Часть первая 5 страница

Впрочем, закон разграничивает малолетних в возрасте до 6 лет и от 6 до 14 лет. Лица, относящиеся ко второй возрастной группе, не являются полностью недееспособными: законодатель допускает самостоятельное совершение ими мелких бытовых сделок, а также сделок, направленных на безвозмездное получение выгоды, по распоряжению средствами, предоставленными родителями (см. ст. 26 ГК РФ). В отличие от ситуации с недееспособными в таких случаях не требуется обращения в суд для признания сделки действительной: она является таковой изначально вне зависимости от чьего-либо признания. Однако ответственность по таким сделкам несут его родители, усыновители или опекуны, если не докажут, что обязательство было нарушено не по их вине (п. 3 ст. 28 ГК РФ).

Все остальные сделки от имени малолетнего могут совершаться только родителями, усыновителями или опекунами (п. 1 ст. 26 ГК РФ).

2. Лица до 6 лет недееспособны, поэтому они не могут самостоятельно совершать никакие сделки. Как и в случае с правовым положением недееспособных (ст. 171 ГК РФ), ничтожная сделка также может быть признана действительной судом, если малолетний получает от нее выгоду.

3. Последствия совершения сделки малолетним, если он не мог совершить ее самостоятельно, аналогичны тем, что установлены для недееспособных.

Статья 173. Недействительность сделки юридического лица, совершенной в противоречии с целями его деятельности

Комментарий к статье 173

1. Норма ст. 173 исторически связана с правилами о неуставной сделке, которые имели в советском правопорядке важное системное значение. Реформирование гражданского права потребовало отказа от ограничения правоспособности юридических лиц и, как следствие, норма о неуставных сделках подверглась кардинальной редукции.

В качестве переходного правила было ранее закреплено также понятие сделки, заключенной без наличия лицензии на соответствующий вид деятельности. На практике оспаривание сделок без лицензии часто вступало в противоречие с целями этой нормы. Например, признание недействительным договора с туристом по мотиву отсутствия у турфирмы лицензии (приостановления, отзыва и т.д.) приводило к тому, что турист был лишен возможности привлечь турфирму к ответственности за нарушение договора. В конечном счете от этой нормы законодатель отказался.

В известных случаях сделка в нарушение лицензии может быть оспорена как незаконная, причем право на иск имеет прежде всего потребитель лицензируемых услуг или работ.

2. Для применения комментируемой нормы необходимо, чтобы цели деятельности были определенно ограничены в учредительных документах. Юридический способ ограничения, впрочем, может быть различным. В учредительных документах может быть ясно выражено, что юридическое лицо занимается определенной деятельностью с определенными целями, либо может содержаться запрет на определенную деятельность.

3. Наиболее актуальным такой способ ограничения правоспособности юридического лица является для некоммерческих организаций и унитарных предприятий, которым такое качество присвоено законом. Коммерческие организации, имеющие в силу закона общую правоспособность, могут быть ограничены в целях деятельности по решению учредителей путем указания на это в учредительных документах.

4. Сделка по мотиву нарушения определенно указанных в учредительных документах целей деятельности юридического лица может быть оспорена только лицами, указанными в ст. 173, и только при осведомленности другой стороны сделки о наличии ограничений. Осведомленность предполагается, поскольку сторона сделки, проявляя обычную осмотрительность, обычно знакомится с учредительными документами контрагента, особенно при совершении сделки, выходящей за рамки текущей хозяйственной деятельности.

5. В любом случае истец должен доказать, что заключение сделки, помимо того, что она вышла за рамки ограничений, установленных учредительными документами, повлекло для него неблагоприятные последствия, а применение последствий недействительности сделки может полностью или частично устранить эти последствия.

Признание сделки недействительной не требуется для привлечения к имущественной ответственности руководителя юридического лица по основаниям ст. 53 ГК.

