Символический порядок

Пятикратное перемешивание нарративного порядка (ритуальный, патриархальный, синайский, монархический и современный) в главе 10 формирует заключение первой трети книги. В целом, главы 1-10 служат повествовательной интродукцией к символическому порядку культовых инструкций, которые составляют следующие две трети книги: законы чистоты и искупления в главах 11-16 и циклу постановлений, известному как Кодекс Святости (главы 17-26, с приложением в главе 27). Продолжительное пренебрежительное отношение к этим последним секциям в последнее время изменилось. Они стали привлекать внимание разных исследователей. Как заметила структурный антрополог Мэри Дуглас, «ритуалы чистоты и нечистоты создают единство в опыте. Не являясь отклонениями от центрального плана религии, они представляют положительный вклад в искупление. Через них разработаны и показаны символические образы».

Символическая структура может быть выделена, хотя это и не явствует из текста; но различные постановления этих глав имеют ли какую-нибудь связь с прошлым? Читатели, которые хотели бы оценить литературную ценность предыдущих глав, вероятно, рассмотрят законы в главах 11-25 кн. Левит с недоумением, ибо распоряжения и этические установления, данные здесь, в значительной степени испытывают недостаток нарративной формы более ранних глав. Фактически эти секции представляют анти нарративный материал, чья цель состоит в том, чтобы завершить преобразование истории, начатой в главах 1-7.

В контексте Протоистории, изображенной в Пятикнижии, мы можем риторически утверждать, что Эдемская история метафорически описывает союз с Б-м, по образу и подобию которого и сотворен человек, тогда как отпадение от Б-а и впадение в историю принимает форму ряда метонимических замещений, представленных в главных сценах предыстории (Рай, Каин и Авель, Потоп и Вавилонская Башня). Этот мир метонимий, причинно-следственных отношений, частей, замещающих недоступное целое, и есть мир библейской прозы. По контрасту кн. Левит стремится уничтожить метонимические причинно-следственные отношения рассказа; она стремится восстановить метафорический союз с Б-м, но совсем другими средствами. Стратегия традиционного повествования не оставлена, а преобразована, что и является причиной того, почему Левит может быть описан как книга, которая использует литературные методы для нелитературных целей. Образцы рассказа, исследованные выше, присутствуют и здесь — например, инструкции, часто описываемые драматически, — но в большей части их порядок сломан и восстанавливается он странным образом. Порядок повествования подчинен концептуальному порядку, и оставшиеся фрагменты больше не показывают прогрессивного развития рассказа. Вместо этого там возникают дезориентирующие моменты, как, например, описание в 16:3-4:

Вот с чем должен входить Аарон во святилище: с тельцом в жертву за грех и с овном во всесожжение; священный льняной хитон должен надевать он, нижнее платье льняное да будет на теле его, и льняным поясом пусть опоясывается, и льняной кидар надевает: это священные одежды; и пусть омывает он тело свое водою и надевает их;

Thus shall Aaron come into the holy place: with a young bullock for a sin offering and a ram for a burnt offering. He shall put on the holy linen coat, and he shall have the linen breeches upon his flesh, and shall be girded with a linen girdle, and with the linen mitre shall he be attired: these are holy garments; therefore shall he wash his flesh in water, and so put them on.

Рассказ движется вспять, описывая сначала вход во внутреннюю часть Храма, затем облачение Аарона, и наконец его омовение прежде, чем он облачается. В расширенном ряде вариаций этого риторического движения, жертвенный порядок создает ряд дизъюнкций и замещений, которыми Кодекс Святости стремится восстановить из разрозненных частей метафорическую целостность. Во многих Библейских книгах риторика замещения представлена через тему изгнания. Левит не является исключением, и изгнание справедливо считается самым основанием для строительства антинарративного ритуального порядка. Быть святым, qadosh, значит быть обособленным; корень означает «разделение, изъятие, посвящение». Если метафорический союз с Б-м больше невозможен в падшем мире, Закон может со своей стороны создавать жизнь, построенную на принципе разделения, которое будет служить метафорой для трансцендентной инаковости Б-а. Сам Б-г неоднократно отмечает, что отдельность народа отражает его собственную:

святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш (19:2).

"Ye shall be holy: for I the Lord your God am holy" (19:2)

Отделение от того, что не свято, как это ни парадоксально, создает близкую духовную связь не только между Б-м и человеком, но также и между человеком и материальным миром. Законы чистоты относительно физического осквернения применяются не только к людям, но также и к их одеждам и даже их зданиям, которые подчиняются тем же самым законам чистоты, плесень и лишайники аналогичны проказе (главы 13-14). Люди должны быть отделены не только от их соседей, но и даже, в некотором смысле, от себя:

Так предохраняйте сынов Израилевых от нечистоты их, чтоб они не умерли в нечистоте своей, оскверняя жилище Мое, которое среди их. (15:31).

"Thus shall ye separate the children of Israel from their uncleanness; that they die not in their uncleanness, when they [would] defile my tabernacle that is among them" (15:31)

Текст определенно указывает на связь между святостью и изгнанием, поскольку речь идет о создании метафорической целостности Б-а, народа, и земли через механизмы чистоты (и предотвращения). Таким образом, народная ритуальная связь Израиля с землей выражает не чувство владения, но постоянство изгнания. Сама земля должна соблюдать Субботу и не может быть продана, поскольку она принадлежит не людям, но Б-у:

Землю не должно продавать навсегда, ибо Моя земля: вы пришельцы и поселенцы у Меня

The land shall not be sold for ever: for the land is mine; for ye are strangers and sojourners with me (25:23).

Термин, «пришлец, stranger» лучше всего можно перевести на современный английский язык как «resident alien», а на русский — негражданин, житель без гражданства, этот термин «пришлец, stranger», использовался для израильтян во время их пребывания в Египте. Используя этот термин, текст кн. Левит преобразует жалобу Моисея, назвавшего своего старшего сына, рожденного в изгнании:

Он нарек его имя Гирсам (Гершом), потому что, — говорил он, — я стал пришельцем в чужой земле.

he called his name Gershom: for he said, I have been a stranger [ger] in a strange land" (Exod. 2:22).

Кн. Левит выражает стремление к чему-то еще большему, чем обладание, т.е. к товариществу, к единству в изгнании, и это распространяется не только на израильтян, но и на их рабов, их скот, их имущество, и собственно землю. Изгнание радикально преобразует этические нормы, отчуждение становится основанием для возобновления этической близости не только с соседями, но даже и с чужеземцами:

люби ближнего твоего, как самого себя. Я Господь [Бог ваш]. Пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его, как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской. Я Господь, Бог ваш.

"thou shalt love thy neighbour as thyself: I am the Lord... the stranger that dwelleth with you shall be unto you as one born among you, and thou shalt love him as thyself; for ye were strangers in the land of Egypt: I am the Lord your God" (19:18, 34).

Дата добавления: 2015-05-31