Г. И. Челпанов о методах психологии

Между тем, что называется миром психическим, и тем, что называется миром физиче­ским, между миром внутренним и миром внешнимсуществует огромное различие. Познание того и другого мира получается различными путями. Для познания мира психического существует метод самонаблюдения, для познания мира физического существует метод внешнего наблюдения. Метод самонаблюдения иначе называется методом субъективным. Метод наблюдения над физическим миром называется методом объективным. А если способ познания совершенно иной, то это значит, что между миром физическим и миром психическим есть непроходимое различие, и говорить, будто мысль, нечто психиче­ское, есть движение вещества, которое представляет из себя нечто физическое, совершенно неправильно. Неправильность этого положения становится понятной только в том случае, если различие между «физическим» и «психическим» представляется вполне ясно; между тем вести беседу о различии между физическим и психи­ческим на почве критики материализма оказывается весьма трудным, и я решаюсь взять другую тему, на почве которой рассмотрю вопрос о различии между психическим и физическим. Только при таких условиях мир психический и мир физический будут представляться, как два совер­шенно различных мира, до такой степени различных, что сказать, будто «мысль», нечто психическое, есть движение «вещества», чего-то мате­риального, будет все равно что сказать «квадрат круга» или «деревянное железо», одним словом, все равно что связать два таких понятия, которые никоим образом связаны быть не могут. Та тема, о которой я намерен говорить, есть вопрос о предмете психологии.

На первый взгляд вопрос о предмете психологии кажется чрезвычай­но ясным и простым. Разумеется, всякий скажет, что предмет психоло­гии составляют те состояния, которые мы называем психическими: наши «чувства», «мысли», «желания», «сомнения», «волевые решения» и т. п. Между тем именно по поводу этого вопроса возникают различные сомнения. Если бы мы взяли, например, две отрасли естествознания: ботанику и минералогию, и спросили о предмете этих наук, то едва ли по этому поводу могли бы возникнуть какие-нибудь сомнения. Никто, например, не скажет, что растительный мир есть предмет минералогии, а что минералы составляют предмет исследования ботаники. Между тем нечто подобное по отношению к предмету психологии и, например, физиологии постоянно имеет место. Обыкновенно говорят, что психоло­гия, как отдельная наука, не существует, что она есть только часть той науки, которая называется физиологией; она есть отрасль физиологии, науки о физическом существе человека, а потому и предмет ее тот же, что и предмет физиологии.

Весьма часто можно слышать мнение, что в прежние времена, когда психология разрабатывалась исключительно философами, она не была собственно наукой; что тогда психологию разрабатывали исключительно философы-метафизики и только абстрактно-умозрительными, ненаучны­ми методами; что только в последнее время, когда к разработке психологии приступил физиолог, она сделалась истинной наукой, что она сделалась наукой только тогда, когда она стала отраслью физиологии. Между преж­ней и новой психологией нет ничего общего. Только современная психоло­гия, собственно, и есть психология, и именно потому, что она физиологи­ческая, что она пользуется услугами физиологии. Да и в самом деле, какую науку могла представлять собой психология, которая, по собственному же признанию психологов, пользовалась методом, называющимся методом «самонаблюдения», методом, ни в одной науке не применяемым? Физио­логия же, занимаясь исследованием психических явлений, пользуется тем самым методом, которым она пользуется и при изучении физиологических явлений и который ничего общего не имеет с методом самонаблюдения.

В действительности нет взгляда более ложного, чем этот. Можно прямо сказать, что собственно психология всегда была физиологической, что со времени Аристотеля, основателя эмпирической психологии, эта последняя всегда была физиологической, так что положение, что современная пси­хология свои построения основывает на физиологических данных, нужно понимать только в том смысле, что современная психология в больших размерах пользуется физиологией, чем это ей было возможно делать прежде, но что принципиально она и прежде пользовалась физиологией.

