Князя Андрея Курбского с товарищами», 1564 г

Из «Царева государева послания во все его

Из «Послания князя Андрея Курбского, написанного царю и великому князю Московскому из-за прелютого его гонения», 1564 г.

Царю пресветлому, в православии Богом православенному, ныне же из-за грехов наших против Бога и православия обратив­шемуся.

Умный поймет, что совесть у него прокаженная и что такого не сыщешь и среди безбожных народов. Не позволял я себе гово­рить об этом; из-за изгнания горького из земли твоей и из-за мно­гих горестей теперь постараюсь кратко сказать тебе.

За что, о царь, сильных во Израиле побил и воевод, Богом данных тебе, различным смертям предал? За что победоносную и святую кровь в церквах Божиих, во владыческих торжествах про­лил и их мученическою кровью обагрил церковные пороги? И на доброжелателей твоих, душу за тебя полагающих, неслыханные мучения, и гонения, и смерть замыслил и, обвинив без вины православных в измене, чародействе и в ином неподобном, тщет-

но пытался белое за черное и сладкое за горькое выдать! В чем провинились перед тобою, о царь, чем прогневали тебя, христи­анский заступник? Не могущественные ли царства разорили и му­жественных и храбрых, тех, у кого предки наши в рабстве были, во всем тебе подвластными сделали? Не их ли усилиями непри­ступные немецкие города были даны тебе Богом?

Российское царство об измене клятвопреступников —

Зачем же ты, о князь, отверг свою единородную душу, если ты мнишь себя благочестивым? Чем ты заменишь ее в день Страшно­го суда? Даже если ты приобретешь весь мир, смерть все равно похитит тебя... <... >

Ты же ради тела погубил душу, презрел вечную славу ради мимотекущей и, на человека разъярившись, на Бога восстал. Пой­ми, бедный, с какой высоты в какую пропасть ты низвергся ду­шой и телом! Сбылись на тебе слова: «Кто думает, что он имеет, всего лишится». Это ли твое благочестие, что погубил себя не во имя Бога, а из-за себялюбия? Могут и там понять твое злодейство те, кто поумнее: ты бежал не от смерти, а желая мимотекущей славы и богатства. Если же ты, по твоим словам, праведен и бла-гочестен, зачем ты убоялся мученической смерти; которая не есть смерть, но приобретение? В конце концов все равно умрешь.

(Иоанн Грозный, 1530—1584 гг.; Андрей Курбский, 1528—1583 гг.)

13. Житие (жанр). Здесь и далее — без перевода.

Из «Жития протопопа Аввакума» (1672—1682 гг.)

По благословению отца моего старца Епифания писано моею рукою грешною протопопа Аввакума, а аще что речено просто, и вы, Господа ради, чтущий и слышащий, не позазрити просторе­чию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, вир­шами философскими не обык речи красить, понеже не словес крас­ных Бог слушает, но дел наших хощет. И Павел пишет: «Аще язы­ки человеческими глаголю и ангельскими, любви же не имам, — ничто же есмь». Вот что много разсуждать, ни латинским языком, ни греческим, ни еврейским, ниже иным коим ищет от нас гово­ры Господь, но любви с прочими добродетельми хощет; того ради и я не брегу о красноречии и не уничижаю своего языка русского, простите же меня грешного, и вас всех, рабов Христовых, Бог простит и благословит. Аминь.

(Протопоп Аввакум, 1621 — 1682 гг.)

14. Научный стиль. Лаконизм, тезисы.

Из «Краткого руководства к красноречию» (1747 г.)

1. Красноречие есть искусство о всякой данной материи гово­
рить и тем преклонять других к своему об оной мнению. Предло­
женная по сему искусству материя называется речь или слово.

2. К приобретению оного требуется пять следующих средствий:
первое — природные дарования, второе — наука, третье — под­
ражание авторов, четвертое — упражнение в сочинении, пятое —
знание других наук.

3. Природные дарования разделяются на душевные и телесные.
Душевные дарования, а особливо остроумие и память, к получе­
нию сего искусства столь необходимо нужны, как добрая земля к
посеянию чистого семени, ибо как семя на неплодной земли, так
и учение в худой голове тщетно есть и бесполезно...

4. Наука состоит в познании нужных правил, которые показы­
вают подлинный путь к красноречию. Они должны быть, первое,
кратки, чтобы не отяготить памяти многим изусть учением, а особ­
ливо тем, чему легче можно с примеров научиться, нежели по
правилам.

5. Изучению правил следует подражание авторов, в красноре­
чии славных, которые учащимся едва не более нужны, чем самые
лучшие правила.

6. Подражание требует, чтобы часто упражняться в сочинении.
От беспрестанного упражнения возросло красноречие древних
великих ораторов.

(М.В.Ломоносов, 1711—1765 гг.) 75. Посвящение, введение, придворный этикет.

Из «Истории Государства Российского» (1818 г.)

Всемилостивейший Государь!

С благоговением представляю Вашему Императорскому Вели­честву плод усердных, двенадцатилетних трудов. Не хвалюся рев-ностию и постоянством: ободренный Вами, мог ли я не иметь их?

