Применение коллизионных норм

Квалификация и установление содержания иностранного права

Решить коллизионный вопрос — это значит подчинить конкретное правоотношение при помощи коллизионной привязки определенному закону. Поскольку в данном случае речь идет о международных отношениях, то использование этого метода может привести к «проецированию» спорного правоотношения на законодательство любой страны.

И здесь, решив одну проблему, правоприменитель сталкивается с другой. Дело в том, что категории, употребляемые в объемах и привязках коллизионных норм (правоспособность, дееспособность, собственность, обязательство по договору, место учреждения юридического лица, место совершения правонарушения и т. д.), далеко не всегда одинаково понимаются в национальных правовых системах различных стран.

Каждое отдельно взятое государство не только имеет специфическую систему коллизионных норм, но и оперирует собственными понятиями и терминами гражданского, торгового, процессуального и других отраслей права, квалифицируя их определенным образом. В данном случае под квалификацией следует понимать определение правовой природы регулируемого отношения с учетом применяемого к нему права и условий такого применения.

Такие квалификации различны в разных государствах. Поэтому при применении иностранного права суды вынуждены постоянно сталкиваться с указанной проблемой, которая получила наименование конфликт квалификаций. В МЧП она связана с именами немецкого юриста Франца Кана и французского юриста Этвенна Бартена, которые в конце XIX в. одними из первых обратили внимание на этот вопрос. Они увидели, что коллизионные нормы различных государств, даже если они сформулированы терминологически одинаково, содержат, тем не менее, скрытые коллизии, порождающие проблему квалификации.

В современной доктрине МЧП выделяют первичную и вторичную квалификации.

Первичная квалификация осуществляется еще до применения коллизионной нормы. На этом этапе происходит идентификация конкретной ситуации, возникающей на практике, с определенной правовой нормой на основе закона страны суда или иностранного права. Другими словами, в данном случае суд решает вопрос о том, право какого государства следует применять для выяснения правового содержания возникшего отношения.

Для лучшего понимания существа вопроса обратимся к довольно известному в доктрине МЧП судебному делу, получившему название «мальтийское наследство». Англо-мальтийская супружеская чета заключила брак на Мальте и домицилировалась в Алжире. После смерти супруга вдова заявила свои права на четверть имущества умершего мужа «в силу своей бедности», основывая свои требования на нормах мальтийского законодательства, допускавшего такую возможность.

Перед французским судом, рассматривающим дело, встала проблема квалификации данной ситуации. С одной стороны, он мог отнести спор к сфере регулирования имущественных отношений супругов и в таком случае применить коллизионную норму, указывающую на необходимость использования мальтийского права. С другой — посчитать его относящимся к сфере наследственных правоотношений, и применить коллизионную норму, которая подчиняла бы подобную ситуацию праву страны местонахождения имущества, т. е. действовавшему тогда в Алжире французскому праву.

Вторичная квалификация происходит уже после использования коллизионной нормы, когда она в качестве применимого называет право другого государства. На этом этапе возникает проблема толкования содержания выбранного и используемого иностранного права.

От того, каким образом будет квалифицирована ситуация в первом и во втором случаях, будет зависеть в конечном счете решение суда. В настоящее время в доктрине МЧП выделяют следующие основные способы квалификации: по праву страны суда (lege fori) и по применяемому праву (lege causae).

В первом случае (lege fori) судья осуществляет квалификацию в соответствии со своим правом — правом страны суда. Это означает, например, что немецкий суд, применяя английский закон или анализируя сложившуюся на практике конкретную ситуацию, будет руководствоваться содержащимися в нем категориями или оценивать фактические обстоятельства дела так, как это принято в Германии.

Большинство стран мира в настоящее время исходят из того, что подобный принцип должен использоваться при первичной квалификации. К такому выводу пришли, в частности, суды ФРГ, Швейцарии, Бельгии, Италии, Франции. Поэтому и в нашем примере с «мальтийским наследством» суд применил право Франции и квалифицировал ситуацию как дело, возникшее в области наследственных отношений. Принцип lege fori предусмотрен в качестве основного принципа квалификации также ст. 6 Кодекса Бустаманте: «Во всех случаях, не предусмотренных настоящим кодексом, каждое из договаривающихся государств будет применять свои собственные квалификации к правовым институтам или отношениям...»

