиталистов, ipso facto (фактически -

лат.) означает соответствующее увеличение реального капитала [Для Маркса

сбережение или накопление идентично превращению "прибавоч­ной стоимости в

капитал". Это положение я не собираюсь оспаривать, хотя индивиду­альное

стремление к сбережению совсем не обязательно автоматически увеличивает Реальный

капитал. Марксова позиция представляется мне настолько более близкой к истине,

чем противоположная точка зрения, отстаиваемая многими моими современ­никами,

что я не думаю, что здесь стоит подвергать ее сомнению.]. Подобное всег­да

происходит в первую очередь с переменной частью совокупного капитала,

воплощаемого в заработной плате, даже если целью при этом является прирост

постоянной части, в особенности той части, воплощенной главным образом в

оборудовании, которую Рикардо называл основным капиталом. Обсуждая Марксову

теорию эксплуатации, я указывал, что в условиях совершенной конку­ренции доходы

от эксплуатации будут побуждать капиталистов расширять или хотя бы пытаться

расширять производство, поскольку, с точки зрения каждого из них, это будет

означать увели­чение прибыли.

Чтобы осуществить это, им надо накоплять. При этом массовым результатом такого

расширения станет тенденция к сниже­нию прибавочной стоимости вследствие

растущей заработной пла­ты, а также, возможно, в результате одновременного

падения цен на продукцию, что является прекрасным примером внутренне присущих

капитализму противоречий, столь любезных сердцу Маркса. Эта тенденция сама по

себе, в том числе и для индивиду­ального капиталиста, образует другую причину,

которая принуждает его накоплять [Вообще, конечно, из малого дохода сберегаться

будет меньше, чем из большого. Но из любой данной величины дохода будет

сберегаться больше тогда, когда не ожидается, что его уровень удержится надолго,

или предполагается его снижение, нежели в том случае, если известно, что этот

доход будет по крайней мере устойчиво держаться на данном уровне.], хотя в

конечном счете положение всего класса капиталистов в целом еще более ухудшается.

Возникает своего рода принуждение к накоплению даже в условиях стационарного - в

иных отношениях - процесса, который, как я говорил выше, не может достичь

устойчивого равновесия до тех пор, пока прибавоч­ная стоимость не сократится до

нуля, вследствие чего разрушится сам капитализм [До некоторой степени Маркс

признает это. Однако он полагает, что если зарплата растет и тем самым нарушает

процесс накопления, темпы последнего будут снижаться, "потому что этим

притупляется стимулирующее действие прибыли*. Следовательно, механизм

капиталистического процесса производства сам устраняет те преходящие

препятствия, которые он создает" [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-e изд. Т. 23. С.

633]. Итак, эта тенденция механизма капиталистического производства к достижению

равновесия отнюдь не бесспорна, и любое суждение о ней требует по меньшей мере

тщательных уточнений. Но вот что интересно - мы посчитали бы подобное

утверждение самым что ни на есть немарксистским, если бы наткнулись на него в

работе какого-либо другого экономиста. В той мере, в какой оно выдерживает

критику, оно чрезвычайно ослабляет главное направление Марксовой аргументации. В

этом пункте, как и во многих других, Маркс обнаруживает, в какой поразительной

степени сохранил он на себе оковы современной ему буржуазной экономической

теории, от которых, по его представлениям, он избавился.].

Однако гораздо более важным и значительно более убедительным является совсем

другое. На самом деле капиталистическая экономика, разумеется, не является и не

может быть стационарной, и растет она вовсе не устойчивыми темпами. Она

непрерывно революционизируется изнутри благодаря новому предпринимательству,

т.е. благодаря внедрению в существующую на каждый данный момент времени

промышленную структуру новых това­ров, новых методов производства или новых

коммерческих возможностей. Любые существующие структуры, как и все условия

функционирования бизнеса, находятся в непрерывном процессе изменения. Любая

сложившаяся ситуация подрывается, прежде чем проходит время, достаточное, чтобы

она исчерпала себя. Экономический прогресс в капиталистическом обществе означает

беспорядок. И, как мы увидим в следующем разделе, в этом беспоряд­ке конкуренция

действует абсолютно иным образом, нежели в ус­ловиях стационарного процесса,

даже если последний характеризу­ется совершенной конкуренцией. Возможности

получения доходов благодаря производству новых предметов или тех же предметов,

но более дешевым способом непрерывно материализуются и тре­буют новых

инвестиций. Эти новые продукты и новые методы конкурируют со старыми продуктами

и методами не на равных ус­ловиях; первые имеют решающие преимущества,

означающие возможную смерть для вторых. Так осуществляется "прогресс" в

капиталистическом обществе. Чтобы не оказаться с непроданной продукцией, каждая

фирма в конце концов вынуждена следовать этому образцу, в свою очередь

инвестировать, и чтобы быть в состоянии делать это - вкладывать в производство

часть своих при­былей, т.е. накоплять [Это, конечно, не единственный способ

финансирования технологических улучшений. Но только он рассматривается Марксом.

Поскольку на самом деле он очень важен, мы можем следовать здесь за Марксом,

хотя другие методы, в особенности займы в банках, т.е. создание депозитов,

вызывают самостоятельные последствия, введение которых в исследование будет

действительно необходимым, для того чтобы на­рисовать верную картину

капиталистического процесса.]. В итоге накопляют все.

Итак, Маркс видел этот процесс индустриальных изменений более ясно, чем любой

другой экономист его времени. Еще более полно осознавал он его основополагающее

значение. Но это не означает, что он правильно понимал его природу и верно

анализировал его механизм. У него этот механизм проявлялся только лишь в

механике движения масс капитала. У него не было адекватной теории

предпринимательства, а неспособность отличить предприни­мателя от капиталиста

вместе с ошибочной теоретической методологией является источником многих ошибок

и non sequitur [Вывод, не соответствующий посылкам, нелогичное заключение

Дата добавления: 2015-05-22