Но всем обладаем. 6 страница

— В чем же тогда смысл Творения, если суть замысла Творца понять нам не по силам, а Миссии касаются спасения мира?

— Поскольку Замысел Творца предопределен и ничто не может Ему помешать, можно позволить сомневающимся проверить возможность достижения положительного результата. В Вечности нет времени, потому чуть раньше или позже — вопрос так даже не стоит. Не одним, так другим способом результат будет достигнут. Если люди искусились, то чтобы собрать необходимое количество праведников, необходимо отделить пшеницу от плевел. Пусть лишь души достойных обретут вечные тела, даже если для этого необходимо будет прожить несколько жизней. В Вечности нет ни начала, ни конца, есть лишь бесконечная смена форм. Возможно, в том и состоит эксперимент под названием жизнь, чтобы попробовать: сможет ли бессмертный Дух жить в гармонии, наслаждаясь радостями физического тела? И пока этот эксперимент не окончен и вопрос не закрыт, тело должно быть смертным. Пока ты не научишься быть гармонично счастливым, стоит ли давать тебе драгоценный материал для создания совершенного творения? Тренируйся на менее ценном и недолговечном материале, отрабатывай умение и навыки, прежде чем получишь вечное тело.

— Но если цель Бога на земле состоит в том, чтобы проверить, сможет ли физическая оболочка стать сосудом бессмертного духа, то почему эта проблема всегда превращается в дилемму: либо удовольствия тела, либо отказ от наслаждений во имя духа?

— Все данное нам можно использовать ко благу: и душу, и тело. Нужно только знать как, и уметь это делать. Неправильно создавать дилемму: или телесные удовольствия, или радость духовной жизни. Счастье не в наслаждениях тела, но и не в его угнетении.

— В чем же тогда гармония, если таковая вообще возможна?

— Быть может, в том, что тело должно служить средством достижения более высокой цели, для которой живет человек. Ради чего менять тела и ради чего вообще жить? Только ли для того, чтобы не умирать? Тело смертно, а потому оно должно служить бессмертной цели. Люди умирают, а дела их живут вечно. Уже научились заменять органы, возможно, скоро научатся заменять тела. Может быть, такой сменой сделают доступной и вечную жизнь. Но вот для какой цели? Только ли ради того, чтобы не умирать и продолжать получать физические удовольствия? Вряд ли. Тем более что телесные наслаждения ограничены, тогда как духовная радость безгранична и независима ни от чего; она делает человека здоровее, стоит только найти ее источник.

— Как же быть счастливым на этой земле?

— Разве мы рождены для того, чтобы быть счастливыми? У меня такое ощущение, будто мы приходим в этот мир как посланники, отправленные в долгожданную длительную командировку в прекрасную страну. Правда некоторые воспринимают это как отпуск, как время для отдыха, и предаются наслаждениям. Но жизнь дана не для наслаждений. Хотя многие не могут устоять перед соблазнами, которыми наполнен этот мир, и, поддавшись искушениям, начинают жить исключительно удовольствиями, растрачивая драгоценное время и забывая о цели, ради которой отправлены на Землю.

— В чем же, по-твоему, эта цель?

— Научиться любить человеков. Так, какими нас Бог сотворил. За их зло, не пугаясь наветов. Как Иисус их когда-то любил. Недостатки их не замечая. Видя только желанье добра. И за все, даже смерть их прощая, лишь любовь отдавать без конца. Помогая себе стать добрее. И любовью себя воссоздать. И других научить жить смелее. Чтоб любить, а не только мечтать.

— Интересная у тебя философия.

— Нет, это не любовь к мудрости, это просто любовь.

— Ты так много говоришь, но все как-то бессистемно.