Квалификация lege fori имеет два основных недостатка. Во-первых, существует мнение, что она подрывает попытки унифицировать МЧП, так как суды различных государств неадекватно квалифицируют даже совершенно идентичные по содержанию коллизионные нормы. Во-вторых, считается, что она является фактором правовой нестабильности, так как если квалификация должна проводиться по закону суда, то в момент возникновения правоотношения его стороны не будут точно знать, каким правом оно будет регулироваться.

Принцип lege fori не может быть использован в тех случаях, когда квалификация не приводит к указанию на применимое право. Как известно, смысл квалификации состоит в разграничении сферы действия национальных коллизионных норм. Если же применимое право уже определено, то она становится бесполезной. Кроме того, в тех правовых системах, где движимое и недвижимое имущество подчиняются закону страны своего местонахождения, принцип lege fori не может быть использован в отношении квалификации связанных с таким имуществом отношений.

Законодательство РФ до недавнего времени не содержало каких-либо специальных правил о квалификации юридических понятий при определении подлежащего применению права. Этот пробел был восполнен с принятием части третьей ГК РФ, в которой указанному вопросу посвящена ст. 1187. Ее первый пункт устанавливает, что «при определении права, подлежащего применению, толкование юридических понятий осуществляется в соответствии с российским правом, если иное не предусмотрено законом». Второй пункт ст. 1187 ГК РФ оговаривает исключения из этого правила и предусматривает возможность использования принципа lege causae при квалификации юридических понятий в тех случаях, когда такие понятия «не известны российскому праву или известны в ином словесном обозначении либо с другим содержанием и не могут быть определены в соответствии с российским правом».

Однако подобное применение принципа lege causae все же не является характерным. Гораздо чаще данный способ квалификации используется уже после выбора применимого права на основании коллизионной нормы страны суда. В российском законодательстве он закреплен, в частности, в п. 1 ст. 1191 Гражданского кодекса: «При применении иностранного права суд устанавливает содержание его норм в соответствии с их официальным толкованием, практикой применения и доктриной в соответствующем иностранном государстве». Аналогичные нормативные предписания содержатся также в ст. 14 АПК РФ, ст. 166 СК РФ и некоторых других нормативных правовых актах.

В дополнение к этому в ст. 1188 ГК РФ закрепляется ряд специальных правил, которые должны использоваться при применении права страны со множественностью правовых систем. Она гласит, что «в случае, когда подлежит применению право страны, в которой действуют несколько правовых систем (например, Канады. — В. Г.), применяется правовая система, определяемая в соответствии с правом этой страны. Если невозможно определить в соответствии с правом этой страны, какая из правовых систем подлежит применению, применяется правовая система, с которой отношение наиболее тесно связано».

«Суд не обязан изначально знать содержание иностранного права, к которому отсылает отечественная коллизионная норма, — отмечает В. П. Звеков. — Но если коллизионный вопрос решен и применению подлежит иностранное право, то суд должен определить содержание его предписаний. Именно суду, а не сторонам, ссылающимся на нормы иностранного права в обоснование своих требований или возражений, вменяется в обязанность установить их содержание. Следовательно, суд устанавливает содержание норм иностранного права по своей инициативе и в силу обязанности, возложенной на него законом (ex officio)»[25].

Исключение из правила, в соответствии с которым обязанность по установлению содержания норм иностранного права в нашей стране возложена на судебные органы, зафиксировано в абз. 3 п. 2 ст. 1191 ГК РФ и абз. 3 ч. 2 ст. 14 АПК РФ. Указанные нормы предусматривают, что по требованиям, связанным с осуществлением сторонами предпринимательской и иной экономической деятельности, обязанность доказывания содержания норм иностранного права может быть возложена судом на стороны.