Статья 173.1. Недействительность сделки, совершенной без необходимого в силу закона согласия третьего лица, органа юридического лица или государственного органа либо органа местного самоуправления

Комментарий к статье 173.1

Введение данной нормы вытекает из иной новеллы - ст. 157.1. В целом норма ст. 173.1 ГК поддерживает тенденцию общего укрепления гражданского оборота за счет снижения возможности аннулирования сделок. Эта тенденция, как известно, является главным мотивом изменений в главе о сделках.

Во-первых, отсутствие согласия влечет только оспоримость сделки. Следовательно, хотя бы необходимость согласия и была указана в законе, его отсутствие не позволяет квалифицировать сделку по ст. 168 ГК как незаконную. В любом случае сделка без согласия не будет ничтожной.

Право на оспаривание сделки по мотиву отсутствия согласия имеют только те лица или органы, которые полномочны давать такое согласие, а также иные лица, указанные в законе. Само по себе отнесение сделок без согласия к числу оспоримых резко повышает их устойчивость. Необходимость получения согласия на совершение сделки должна быть указана в законе. Иные источники, закрепляющие необходимость получения согласия на сделку, нормой ст. 173.1 не охватываются.

Во-вторых, необходимо, чтобы другая сторона сделки знала или должна была знать об отсутствии согласия в момент заключения сделки. Применение этого дополнительного условия, которое можно назвать также условием о недобросовестности, требует дать оценку поведению другой стороны сделки. Добросовестное заблуждение должно касаться факта, а не права. Это означает, что другая сторона не может ссылаться на то, что она не знала положений закона о необходимости получения согласия на сделку. Значит, доказывание добросовестности состоит в выяснении того факта, каким образом, в каких документах было выражено согласие на сделку, как оно доводилось до сведения другой стороны. Вероятно, бремя доказывания добросовестности будет лежать на ответчике, поскольку он будет на него ссылаться, возражая против иска.

В-третьих, истец, оспаривающий сделку по мотиву отсутствия согласия, не вправе ссылаться на факты, которые были ему известны при выражении согласия. В п. 3 ст. 173.1, видимо, имеется в виду ситуация, когда оспаривается само согласие на совершение сделки. В этом случае истец может указать только то основание недействительности согласия на совершение сделки или иного акта, которое ему не было известно в момент выражения согласия.

Очевидно, что сделка, требующая согласия на ее совершение, может быть ничтожной или оспоримой по общим основаниям и может быть по этим основаниям оспорена сторонами сделки или иными лицами, но при этом они не вправе ссылаться на отсутствие согласия или его порочность.

Статья 174. Последствия нарушения представителем или органом юридического лица условий осуществления полномочий либо интересов представляемого или интересов юридического лица

Комментарий к статье 174

1. Объединение в составе обсуждаемой сделки как действий представителя, так и действий органа юридического лица основано на том, что и представитель, и орган юридического лица действуют в силу полномочия. Полномочие по своей природе тем отличается от субъективного гражданского права, что оно осуществляется не в своем, а в чужом интересе. Соответственно, когда речь идет о сделке, совершенной в силу полномочия, всегда имеются определенные лица, в интересах которых это полномочие осуществляется. Именно они и являются теми лицами, которые вправе оспорить сделку по мотивам нарушения полномочия.

Формальное отличие полномочия от субъективного права проявляется в том, что оно может быть ограничено как по объему, так и по сроку в акте уполномочия, т.е. наделения полномочием. (Понятно, что субъективное право не может быть никак ограничено частным актом третьих лиц.)

Таким актом для представителя обычно выступает доверенность, для органа юридического лица - учредительные документы или иные регулирующие его деятельность документы.

Полномочия представителя и органа юридического лица также определяются (и при этом ограничиваются) законом - для законных представителей (опекунов и др.), некоторых видов юридических лиц.

2. Первая часть комментируемой статьи затрагивает случаи выхода за пределы объема полномочия. При этом объем полномочия, как он следует из доверенности, закона или вытекает из обстановки, в которой совершается сделка, ограничен договором, учредительными документами или иными регулирующими его деятельность документами.

