Л. Г. Горскова

Врезка

Елецкий рабфак (1919 — 1939}

В 1919 г. молодое советское государство ввело общеобразовательные учебные заведения под сокращенным названием рабфак (рабочий фа­культет). Они готовили молодежь и даже более зрелых людей к поступлению в вузы. Я, напри­мер, конкретно знаю, что в 30-е гг. на нашем рабфаке учился мой отец с товарищами, кото-Рым было более 30 лет. Рабфаки должны были Дать возможность «пролетаризировать» высшую школу. В них обучались рабочие и крестьяне. У меня сохранился опросный лист 30-х гг. для вновь поступающих на Елецкий рабфак. Этот лист хранился в нашем домашнем архиве. За-

полнял его мой муж и черновой вариант сохра­нил на память. Подлинник такого опросного листа я передала в музей пединститута. По-видимому, такая форма опросного листа была принята с самого начала рабфака. Наибо­лее интересен и особенно важен был при зачис­лении в рабфак пункт 20: Социальное положение родителей: а) рабочий, батрак; б) колхозник; в) единоличник и какой именно социальной груп­пы (бедняк, середняк, кулак); г) служащий; д) спе­циалист, научный работник, инженер, агроном, врач, учитель и т.д.; е) кустарь; ж) торговец. Социальное прошлое родителей висело над их детьми. Только в связи с недобором в рабфа­ках учились и дети бывших нэпманов. Информация с веб-сайта: http://elsu.ru/about/ hist_p2.html

тической неприкосновенности университетской профессуры, гордившейся своим положением, привилегиями и статусом. Вузовская реформа привела к радикальному обновлению социального состава как студенчества, так и преподавателей. Уровень подготовки тех и других снизился. Приблизить уровень компетентности абитуриентов к требованиям вуза призваны были знаменитые рабфаки — прообраз современных подготовительных факульте­тов для выходцев из рабочего слоя и нижнего слоя среднего класса.

Первый рабфак — рабочий факультет, созданный по Постановлению Совнаркома, открылся в России уже в 1919 г. В декабре 1919 г. на базе раб­фака в Петроградском университете была создана первая в России обществен­ная организация ученых марксистского направления — Научное общество марксистов (НОМ). В него вошли ученые, желающие сотрудничать с рабо­че-крестьянской властью в области культурного строительства, а также же­лающие овладеть научной идеологией марксизма.

Глубокий социальный и политический кризис, экономическая разруха, вызванная мировой и гражданской войнами, сказались на деятельности уче­ных и на состоянии издательской базы. В начале 1922 г. советское правитель­ство установило контроль за работой частных издательств, что существенно повлияло на уменьшение печатной пропаганды реакционных идей. В сис­теме Госиздата по предложению В.И. Ленина были образованы цензурные комитеты и политотделы. Они незамедлительно принялись задело: из пред­ставленных в 1922 г. в цензуру Петроградского политотдела 44 частными издательствами 190 рукописей только 10 были разрешены к печати⁵⁷. В сере­дине 1920-х гг. перестали выходить пробуржуазные журналы «Мысль», «Эко­номист», «Утренник», «Начала», «Литературные записки». Их место заняли периодические издания марксистской оирентации: «Под знаменем марксиз­ма», «Вестник Коммунистической академии», «Большевик», «Коммунисти­ческий Интернационал», «Красная новь», «Под знаменем коммунизма», «Борьба классов», «Пламя», «Книга и революция», «Записки Научного об­щества марксистов». На их страницах освещались проблемы марксистской теории, велись многочисленные дискуссии по вопросам философии, соци­ологии, политической экономии, публиковались материалы в помощь пре­подавателям и получающим марксистское образование.

