Уроки жизни, или простой великий царь 8 страница

Значительные денежные приплаты сопровождали сборы рекрутов и лошадей для армии. Ежегодные рекрутские наборы начинаются с 1705 года. Первый указ о сборе рекрутов от 20 февраля 1705 года предписывал брать одного рекрута с каждых двадцати дворов, причем только «с пятнадцати до двадцати лет холостых, а ниже пятнадцати и выше двадцати не имать». Эти же двадцать дворов должны были сдать деньги на «корм, и одежду, и обувь, кафтаны серые, и шубы, и шапки, и кушаки, и чулки, и черики». При этом крестьяне, поставившие рекрута, несли за него коллективную ответственность и в случае его смерти или бегства должны были поставить взамен нового.

За непоставку в срок рекрута или нарушение правил сдачи налагались крупные штрафы. Рекрутские наборы, начатые в 1705 году, следовали один за другим не только ежегодно, но и не раз в году. Два набора 1705 года дали армии 44 500 рекрутов, а набор конных рекрутов – около 10 тысяч. Почти 20 тысяч человек дали наборы 1706 года, 12 400 – набор 1707 года, набор 1708 года – 11 200 человек и т. д. К концу Северной войны в соответствии с имперскими целями даже возобладала тенденция к росту армии: набор 1719 года дал 14 000 рекрутов, 1721 года – еще 19 700, а в 1722 году было взято 25 500 рекрутов, в 1723 году – 10 000, а в 1724 году – 20 500 рекрутов стали под ружье. Получается, что только рекрутами с 1705 по 1725 год было взято не менее 400 тысяч человек. Притом что в стране в это время было 5‑6 миллионов душ мужского пола, это означало (даже с учетом ежегодного прироста, не превышающего 1%), что солдатский мундир при Петре был вынужден надеть каждый десятый‑двенадцатый крестьянин, причем в рекруты, естественно, брали наиболее здоровых, а значит, работоспособных. Не менее тяжелой была для крестьянства отработочная повинность. Малые и большие стройки развернулись по всей стране: дороги, каналы, мосты, крепости, здания, редуты и многие другие объекты обеспечивались рабочей силой почти исключительно за счет отработочной повинности. Лишь к концу царствования Петр и его сподвижники, убедившись в низкой эффективности принудительного труда, перешли на подрядную систему, когда на собранные с крестьян деньги «за работных людей» стали нанимать крестьян‑отходников. А до этого на долгие месяцы десятки тысяч крестьян бывали оторваны от своего дома и поля. Бегство крестьян и посадских, причем в массовых масштабах, стало характерной чертой петровского времени. Нет необходимости доказывать, что только крайнее, безысходное отчаяние могло толкать крестьянство, привязанное образом жизни, привычками, традициями к земле, которая его кормит, на бегство семьями, целыми деревнями. В петровское время бегство стало повсеместным: в одних случаях крестьяне временно уходили в леса, пока не уезжали из деревень сборщики налогов или солдаты, в других случаях побеги были связаны с поисками работы или пристанища, где можно было укрыться от рекрутчины и повинностей.

Многие документы с несомненностью свидетельствуют, что налоговый пресс в сочетании с неурожаем и другими несчастьями выталкивал на дорогу целые крестьянские семьи, искавшие спасения от своего помещика, сборщика налогов на дворцовых, государственных и иных землях, преимущественно – на пустующих, окраинных. «В прошлых годах, – писал архимандрит Троице‑Сергиева монастыря в 1712 году, – бежали из монастырских их вотчин Переяславского, Ростовского, Суздальского и иных уездов многие крестьяне с женами и детьми, и со всеми крестьянскими животы, покиня свои тяглые дворы и жеребья впусте, а сбежав, живут в Алатырском уезде на покидных мордовских землях». Подобные жалобы, часто с указанием мест, в которых укрывались беглые, присылались в Сенат и другие учреждения сотнями. Они отражали общую, крайне неблагополучную картину времен Северной войны.