Такое превышение полномочия (в части ограничений) дает основание оспорить ее лицу или лицам, в интересах которых было ограничено полномочие. Оспоримость сделки, конечно, означает, что истец должен доказать нарушение его прав и интересов, а не только сам по себе факт выхода за пределы полномочия.

Обязательным элементом состава недействительности сделки является недобросовестность третьего лица, которое знало или должно было знать, что при совершении сделки представитель или орган юридического лица вышел за пределы полномочия. При этом интересы стабильности гражданского оборота требуют, чтобы третьи лица, совершая сделки с представителями или органами юридического лица (что является рутинной практикой), не несли повышенные риски, связанные с полномочиями контрагента. Для того и выработаны некоторые универсальные формы уполномочия, чтобы перенести соответствующий риск на того, кто выдает полномочие, а не на третье лицо. Если представляемый намерен ограничить полномочия своего представителя, то он должен позаботиться о том, чтобы довести этот факт до сведения третьих лиц.

Ограничения полномочий органа юридического лица, указанные в уставе или иных учредительных документах, доводятся до сведения третьих лиц путем предъявления им этих документов. Обычно содержащаяся в контрактах формула, что орган юридического лица действует в силу полномочий, указанных в уставе, сама по себе не означает, что устав был предъявлен третьему лицу. В случае спора суду приходится проверять соответствующие факты.

Представляется, что в данном случае недобросовестность третьего лица не совпадает с неосмотрительностью в том смысле, что нужно было непременно ознакомиться с учредительными документами (либо запросить представляемого о действительном объеме полномочия), а коль скоро этого не сделано, то третье лицо предполагается недобросовестным. Лишь в случае совершения крайне сомнительных сделок (например, продажа объекта, который необходим продавцу для ведения его основной деятельности, и т.п.) покупатель должен проявить повышенную осторожность, в частности удостовериться, что полномочия на данную сделку не ограничены.

На практике недобросовестность третьего лица чаще всего имеет место при наличии формальной (аффилированность) или неформальной связи между представителем (органом юридического лица) и этим третьим лицом. Связь должна быть такого рода, чтобы предположение об осведомленности третьего лица об ограничении полномочия было бы обоснованным. Понятно, что такое предположение должно быть доказано также и иными фактами, равно как оно может быть опровергнуто третьим лицом.

3. Вторая часть комментируемой статьи вводит новый состав недействительности сделки по мотиву нарушения не формального объема полномочия, но нарушения полномочия по его сути как возможности (и обязанности) действовать в чужом интересе. Если осуществление субъективного права с ущербом для обладателя права не может повлечь недействительности соответствующей сделки, то осуществление полномочия, повлекшего ущерб интересу представляемого (или юридического лица), дает право этим лицам оспорить сделку.

Ранее суды довольно часто отказывались обсуждать нарушение чужого интереса при осуществлении полномочия как основание для оспаривания сделки. Нередко при этом полномочие ошибочно отождествлялось с субъективным гражданским правом (такой взгляд, впрочем, имеется и в юридической литературе).

Например, Г., являясь должником М., выдал ему в подтверждение долга доверенность на распоряжение своим домом (рыночной стоимостью около 6 млн. руб.). (Эту сделку, видимо, следовало бы квалифицировать как прикрытый залог дома с существенными пороками формы.) М. впоследствии продал дом по доверенности своей супруге М. за 30000 руб. Суды отказались признавать эту сделку недействительной, исходя из одного только факта наличия доверенности, не вдаваясь в вопрос, действовал ли представитель в чужом или в своем интересе.

Полагаю, впрочем, что и на основании ранее действовавшего закона данная и подобные ей сделки должны квалифицироваться как недействительные. Но отсутствие ранее нормы, аналогичной комментируемой, означает, что такие сделки должны квалифицироваться по ст. 168 ГК РФ (в прежней редакции) как не соответствующие ст. 182 ГК РФ, если они были совершены до вступления в силу комментируемой нормы.

Для целей ч. 2 комментируемой статьи не обязательно доказывать наличие сговора третьего лица с представителем, прослеживать их родственные связи и т.д., хотя обычно такие факты имеются.