Например, рассматри­вая, что такое память, Аристотель говорит, что в органе души происходит определен­ное движение частиц вещества, которое оставляет известные следы, способ­ные возобновляться, и вместе с этим возобновляются и соответствующие им представления. С такой же точки зрения он рассматривал и другие психические процессы: ощущение, воображение, представление, иллюзии, галлюцинации; и вообще для всех возможных психических процессов он искал соответствующие им физиологические процессы. Известно, каким влиянием пользовалась философия Аристотеля в средние века вплоть до самого Декарта; а из этого легко понять, что и его физиологическая психология непрерывно существовала вплоть до начала новейшей философии, что в средние века психология писалась по тому образцу, который завещал Аристотель.

О Декарте многие думают, что он был только философ и что его система построена на таких основах, которые никакого значения не имеют. Правда, он получил образование в иезуитской школе, где, по собственному признанию, не многому научился, но зато, когда он занимался философскими построениями, он очень усердно изучал анатомию и физиологию. О нем существует рассказ, что, когда один из его посетителей обратился к нему с вопросом: «а где же ваша библиотека?», то Декарт повел его в ту комнату, где находились анатомические препараты и сказал: «вот моя библиотека», желая этим сказать, что истинный метод исследования лежит не в изучении сочинений старых схоластиков, а в непосредственном изуче­нии природы. Декарт при изучении психических явлений постоянно старался дать им физиологическое толкование.

Чтобы показать, каким образом Декарт пользовался физиологией для психологических целей, можно привести только один пример из его сочинений. В своих «Principesdelaphilosophie» он говорит: «мы должны заметить, что, хотя душа соединена со всем телом, но свои главные функции она совершает в мозгу, и здесь она не только понимает, воображает, но и ощущает, и это происходит через посредство нервов, которые распространяются в виде тонких нитей от мозга ко всем частям других органов, с которыми они так связаны, что к органам нельзя прикоснуться без того, чтобы не привести в движение оконечности какого-либо нерва, и это движение через посредство нервов доходит до мозга, с которым душа связана теснейшим образом, и вследствие своего различного характера, движения заставляют ее иметь различные мысли. Это суть те различные мысли, которые исходят непосредственно от движений, возбужденных через посредство нервов в мозгу, и которые мы называем нашими ощущениями.»

Итак, тот взгляд, будто психология только в недавнее время сдела­лась физиологической, может поддерживаться только теми, кто совсем не знаком с историей этой науки. Нужно помнить, что современная психология отличается от прежней не тем, что будто бы прежняя призывала рассматривать все только умозрительно, а в настоящее время психология потому и сделалась наукой, что стала рассматривать психические явления в связи с физиологическими. В действительности современная психология отличается от прежней вовсе не этим, а тем, что она сделалась экспериментальной, каковой прежняя психология не могла быть вследствие недостаточного развития именно эксперимен­тальных методов. Физиологическая и экспериментальная психология — два понятия, отличные друг от друга. Можно сказать, что экспериментальный метод исследования в прежней психологии не применял­ся, между тем как физиологическое исследование психических процес­сов далеко не новость.

Взгляд, по которому метод самонаблюдения является непригодным в психологии, в новейшее время был высказан основателем позитивной системы философии Огюстом Контом. Он по своему образованию был математик и натуралист. Когда он познакомился с психологией, где употребляется метод самонаблюдения, то очень удивился тому, что метод самонаблюдения можно вообще считать научным методом. Он не мог признать внутреннего опыта, который использовался, как он думал, по преимуществу метафизиками; отождествляя психологию с метафи­зикой, он совершенно отвергал внутренний опыт. По его мнению, самонаблюдение просто невозможно. Он не мог понять, как сознание может наблюдать самое себя в процессе собственной деятельности; он никак не мог понять, что такое «сознание сознания». С первого взгляда такой процесс напоминает собой невозможную механическую задачу — поднять самого себя на стуле, на котором сидишь. Самонаблюдение есть вещь немыслимая. По мнению Огюста Конта, ум не может наблюдать умственных актов в то время, когда он мыслит; для этого ему нужно прекратить свою деятельность, а тогда нечего наблюдать. Чтобы процесс самонаблюдения мог осуществляться, нужно, чтобы ум разделился на две части, из которых одна часть будет мыслить, а другая будет наблю­дать то, как эта первая часть будет мыслить; а так как такое разделение ума на две части невозможно, то, следовательно, и самонаблюдение невозможно. Построить психологию на основе самонаблюдения — несбыточная мечта. Для построения психологии нужно обратиться к фи­зиологии мозга, а так как строение мозга во времена Огюста Конта было плохо известно, то он думал, что можно построить психологию посред­ством изучения строения черепа, по примеру Галля, основателя френо­логии, который доказывал, что существуют способы определения умст­венных способностей по очертаниям черепа.