К сожалению, точной статистики о динамике социологической печати у нас нет, а имеющиеся в литературе данные оказываются весьма противоре­чивыми: резкое увеличение сменилось столь же резким сокращением. По одним данным, в 1917 г. количество книг по социологии возросло до 148, в 1918 г. их уже было 188⁵⁸. По другим, количество публикаций на социологи­ческие темы сократилось в 1918 г. по сравнению с 1916 г. более чем в два раза, в 1919 г. падение числа публикаций продолжалось. Лишь в 1922 г. оно при­близилось к уровню 1917 г.⁵⁹ Возможно, именно таким был объективный процесс колебания печатной конъюнктуры, формируемый не без вмешатель­ства государства.

⁵⁷ Клушин В.И. Первые ученые-марксисты Петрограда. Историко-социологический очерк. Л.: Лен-издат, 1971. С. 90-91.

⁵⁸ Голосенко И.А., Козловский В. В. История русской социологии XIX—XX вв. М.: Онега, 1995. С. 32.

⁵⁹ Голенкова 3., Гридчин Ю. Историко-социологическая проблематика // Социология в России /Подред. В.А. Ядова. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Издательство Института социологии РАН, 1998.С. 51.

С середины 1920-х гг. началось стремительное развитие марксистской со­циологии. Выпускается социологическая литература теоретико-методологи­ческого профиля, которая была посвящена определению предмета марксист­ской социологии, истории становления социологии марксизма и ее противо­стоянию с буржуазной социологией, определению места марксистской социологии среди других общественных наук. В вузах начинается преподава­ние исторического материализма как самостоятельного учебного предмета.

Любой повод мог служить причиной политической травли, даже вымыш­ленный, заранее сфабрикованный. Летом 1928 г. Верховным судом слуша­лось «Шахтинское дело». Среди 53 обвиняемых, еще до суда объявленных членами вредительской организации, большинство являлись инженерно-техническими работниками. «Процесс Промпартии (25 ноября — 7 декабря 1930 г.) сопровождался форменной истерией. Мимо Дома союзов, где вско­ре должен был состояться суд, прошло 1,2 миллиона москвичей. В едином порыве демонстранты требовали "расстрелять контрреволюционную сво­лочь!"... И суд внял "воле народа". Пятерых главных обвиняемых — круп­ных специалистов — приговорили к расстрелу»⁶⁰.

В 1936 г. выходит печально известное постановление «О педологических извращениях...», в соответствии с которым в стране были закрыты и унич­тожены сотни научно-исследовательских лабораторий, занимавшихся НОТ, психотехническими и педагогическими исследованиями, профессиональным тестированием и др. Над каждым ученым, инженером, специалистом висел дамоклов меч обвинения во вредительстве. Любой промах — а в новаторс­ком деле он просто неизбежен — оценивался не экспертами или научным советом. Он становился предметом тщательного разбирательства партийных органов и НКВД. В соответствии с логикой усиления классовой борьбы и разоблачения вредителей в любой технической неполадке начинают видеть политическую ошибку, в производственном сбое или аварии — измену со­циализму. Форму общественного психоза приняла кампания «спецеедства» — искусственно поощряемая ненависть отсталых слоев рабочего класса к об­разованной интеллигенции.

Окончательно разгром социологии, впрочем, как и других социальных наук, в том числе психологии и экономики, произошел в середине 1930-х гг. В 1936 г. появилась принципиально важная статья, где разъяснялось, что марксистская общественная наука это и есть социология, и нет никаких ос­нований считать данное слово опошленным буржуазными учеными⁶¹. Наи­более ценный момент статьи заключался в определении идейного статуса социологии: заявлялось, что слово «социология» употреблено И.В. Сталиным «в положительном смысле»⁶². Однако вскоре большевики-ленинцы стали говорить совсем другое: социология является буржуазной лженаукой, не толь­ко несовместимой с марксизмом, но и враждебной ему⁶³. Слово «социоло­гия» оказалось вне закона и было изъято из научного обихода, постепенно ушли в небытие социологи-профессионалы. Статистика как источник ин-

^f'° Крыштановская О.В. Инженеры // Социологические исследования. 1988. № 3. С. 76.

⁶¹ Коэн С.Бухарин: Политическая биография: 1888-1938/ Пер. с англ. Ю. Четвергова, Е. Четвергова,В. Козловского. М.: Прогресс, 1988. С. ПО.