Усиление налогового гнета неизбежно вело не только к росту побегов крестьян, но и к усилению социальных противоречий, выливавшихся в неповиновение властям, а нередко – в вооруженное сопротивление. Характерной чертой жизни провинции петровского времени были разбои, творимые весьма часто, причем довольно крупными отрядами во главе с атаманами. «В прошлом, государь, 1710 году, – писали выборные крестьяне Самеровских деревень Петербургской губернии, – в Самеровском присутствии и в других уездах ходили воры и разбойники великими станицами человек по сту и по полутораста и больше и многий села и деревни выжгли и всяких разных чинов людей многих пристрелили и прижгли, и воровской атаман Савватий Вахрушенок, собравшись со многими товарищи, пришед близ Самерова версты с три вотчинниково село Романовское выжгли дворов с пятьдесят и больше, и из того села пришед под самое Самерово об реку, деревню Хахилеву разбили и животы у всех корелян пограбили, и в Самерово приступали и с самеровскими жителями бились часов пять и больше и насилу от них, воров, отбились…»

Нельзя не отметить, что среди нападавших на села и деревни было немало попросту деклассированных элементов, убийц и садистов, пытавших женщин и детей. Однако не они составляли большинство. Многолюдство «разбойных команд» – прямое следствие ухудшения положения крестьян, искавших спасения от повинностей, рекрутчины, многочисленных карательных отрядов, рассылаемых по стране властями.

Примечательно и типично сообщение о случае в Старицком уезде Московской губернии. Придя в сельцо Обувково летом 1710 года, разбойники «преловили работавших на полях 4 крестьян и, положа их на плахи, ломали им руки и ноги пополам, и потом троих из них, привязав к дереву, разстреляли из фузей до смерти, а четвертаго покинули живого, говоря: за то, де, вас побиваем до смерти, что помещик ваш бьет челом о сыщиках и ездит с ними сам, но сколько, де, ему не ездить, а будет у нас в руках; тело его обрежем, да по полю собакам размечем». Разграбления, поджоги помещичьих усадеб, убийства и пытки их обитателей были, несомненно, свидетельством не только мести, но и более серьезных, социальных противоречий.

С особой силой они проявились в Булавинском восстании, вспыхнувшем как раз в наиболее тяжелый период отступления русской армии в Белоруссии и на Украине. Восстание, которое начал в октябре 1707 года донской атаман Кондратий Булавин, отразило в себе всю остроту социальной ситуации, возникшей в стране к концу первого, самого тяжелого периода Северной войны. Верхнее течение Дона и его притоков издавна было местом поселения беглых крестьян из центральных районов России. Как верховья питали тихий Дон водой, так и эти беглые мужики составляли неисчерпаемый источник казачества на Дону. Казачество, как бы зажиточно оно ни жило, обладало развитым корпоративным сознанием, исходным элементом которого было представление о праве любого человека найти себе убежище на земле вольного Дона, стать казаком. Всякое нарушение этого исконного права Москвой встречало ожесточенное сопротивление казачьей демократической республики.

К 1707 году поток беглых из центра настолько усилился, что правительство, получая многочисленные жалобы владельцев беглецов и донесения окраинных городов об усилении разбоев и передвижениях масс беглых, предприняло в общем‑то обычную для тех времен полицейскую акцию: отправило летом 1707 года отряды «сыщика» князя Ю. В. Долгорукого, которому было предписано освидетельствовать и вывезти беглых крестьян с Дона в Россию под конвоем. Долгорукий действовал согласно указу, но с особой жестокостью. Его отряды, как писал Булавин кубанским казакам, «многия станицы огнем выжгли и многих старожилых казаков кнутом били, губы и носы резали и младенцев по деревьям вешали, также женска пола и девичья брали к себе для блудного помышления на постели». По‑видимому, действия Долгорукого имели большой общественный резонанс и стали той искрой в пороховом погребе, которая и привела к взрыву в ночь на 9 октября Булавин с двумя сотнями человек окружил место ночлега Долгорукого и перебил весь его отряд. Вскоре были уничтожены и другие отряды сыщиков, а стоящие во главе их офицеры казнены. После непродолжительного перерыва в феврале 1708 года восстание запылало с новой силой. Эту силу ему придавала связь, установленная между булавинцами и Запорожской Сечью, а также весьма эффективная пропаганда среди крестьян Тамбовского, Воронежского, Борисоглебского и иных южнорусских уездов. Булавин рассылал в ближние и дальние места «прелестные» письма с призывом к крестьянам, ко всем страждущим от властей и официальной веры присоединиться к повстанцам. Воззвания призывали не подчиняться властям, «перевесть» бояр, воевод, подьячих, помещиков.