Для нас, русских, вопрос о построении психологии представляет особый интерес потому, что он в одно время был предметом журнальной полемики между Кавелиным и Сеченовым. Кавелин, представитель гуманитарных наук, Сеченов, известный физиолог, спорили о задачах психологии и между многими другими вопросами затронули также и вопрос о методе психологии. Кавелин говорил, что основной прием, при помощи которого можно строить психологию, есть «внутреннее зрение», «психическое зрение». Сеченов, физиолог, утверждал, что такого «внутреннего, психического зрения» вовсе нет и быть не может. Общественное мнение стало на сторону Сеченова, и в настоящее время у нас господствует взгляд, по которому метод самонаблюдения должен быть признан методом ненауч­ным. Но если бы этот спор предложить на решение современной науки, то представители ее высказались бы за Кавелина, а не за Сеченова.

Очень многие, желая понять, что такое самонаблюдение, обращают­ся к слову «самонаблюдение» и из слова хотят разгадать смысл самого понятия. Они думают, что самонаблюдение — это значит «наблюдение самого себя». В английском языке термину «самонаблюдение» соответ­ствует термин «интроспекция», что означает «глядение внутрь самого себя». По этому поводу обыкновенно говорят: «я понимаю, что значит глядеть вне себя: это значит рассматривать предмет, лежащий вне меня, но что значит «глядеть внутрь самого себя», я не понимаю». Основываясь на этом, многие тотчас же отвергают и самый прием, как ненаучный. Но если посмотреть, как понимают своеобразный термин «самонаблюдение» философы, мы увидим, что смысл его в высшей степени простой.

Положим, что я смотрю на какой-нибудь предмет, находящийся предо мной, например, на дерево, имеющее определенную величину, форму, цвет; предмет моего наблюдения находится вне меня, на изве­стном расстоянии от меня, и я воспринимаю его при помощи зритель­ного органа. Положим, далее, я слышу звук пушки; я воспринимаю этот звук при помощи другого органа чувств — уха. Я прикасаюсь к столу и нахожу, что его поверхность шероховата или гладка, холодна или тепла; все это я узнаю благодаря тому, что у меня есть орган осязания. Если мы возьмем все эти явления (свет, теплоту, движение и т. п.), составляющие предмет естествознания, то мы увидим, что все они воспринимаются нами при помощи наших органов чувств.

Но можем ли мы сказать, что восприятием при помощи наших органов чувств исчерпывается все наше познание? Нет, мы должны ответить на этот вопрос отрицательно. Существует еще многое такое, что при помощи органов чувств воспринято быть не может, но что тем не менее имеет реальное существование и познается нами. Например, чувства, мысли, желания, решения и т.п. Ведь все это мы можем познать, но спрашивается, как мы их познаем? Разумеется, всякий скажет, что не при помощи глаза, уха, органа осязания и т.п., а каким-то иным способом. Вот этот-то способ у философов принято называть искусственным термином «самонаблюдение», «внутреннее зре­ние», «психическое зрение», «внутреннее чувство», «внутренний опыт» и т.п. Само собой разумеется, что вы такой процесс познания можете назвать каким угодно термином, только вы должны согласиться с тем, что это познание дается нам не при помощи органов чувств. Для обозначения того, что есть целый мир явлений — наши чувства, мысли, желания, волевые решения, которых воспринять мы не можем при помощи глаза, уха и проч., у психолога существует особый термин. Это — «мир внутренний», «мир психический». Для познания его необ­ходимо: «самонаблюдение», «внутреннее зрение» и т.п. Вот единствен­ный и простой смысл слова «самонаблюдение».