⁶² Сталин И.В. Об оппозиции. М.: Госиздат, 1928. С. 532.

⁶¹ Зеленое М.В. Главлит и историческая наука в России в 20-30-е годы // Вопросы истории. 1997. № 3. С. 53.

формации претерпела в начале 30-х гг. серьезные изменения: во-первых, социальная и экономическая информация для открытой печати подвергалась сильной цензуре, во-вторых, некоторые важнейшие показатели развития страны существенно завышались. В конечном счете статистика, как и дру­гие сферы общественной жизни, была постепенно огосударствлена.

�

Во второй половине 30-х гг. — как прямое следствие усиления культа лич­ности и созданной им Административной Системы — насильственно свора­чивается весь комплекс наук, связанных с изучением социальных проблем труда. В 1934 г. был незаконно репрессирован один из лидеров прикладной экономи­ческой социологии И.Н. Шпильрейн, в 1936 г. «закрываются все лаборатории по промышленной психотехнике и психо­физиологии труда, прекращается изуче­ние вопроса о развивающейся роли тру­да, сочетаемого с овладением теорети­ческими знаниями; в значительной степени свертывается работа Централь­ного института труда (ЦИТ) и местных институтов труда и т.д.»⁶⁴. Прикладные науки о труде обвиняют в идеализме и методологической нейтральности, им навешивается ярлык «буржуазной» и «внепартийной» науки. «Сворачивается социологическое образование, ка­федры закрываются, ведущие социологи высланы или репрессированы, а само слово «социология» вновь надолго уходит из оборота... Социологии не находится места в системе научных дисциплин, нет речи и о профессиональ­ном объединении социологов. Энтузиазм, социальный активизм нередко оказываются неуместными и даже опасными: тоталитарное государство су­рово пресекает общественные инициативы и социальный критицизм; интел­лигенция первой оказывается под подозрением и всячески притесняется. Контактов с другими странами почти нет, всемерно подчеркивается уникаль­ность советского опыта построения нового общества»⁶⁵. В результате отече­ственная теоретическая и прикладная социология серьезно отстали от тре­бований научно-технического прогресса и мировой науки.

Оценивая итоги второй фазы послереволюционного этапа развития оте­чественной социологии, специалисты из Института социологии РАН 3. Го-ленкова и Ю. Гридчин совершенно справедливо пишут:

«Дискуссии рубежа 20—30-х гг. нельзя рассматривать иначе, как нача­ло превращения обществоведения в инструмент не только пропаганды, а именно апологетики "генеральной линии". Эти дискуссии были ис­пользованы в политических целях и долгое время в советской литера­туре оценивались как "борьба за ленинский этап в философии и соци­ологии". Уроки и результаты этих дискуссий, подчас трагические, — пример попрания не только этики научного спора, но и элементарной человеческой нравственности; теоретические споры нередко сопровож-

⁶⁴ Петровский А.В. Непрочитанные страницы истории психологии — тридцатые годы // Психологи­ческий журнал. 1988. Т. 9. № 4. С. 136-137.

⁶⁵ Бутенко И.А. Российское общество социологов: краткий курс истории объединения. М.: Изд-во«Институт социологии РАН», 2000. С. 9.

дались наклеиванием ярлыков и политическими доносами. Нравствен­ная атмосфера, сложившаяся после этого, заставила многих исследова­телей-обществоведов либо отойти от изучения советского общества и переключиться на историю философии, логику, либо занять позицию выжидания, пассивной обороны, либо следовать в фарватере официаль­но провозглашенных догм. Специализированная историко-социологи-ческая проблематика в значительной мере "перекочевала" в историко-философские работы, исследования по истории исторического матери­ализма и критике немарксистской социологии. Причем если до 1930 г. еще продолжали издаваться работы Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, А.С. Лаппо-Данилевского, К.М. Тахтарева, МИ. Туган-Барановского, В. Зомбарта, О. Шпенглера, М. Вебера, то позже практически не выш­ло ни одной работы. Резко изменились тон и содержание критических публикаций»⁶⁶.