В 1811 году, в счастливейшие, незабвенные минуты жизни моей, читал я Вам, Государь, некоторые главы сей Истории — об ужа­сах Батыева нашествия, о подвиге Героя, Дмитрия Донского — в то время, когда густая туча бедствий висела над Европою, угро­жая нашему любезному Отечеству. Вы слушали с восхитительным для меня вниманием, сравнивали давно минувшее с настоящим и не завидовали славным опасностям Дмитрия, ибо предвидели для себя еще славнейшие. Великодушное предчувствие исполнилось: туча грянула над Россиею — но мы спасены, православлены, враг

истреблен. Европа свободна, и глава Александрова сияет в луче­зарном венце бессмертия. <...>

...Представив читателю расселение народов Славянских от моря Балтийского до Адриатического, от Эльбы до Морей и Азии, ска­жем, что они, сильные числом и мужеством, могли бы тогда, соединясь, овладеть Европою, но, слабые от развлечения сил и несогласия, почти везде утратили независимость, и только один из них, искушенный бедствиями, изумляет ныне мир величием. Другие, сохранив бытие свое в Германии, в древней Иллирии, в Мизии, повинуются властителям чужеземным; а некоторые забы­ли и самый язык отечественный.

(Н.М.Карамзин, 1766-1826 гг.)

16. Парадоксальное суждение.

Из «Путешествия из Москвы в Петербург»

Ломоносов был великий человек. Между Петром I и Екатери­ною II он один является самобытным сподвижником просвеще­ния. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом. Но в сем университете профессор поэзии и элоквенции не что иное, как исправный чиновник, а не поэт, вдохновенный свыше, не оратор, мощно увлекающий. Од­нообразные и стеснительные формы, в кои отливал он свои мыс­ли, дают его прозе ход утомительный и тяжелый. Эта схоластиче­ская величавость, полуславенская, полулатинская, сделалась было необходимостью: к счастию, Карамзин освободил язык от чуждо­го ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова. В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотвор­цев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и наду­ты. Его влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от про­стоты, отсутствие всякой народности и оригинальности — вот следы, оставленные Ломоносовым. Ломоносов сам не дорожил своею поэзиею и гораздо более заботился о своих химических опы­тах, нежели о должностных одах на высокоторжественный день тезоименитства и проч.

(А.С.Пушкин, 1799-1837 гг.)

17. Период. Композиция. Образы.

Из «Панорамы Москвы» (1833—1834 гг.)

Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никог­да не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю сто­лицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величе-

ственной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве, ибо Москва не есть обыкновенный большой город, каких тысяча; Москва не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметричном порядке... нет! у нее есть своя душа, своя жизнь. Как в древнем римском кладбище, каждый ее ка­мень хранит надпись, для толпы непонятную, но богатую, обиль­ную мыслями, чувствами, начертанную временем и роком... Как у океана, у нее есть свой язык, сильный, звучный, святой, мо­литвенный!.. Едва проснется день, как уже со всех ее златоглавых церквей раздается согласный гимн колоколов, подобно чудной, фантастической увертюре Бетховена, в которой густой рев кон­трабаса, треск литавр с пением скрыпки и флейты образуют одно великое целое; и мнится, что бестелесные звуки принимают ви­димую форму, что духи неба и ада свиваются под облаками в один разнообразный, неизмеримый, быстро вертящийся хоро­вод!

(М.Ю.Лермонтов, 1814 — 1841 гг.)

18. Письмо, переписка мыслящих людей.

Письмо Л.Н.Толстому (Буживаль, 1882 г.)

Милый Лев Николаевич,

Я получил Ваше письмо и благодарю за обещание прислать статью («Исповедь». — М. Л.). Буду ждать приезда г-жи Олсуфье-вой, с которой, впрочем, я уже, кажется, знаком... А что я про­чту Вашу статью именно так, как Вы желаете, — об этом и речи быть не может. Я знаю, что ее писал человек очень умный, очень талантливый и очень искренний; я могу с ним не соглашать­ся, — но прежде всего я постараюсь понять его, стать вполне на его место. Это будет для меня и поучительней, и интересней, чем примеривать его на свой аршин или отыскивать, в чем состоят его разногласия со мною. Сердиться же — совсем немыслимо; сердятся только молодые люди, которые воображают, что только и света, что в их окошко... а мне на днях минет 64 года. Долгая жизнь научает — не сомневаться во всем (потому что сомневаться во всем, значит: в себя верить), а сомневаться в самом себе — то есть верить в другое — даже нуждаться в нем. Вот в каком духе я буду читать Вас.

Очень рад, что Вы свили себе гнездо в Москве и что Вам и всем Вашим там хорошо. Но когда я Вас там увижу — Бог весть!..

Кланяюсь дружески всем Вашим и крепко жму Вашу руку.

Искренне Ваш любящий Ив. Тургенев.

(И.С.Тургенев, 1818-1883 гг.)

19. Диалог князя Николая Болконского, суворовского генерала, и
его сына, уезжающего на войну. Язык слов и язык умолчаний.

Из «Войны и мира»

Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал полови­ны слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, открыл крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его круп­ным, длинным и сжатым почерком тетрадь.

— Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои за­
писки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь вот
ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет исто­
рию суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки,
после меня читай для себя, найдешь пользу.

Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.

— Все исполню, батюшка, — сказал он.

— Ну, теперь прощай! — Он дал поцеловать сыну свою руку и
обнял его. — Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне,
старику, больно будет... — Он неожиданно замолчал и вдруг крик­
ливым голосом продолжал: — А коли узнаю, что ты повел себя не
как сын Николая Болконского, мне будет... стыдно! — взвизгнул
он.

— Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, — улыбаясь,
сказал сын.

Старик замолчал.

— Еще я хотел просить вас, — продолжал князь Андрей, —
ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от
себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас... пожалуйста.

— Жене не отдавать? — сказал старик и засмеялся.

Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика были устремлены в глаза сына. Что-то дрогнуло в нижней части лица старого князя.

— Простились... ступай! — вдруг сказал он. — Ступай! — закри­
чал он сердитым и громким голосом.

(Л.Н.Толстой, 1828-1910 гг.)

20. Личный дневник: общение с самим собой. Внутренний мир лич­ности.

Дата добавления: 2015-05-09