Явный ущерб имеется в том случае, когда условия сделки очевидно отличаются в худшую для представляемого сторону от обычных рыночных. Помимо занижения цены имущества явный ущерб также может следовать из неоправданно длительной рассрочки платежа и т.п. условий.

Закон при этом не говорит о значительности явного ущерба. Это обстоятельство доказывается истцом в силу правила ст. 166 ГК РФ. Достаточно, чтобы истцом был обоснован интерес в оспаривании сделки в общем порядке, как это должно быть в любом случае, когда речь идет об оспоримых сделках.

Если истец своими действиями одобрил сделку, осознавая полученный им ущерб, и тем самым лишил себя права на иск о ее недействительности, то это не означает, что он не может требовать от представителя или органа юридического лица взыскания убытков, причиненных данной сделкой.

В связи с принятием нормы ч. 2 ст. 174 заслуживает обсуждения вопрос о соотношении ее с нормой ст. 153 ГК РФ и с нормами корпоративного законодательства, регулирующими оспаривание крупных сделок и сделок с заинтересованностью.

Иногда высказывалась мысль (и соответствующие решения можно обнаружить в судебной практике), что сделки органа юридического лица, повлекшие существенный вред для возглавляемой им организации, могут признаваться недействительными в силу ст. 153 ГК как не соответствующие закону (и тем самым ничтожные). В точном смысле такой подход не вытекает из нормы ст. 153 ГК, поскольку закон ограничил ее действие только взысканием убытков. Не могут оспариваться сделки органа юридического лица и по ст. 10 ГК, так как здесь можно говорить только о злоупотреблении правом, тогда как орган юридического лица осуществляет не субъективное право, а полномочие <1>.

--------------------------------

<1> См. также: комментарий к ст. 168 ГК РФ.

В то же время практика признания недействительными сделок органа юридического лица, злоупотребившего своими полномочиями, хотя и не имела основания в ст. ст. 10 и 153 ГК, сама по себе указывала на необходимость урегулирования этой сферы. С принятием нормы ч. 2 ст. 174 можно определенно утверждать, что только в рамках этой нормы могут быть оспорены сделки органа юридического лица, злоупотребившего своими полномочиями.

При этом признания соответствующих сделок недействительными вовсе не требуется для привлечения руководителя (или лиц, входящих в коллективный орган управления) к ответственности в виде взыскания убытков. Оспаривание сделки, указанной в ч. 2 ст. 174, может производиться только для применения последствий недействительности сделки, указанных в ст. 167 ГК РФ.

Что касается сделок с заинтересованностью и крупных сделок, то их оспаривание основано на фактах, в значительной мере отличных от тех фактов, которые составляют норму ч. 2 ст. 174. Следовательно, допустимо одновременное (в том числе в одном судебном споре) оспаривание сделки по тому и другому основанию при наличии совокупности фактов, указанных как в ч. 2 ст. 174 ГК РФ, так и, например, в ст. 84 Закона об акционерных обществах (обычно при доказанности недобросовестности третьего лица). Возможно и последовательное оспаривание сделки по одному и другому основанию. Факты, установленные в первом процессе, становятся преюдициальными для второго. Нужно при этом напомнить, что суждение суда о действительности или недействительности сделки не является установлением факта.

В то же время, например, факт сговора с третьим лицом может быть установлен.

Можно также заметить, что доказанность сговора органа юридического лица или представителя с третьим лицом либо иного соучастия третьего лица в причинении вреда истцу путем совершения и исполнения сделки дает потерпевшему основания для взыскания убытков с этих лиц солидарно (ст. 1080 ГК).

Статья 174.1. Последствия совершения сделки в отношении имущества, распоряжение которым запрещено или ограничено

Комментарий к статье 174.1

1. Текст комментируемой статьи претерпел значительные изменения в ходе подготовки и обсуждения изменений ГК РФ. Полученный результат все же оказался затруднительным для практического применения.