— А разве жизнь такая? Зачем мне шоры, которые придумывают те, кто пытается оправдать собственное видение мира. Что наша жизнь? — Любовь и мука. Страданье счастье обрести. Страстей петля и будней скука. Поиск того, что не найти. Надежда обрести единство с тем, для кого мы рождены. И жажда обретенья смысла, чтобы понять, как прожил дни. Тоска по Вечности и Раю, откуда родом мы с тобой. Мечта о нежности без края, где лаской полон миг любой. Сомненья, вера, покаянье, потребность обрести любовь, чтоб стать собой уже невтайне и воплотиться где-то вновь. Так растворим себя всецело в Любви, которой созданы. В ней обретем всей жизни дело, цель, смысл и счастье без цены.

— Ты часто противоречишь сам себе.

— То, что я говорю сейчас, возможно, действительно противоречит тому, что сказал ранее. Это оттого, что частичное отрицание прежних представлений и есть развитие. В процессе беседы я понял что-то новое, иначе увидел мир, и взгляды мои переменились. Что же в этом неправильного?

— Мне кажется, в твоих мыслях нет логической стройности и законченности философской системы.

— А кому она нужна? Да и что в ней пользы? Людям нужны не учения, им нужна любовь.

— Это несерьезно.

— Зато ты относишься ко всему слишком серьезно. Перед вечными вопросами мы все равны. Взгляни на мир глазами незнакомца, и ты увидишь много нового и необыкновенного, чего прежде не замечал. Опыт моей жизни показал, что вероятность неожиданного развития событий гораздо больше, чем вероятность исполнения намеченного. Поэтому жить надо каждый день и быть готовым ко всему. Это наиболее мудрое решение. Строить же планы глупо, потому что никогда не знаешь наверняка, что произойдет в следующую минуту. Я научился дорожить мгновением, поскольку именно из них состоит наша жизнь. Даже научился создавать мгновения счастья. Стоит только сказать себе, что никогда ничего лучше не будет и это последние минуты твоей жизни, как сразу почувствуешь себя счастливым. Счастье и состоит в умении ценить мгновение. Счастье — оно всегда с нами, в солнца закате и в блеске росы, время когда не измерить часами, и когда звезды с тобою на “ты”. Это когда в каждом вздохе Вселенной чувствуешь радость любви и добра. Это восторга полет упоенный, глядя в бездонные чьи-то глаза. Душу раскрыть без стесненья для Рая, чтобы любовью наполнить ее. И перестать жить, о чем-то мечтая, чтоб ощутить Вечности бытие. Однако мало кто размышляет о прожитом дне, о содеянном добре и зле. И не потому, что им всегда некогда, не потому, что заботы о хлебе насущном не оставляют времени задуматься. Просто если постоянно думать о прожитом с позиций Вечности, то невольно вся жизнь будет подчинена тому главному, что остается после нас и что мы уносим с собой за границу смерти.

— Про таких людей, как ты, говорят “не от мира сего”. А может быть, мы и вправду всегда и везде чужие в этом мире?

— Всякий честный человек, стремящийся к правде и вынужденный жить среди засилья лжи, должен выбирать: стать ли ему как все и присоединиться к творящемуся беззаконию или же бороться против господства зла, отстаивая свои нравственные принципы даже ценой собственной жизни. Среди инертного большинства, живущего по принципу личной выгоды, человек нравственный не может стать своим, а потому становится чужим. Это видно на примере любого, кто пытается жить сообразно убеждениям и отстаивает свои принципы среди равнодушной толпы. Толпа всегда настроена враждебно к чужакам, проповедующим иные ценности. И пусть я буду везде чужим, но никогда не откажусь от своих убеждений и не стану приспосабливаться. Что-то мне говорит, что такие люди, как я, бродят по миру, и, возможно, весь поиск Пути сводиться к нахождению своего среди других. Всякий, кто не пытается приспособиться и быть как все, рано или поздно становится чужим. Потому что чужие — это те, кто не подчиняется мнению большинства, если с ним не согласен, и не стремится уподобиться окружающим в угоду общепринятым представлениям. Они не откажутся от своей судьбы и скорее пожертвуют жизнью, чем изменят себе.