Петр оказался в очень сложном положении, ибо его армия под непрерывным давлением шведов отступала через Белоруссию и Украину и возникла реальная опасность оказаться между двух огней. Поэтому царь с начала апреля 1708 года предпринял самые активные действия по локализации восстания и его удушению. Командиром карательного отряда был назначен В. В. Долгорукий – брат убитого Булавиным «сыщика». Выбор этот был не случаен, хотя Петр предупреждал его о необходимости осторожного обращения с народом, «дабы, как есть простой народ, оне того не помнили, что ты станешь мстить смерть брата своего, что уже ныне не без молвы меж них». Реально же Долгорукий мог удовлетворить свое чувство мести, не преступая данной ему инструкции от 12 апреля 1708 года: «Понеже сии воры все на лошадях и зело лехкая конница, того для невозможно будет оных с регулярною конницею и пехотою достичь, и для того только за ними таких же посылать по разсуждению. Самому же ходить по тем городкам и деревням (из которых главной Пристанной городок на Хапре), которыя пристают к ворофству, и оныя жечь без остатку, а людей рубить, а заводчикоф на колесы и колья, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанью… воровства у людей, ибо сия сарынь кроме жесточи не может унята быть».

Для подавления восстания были переброшены не только части, находившиеся в распоряжении киевского и азовского губернаторов, но и драгуны с фронта, а также решено было поднять дворянское ополчение на Москве. Примечательно, что настаивавший перед царем о сборе ополчения Долгорукий видел в этом залог успеха не только по военным, но и социальным причинам. 2 июня 1708 года он писал из Острожска Петру: «Прошу, государь, о том, чтоб ваше величество подтвердил своим государским указом, чтобы судьи по доношению моему послали указы, чтобы царедворцы ехали ко мне немедленно, а они, государь, зело нужны на етех воров и на противников. Известно тебе, государю, самому, каковы донские казаки: нерегулярное войско, а царедворцы на них зело способны будут, они сами се, у них люди свои будут, хоть бы казаков против их вчетверо было. И на царедворцов мошно надеетца, на шведов они плохи, а на этот народ зело способны».

К этому моменту восстание достигло апогея: Булавин вступил в столицу Донского края – Черкасск – и был избран на кругу войсковым атаманом. Судя по рассылаемым им грамотам, он рассчитывал на присоединение к восстанию запорожских и кубанских казаков. После бурных дебатов запорожцы прислали к Булавину крупный отряд, принявший участие в военных действиях.

После успехов Булавина в Черкасске стало ясно, что угроза нависла над Азовом и Таганрогом. Летом же повстанцами была, по существу, перерезана Волга. П. М. Апраксин писал Петру «Доношу Вашему величиствию: от последних чисел майя не имели на Волге свободного проезду от детей вселукавого диявола, воровских казаков, как те воры Булавина злодейственного сонмища, пришед з Дону Сиротинской станицы и других городков, с ними ж беглые стрелцы и салдаты, собрався человек с тысечю, майя 13 пришли на Волгу и город Дмитровской на Камышинке взяли без бою, те камышенские своровали, не противились, зложились заодно». Последнее обстоятельство – ненадежность местных гарнизонов, сочувствовавших повстанцам, – очень беспокоило Петра. С тревогой он спрашивал губернатора Азовской губернии И. А. Толстого: «…нет ли какой блазни (соблазна. – Е.А.) у вас меж салдаты, также (от чево, Боже, сохрани), ежели Черкаской не удержитца, имеешь ли надежду на своих солдат?»

Падение Азова и Таганрога было бы для Петра катастрофой, которая могла изменить всю ситуацию на юге России: 6 июля 1708 года булавинцы подступили к Азову, а 8 июля Карл XII, одержав победу над русской армией под Головчином, вступил в Могилев, намереваясь перейти Днепр и двигаться на Украину. Предусмотреть заранее, как поведут себя крымские татары и Османская империя по мере приближения шведов и захвата булавинцами Азова, было невозможно. У Петра были все основания опасаться установления связи между всеми его противниками.