В прежнем Кодексе не было нормы о последствиях совершения сделки, нарушающей законный запрет на распоряжение имуществом или запрет в силу ареста. Хотя сомнений в недопустимости сделки, нарушающей арест, не было, основания ее оспаривания и последствия совершения оставались неясными. Чаще всего упомянутые сделки рассматривались как незаконные и, следовательно, ничтожные. Но в таком случае сами нарушители ареста, прежде всего должники, получали право на оспаривание совершенных ими сделок, что нередко и осуществлялось. Оспаривались эти сделки и третьими лицами, например приобретателями имущества, ранее подвергавшегося аресту, что также весьма сомнительно.

С учетом приведенной практики сначала было предложено квалифицировать сделки, совершенные в нарушение ареста, как оспоримые с правом на иск об их оспаривании только для лиц, в пользу которых был наложен арест. Это предложение не было принято, возможно, потому, что арест применяется не только в рамках частных споров, но и в процессе уголовного или административного производства следственными, таможенными и другими публичными органами во многих случаях до предъявления гражданского иска и признания участника процесса гражданским истцом. В таком случае нарушение ареста не давало возможности во всяком случае оспаривать сделку в исковом порядке. В дальнейшем возник вариант, согласно которому сделки, нарушающие арест, предлагалось квалифицировать как ничтожные с оговорками о защите прав лиц, в интересах которых был наложен арест. Но и это предложение в конечном счете не было принято.

Была использована формула, отчасти заимствованная из германского законодательства, а это потребует значительных усилий для установления системных связей с нормами российского законодательства.

2. Нормы п. п. 1 и 2 комментируемой статьи различаются источниками запрета: в первом пункте речь идет о запрете, установленном законом, а во втором - о частном запрете суда или иного органа с публичной компетенцией, установленном в отношении определенного объекта, принадлежащего должнику. Пункт 1 ст. 174.1, как уже говорилось в комментарии к ст. 168 ГК РФ, в значительной мере совпадает с нормой ст. 168, поскольку речь идет о сделках, запрещенных законом. Различение сделок, нарушающих закон, и сделок, запрещенных законом, достаточно сложно и едва ли возможно в рамках действующего законодательства. Нужно заметить, что до сих пор законодательный запрет не влек особых правовых последствий и законодатель не уделял внимания формулировке собственно запретов в тексте норм.

Разграничение сделок о распоряжении имуществом, которые запрещены законом, и сделок о распоряжении имуществом, нарушающих закон, вероятно, потребует длительного времени и изменения подходов и судов - к прежним законам, и законодателя - к законам новым в части выявления (формулирования) запрета в норме для различения нарушения запрета и прочих нарушений.

Указание на законодательство о банкротстве в комментируемой статье едва ли помогает устранить описанные неясности в отграничении норм п. 1 ст. 174.1 от норм ст. 168 ГК РФ, тем более что законодательство о банкротстве является специальным и с помощью ссылок на него не может применяться или толковаться общая норма. Ведь суть специальной нормы как раз в том, что она отличается от нормы общей, предусматривает иные правила.

Не составляет содержания п. 1 ст. 174.1 и указание на норму ст. 180 ГК РФ о частичной недействительности сделок, так как эта норма применяется во всех случаях, когда речь идет о недействительных сделках, и ее упоминание в комментируемой статье представляется попросту излишним.

В формулировке п. 1 ст. 174.1 тем не менее нет никаких оснований усматривать какие-либо признаки, указывающие на выделение обязательственных и распорядительных сделок. Ведь смысл всей конструкции распорядительных сделок, как они описываются в некоторых европейских правовых системах, состоит в том, что в случае недействительности сделки в целом условно с помощью фикции из нее выделяется действительная часть - "распоряжение" правом. Фикция здесь необходима потому, что на самом деле никакого отдельного распоряжения правом не существует, как уже говорилось. А в комментируемой статье, напротив, недействительность распоряжения правом противопоставляется действительной сделке, что, как представляется, едва ли имеет практический смысл.

Помимо этого, нужно заметить, закон нигде отдельных сделок о распоряжении правом не выделяет и сделкам по распоряжению имуществом (купле-продаже и др.) их не противопоставляет.