— А если не пытаться переубеждать других, а просто молча быть самим собой?

— Даже если молчать, поступки будут говорить о твоих жизненных принципах, служа немым укором и даже обвинением тем, кто исповедует другие взгляды. Ведь сказанное можно истолковывать по-разному, а дела всегда свидетельствуют убедительнее самых красноречивых слов. Люди справедливо требуют подтверждения взглядов и убеждений соответствующими поступками, поскольку слова проверяются делами. Оставаясь самим собой, ты все равно будешь не как все, а значит, тебя посчитают либо ненормальным, либо сумасшедшим. Потому что нормально большинство, и оно убеждено: не может один быть прав, а все остальные неправы.

— Что же, участь таких людей предрешена?

— Мне кажется, что они всегда останутся чужими, даже среди своих сподвижников и почитателей.

— Наверно, не очень-то приятно чувствовать себя везде чужим?

— Если пожелаешь сохранить свою неповторимость и будешь несмотря ни на что оставаться самим собой, ты всегда будешь чужим. Большинство постарается избавиться от тебя, даже если будешь просто жить не как все, не хуже и не лучше.

— Почему же?

— Да потому что ты представляешь опасность для существующего порядка. Даже если будешь подавать хороший пример, то невольно вызовешь осуждение, поскольку, глядя на тебя, каждый невольно будет сравнивать с собой. Тот, кто явно выделяется в лучшую сторону среди окружающих, представляет большую опасность, нежели тот, кто однозначно хуже.

— И каким же образом от меня избавятся?

— Вначале через осуждение. Нет, дело не сразу дойдет до суда. Вначале будет неприятие твоих оценок и взглядов, затем осуждение поведения и всего образа жизни. Ведь ты не такой как все. Это осуждение и есть первоначальное отчуждение, поскольку сторонятся тех, кого не считают нормальными. Тот, кто судит других, считает эталоном себя, и все, что не совпадает с его представлениями о норме, подлежит устранению. С настоящими преступниками гораздо проще. Хотя, кто знает, почему совершаются преступления? Никто не может жить, признавая себя последним подлецом; всякий человек нуждается в положительном самопредставлении и хорошей оценке окружающих. Поэтому каждый старается найти себе оправдание, чтобы хотя бы в собственных глазах выглядеть хорошим. Даже когда человек понимает, что он хуже, чем тот, с кем себя сравнивает, он все равно постарается убедить себя в собственном превосходстве. “Даже если я неправ, я все равно лучше”, — примерно такова логика рассуждений. Самопредставление — вот ключик к тайне каждого человека. Все конфликты происходят из-за того, что окружающие видят тебя не таким, каким ты сам себя представляешь. Мы сами творим чужого вначале через суждения, которые выявляют совпадение или несовпадение взглядов, представлений и жизненных правил, а затем через осуждение в пользу себя по принципу: я лучше и я прав, а ты неправ, значит хуже.

— Но ведь чужой не всегда плох. Он может быть просто другой, не лучше и не хуже.

— Чужой всегда хуже, потому что свой — это отчасти сам оценивающий. Даже когда признают чужое лучше, всегда своему находят оправдания. Такова, наверно, человеческая природа — каждый защищает себя. Не могут быть своими все. Человек нуждается в чужом, как испытывает потребность в зеркале, показывающем его достоинства и скрывающем недостатки. Люди могут объединяться по схожим признакам, но всегда будут отличия, а значит, противоречия сохранятся в самых прекрасных союзах. И тогда, чтобы обрести поддержку, начинается поиск себе подобных. Чужой — тот, кого ты не допускаешь на свою территорию, свой — кто ведет себя так, как ты того хочешь, кто в чем-то похож на тебя. Свой вызывает доверие, чужой — недоверие и страх. Возможно, так проявляются древние инстинкты или что-то иное. Чужой особенно нужен, когда нужно разделить людей. Тогда это уже не просто другой, а прежде всего враг. Понятие чужого всегда связано с ощущением опасности и необходимостью быть предельно осторожным. Возможно, этот инстинкт обособления характеризует пределы нашей психики? Человек хочет быть одновременно и частичкой общества, и то же время желает принадлежать к особой группе, при этом не теряя своей индивидуальности. Но существует противоречие между стремлением быть неповторимой личностью и принадлежностью к сообществу. Невозможно любить всех, как невозможно всем доверять; всегда есть приближенные — те, кто понимает и принимает. Так апостолы, прежде друг другу чужие, объединившись вокруг Христа, стали своими.