Исследование того, что воспринимается при помощи органов чувств, есть предмет естествознания в широком смысле этого слова, а исследо­вание того, что мы не можем воспринимать при помощи внешних органов чувств и тем не менее, однако, воспринимаем, есть предмет психологии. Таким образом, для нашего познания существует два мира: мир психический и мир физический. Для познания мира психического существует метод самонаблюдения, или так называемый внутренний опыт, для познания мира физического существует метод внешнего наблюдения, или так называемый внешний опыт. Метод самонаблюде­ния иначе называется методом субъективным. Метод наблюдения над физическим миром называется методом объективным.

Самонаблюдение существует для познания того, что воспринимается нами не при помощи внешних органов чувств. Кроме мира физических явлений, мира внешнего, который мы познаем при помощи внешних органов чувств, есть еще мир внутренний, который познается особым способом. Но ни один психолог не думал, что существуют особые органы для восприятия этого мира явлений, что существуют, например, особые органы для восприятия чувств печали, радости, гнева и т.п. Они утверждают, что кроме внешнего мира есть еще внутренний мир, но, разумеется, они не думали утверждать, что мир внутренний находится где-нибудь в мозгу или внутри нашего черепа, вообще нашего организма. Они, употребляя этот термин, имеют в виду, что есть два различных мира, которые и воспринимаются различным образом, различными способами.

Если это понятно, то можно пойти дальше и спросить, почему мы указанный нами прием исследования психических явлений называем самонаблюдением, субъективным методом исследования и утверждаем, что он коренным образом отличается от объективного наблюдения? Для того, чтобы это сделалось понятным, можно привести два-три примера из области объективного и субъективного наблюдения, из по­знания внешнего и внутреннего мира. Вот, например, зеленый цвет; я его вижу, и все другие видят то же самое, что и я; если бы неподалеку, положим, раздался звук пушки, то я бы его услышал, и еще тысяча людей услышала бы его так же, как и я; они восприняли бы звук так же непосредственно, как и я. Если бы появилась какая-нибудь новая комета, то наверное миллионы людей увидели бы ее с такой же непос­редственностью, как и я. Вот характерная особенность внешнего, объек­тивного наблюдения. Каждый индивидуум наблюдает то или другое явление с такой же непосредственностью, как и все другие. Эта особен­ность создает громадное преимущество объективному наблюдению перед субъективным.

Совсем не то при восприятии психических явлений. Восприятие психических явлений доступно только для того индивидуума, кото­рый переживает их. Положим, что в данный момент я испытываю какое-нибудь чувство, например чувство боли. Никто из присутствующих этого чувства ни познать, ни видеть не может. Положим, далее, что у меня есть какое-нибудь желание; и о нем никто из присутствующих не может догадаться; оно доступно только для меня одного. Все психические состояния всегда абсолютно доступны только для того, кто их переживает. Другой не может видеть ни моих желаний, ни моих чувств, ни волевых решений, он не может воспринять их с той же непосредственностью, с какой он мог бы это сделать, если бы пожелал воспринять какие-нибудь физические явления.

В тех случаях, когда мы знаем о чувствах и мыслях других индиви­дуумов, мы знаем о них только потому, что мы о них умозаключаем. Не думайте, что я строю какие-нибудь софизмы; та мысль, которую я высказываю, очень проста и неоспорима. Положим, перед нами стоит человек и плачет потому, что он испытывает чувство печали. Мне могут сказать: «как же вы говорите, что будто нельзя видеть чувств. Видим же мы чувство печали у этого человека; мы можем это чувство наблюдать». На это я мог бы ответить: «Вы ошибаетесь, чувств вы не видите, страдания вы не видите, вы воспринимаете только ряд физических явлений, из которых вы умозаключаете, что человек страдает». В самом деле, что вы воспринимаете, когда видите перед собой плачущего чело­века? Вы посредством органа слуха воспринимаете ряд звуков, которые называются плачем; посредством органа зрения вы воспринимаете, как из его глаз текут капли прозрачной жидкости, которые называются слезами; вы видите изменившиеся черты лица, опустившиеся углы рта, и из всего этого вы умозаключаете, что человек страдает. Этот процесс есть процесс умозаключения, а не непосредственного наблюдения. Та­кого рода умозаключения я могу делать потому, что знаю, что, когда я страдаю, я издаю тоже прерывистые звуки, из глаз моих тоже течет прозрачная жидкость и т.д.; и потому, когда я воспринимаю эти явления у другого человека, я заключаю, что он страдает совершенно так же, как и я. Следовательно, необходимо мне самому пережить хоть раз то, что переживает другой человек, для того, чтобы судить о его душевном состоянии.