Не содержит закон и никаких особых запретов на распоряжение правом, а если такое в нем и можно обнаружить, запрещаются как раз сделки по распоряжению имуществом - купля-продажа, мена, дарение (например, ст. 575 ГК РФ) и др., но никак не распоряжение имуществом отдельно от сделки.

Наконец, если обсуждать случаи продажи чужого (а именно этими случаями обычно и оправдывают введение упомянутой фикции распорядительной сделки), то коллизии при продаже чужой вещи логично и убедительно урегулированы ст. 461 ГК РФ в том толковании, которое дано в п. 43 Постановления N 10/22 <1>, причем решение этой коллизии современным российским правом представляется гораздо более непротиворечивым и верным, чем соответствующее решение права германского, которое вынуждено прибегать к тяжеловесным и путаным конструкциям.

--------------------------------

<1> Подробнее см. комментарий к ст. 167 ГК РФ.

Надо заметить, что проблематикой продажи чужого не охватываются случаи сделок по продаже чужого права, так как в отличие от чужой вещи чужое право продать нельзя.

В техническом смысле российское право не позволяет считать частью сделки действия по ее исполнению. Поскольку сделка создает обязательство исполнения, это обязательство (точнее, условие о нем) и является частью сделки. Значит, только это условие и может считаться частью сделки и, соответственно, способно оказаться недействительным, если оно нарушает закон, в частности если сделка предусматривает продажу чужого имущества. Такое обязательство ничтожно само по себе, независимо от его исполнения или неисполнения.

С формальной точки зрения действия по исполнению обязательства, даже если их, что считаю неверным, также расценивать как сделки, не подлежат отделению от сделки, установившей обязательство для целей ст. 180 ГК РФ, поскольку нельзя допустить, что стороны могли бы заключить сделку об отчуждении имущества, отделив ее от действий по ее исполнению. Между тем норма ст. 180 допускает обсуждение недействительности части сделки лишь в том случае, если бы было допустимо предположение, что стороны могли заключить сделку без включения в нее спорной части. Очевидно, что нельзя допустить предположения о заключении сделки без включения в нее условий о ее исполнении.

Уже говорилось, что есть известные основания для обсуждения целесообразности введения в ГК РФ фикции распорядительной сделки - для сделок цессии или лицензионных договоров. Но нетрудно убедиться, что такая фикция может быть введена только в нормы о действительных сделках (скажем, в виде дополнения ст. 382 путем, например, включения правила, что для передачи права требования достаточно, чтобы цедент обладал этим правом). Нормы о сделках недействительных для этого не приспособлены. Так, из п. 1 ст. 174.1 ГК РФ вполне ясно следует, что если сделка купли-продажи права недействительна, то и цессия недействительна.

Что касается совершения сделок по передаче права, которым не обладает отчуждатель (это особенно актуально для лицензионных договоров, которые часто предполагают существенные затраты приобретателя), то весьма желательно распространить на отмеченные сделки механизм возмещения убытков, аналогичный норме ст. 461 ГК РФ, на случай признания приобретателя не получившим права.

С учетом названных обстоятельств возникает вопрос о последствиях признания сделки ничтожной по п. 1 ст. 174.1 ГК РФ. Если имеется в виду, что возврату подлежит только то имущество, которое было предметом распоряжения, а всякое другое исполнение реституции (в виде взыскания компенсации) неосуществимо, такое толкование следовало бы признать крайне сомнительным, если не абсурдным. Если же исходить из распространения на состав, указанный в п. 1 ст. 174.1, общих правил ст. 167 ГК РФ, то следует прийти к выводу, что нет никакой возможности отделить последствия ничтожного распоряжения от иных условий сделки. В этом более логичном варианте отличий от общих правил ст. ст. 167, 168 ГК РФ, как видно, не остается. Это и неудивительно, если учесть, что в германском праве, откуда некоторые авторы заимствуют конструкцию распорядительной сделки, не предусмотрена норма, аналогичная ст. 167 ГК РФ, и что наличие этой нормы в Кодексе превращает идею перенесения в российское право разделения последствий недействительности сделки и последствий недействительности ее исполнения в целом скорее в источник излишних противоречий, чем в эффективное средство защиты оборота.