Но в сражении под Азовом казаки потерпели поражение, причем решающую роль сыграла в этом корабельная артиллерия, наносившая большой урон повстанцам. Они отступили, и, воспользовавшись поражением, недовольная Булавиным казачья верхушка начала мятеж в Черкасске. Во время разгоревшегося возле дома Булавина боя атаман погиб при неясных обстоятельствах (или от руки противника, или же, оказавшись в безвыходном положении, – от собственной).

Тогда же правительство решило объявить народу, в среде которого ходили упорные слухи о восстании, происшедшем на Дону, уже как о событии с победным исходом. В этом нельзя не видеть известную традицию политической культуры нашей страны, когда власти, не желая «сеять панику», «огорчать» или «смущать» народ, умалчивали о происходивших драматических событиях вплоть до их благополучного разрешения, чтобы затем громом победного салюта развеять сомнения и соблазны. Так, получив сообщение о гибели Булавина, князь Матвей Гагарин писал в протоколе заседания боярской комиссии, правившей дела на Москве: «Должно быти благодарение принести Богу и пушечной стрельбе быть должно для того, дабы о том уведомилися многий для нынешнего случая ведали, зане сие воровство произошло в слухи многим людям». Но через два дня бояре передумали без указа Петра устраивать фейерверк и решили ограничиться публикацией в «Ведомостях», выдержанной в том же успокоительном духе. Читатели из нее узнали всю многомесячную историю с начала и до благополучного конца: «Донской казак, вор и богоотступник Кондрашка Булавин, умыслил во украинских городех и в донских казаках учинить бунт, собрал к себе несколько воров и единомысленников, и посылал прелестные письма во многие городы и села, призывая к своему воровскому единомыслию, и многие таковые ж воры, и все донские казаки, иные по нужде, а иные по прелести его к нему пристали. И собравшемся многолюдством, ходили по городы и в села, для разорения и призывания иных в свое единомыслие, и того ради царское величество указал послать свои войска, под командою господина Долгорукова, дабы того вора Булавина поймать, и злый их воровский совет разорить. И ныне по писмам из полков, и городов, подлинно ведомость получена: что они воры булавинцы (не во едином месте) многие, и главнейший его товарыщ вор Стенка Драной ко многом своем собрании убит, и единомысленников их не малое число побито. Также и под Саратовом и Азовом посланные его воровские его товарищи с немалым собранием побиты, и, видя, он, Булавин, что не может от войска царского величества уйти, убил сам себя до смерти. А единомысленники его многие побиты, иные же переловлены и сидят окованы. А донские казаки всех городков принесли повинные. И ныне милостию Божиею то Булавина и единомысленников его воровство прииде во искоренение. А в которых числех и где, и сколко их воров побито и переловлено, и то объявлено будет впредь. На Москве, лета господня 1708, июля в 20 день».

Как часто бывало, власти в своих победных реляциях опережали события, выдавая желаемое за действительное. И хотя непосредственная угроза Азову исчезла, восстание не затихало. Его возглавили атаманы Булавина – Н. Голый, С. Беспалый, И. Павлов и И. Некрасов, которые перенесли действие на Волгу, овладев Царицыном и осадив Саратов. Однако к осени 1708 года каратели получили перевес в силах на всех направлениях, восстание было потоплено в крови, по Дону поплыли плоты с повешенными – жестокая традиция устрашения сохранялась по‑прежнему.

Восстание Булавина отразило явное неблагополучие в социальных отношениях, являвшееся следствием усиления податного давления, и было самым крупным звеном в цепи подобных выступлений. Как написал бы иной романист, Россия петровских времен озарялась не только победным огнем пушек Полтавы и Гангута, но и пожарами помещичьих имений и воеводских дворов.

«Человеку трудно за очи все разуметь и править»

Подготовка и начало Северной войны, создание новой армии, строительство флота – все это привело к резкому усилению активности правительственных ведомств, увеличению объема их работы. Старый приказной аппарат, унаследованный Петром от предшественников, не справлялся с усложнившимися задачами управления. Так, поначалу строительство флота курировал Судный Московский приказ, не имевший никакого отношения к военно‑морским делам. Поэтому по мере расширения масштабов военно‑морского строительства возникли новые учреждения: Адмиралтейский и Военно‑морской приказы. Для более рационального управления армией Рейтарский и Иноземский приказы слили в единый Военный приказ. Стрелецкий приказ ликвидировали, зато создали два новых – Преображенский и Семеновский, ведавших новыми полками.