— Неужели для того, чтобы сохранить себя как индивидуальность необходимо, всегда бороться?

— Истина никогда не борется со своими искажениями. Добиваться признания значит кому-то что-то доказывать. Но тот, кто знает, не нуждается в доказательствах, а доказывающий не знает. Каждый человек может увидеть лишь часть истины, которая видна с его точки зрения, называя при этом ее правдой. Истина — она как свет, который всегда рядом, но его невозможно ухватить руками, даже когда весь находишься в свете. Всегда есть теневая сторона. И она будет до тех пор, пока ты не станешь настолько прозрачным, что весь растворишься в сиянии. Суть этого сияния — любовь! Отдай всего себя любви, и ты станешь частичкой света, частичкой Истины. Все производно от любви, и любое отношение измеряется тем, хочешь ли ты пожертвовать собой или стремишься получить от кого-либо выгоду, либо удовольствия. Обращаясь к человеку с любовью и веря, что это единственно правильный подход, можно добиться самых неожиданных результатов. Такая вера и творит чудеса. Иисус давал возможность проверить, действительно ли Бог это Любовь, а Любовь это Истина, доказывая своим собственным примером, что Царство Небесное — нескончаемое блаженство Любви — оно внутри нас.

— Но как же жить в этом мире, чувствуя себя всегда и везде чужим?

— Чужой это не тот, кого принимают за чужого, а тот, кто воспринимает других как чужих. Все зло в нас самих. Мы сами создаем себе врагов, когда переносим собственные недостатки на окружающих. Чтобы понять, как в нашем сознании формируется образ врага, достаточно вспомнить змею или крысу — по сути вполне добродушных животных. Человек сам делает себя чужим, замыкаясь или поворачиваясь к окружающим с подозрением и страхом. Страх делает нас врагами и создает для нас врагов — страх, что нас лишат того, что мы имеем. Но мы можем потерять все в один момент, внезапно умерев. Так стоит ли бояться смерти, если она подстерегает нас каждую минуту. Как бы там ни было, перед кончиной каждый задает себе один и тот же вопрос — для чего я жил? Наиболее умный спрашивает себя об этом раньше: для чего я живу? Недавно со мной произошло событие, после которого во мне все перевернулось: я ушел от чужого в себе, став чужим для других. Связь жизней постиг я своих и тайну второго рожденья, поняв вдруг, что нету чужих, средь тех, в ком ищу я спасенье. В любви скрыт Закон Божества, и в ней же есть ключ Воскресенья. Во всем есть следы торжества и Путь по следам Вознесенья. Будь верным себе самому, — мне дух без конца повторяет, — и не уступай никому, глас божий в душе сохраняя. Нет, не уходи от людей, но будь среди них, удивляя их силой любви ты своей, и злость добротой побеждая. Пусть буду для них я чужим, любви свой завет повторяя, в душе сохраню только мир, изгнанье людей принимая. Раньше я не верил себе, а потому не верил и другим. Я понял, что нужно искать спасения не в другом, но в себе самом для спасения другого. Чужой это тот, кого не любят! Преодолеть отчужденность можно лишь через тонкий мостик любви, перекинутый над пропастью между двумя отвесными скалами. Если захочешь, то переберешься и станешь своим. Я полюбил чужого, и он перестал быть чужим. Что может быть понятнее любви. Нужно просто любить, и все откроется. Мы сами провоцируем людей своими страхами, а потом удивляемся, почему они отвечают нам злобой. А ты попробуй любовью вызвать людей на любовь.