Установление содержания иностранного права судом ex officio предусмотрено также законодательством таких государств, как Австрия, Венгрия, Грузия, Италия, Турция, Швейцария и др. Так, например, ч. 1 ст. 2 Закона о международном частном праве и международном гражданском процессе Турции 1982 г. устанавливает, что «судья самостоятельно применяет турецкие коллизионные нормы и надлежащее иностранное право в соответствии с этими нормами. Для установления содержания подлежащего применению иностранного права судья может запросить содействие сторон».

В то же время в странах англосаксонской системы права бремя доказывания содержания норм иностранного права, в целом ряде случаев, возлагается на стороны, а суд ограничен при вынесении решения представляемыми ими материалами. Интересно отметить, что в этих обстоятельствах, даже если стороны договорятся о содержании нормы, суд будет обязан воспринять эту договоренность, несмотря на то, что ему может быть очевидна неправильность их суждения о содержании соответствующего правила поведения. Это объясняется тем, что если в судах государств континентальной системы права, включая Россию, иностранное право рассматривается как правовая категория, то в странах общего права выявление содержания иностранного права относится к области установления фактических обстоятельств, имеющих значение для принятия решения по делу и доказываемых сторонами.

Среди стран континентальной Европы близкая системе общего права концепция действует во Франции. Вместе с тем французский суд может и самостоятельно применить иностранное право, если оно ему известно, в то время как английский суд ограничен представленными ему доказательствами[26].

В странах Латинской Америки и некоторых других государствах мира действует смешанный принцип установления содержания иностранного права. С одной стороны, иностранное право применяется судами этих стран ex officio, с другой — стороны также могут доказывать его содержание. Так, в соответствии со ст. 14 Вводного закона к Гражданскому кодексу Бразилии 1942 г. «судья, если он не знает иностранный закон, может потребовать от того, кто на него ссылается, доказательства его текста и действительности».

В Российской Федерации при установлении содержания иностранного права суд может обратиться за содействием и разъяснением к Министерству юстиции, иным компетентным организациям и учреждениям, как в России, так и за границей, либо привлечь экспертов. Лица, участвующие в деле, вправе представить суду документы, подтверждающие содержание норм иностранного права, на которые они ссылаются в обоснование своих требований или возражений, и иным образом содействовать суду в установлении содержания этих норм[27].

В п. 3 ст. 1191 ГК РФ и ч. 3 ст. 14 АПК РФ зафиксировано также правило о том, что если содержание норм иностранного права, несмотря на предпринятые меры, в разумные сроки не установлено, то подлежит применению российское право. Подобная оговорка является достаточно характерной и содержится в национальном законодательстве подавляющего большинства государств мира.

Нарушение или неправильное применение норм иностранного права может рассматриваться в нашей стране в качестве основания для изменения или отмены решения арбитражного суда как апелляционной и кассационной инстанцией, так и в порядке надзора (ст. 270, 288 АПК РФ). Подобное основание для отмены или пересмотра решения содержится и в ГПК РФ (ст. 362, 363).

Завершая рассмотрение этого вопроса, необходимо отметить, что в дополнение к проанализированным выше способам квалификации lege fori и lege causae немецким ученым Э. Рабелем в начале 30-х гг. ХХ в. была выдвинута теория так называемой автономной квалификации. Ее сторонники считают, что юридическим понятиям, используемым в коллизионных нормах, нельзя придавать то же самое значение, которое они имеют во внутригосударственном материальном праве, так как применение коллизионной нормы всегда связано с необходимостью надлежащей квалификации правовых институтов законодательства нескольких государств. Таким образом, сущность автономной квалификации состоит в единовременном обобщении и анализе юридических понятий различных внутригосударственных правопорядков, предпринимаемых на основе и в рамках принципа сравнительного правоведения[28].

Оценивая эту точку зрения, подчеркнем, что концепция автономной квалификации, безусловно, позволяет существенно расширить базу для определения понятий, содержащихся в коллизионных нормах. Поэтому она получила достаточно широкое распространение в работе судебных органов различных государств, в том числе и России. В то же время известные трудности при использовании данной концепции может создать широко распространенная в современном мире практика произвольного отбора судами сопоставляемых норм и отбрасывания неугодных принципов права. Кроме того, нельзя не принимать во внимание и тот факт, что сама судебная деятельность мало приспособлена для анализа и применения методов сравнительного правоведения.