Война требовала денег. Чтобы получить их, правительство стремилось централизовать сбор налогов и их распределение, ввести новые косвенные налоги, установить контроль доходов церкви. Для этого были созданы новые, преимущественно финансовые учреждения: Ратуша, Ижорские канцелярии, Монастырский приказ во главе со светским лицом – боярином Иваном Мусиным‑Пушкиным. Необходимость активизации поисков руд для промышленности привела к образованию Рудокопного приказа.

Вместе с тем в принципах образования и деятельности приказов, созданных накануне и в начале Северной войны, нельзя усмотреть существенных перемен по сравнению с приказной системой предшествующей поры. Централизация и специализация управления в этот период еще не носила систематического и всеобъемлющего характера. Несмотря на то, что было создано, казалось бы, главное военное ведомство – Военный приказ, существовало еще не менее десятка учреждений, обладавших функциями военно‑сухопутного управления. Сходные ситуации сложились и в других отраслях управления.

Основная идея всех преобразований того времени состояла не в том, чтобы создать принципиально новый, в корне отличный от старого, государственный аппарат, а в том, чтобы с помощью старых институтов и их комбинаций обеспечить решение важнейшей задачи – победы в Северной войне. И для достижения победы Петру было неважно, как соотносятся компетенции разных ведомств или как они называются. Но все же новое – столь характерное для реформ Петра – проникало и в сферу управления, причем оно подчас весьма причудливо смешивалось со старым. Непривычным, в частности, было появление «канцелярий» – так назывались новые учреждения приказного типа. Первой и важнейшей из них стала Ближняя канцелярия (1701 год), основной целью работы которой было сосредоточение документов приказов, контроль и ревизия их финансовой деятельности.

Термин «канцелярия» стал применяться и к отделениям московских приказов, которые располагались в новой столице, Петербурге, и решали оперативные управленческие задачи. Важно отметить, что с годами значение канцелярий‑отделений усиливалось, и «центр тяжести» управления из остававшихся в Москве приказов постепенно перемещался в петербургские филиалы. Происходило это в первую очередь потому, что в Петербурге, рядом с царем, находились сами руководители приказов: Адмиралтейского – Ф. М. Апраксин, Артиллерийского – Я. В. Брюс, Посольского – Г. И. Головкин и т. д. Примечательно в этом смысле письмо канцлера Головкина служащим Посольского приказа, в котором с исчерпывающей полнотой выражена мысль о необратимости происшедшего изменения в статусе старого учреждения: «Вы в Москве оставлены только для приему из губерний положенных денег и для исправления дел по присланным от нас письмам, а главное правление дел – в Государственной Посольской канцелярии прилучается здесь, в Санкт‑Петербурге, и вам никаких новых дел делать и ни из которых канцелярий ведомостей принимать и ответов чинить не приказано». Так некогда могущественное ведомство XVII века утратило всю свою власть. Подобным образом сузился и круг деятельности оставшихся в Москве Военного, Адмиралтейского, Военно‑морского и иных приказов. Уже в первые годы Северной войны стало ясно, что обороты механизма государственного управления, в особенности местного, не поспевали за нарастающей скоростью маховика самодержавной инициативы. Недостатки управления отразились на обеспечении центральных ведомств деньгами, а армии – рекрутами, провиантом, лошадьми и т. п. В условиях увеличившихся трудностей военного времени было очевидно, что прежняя система управления «приказы – уезды» в силу своей архаичности не выдерживает возрастающей нагрузки. Поэтому уже в первые годы войны на первый план выдвинулась проблема приведения в соответствие высшего и низшего звеньев управления.