В этом отношении положение психолога не так благоприятно, как положение натуралиста. Несколько натуралистов могут рассматривать одновременно один и тот же предмет или одно и то же явление и легко могут приходить к единогласному мнению, между тем как психолог всегда должен только умозаключать о том или ином психическом явле­нии; его умозаключения не всегда будут тождественны с умозаключе­нием другого. Если, положим, существо, которое наблюдает психолог, стоит близко к нему по своей организации, то его умозаключения относительно психических состояний этого существа будут более без­ошибочны, чем в том случае, когда он умозаключает о психических состояниях существ, значительно отличающихся от него по своей орга­низации. Если, например, мы будем наблюдать психические состояния негров или индейцев и, основываясь на своих состояниях, будем гово­рить, что их чувства и мысли таковы же, как и наши, то еще вопрос, не сделаем ли мы ошибки в своих умозаклю­чениях.

Непосредственно воспринимать психические процессы у других мы не можем, мы можем о них только умозаключать, непосредственно же мы воспринимаем их только в самих себе. Вот почему этот способ познания психических процессов и назы­вается «самонаблюдением». О всех психических процессах других инди­видуумов мы знаем только на основании того, что мы сами переживали. Каждое психическое явление, которое мы желаем изучить на других существах, мы переводим на язык своих собственных душевных переживаний; только а таких случаях возможно понять психические состоя­ния других. Поэтому-то психологи утверждают, что единственный ис­точник познания психических процессов есть самонаблюдение; без самонаблюдения о психической жизни других индивидуумов мы не могли бы знать.

Но, выражаясь таким образом, что самонаблюдение есть единствен­ный источник познания психических явлений, я могу, пожалуй, кого-нибудь ввести в заблуждение. Пожалуй, могут подумать, что психолог, желающий построить систему психологии, должен запереться в свой кабинет и начать наблюдать самого себя и из того, что он получит, создавать законы психологии. Но я должен на это заметить, что утверж­дать что-либо подобное может только лишь тот, кому неясен истинный смысл термина «самонаблюдение». На самом деле, психология — одна из самых энциклопедических наук; она содер­жит в себе ряд вспомогательных наук, которые необходимы для построе­ния психологической системы. Вот, например, те материалы, которые необходимы современному психологу для его психологических теорий.

I. Данные сравнительной психологии:

1) психология народов (этнография, антропология);

2) психология животных;

3) психология ребенка.

II. Анормальные явления:

1) душевные болезни;

2) гипнотические явления, сон, сновидения;

3) психическая жизнь слепых, глухонемых и т. п.

III. Экспериментальные данные.

Прежде всего психологу необходимо иметь данные сравнительной психологии; сюда относится психология народов, психология религиозных представ­лений, языка, мифов первобытных народов и т. д. Например, исследование религиозных представлений у первобытных народов дает нам возможность изучить одно из тех высших чувств, которое называется религиозным чувством. Все так называемые высшие чувства — эстетические, моральные, чувство собственности и пр. у культурных народов являются чем-то таким сложным, что если бы мы вздумали исследовать их непосредственно у этих последних, то мы не были бы в состоянии их проанализировать. Для этого необходимо на­править свое исследование на низшие ступени человеческой культуры: только там мы встретим эти чувства в их простом, если можно так выразиться, эмбриональном состоянии. После изучения состояния этих чувств у малокультурных народов, мы поймем природу высших чувств.

Психологу необходимо также знакомство с историей народов. Исто­рия, описывая прошлую жизнь людей, описывает и такие моменты в их жизни, как народные движения, революции, и это дает богатый мате­риал для так называемой психологии масс. Изучение развития языка также доставляет очень интересный материал для психологии. Язык и мысль тесно связаны между собой; проследить развитие языка значит изучить развитие человеческой мысли; язык есть воплощение человече­ской мысли; его развитие есть развитие человеческой психологии, как, например, изменения в значениях слов, которые можно подмечать на протяжении целых столетий, являются самым лучшим показателем изменения человеческих представлений. Вот почему в последнее время вновь вырастает психология языка, на некоторое время отстраненная увлечением физиологической психологией.