Одной из самых интересных и практически значимых проблем в МЧП является вопрос о том, подлежат ли применению в силу указания коллизионной привязки только регулятивные положения иностранного законодательства или же все это законодательство в целом, включая и его собственные коллизионные нормы? Если верно последнее, то существует большая степень вероятности возникновения ситуации, которая получила в доктрине наименование обратная отсылка (renvoi) или, в некоторых случаях, отсылка к третьему закону (transmission).

Для того чтобы проиллюстрировать ее существо, обратимся к хрестоматийному примеру, известному в доктрине МЧП как дело Форго (1878 г.). Германский подданный Форго постоянно проживал во Франции, и после его смерти встал вопрос о наследовании денежных средств, размещенных им во французских банках. Форго завещания не сделал, и на наследование по закону претендовали его немецкие родственники. Дело рассматривалось в суде Франции, который в соответствии с принципом lege fori применил французскую коллизионную норму, определившую, что в данном случае дело должно решаться на основе закона гражданства наследодателя, т. е. германского права. Однако позднее выяснилось, что соответствующая коллизионная норма немецкого законодательства относила рассмотрение подобных споров к компетенции права страны последнего постоянного местожительства наследодателя — французского закона. Налицо была обратная отсылка.

Возможны и такие случаи, когда законодательство страны, к которому отсылает коллизионная норма, «перепоручает» дело праву третьего государства. В подобных ситуациях принято говорить об отсылке к третьему закону.

В случае с делом Форго французский суд в своем решении воспринял обратную отсылку и применил французское право, объявив имущество выморочным и отказав в праве на него родственникам наследодателя. Однако нельзя сказать, что подобная практика является сегодня общепризнанной. С некоторой долей условности, можно выделить по меньшей мере две группы стран, различающихся по их отношению к проблеме обратной отсылки.

Так, законодательство и судебная практика Франции, Австрии, Венгрии, Грузии, Испании, Италии, Польши, Швейцарии, а также некоторых других государств в той или иной форме допускает обратную отсылку и применение коллизионных норм иностранного права. В частности, ст. 4 Закона о международном частном праве Польши 1965 г. содержит на этот счет следующее правило: «Если иностранное право, указанное настоящим Законом как подлежащее применению, предписывает применять к данному правоотношению польское право, применяется польское право. Если иностранное право, указанное настоящим Законом как подлежащее применению, предписывает применять к данному правоотношению другое иностранное право, применяется это другое право».

Указанные страны считают, что сама идея коллизионного метода регулирования состоит в выборе правовой системы, с которой данное отношение имеет наиболее тесную связь. Поэтому следует использовать не только ее материальные, но и коллизионные нормы. Кроме того, по их мнению, принятие обратной отсылки ведет к сокращению случаев вынесения судами решений на основе иностранного права, что значительно упрощает работу органов юстиции.

Такие государства, как Бразилия, Греция, Египет, Испания, напротив, не допускают возможность обратной отсылки и, как правило, не делают из этого никаких исключений. С их точки зрения, вопрос о применении иностранного материального права уже решен коллизионной нормой права страны суда, поэтому нет никаких оснований поднимать эту проблему еще раз на основании иностранной коллизионной нормы. Негативное отношение к renvoi закреплено также в ст. 15 Римской конвенции о праве, применимом к договорным обязательствам 1980 г. и в ст. 17 Межамериканской конвенции о праве, применимом к международным контрактам 1994 г. Оба эти документа не включают в состав норм применимого права его коллизионные нормы.

Российскую Федерацию можно отнести к числу государств, которые долгое время не имели жестко определенной позиции по вопросу о допустимости обратной отсылки и отсылки к третьему закону. Вместе с тем, общее мнение ученых и практикующих юристов нашего государства состояло в том, что иностранное право следует применять во всех случаях, когда к нему отсылают отечественные коллизионные нормы. Однако если при этом иностранный закон сам отказывается от регулирования соответствующих отношений, то считалось, что нет оснований не применять российское национальное право. В то же время применение обратной отсылки исключалось в случаях разрешения споров, вытекающих из договорных отношений.