Во всяком случае, эти противоречия не должны, как представляется, трактоваться в смысле ограничения общего правила ст. 168 ГК РФ о презумпции оспоримости незаконной сделки.

3. Если норма п. 1 комментируемой статьи в значительной мере накладывается на норму ст. 168 ГК РФ, то положение п. 2 сразу же ставит вопрос о том, все ли виды ареста (иные ограничения распоряжения имуществом в дальнейшем я оговаривать не буду) ею охватываются. В частности, если в уголовном деле наложен арест для обеспечения гражданского иска, то, видимо, нарушение этого ареста влечет последствия, указанные в п. 2 комментируемой статьи. Соответственно, сделки должника могут быть оспорены кредитором либо органом, имеющим компетенцию выступать в его интересах.

В то же время арест, наложенный для целей конфискации, защищает интересы бюджета и направлен против правонарушителя, а не должника. При буквальном толковании придется сделать вывод, что, во-первых, такого рода сделки вновь оказались вне гражданско-правового регулирования, а во-вторых, что сделки, нарушающие арест для целей конфискации, видимо, будут ничтожными.

Если арест наложен в рамках гражданского дела, то сделки, его нарушающие, бесспорно, регулируются п. 2 комментируемой статьи. Помещение нормы в главу о недействительных сделках заставляет предположить, что сделки, нарушающие арест, могут быть недействительными (оспоримыми). Понятно, что признание недействительной сделки, совершенной в нарушение ареста, необходимо для аннулирования регистрационных записей о состоявшемся переходе права на арестованное имущество, если в заявлении такого требования имеется интерес. То есть без оспаривания сделки основанное на записи право должно признаваться существующим.

Формулировка нормы указывает на ее оспоримость по иску кредитора, в пользу которого наложен арест. Помимо кредитора лицами, в пользу которых наложен арест, могут быть, в частности, наследники в период спора о наследстве, истцы по виндикационному иску и т.п. Они, следовательно, также вправе оспорить упомянутые сделки.

Арест, вообще говоря, может запрещать как сделку, так и ее исполнение, а также регистрацию прав из сделки. Действие ареста в общем виде заключается в том, что после даты ареста отчуждения вещи (иного распоряжения правом) не происходит, хотя бы указанные действия стороны и совершили в соответствии с законом и договором. Понятно, что судебный арест не может исключить совершения сделки, ее исполнения или подачи заявления о регистрации права. Но суть ареста состоит в том, что эти акты лишаются юридических последствий, не порождают прав и обязанностей. Для данного вывода не нужно признавать исполнение сделки - платеж или передачу вещи - также сделкой; достаточно того, что стороны в своем договоре связали с одним из этих действий возникновение прав и обязанностей и придали им тем самым значение юридических фактов, влекущих переход права собственности. Арест, в свою очередь, лишает указанные действия юридического эффекта.

Если стороны связали переход права собственности с платежом, то в случае совершения платежа после ареста следует исходить не из недействительности платежа - это вообще бессмысленная постановка вопроса, а из того, что платеж не сделал покупателя собственником. Платеж состоялся, а потому он не может стать недействительным. Что касается возврата такого платежа, то покупатель не способен добиться этого путем оспаривания сделки, во-первых, потому, что платеж сделкой и не является, а во-вторых, потому, что нарушение ареста дает право на иск только тому лицу, в интересах которого арест установлен. В то же время допустима, видимо, защита плательщика в рамках норм о неосновательном обогащении: ведь основание (кауза) платежа - получение права собственности. В данном случае такого основания, как видим, больше нет. При этом право на кондикционный иск покупателя вещи, на которую наложен арест, не связано с признанием сделки недействительной, как и вообще право на получение неосновательного обогащения само по себе не связано с недействительностью сделки.

Дата добавления: 2015-05-08