Психология животных также способна дать массу важного материа­ла. Когда анатом задается целью узнать, каково назначение того или иного сложного органа, то он обращается к изучению этого органа у низших животных, так как чем орган проще, тем и функция его проще. Изучением этой последней он научается распознавать функции более сложных органов. Подобно анатому, должен поступать и психолог. Если у животных некоторые психические способности проще, то психологу следует начинать свое исследование изучением состояния этих способ­ностей у животных. Кроме того, у животных некоторые способности проявляются резче, чем у человека. Возьмем, например, инстинкт. И у человека есть инстинкт, но в очень неясной форме. Если же мы сравним его с той способностью у животных, которая соответствует инстинкту у людей, то, пользуясь результатами, полученными путем наблюдения над животными, в состоянии будем лучше познать природу этой способ­ности у человека.

Психология ребенка очень много разрабатывалась и разрабатывается в настоящее время. Здесь психолог может видеть, каким образом высшие умственные способности развиваются из элементарных. Здесь он встре­чается с психологическими способностями в их эмбриональном состоя­нии и может шаг за шагом проследить их развитие вплоть до того сложного состояния, которое присуще взрослому человеку. Возьмем, например, нашу способность воспринимать пространство. Если бы мы ограничили свое исследование только тем, что мы знаем об этой способ­ности у взрослых, то мы не знали бы, из каких элементов представление пространства складывается; мы могли бы, пожалуй, подумать, что че­ловек рождается с способностью видеть пространство так, как он его видит потом. Между тем наблюдения над психической жизнью ребенка показывают, что ребенок в первые дни своей жизни совсем не может видеть пространства так, как его видит взрослый. На 17—18-й неделе после рождения ребенок часто тянется к предмету, который находится от него на расстоянии, в 3—4 раза большем, чем его ручка. Из этого можно заключить, что ребенок не может определять расстояния, а это является, в свою очередь, доказательством того положения, что наша способность распознавания пространства не есть первоначальная способ­ность, а есть результат сложного развития.

Изучение анормальных явлений, куда относятся душевные болезни, гипнотические явления, а равным образом сон и сновидения и т.п., также для психолога необходимо. То, что у нормального человека выражено неясно, неопределенно, у душевнобольного выделяется чрез­вычайно резко; душевные болезни иногда называют микроскопом для изучения душевных явлений.

Если мы возьмем людей, у которых отсутствует, например, орган зрения, слуха и т.п., то наблюдение над ними представляют в высокой степени интересный материал. У слепого нет многих представлений, которые есть у зрячего. У слепого не те представления о пространстве, какие у зрячих. Его пространственные представления находятся в зависимости от его осязательных и двигательных ощущений, а не зрительных. Слепой от рождения, который обладает таким представлением пространства, является очень интересным субъектом для наблюдения, потому что благодаря этим исследованиям мы имеем возможность определить, что приходится на долю осязательных и двигательных ощущений в пространственных представлениях зрячего. Недавно умерла известная Лаура Бриджмен, которая в раннем детстве потеряла способность видеть и слышать. Невзирая, однако, на отсутствие двух таких важных органов, она при­обрела способность выражать свои мысли, и ей сделались доступными даже такие отвлеченные понятия, как понятия Бога, души. Все это ей удалось достигнуть только благодаря осязательным органам. Она умерла на 62-м году от роду. Само собой разумеется, что она не могла не обратить внимание психологов, и исследования над ее психической жизнью были в высшей степени важны для определения того, каким образом складываются у человека «представления» и «понятия».