Данная ситуация изменилась с принятием части третьей ГК РФ от 26 ноября 2001 г. В ее рамках этому вопросу была специально посвящена ст. 1190. В соответствии с первым пунктом этой статьи «любая отсылка к иностранному праву... должна рассматриваться как отсылка к материальному, а не коллизионному праву соответствующей страны». Подобное правило ранее было закреплено также в п. 1 ст. 28 Закона о международном коммерческом арбитраже. Однако оно распространяло свое действие только на международные коммерческие арбитражные суды, функционирующие на территории России. С принятием третьей части ГК РФ правило о негативном отношении нашей страны к возможности принятия обратной отсылки и отсылки к закону третьего государства получило более широкое распространение. Исключения из этого правила в соответствии с п. 2 ст. 1190 ГК РФ могут касаться теперь только случаев обратной отсылки к российскому праву, определяющему правовое положение физического лица.

При использовании привязки коллизионной нормы может возникнуть ситуация, когда необходимо применить норму или нормы иностранного права, противоречащие основным принципам правовой системы страны суда или арбитража. Поэтому коллизионное право всех без исключения государств содержит закрепленную в нормативных правовых актах либо находящую отражение в судебной или арбитражной практике оговорку о публичном порядке (ordre public). Ее сущность можно попытаться сформулировать следующим образом: иностранный закон, к которому отсылает коллизионная норма, может быть не применен, если такое применение закона противоречит публичному порядку данного государства.

Следует особо подчеркнуть, что в случае использования оговорки о публичном порядке речь должна идти исключительно об отношении к иностранному праву, а не к правоотношениям, возникающим на его основе в соответствующем иностранном государстве. Российскому семейному праву, например, неизвестен институт полигамного брака. Но это вовсе не означает, что в суде нашей страны не может быть поставлен вопрос о взыскании алиментов на содержание ребенка, родившегося в государстве, право которого такой брак допускает. Речь в данном случае будет идти не о применении в России соответствующего иностранного закона, а о признании результатов его действия, не противоречащих российскому праву.

В силу того что само понятие «публичный порядок» расплывчато[29] и неопределенно, а допустимость и пределы использования оговорки о публичном порядке в большинстве стран предоставлены судейскому усмотрению, она получила наименование «каучуковый параграф». К примеру, в начале ХХ в. оговорка о публичном порядке довольно часто применялась иностранными судами в отношении декретов РСФСР о национализации. Однако позднее, после нормализации политических отношений и подписания ряда торговых соглашений между этими странами и Советским государством, количество таких случаев резко сократилось.

В отечественном законодательстве оговорка о публичном порядке закреплена, в частности, в абз. 1 ст. 1193 ГК РФ: «Норма иностранного права, подлежащая применению в соответствии с правилами настоящего раздела, в исключительных случаях не применяется, когда последствия ее применения явно противоречили бы основам правопорядка (публичному порядку) Российской Федерации. В этом случае при необходимости применяется соответствующая норма российского права». Похожее положение содержится также в ст. 167 СК РФ и в некоторых других нормативных актах российского законодательства.

Оговорка о публичном порядке известна также международному гражданскому процессу. Так, в ГПК РФ 2002 г. ее использование связывается с возможностью отказа в принудительном исполнении решений иностранных судов, когда «исполнение решения... противоречит публичному порядку Российской Федерации» (п. 5 ч. 1 ст. 412). А п. 1 ч. 2 ст. 256 АПК РФ оговаривает, что «поручение иностранного суда или компетентного органа иностранного государства не подлежит исполнению, если исполнение поручения нарушает основополагающие принципы российского права или иным образом противоречит публичному порядку Российской Федерации». В свою очередь, ст. 35 Закона о международном коммерческом арбитраже также исходит из того, что решения иностранных судов и арбитражей могут не быть приведены в исполнение на территории Российской Федерации, если такое исполнение противоречило бы публичному порядку России.