В социологии новая генерация советских специалистов черпала аргументы уже не из научно установленных фактов, а «диалектически». Оборотной сто­роной подобной «диалектики» стало возрождение позитивизма в духе Кон-та, когда эмпирические факты прямо привязывались к абстрактной теории. В 30—50-е гг. советская социология оказалась в той же ситуации, в какой находилась французская в середине XIX в.: она с муками и в противоречиях рождалась из недр абстрактной философии и голого натурализма.

В конце 30-х гг. была реформирована Академия наук, созданы новые на­учные и учебные учреждения, Высшая аттестационная комиссия, многоуров­невая система политического образования, установлены достаточно высокие должностные оклады и ставки для научных сотрудников и преподавателей.

Все это предопределило развитие инфраструктуры советской науки на ближайшие 60 лет (только к середине 1990-х гг. можно говорить о том, что старая научная инфраструктура в стране была окончательно подорвана и на ее месте в общем и целом, пусть с огромными противоречиями и издержка­ми, встала новая система институциализации науки). Административная система в приказном порядке упразднила социологию, а затем попыталась обосновать свои действия теоретически. Так, в разделе о диалектическом и историческом материализме «Краткого курса истории ВКП(б)» целая область социального знания, а именно исторический материализм, вопреки научной логике была возвращена в сферу умозрительной философии. Заодно с соци­ологией некоторые ортодоксально настроенные марксисты пытались выбро­сить и философию, правда, не любую (поскольку К. Маркс сам являлся фи­лософом), а лишь буржуазную. Ярким примером может служить статья С. К. Минина в журнале «Под знаменем марксизма» с характерным названием «Философию за борт!»⁶⁷.

О главных моментах институциализации социологии в 1940-е гг. сообщает проф. Г. С.Батыгин, много лет изучавший архивные материалы:

«К осени 1946 г. в Институте философии Академии наук появилось не­что похожее на социологическое подразделение — сектор, которым ру­ководил профессор М.П. Баскин. Программа сектора социологии вы-

⁶⁶ Голенкова 3., Гридчин Ю. Историко-социологическая проблематика //Социология в России/Подред. В.А. Ядова. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Издательство Института социологии РАН, 1998. С. 53.

⁶⁷ Минин С.К. Философию за борт! // Под знаменем марксизма. М. 1922. № 5-6.

ражена в его протоколах следующим образом: "Теперь, когда введено слово "социология", очень важно отбросить архивные категории соци­ологии. Нужно взять плоть и кровь материалов по социологическим учениям..." М.П. Баскин занимался изучением и критикой зарубежных социологических концепций и получал поддержку со стороны началь­ника Управления пропаганды ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александрова и Ю.П. Францева — в то время завотделом печати Министерства иност­ранных дел СССР. Александров, Францев и Баскин активно публико­вали статьи с анализом и критикой западных социологических концеп­ций в научной и политической периодике. В "команду" Александрова входили будущие руководители советской общественной науки П.Н. Федосеев (возглавлявший теоретический журнал ЦК ВКП(б) "Большевик"), М.Т. Иовчук, B.C. Кружков. Собственно говоря, роль Баскина заключалась в том, чтобы обеспечивать "социологический три­умвират" реферативным материалом и доводить творческие идеи Алек­сандрова до конечного результата. Так или иначе, работа Александро­ва, Францева и Баскина имела исключительно важное значение для формирования жанра "критики буржуазной социологии" и рецепции западных идей в период, предшествовавший коренным изменениям в тематической программе советского марксизма»⁶⁸.

До конца 1950-х гг. социология фактически прекратила существование. Ее ренессанс начался в период либеральных хрущевских преобразований и закончился в 1972 г. «разгромом» Института конкретных социальных иссле­дований АН СССР⁶⁹. После этого начался новый период, который американ­ский историк Д. Шалин называл «веком серости»⁷⁰.

Дата добавления: 2015-06-04