Я зашел бы слишком далеко, если бы захотел указать все те источ­ники, которыми пользуется психолог для построения своей системы, но и приведенных достаточно для того, чтобы видеть, что строить психоло­гию на самонаблюдении не значит отказаться от всех фактов, доступных объективному наблюдению. Всякий психолог скажет, что необходим разнообразный, объективно получаемый материал для построения сис­темы психологии, но весь этот материал становится для нас доступным только благодаря самонаблюдению. Если мы так или иначе истолковы­ваем психическую жизнь ребенка, если мы понимаем психическую жизнь слепого, его пространственное представление, то только потому, что мы наблюдали самих себя; все эти данные становятся для нас доступными только благодаря тому, что мы переводим их на язык нашего самонаблюдения; одним словом, весь объективно добываемый материал, который лежит в основе психологии, становится доступным благодаря самонаблюдению. Из того, однако, что, по мнению психологов, единственный непос­редственный источник психологии есть самонаблюдение, совсем не сле­дует, что все добытое путем объективного наблюдения нужно отрицать.

Теперь нам следует рассмотреть, каким образом возможно применение эксперимента в психологии. Если предмет психологии составляет то, что мы знаем из самонаблюдения, т. е. наша психическая жизнь: наши мысли, стремления, желания и проч., все то, что доступно для того, кто их переживает, то, кажется, ни о каком эксперименте в психологии и речи быть не может. И это легко понять, если вспомнить, что называется в естествознании экспериментом в отличие от простого наблюдения.

Если я, положим, желаю изучить свойства радуги, то я ее наблюдаю так, как она мне дана в природе; я ее не изменяю. Это будет простым наблюдением. Но если бы, например, ботаник захотел изучить вопрос о том, существует ли какая-нибудь связь между солнечными лучами и зеленым цветом растений, он должен был бы для выяснения этого произвести следующий эксперимент. Он должен взять растение, на­крыть его колпаком, чтобы таким образом изолировать его от действия солнечных лучей, и наблюдать, что произойдет после того с зеленым цветом. Он нашел бы, что зеленый цвет превратился в желтый, но если бы после этого он снял колпак и вновь открыл доступ солнечным лучам, то желтый цвет превратился бы в зеленый. Таким путем ботаник экспериментально доказал бы связь между солнечными лучами и зеленым цветом растений. Здесь мы имеем дело с настоящим эксперимен­том, потому что главный признак эксперимента состоит именно в том, чтобы изменять обстоятельства, при которых имеет место изучаемое явление, и наблюдать при этом те изменения, которые совершаются в самом явлении.

Теперь рассмотрим, как обстоит дело с экспериментом в психологии. Положим, я желаю изучить какие-нибудь чувства. Каким образом я буду изменять обстоятельства, при которых имеют место чувства? Рас­тения я могу перенести из одной обстановки в другую, могу изменять условия их жизни. Но как могу я производить эксперименты над чувствами и мыслями? Ведь так оперировать над ними, как оперирует ботаник над растениями, я не в состоянии. Казалось бы поэтому, что эксперимент в психологии применен быть не может; но это только кажущаяся невозможность, в действительности ее избежать довольно легко. Если мы вспомним, что между явлениями психическими и физи­ческими существует тесная неразрывная связь, то не можем ли мы оперировать непосредственно над физическими явлениями и, оперируя над ними, не можем ли мы, хотя бы косвенно, изменять и соответствующие психические явления. Очень простой пример поможет нам выяс­нить сущность эксперимента в психологии.

Если я буду сочетать известные цвета друг с другом, то при извест­ном сочетании я достигну того, что буду испытывать чувство приятного, и это будет тогда, когда цвета будут гармонировать между собой. Известно, что одни цвета гармонируют друг с другом, а другие нет. Положим, мы желаем изучить, какие именно цвета гармонируют друг с другом, т.е. сочетание каких цветов вызывает в нас чувство приятного. Берем какой-нибудь цвет, например красный, и задаемся целью оты­скать такой другой цвет, который бы с ним гармонировал. Для этого мы берем различные цвета, сначала оранжевый, прикладываем его к крас­ному и смотрим, получается ли красивое сочетание. Потом берем жел­тый, голубой и, наконец, зеленый; из всех этих цветов наиболее гармонирующим с красным, положим, окажется зеленый, т.е. количество удовольствия при таком сочетании мы получим наибольшее; сочетание красного и зеленого будет наиболее для нас приятно. А что, собственно, мы делаем, когда мы производим такой эксперимент? Мы изменяем непосредственно состояние нашего физического аппарата, в данном случае нашей сетчатки, а то или другое изменение сетчатки влечет за собой то или иное психическое состояние. В данном эксперименте, как это легко видеть, мы можем изменять наши психические состояния совершенно так, как это делает в своей области натуралист: зоолог, ботаник; мы можем косвенным образом изменять наши психические состояния, а именно при помощи изменения физического аппарата. Таким образом вы видите, что эксперимент в психологии может приме­няться именно потому, что мы можем изменять физический аппарат, а изменяя его, мы изменяем и психическое, с ним связанное состояние. В этом смысле эксперимент в психологии возможен, и можно сказать, что эксперимент преобразил всю современную психологию.