17 декабря 1707 года был издан указ об образовании губерний: «Росписать города частьми (кроме тех, которые во 100 верстах от Москвы) к Киеву, Смоленску, к Азову, к Казани и к Архангельскому». Позже список губерний был уточнен: к упомянутым в указе присоединились две губернии – Ингерманландская (Петербургская) и Сибирская, из Казанской выделились Нижегородская и Астраханская. К образованию губерний Петр шел давно: уже в 1701 году был создан особый административный округ, приписанный к Азову и Воронежу. В 1702–1703 годах произошло выделение Ингерманландии как самостоятельной административной единицы, организованной из отвоеванной территории шведской Ингрии, а также части уездов, которыми ведал Новгородский приказ. Во главе нового округа был поставлен губернатор А. Д. Меншиков. Принципиальной особенностью нового устройства Ингерманландии было то, что она не подпала под власть ни одного из приказов, имела собственные финансы, население ее не подчинялось суду центральных приказов. Отчетливо выраженная финансовая, судебная и административная экстерриториальность и стала основой статуса новых административных образований – губерний, возникших в ходе областной реформы 1707–1710 годов. Суть новой губернской системы состояла в передаче многих функций приказов губернаторам, сосредоточении у них информации о населении, финансах и т. д. Важным следствием реформы стала ликвидация части приказов, главным образом территориальных (ведавших окраинными областями), а также и некоторых отраслевых. Ряд приказов (Ратуша, Поместный, Земский и др.) превратились в отделения Московской губернской канцелярии, ибо распространение их власти ограничивалось в основном наиболее густонаселенными уездами центра России, которые теперь вошли в Московскую губернию. В тех же случаях, когда власть приказов распространялась на большую территорию, их функции переходили к губернским канцеляриям. При этом важно заметить, что основные приказы, ведавшие обороной (Военный, Адмиралтейский и Посольский), сохранили свою власть. Были восстановлены компетенции и такого общероссийского приказа, как Поместный.

Светлейший князь Александр Данилович Меншиков. А. Афанасьев. Гравюра. 1810 г.

Не все одобряли идею Петра децентрализовать управление, передав всю полноту власти губернаторам. Так, известный «прибыльщик», изобретатель налогов и пошлин А. А. Курбатов писал царю по поводу создания губерний: «Ей, государь, не многая бывает и будет польза в разном правлении». Но Петра было трудно смутить. Он был убежден, что система приказного управления себя дискредитировала полностью, и особенно в финансово‑податном смысле. Отвечая Курбатову, Петр замечал: «А что напоминаешь, что в разных руках не будет лучше, о том уже мы довольно разсуждали, ныняшняго порядка не нашли хуже, где каждому крестьянину близ дватцати отписей надлежит взять, хотя по полушке, итого пять копеек (имеются в виду квитанции об уплате в разные приказы податей. – Е. А.). К тому же, (одному. – Е.А.) человеку трудно за очи все разуметь и править».

Мысль о приведении в порядок финансового хозяйства как главного направления реформы видна и в записи «Журнала» Петра Великого. В конце 1709 – начале 1710 года царь, «будучи в Москве, трудился во управлении гражданских дел, и изволил для лучшаго порядка расположить государственные расходы как на армию и адмиралтейство, так и на прочие расходы по губерниям, чтобы всякий знал, откуда определенное число получать мог, такожде полкам, которые назывались прежде прозвищами полковников своих, указал звания иметь по городам».

Задумывая областную реформу, Петр был убежден, что это не может привести к ослаблению центральной власти. Наоборот, известная децентрализация должна была усилить, сосредоточить административную, судебную, а главное, финансовую власть в руках представителя царя – чиновника высокого ранга, каким был губернатор. Он был наделен несравненно большей властью, чем прежний воевода. В итоге губернская реформа стала как бы лесами и для возведения следующего этажа бюрократического здания самодержавного управления.

Во главе губерний были поставлены «принципалы» – ближайшие сподвижники и доверенные люди Петра, обладавшие огромной деспотической властью и работавшие над решением задач, которые ставил перед ними лично Петр. В Петербурге сидел А. Д. Меншиков, в Москве – Т. Н. Стрешнев, Азовской губернией руководил Ф. М. Апраксин, а Казанской – его брат П. М. Апраксин. Губернатором Сибирской губернии стал М. П. Гагарин.