Однако в целом российская доктрина и правоприменительная практика в современных условиях стремительного развития экономического сотрудничества с зарубежными государствами рассматривают возможность применения указанных нормативных положений скорее как исключение, которое всегда должно быть серьезно обосновано. К внешнеторговым отношениям, например, эта статья практически вообще не применяется. На ограничение применения оговорки о публичном порядке в нашей стране специально направлен и абз. 2 ст. 1193 ГК РФ: «Отказ в применении нормы иностранного права не может быть основан лишь на отличии правовой, политической или экономической системы соответствующего иностранного государства от правовой, политической или экономической системы Российской Федерации».

Сегодня можно сказать, что сокращение случаев применения судами оговорки об ordre public является устойчивой общемировой тенденцией. В законодательстве ФРГ и Австрии, например, специально подчеркивается, что применение норм иностранного права в этих государствах не допускается только в тех случаях, когда оно ведет к результату, явно несовместимому с основными принципами немецкого или австрийского права.

В заключение следует отметить, что в национальном законодательстве большинства государств существует определенное количество норм, которые подлежат преимущественному применению независимо от наличия или отсутствия коллидирующих с ними норм иностранного права. Подобные правовые предписания можно определить как своеобразную позитивную оговорку о публичном порядке. В таких случаях иностранный закон не применяется не потому, что он противоречит публичному порядку соответствующего государства, а потому, что законодатель считает отечественные нормы особенно важными и принципиальными и отдает им предпочтение при регулировании ряда МННО.

Позитивная концепция оговорки о публичном порядке строится на понимании ordre public как совокупности материально-правовых норм и принципов страны суда, исключающих применение коллидирующей с ними нормы иностранного права независимо от свойств последней. В отличие от этой концепции, при использовании «негативной» оговорки о публичном порядке, которая была рассмотрена выше, «речь идет не о совокупности «незыблемых» норм местного права, а о таких свойствах иностранного закона, которые делают этот закон неприменимым, несмотря на отсылку к нему отечественной коллизионной нормы»[30].

С позитивной оговоркой о публичном порядке в МЧП тесно связана проблема обхода закона. В большинстве своем она возникает, когда субъекты МЧП пытаются вывести существующие между ними отношения из сферы действия императивных норм права определенного государства путем создания специальных договоренностей между собой. В таких случаях применимое право определяется заинтересованными сторонами искусственно в целях создания более благоприятного правового режима для реализации соответствующего правоотношения (льготный порядок учреждения юридического лица, осуществления инвестиционного проекта, уплаты налогов, расторжения брака, заключения договора и т. д.).

Проблема обхода закона давно активно обсуждается в доктрине МЧП, однако ее нормативное регулирование осуществляется сегодня в законодательстве далеко не всех государств. Так, согласно п. 1 ст. 8 венгерского Закона о международном частном праве 1979 г., «не может применяться иностранное право в том случае, когда оно привязывается к иностранному элементу, созданному сторонами искусственно или путем симуляции в целях обхода иным образом применимой нормы закона (обманная привязка)». А в соответствии со ст. 5 Закона Югославии 1982 г. «О разрешении коллизий законов с правилами других стран» иностранное право не применяется, «если целью его применения являлось бы избежание применения права Союзной Республики Югославии».

В других странах мира вопросы, связанные с обходом закона, решаются в рамках судебной практики, которая далеко неоднозначна. Пожалуй, только суды Франции почти всегда были склонны признавать последствия обхода закона недействительными[31].

Вместе с тем в доктрине МЧП широкое распространение получила точка зрения о том, что факт обхода закона сам по себе не может служить основанием для признания сделки или другого акта гражданско-правового характера недействительным. Мнение ее сторонников сводится к тому, что во всех случаях, когда государство допускает договорные условия, позволяющие подчинить отношения сторон иностранному праву, должно быть сохранено полное действие коллизионной нормы, даже если такие отношения искусственно созданы в целях обхода принудительных норм внутреннего законодательства. «Стороны не вправе своим соглашением отходить от императивных предписаний применимого права, — отмечал Л. А. Лунц, — но избрание ими иностранного права в целом выводит правоотношение из сферы действия не только диспозитивных, но и императивных норм национального права»[32].