В настоящее время при помощи эксперимента исследуется то, что прежде только наблюдалось. Разница между современной и прежней пси­хологией не в том, что она будто бы сделалась физиологической, а в том, что она сделалась экспериментальной. Послушаем, что говорит по этому поводу Вундт, который, собственно, и ввел термин «физиологическая» психология. Он в четвертом издании «Оснований физиологической психо­логии» находит, что этот термин неудобен, и думает, что самым подходя­щим названием для современной психологии является название «экспери­ментальная» психология. В термине «экспериментальная» психология есть указание на характерную особенность современного исследования, термин же «физиологическая» психология является односторонним.

Современные выдающиеся философы и психологи, которые и у нас в России пользуются большим почетом, как, например, Дж. Ст. Милль, автор известной «Логики», Герберт Спенсер, Рибо, Вундт, по вопросу о роли самонаблюдения высказывались в том смысле, что они не только не думали отрицать самонаблюдения, а, наоборот, старались подчеркнуть, что самонаблюдение есть единственный непосредственный источник познания психических явлений.

Милль, после того как вышла книга Огюста Конта, нашел нужным выступить в защиту метода самонаблюдения. Огюст Конт, как мы видели, говорил, что метод самонаблюдения есть метод метафизиче­ский, что он неприменим в психологии, да и вообще психологии в качестве особой науки Конт не признавал. Вместо психологии он пред­лагал френологическую физиологию, методом которой являлся анатомический и физиологический,анализ,а отнюдь не самонаблюдение. Между тем как Д.С. Милль говорит, что единственный метод, возможный в психологии, это именно метод самонаблюдения.

То же самое говорит и Герберт Спенсер: «некоторые утверждают вслед за Контом, что субъективная психология невозможна... Для тех, которые видят, что все существенные понятия, служащие отправной точкой для психологии вообще, доставляются ей субъективной психоло­гией; для тех, которые видят, что такие слова, как «чувствование», «идея», «память», «воля», приобрели каждое свое особое значение лишь при помощи самоанализа, для тех ясно, что объективная психология не может существовать как таковая, не заимствуя своих данных от субъективной психологии». По мнению Рибо, при построении психоло­гии одним самонаблюдением, разумеется, довольствоваться нельзя, не­обходимо также объективное наблюдение, но тем не менее самонаблю­дение все-таки остается фундаментом психологии.

Итак, вы видите, что обычный взгляд, будто самонаблюдение есть метод ненаучный, решается в том смысле, что психология не была бы возможна, если бы не было самонаблюдения. У Вундта в последнем издании его «Физиологической психологии» по поводу самонаблюдения говорится, что задача эксперимента заключается в том, чтобы сделать возможным точное самонаблюдение.

Итак, если психология имеет свой особый предмет — психические явления, если психология пользуется своим особым методом, методом самонаблюде­ния, которым не пользуется физиология, то утверждать, что психо­логия есть часть физиологии, было бы совершенно бессмысленно. Пси­хология, как наука, пользуется данными, добытыми методом самонаб­людения, а потому быть физиологией она не может. Между тем, что называется миром психическим, и тем, что называется миром физиче­ским, между миром внутренним и миром внешним существует огромное различие; целая пропасть разделяет их; познание того и другого мира получается различными путями, а если способ познания совершенно иной, то это значит, что между миром физическим и миром психическим есть непроходимое различие, и говорить, будто мысль, нечто психиче­ское, есть движение вещества, которое представляет из себя нечто физическое, будет совершенно неправильно.

Дата добавления: 2015-05-09