— А как относиться к злу, направленному против тебя?

— Надо сделать все, чтобы оно тебя не задело. Нет таких людей, которым бы делание зла приносило радость. Делая зло другому, человек наносит вред прежде всего своей собственной душе. А какова у человека душа, таково и его счастье. Поэтому не мешай ему, если не чувствуешь в себе сил ответить любовью. Да, зло в человеке побеждает. Но это не значит, что с ним не нужно бороться!

— Но разве можно зло победить любовью?

— Можно. Причем только силой самой любви. Суть этой силы в том, что она ищет обращения ко всему лучшему, что есть в человеке, побуждая его быть добрым. Ведь любовь — самое естественное проявление человека. Подставить щеку не означает согласиться со злом. Любить врага, по-моему, означает бороться с ненавистью, засевшей в нем. Любовь — это активное добро, а не пассивное непротивление злу. Силой ничего не добьешься. Потому что на всякую силу есть бесстрашие смерти. Для людей, скованных страхом и источающих отчуждение, тот, кто приходит с любовью, воспринимается как чужой! Войти же в чужое пространство и стать своим можно, лишь вызвав любовь. Надо просто любить и никто не сможет тебя победить, потому что Истина непобедима. Зло борется, но побеждает любовь! Наберись терпения. Вера — это и есть терпение. Любовью мы живы, даже утопая во лжи, зле и беззаконии.

— Но стоит при этом ли обрекать себя на смерть?

— Истина дается не просто так. Потребность в ней возникает лишь в страдании — как средстве избавления от мук, являясь выражением их смысла. Истина лишь тогда становится Истиной, когда облекается не только в плоть, но и в кровь.

— Как же жить в мире, выбрав Любовь?

— Проблема состоит не в том, чтобы отказаться от мира, а в том, чтобы жить в нем по законам любви, тем самым улучшая мир и удерживая его от распада. Мудрость как раз и заключается в умении побеждать зло добром.

Я удивляюсь зрелости мыслей Грэсса. На вид ему лет семнадцать.

Он мог ничего не говорить — все было заключено в его взоре!

Грэсс вновь улыбается своей загадочной улыбкой провидца.

Я смотрю в его глаза и, кажется, вижу все страдания мира. В них отражается звездный небосвод, и сам Грэсс — целая Вселенная, такая же бесконечная и непознанная, как и многочисленные миры, повисшие над нами.

Какая странная встреча! Какая удивительная встреча! Неожиданно на необитаемом островке в глубине лесного озера я встретил человека, который знает ответы на мучающие меня вопросы.

Возле моих ног ползет змея. Наверно, это тот самый уж, у которого мы в гостях. Уж остановился, посмотрел на меня и уполз восвояси.

Грэсс бросает в костер несколько веток. Мы долго молча смотрим на жизнь огня.

Я никак не могу понять, как этот парень словно читает в моей душе. Как это может быть, чтобы с первых слов или даже с первого взгляда чужой перестал быть чужим. Кажется, что он это я, а я это он, и все вокруг и внутри нас Едино; и огонь, и вода, и звезды, и мы под ними все суть Одно — ощущение Единого, Сущего, что во всем и вся, над нами и под нами, а главное в нас, и потому мы молчим. Любовь меня всего пронзает, блаженством душу наполняет, и ко всему так страстно тянет, и с миром всем объединяет!..