Эти, в целом правильные, теоретические посылки не могут быть, однако, применены на практике в случаях наличия в национальном законодательстве «сверхимперативных» норм, которые превалируют над положениями иностранного права и ограничивают автономию воли сторон.

Так, например, во Вводном законе к Гражданскому уложению Германии 1896 г. (в редакции от 1986 и 1999 гг.) в подразделе о договорных обязательственных отношениях содержится ст. 34, в силу которой этот подраздел, допускающий автономию воли, «не затрагивает применения тех положений немецкого права, которые без учета подлежащего применению к договорам права императивно регулируют обстоятельства дела». В еще более широкой редакции аналогичная норма сформулирована в Законе о международном частном праве Швейцарии 1987 г. Согласно ст. 18 этого документа «императивные нормы швейцарского права в силу особого их назначения применяются независимо от того, право какого государства подлежит применению по настоящему Закону». При этом ни германский, ни швейцарский закон не определяют круг такого рода «сверхимперативных» норм и не содержат более или менее четких критериев их установления и применения.

С принятием части третьей Гражданского кодекса РФ подобные нормы появились и в законодательстве нашей страны. Так, в соответствии с п. 1 ст. 1192 ГК РФ правила разд. VI «Международное частное право» Кодекса «не затрагивают действие тех императивных норм законодательства Российской Федерации, которые вследствие указания в самих императивных нормах или ввиду их особого значения, в том числе для обеспечения прав и охраняемых законом интересов участников гражданского оборота, регулируют соответствующие отношения независимо от подлежащего применению права». Как видим, характеристика и определение случаев применения императивных норм российского права, установленные гражданским законодательством нашей страны, как и в случае с законами Германии и Швейцарии, обозначены довольно расплывчато, что значительно повышает роль судебного усмотрения при разрешении соответствующих категорий дел.

Значение судебного усмотрения еще больше возрастает в связи с включением в п. 2 ст. 1192 ГК РФ положения о том, что при применении права какого-либо государства «суд может принять во внимание императивные нормы права другой страны, имеющей тесную связь с отношением, если согласно праву этой страны такие нормы должны регулировать соответствующие отношения независимо от подлежащего применению права. При этом суд должен учитывать назначение и характер таких норм, а также последствия их применения или неприменения». Другими словами, если в соответствии с коллизионными нормами ГК РФ к тому или иному отношению должно быть применено, например, право Армении, но российский суд установит, что это отношение имеет тесную связь с правом, предположим, Грузии, в рамках которого такого рода отношения должны императивно регулироваться грузинским законодательством, то суд нашей страны при рассмотрении дела и вынесении решения имеет право учитывать и руководствоваться положениями соответствующих грузинских законов.

Существенное ограничение сферы действия принципа автономии воли сторон при выборе применимого права в обязательственных отношениях содержится также в п. 5 ст. 1210 ГК РФ. Оно предпринято в целях предотвращения противоречий между правом, выбранным участниками контракта, и императивными нормами законодательства третьих государств. Указанный пункт гласит, что «если из совокупности обстоятельств дела, существовавших на момент выбора подлежащего применению права, следует, что договор реально связан только с одной страной, то выбор сторонами права другой страны не может затрагивать действие императивных норм страны, с которой договор реально связан».

Появление в национальном законодательстве подобных нормативных конструкций является, на наш взгляд, значительным отступлением от сложившихся ранее в МЧП представлений о применении иностранного права и, как следствие, ведет к еще большему усложнению механизма правового регулирования МННО.

В связи с этим нельзя не согласиться с мнением А. Н. Жильцова и А. И. Муранова, которые отмечают, что «в современном международном частном праве присутствуют очень сложные механизмы регулирования, симбиоз институтов, преследующих различные цели. Так, с одной стороны, в современном коллизионном праве наблюдается тенденция отхода от принципа lex fori, стремление к более широкому применению иностранного права, а, с другой — в нем же появился институт применения сверхимперативных норм lege fori. Однако в то же самое время появление последнего часто сопровождается закреплением института применения сверхимперативных норм третьего государства»[33].

Дата добавления: 2015-05-31