Назначение губернаторами доверенных лиц не означало, что реформа была лишь разновидностью командировки высокопоставленных эмиссаров для «поправления» дел на местах. Реформа привела к резкому усилению административного аппарата, созданию на местах разветвленной сети бюрократических учреждений с большим штатом чиновников – новой инфраструктуры. При губернаторе, власть которого охватывала сразу несколько старых уездов – огромную, по сути, территорию, – были помощники, ведавшие военным делом (обер‑комендант), сборами с населения (обер‑комиссар), правосудием (ландрихт). Уездом руководил не прежний воевода, а «новоманирный» комендант, обладавший также значительной военно‑административной и судебной властью. Громоздкость губернии привела к созданию промежуточной территориальной единицы: в 1712–1715 годах появились в губерниях провинции, которыми ведали обер‑коменданты. Так, прежняя двухчленка «приказ – уезд» превратилась в четырехчленку «приказ (канцелярия) – губерния – провинция – уезд». Вместе с обер‑комендантом пришли и новые штаты чиновников, которыми руководили комиссары, ведавшие сбором налогов, управлявшие населением. Особенностью нового устройства местного управления была не только его разветвленность, неизвестная ранее, но и единообразность, строгая иерархичность. В ходе реформы было окончательно покончено с прежней практикой назначения на должность местного чиновника как на «кормление», дававшее возможность быстро обогатиться, а затем, вместе со своими родственниками и людьми, назначенными в тот же уезд, отбыть в столицу и ожидать назначения на новое «теплое» место. Было бы нелепо полагать, что усложнение управления являлось для Петра самоцелью. Нужды вооруженных сил – вот что прежде всего должна была обеспечить реформированная система местного управления. Целью губернской реформы было стремление упорядочить финансы. При создании губерний на основании старых финансовых отчетов были определены бюджеты новых административных округов, намечены приоритетные статьи расходов, которые должны были финансировать губернии из своих бюджетов. Это были расходы четырех главных приказов, ведавших военными и дипломатическими делами и сохранившихся после реформы местного управления: Военного, Адмиралтейского, Артиллерийского и Посольского. Именно их нуждам надлежало уделять особое внимание. Распределение расходов на войну между губерниями было важной, но не единственной задачей реформы местного управления. Петр стремился как можно детальнее конкретизировать участие администрации в обеспечении войны, «вмонтировать» военное начало в систему управления. 1 февраля 1711 года Петр распорядился: «Приехав к Москве, разделить по губерниям полки: первое в армии будущия, потом в гарнизонах по данным табелям, потом флот, Посольскую канцелярию и Артиллерию; сие все расположить из доходов, которые прошлаго года средния положены на губернии». Тем самым между отдельными армейскими полками и губерниями устанавливалась прямая связь. Для этого полки сменили названия, производные от имен командиров, на географические: так, Чернышев полк стал Московским полком, Болобанов – Ярославским, Ностицев – Нижегородским, Головкин – Нарвским и т. д. При каждом полку, где бы он ни находился, должен был состоять комиссар от «его» губернии, который был обязан следить за исправностью и комплектностью мундира, припасов, наличием людей и лошадей, выдавать жалованье солдатам и офицерам. Губернские комиссары были нижним звеном созданного тогда же кригс‑комиссариата, во главе которого при действующей армии был поставлен обер‑штерн‑кригс‑комиссар – начальник Кригс‑комиссариатской конторы при Сенате, образованном весной 1711 года.

А. Ростовцев. Дом светлейшего князя Меншикова. 1716 г.

Между этими двумя событиями – завершением областной реформы и созданием Сената как высшего правительственного органа, – несомненно, существует связь, ибо Сенат с самого начала своей деятельности стал высшей инстанцией для губерний, тесно связанных с ним главным образом по вопросам снабжения армии и флота всем необходимым. Конечно, создание Сената – факт примечательный в истории государственного строительства времен Северной войны, когда все усилия (в том числе организационные) направлялись на достижение победы, и реорганизация местного и центрального управления должна была обеспечить предпосылки для этой победы. Опыт первых лет показал, что при всех положительных моментах губернской системы в ней существовало немало серьезных изъянов. Старые болезни – волокита, медлительность – оставались характерными и для новой системы. Сталкиваясь с многочисленными фактами нерасторопности губернаторов, Петр в указе от 1 февраля 1711 года распорядился «объявить губернаторам, что указы о рижском гарнизоне (имеется в виду посылка из губерний рекрутов в рижский гарнизон. – Е. А.) посланы августа 18 числа, а в армию 1200 человек в рекруты о том послан указ сентября 17. И понеже и последнему указу уже пол 5 месяца, и исправиться было мочно: и для того, ежели в две недели кто не исправится… то наказаны будут яко изменники и предатели отечества».

Дата добавления: 2015-06-04