Вдали от суеты, мы сидим под звездами посреди воды на отдельной планете размером в несколько шагов, и нет никого, только сокровенное удерживает нас, не отпуская друг от друга. Чувства наши резонируют, образуя некое пространство, отчего мир искривляется настолько, что мы оказываемся на макушке Земли. Над нами бесконечная Вселенная, и, быть может, кто-то смотрит на нас из другой галактики, видя этот костер и двух людей, объединенных стремлением познать, чтобы верить, и верить, чтоб знать. Мы молча сидим, глядя на тлеющие угли, а темнота окутывает нас своими невидимыми одеждами.

Нет больше ощущения одиночества, ведь мы уже не чужие — Грэсс кажется мне давним приятелем, которого я знаю как самого себя. Мне становится уютно от сознания того, что я не одинок, и что рядом близкий мне по духу человек, идущий, как и я, своим путем к Истине.

— Спасибо, что ты оказался здесь.

— Я тоже рад.

— Прощай.

— До свидания.

Протягиваю руку для прощания. От рукопожатия становится тепло на душе.

— Да не оставит нас надежда средь шторма жизненных невзгод. Ведь если сохранится вера, то и любовь тогда придет.

Сажусь в лодку и медленно удаляюсь от острова, где еще видна тень Грэсса, рождающего мысли о сокровенном.

И все-таки мы чужие на этой земле. От себя и от судьбы никуда не деться. Теперь я многое знаю из того, что раньше лишь чувствовал. Но меня не покидает ощущение, что это еще не все!

Я хочу остаться с Грэссом, однако должен возвратиться туда, где меня ждет страдание. Но чтобы понять, нужно пережить все от начала и до конца, ведь я сам выбрал этот беспощадный эксперимент над собой, который мне принесет неминуемые муки. Я не приемлю этот мир, но уже не могу жить без него. Никто меня там не ждет. У меня нет единомышленников среди людей, и абсолютное большинство — чуждые мне по духу существа, не понимающие и не принимающие меня. Они готовы пойти на все, лишь бы избавиться от стыда за собственные слова, высказанные в пылу спора. Некоторые настроены откровенно враждебно и видят во мне чуть ли не врага, посягающего на принципы их существования. Любить их так трудно! Но любить — значит отдавать. Я уже столько сделал для них и готов сделать еще больше.

Но почему так происходит? Зачем все это? Вокруг такая удивительная природа, источающая умиротворение и покой. Зачем люди творят зло, когда везде царит любовь и невозможно смотреть на окружающий мир без радости и желания делать добро? Я стараюсь любить этих людей, любить и говорить правду. Неужели мои слова настолько их раздражают, что они готовы избавиться от меня? Ведь я их ни в чем не упрекал и не обвинял, а только говорил о любви. В пылу спора они невольно разоблачили себя, а спохватившись, устыдились собственных слов, поскольку высказали то, что думали на самом деле. “Чего же люди бояться более всего?” — спросил я. — “Правды”, — ответили они. Сказали, и испугались той правды, которую сами открыли. Маски оказались сброшенными, и люди не узнали себя. Они возмутились, обнаружив под одеждами самопредставлений тщательно скрываемые недостатки. Пытаясь доказать справедливость своих жизненных принципов, они проговорились, обнаружив, что не столь хороши, как себе казались. Без одежд самообмана они себе не понравились, но обвинили в этом меня.

Еду с тяжелым чувством, думая о том, что меня ожидает. Красота окружающей природы наполнена любовью, тогда как среди людей господствуют нескрываемая ненависть, непонятная ложь и необъяснимое зло. Я предпочитаю мир любви, но вынужден возвращаться в мир зла. Нет, такого деления не существует, ведь не существует злых людей, есть люди, обделенные любовью, которые или боятся, или просто не умеют любить. Они ждут, что кто-то подарит им свою любовь и сделает счастливыми. Но они не там ищут, потому что любовь лежит в себе самом, нужно только не бояться и дарить все самое лучшее, не требуя ничего взамен. Любовь эта не для наслажденья, хотя блаженства выше нет, она для самоотреченья, ценой страданий и побед. Такая простая истина, но такая трудная.

Праведников не любят. Но я и не считаю себя таковым. Просто хочу жить в любви, поскольку не вижу другого счастья. И никого не принуждаю уподобляться себе. Стараюсь только не отвечать на зло злом, вытесняю гнев любовью и противопоставляю правду лжи. Но почему это вызывает такую ненависть? Почему? Казалось бы, что меня держит, ведь я могу уйти в любой момент. Но нет, я сам выбрал этот путь, предвидя возможные последствия, а потому должен идти до конца. Уйти сейчас все равно что сбежать, отказавшись от своих принципов. Обратной дороги нет. Чему быть, того не миновать. Только вперед, и до конца!

Подплываю и привязываю лодку к причалу. Я люблю, зачем же мне их ненавидеть. Все так прекрасно и душа наполнена желанием творить добро. Хочется сказать: “Я люблю вас, давайте любить друг друга! К чему эта ненависть и злоба?” Но передо мной глухая стена отчуждения и страха. Как разрушить ее? Встану-ка я завтра пораньше и приготовлю им завтрак. Постараюсь на зло ответить добром. Сделаю это словно не для них, а для себя самого, чтобы не покинуло меня блаженное состояние любви. Не знаю, смогу ли победить зло добром, но попробую. Терять мне нечего, а хуже не будет. Все равно не вижу другого способа преодолеть их злобу, кроме как любить несмотря ни на что. Если предстоит пострадать, то уж лучше за добрые дела, нежели за злые.

Слышу, что-то обсуждают. Как только вхожу, разговор смолкает и наступает неловкая тишина.

Ко мне подходит Володя и отводит в сторону. Чтобы никто услышал, он негромко говорит:

— Как ты, наверно, догадался, опять говорили о тебе. Страсти накалены до предела. Я не понимаю, что произошло, и отчего возникла такая злость на тебя. Ведь еще недавно все с неподдельной радостью приветствовали твое появление в лагере. Ты знаешь, я отношусь к тебе с симпатией, но как начальник должен буду принять меры к предотвращению открытого конфликта. По правде говоря, мне бы не хотелось стать обухом, которым тебя перешибут, но если большинство выскажется против, я буду вынужден умыть руки. Знаю, в твоих поступках нет той вины, которую тебе приписывают, но я должен занимать нейтральную позицию. Моя обязанность сохранить порядок, чтобы не было склок и конфликтов. Напрасно ты вообще согласился на эту участь. Женщины ужасно ревниво к тебе относятся. Ты невольно вторгся на их территорию, и теперь они не знают, чем заняться. Я всегда симпатизировал тебе, потому что сам с детства был белой вороной, и мне всегда приходилось страдать от несправедливости и насилия. В любой компании я чувствовал себя чужаком и всегда был бит. Меня никто не любил, и никто не понимал моих чувств. А я всегда считал себя странной девчонкой, причем был настолько закомплексованным, что даже прикоснуться к женщине долгое время казалось мне совершенно недопустимым. Жена ушла от меня, а детей у нас не было. Но я всегда так хотел иметь ребенка, что иногда мне даже снилось, как я играю с ним. Мне кажется, жена намеренно лишила меня детей. До сих пор я не могу понять, почему меня никто не любит. В глубине души я всегда был один, и от этого непонимания и одиночества так обозлился, что постепенно сердце мое, свободное от любви, заполнилось ненавистью. Долгое время вся моя энергия находила применение только в пьянках и драках. Вино помогало освободиться от самоконтроля, и тогда я давал выход всей накопившейся во мне злобе. Меня считали первым драчуном и всегда старались использовать, привлекая на свою сторону. Но что бы ни происходило, я чувствовал: у меня есть “ангел-хранитель” и он спасает меня, уводит от опасных ситуаций, предлагая мне, как слепому котенку, выход. И этот выход я нашел в искусстве. Я никогда не был уверен в себе и потому не считал себя правым, если оказывался в меньшинстве. Мне невыносимо трудно быть самим собой, а потому я предпочитаю держаться в стае, хотя постоянно и борюсь со своей сущностью. Вот и сейчас не нахожу силы, которая помогла бы собрать в единое целое растекшиеся по уголкам моей души ртутные шарики когда-то целого Я. Тяжелый физический труд для меня почти то же самое, что и выпивка, — то и другое средство разрядиться и справиться с собой. Единственная возможность почувствовать себя счастливым — это работа. Для меня она просто отдушина. Когда я долго сижу без работы, то начинаю хандрить, а неиспользованная энергия превращается в злость. Тогда-то мне и необходим допинг, способный укротить мой разбушевавшийся дух.

— Но зачем? — вырывается у меня.

— Чтобы злость не взорвала меня окончательно, — отвечает Володя. И помолчав, словно ища понимания и сочувствия, тихо говорит:

— Вот такая чувственная механика. Впрочем, меня всегда интересовала не столько собственная личность, сколько типичность моей судьбы.

Мы оба долго молчим, боясь прикоснуться к раскрытой нараспашку душе даже взглядом. И словно возвращаясь к жестокой реальности, вновь надев маску начальствующего безразличия, Володя говорит:

— Ты носишь крест, а я вот не решаюсь взять на себя такую ответственность, чувствуя, что ноша Христа мне не по силам.

— Для меня крестик на шее служит напоминанием о том, что случилось и может случиться.

— Не знаю, какую чашу ты хочешь испить до конца, но советую тебе уехать, не дожидаясь изгнания. Хозяин в курсе сложившейся ситуации, но никто не знает его окончательного решения. Как он решит, так и будет.

Давно мечущийся в голове вопрос наконец прорывается.

— Как ты думаешь, Пилат был хорошим человеком?

Чувствую, что застал Володю врасплох. Немного подумав, уже с железными нотками в голосе начальник отвечает:

— Он просто выполнял свою работу.

Лучше не скажешь!

— А ты сам не боишься погрешить против истины?

Стиснув зубы так сильно, что желваки заходили под кожей, Володя нахмурясь, отвечает:

— А что есть истина? Ее ведь не намажешь на хлеб и не подашь к столу. К чему она, ты, может, все же скажешь? Заговорил о ней ты не к добру. То, что все истиной зовут, — сокрыто в чувстве, и в нем живет, принадлежа себе. И только редкий проблеск светлой грусти о ней напомнит, может быть, тебе. Нам истина подчас уж не дороже квартир, машин, другого барахла. Хоть даром подадут ее, быть может, не примем, — а зачем она нужна? А потому запрячь ее подальше. Поверь, она мне, право, ни к чему. Умру, как все, а может быть, и раньше, но знать, когда, и что там — не хочу. В словах мне не найти крупицы счастья, как в книгах не увидеть жизнь свою. Любовь — не слово, а переживанье страсти. Легко сказать “я истину дарю”. Отнять нельзя у нас переживанья, так истина присутствует во мне, и сколь ни велики мои старанья, я не смогу отдать ее тебе. Понять любовь нельзя без проживанья всех бед и мук реального бытия. Понять других нельзя без состраданья. Быть может, в этом скрыта истина твоя? Что толку говорить об истине любви, при этом труд любви не представляя. Ты сам попробуй истиной живи, любя врагов своих и злобу их прощая.

Пораженный услышанным, я направляюсь к тому, кого считают хозяином. Он спокойно удит рыбу, давая понять о своем вроде бы неучастии в конфликте. Как реальный хозяин положения, этот человек держится в тени и не показывает своей неограниченной власти. Внешне он старается казаться безучастным, однако напряженность в движениях выдает скрываемое волнение.

Дата добавления: 2015-05-09