Песнь семнадцатая

Круг третий (окончание) — Круг четвертый — Унылые

1

Читатель, если ты в горах, бывало,

Бродил в тумане, глядя, словно крот,

Которому плева глаза застлала,

4

Припомни миг, когда опять начнет

Редеть густой и влажный пар, — как хило

Шар солнца сквозь него сиянье льет;

7

И ты поймешь, каким вначале было,

Когда я вновь его увидел там,

К закату нисходившее светило.

10

Так, примеряясь к дружеским шагам

Учителя, я шел редевшей тучей

К уже умершим под горой лучам.

13

Воображенье, чей порыв могучий

Подчас таков, что, кто им увлечен,

Не слышит рядом сотни труб гремучей,

16

В чем твой источник, раз не в чувстве он?

Тебя рождает некий свет небесный,

Сам или высшей волей источен.

19

Жестокость той, которая телесный

Сменила облик, певчей птицей став,

В моем уме вдавила след чудесный;[766]

22

И тут мой дух всего себя собрав

В самом себе, все прочее отринул,

С тем, что вовне, общение прервав.

25

Затем в мое воображенье хлынул

Распятый, гордый обликом, злодей,

Чью душу гнев и в смерти не покинул.

28

Там был с Эсфирью, верною своей

Великий Артаксеркс и благородный

Речами и делами Мардохей.[767]

31

Когда же этот образ, с явью сходный,

Распался наподобье пузыря,

Лишившегося оболочки водной, —

34

В слезах предстала дева, говоря:

«Зачем, царица, горестной кончины

Ты захотела, гневом возгоря?

37

Ты умерла, чтоб не терять Лавины, —

И потеряла! Я подъемлю гнет

Твоей, о мать, не чьей иной судьбины».[768]

40

Как греза сна, когда ее прервет

Волна в глаза ударившего света,

Трепещет миг, потом совсем умрет, —

43

Так было сметено виденье это

В лицо мое ударившим лучом,

Намного ярче, чем сиянье лета.

46

Пока, очнувшись, я глядел кругом,

Я услыхал слова: «Здесь восхожденье»,

И я уже не думал о другом,

49

И волю охватило то стремленье

Скорей взглянуть, кто это говорил,

Которому предел — лишь утоленье.

52

Но как на солнце посмотреть нет сил,

И лик его в чрезмерном блеске тает,

Так точно здесь мой взгляд бессилен был.

55

«То божий дух, и нас он наставляет

Без нашей просьбы и от наших глаз

Своим же светом сам себя скрывает.

58

Как мы себя, так он лелеет нас;

Мы, чуя просьбу и нужду другого,

Уже готовим, злобствуя, отказ.

61

Направим шаг на звук такого зова;

Идем наверх, пока не умер день;

Нельзя всходить средь сумрака ночного».

64

Так молвил вождь, и мы вступили в тень

Высокой лестницы, свернув налево;

И я, взойдя на первую ступень,

67

Лицом почуял как бы взмах обвева;

«Beati, — чей‑то голос возгласил, —

Pacific![769], в ком нет дурного гнева!»

70

Уже к таким высотам уходил

Пред наступавшей ночью луч заката,

Что кое‑где зажглись огни светил.

73

«О мощь моя, ты вся ушла куда‑то!» —

Сказал я про себя, заметя вдруг,

Что сила ног томлением объята.

76

Мы были там, где, выйдя в новый круг,

Кончалась лестница, и здесь, у края,

Остановились, как доплывший струг.

79

Я начал вслушиваться, ожидая,

Не огласится ль звуком тишина;

Потом, лицо к поэту обращая:

82

«Скажи, какая, — я сказал, — вина

Здесь очищается, отец мой милый?

Твой скован шаг, но речь твоя вольна».

85

«Любви к добру, неполной и унылой,

Здесь придается мощность, — молвил тот. —

Здесь вялое весло бьет с новой силой.

88

Пусть разум твой к словам моим прильнет,

И будет мой урок немногословный

Тебе на отдыхе как добрый плод.

91

Мой сын, вся тварь, как и творец верховный, —

Так начал он, — ты это должен знать,

Полна любви, природной иль духовной.

94

Природная не может погрешать;[770]

Вторая может целью ошибиться,

Не в меру скудной иль чрезмерной стать.

97

Пока она к высокому стремится,

А в низком за предел не перешла,

Дурным усладам нет причин родиться;

100

Но где она идет стезею зла

Иль блага жаждет слишком или мало,

Там тварь завет творца не соблюла.

103

Отсюда ясно, что любовь — начало

Как всякого похвального плода,

Так и всего, за что карать пристало.

106

А так как взор любви склонен всегда

К тому всех прежде, кем она носима,

То неприязнь к себе вещам чужда.

109

И так как сущее неотделимо

От Первой сущности,[771]она никак

Не может оказаться нелюбима.

112

Раз это верно, остается так:

Зло, как предмет любви, есть зло чужое,

И в вашем иле[772]вид ее трояк.

115

Иной надеется подняться вдвое,

Поправ соседа, — этот должен пасть,

И лишь тогда он будет жить в покое;

118

Иной боится славу, милость, власть

Утратить, если ближний вознесется;

И неприязнь томит его, как страсть;

121

Иной же от обиды так зажжется,

Что голоден, пока не отомстит,

И мыслями к чужой невзгоде рвется.

124

И этой вот любви троякий вид

Оплакан там внизу; но есть другая,

Чей путь к добру — иной, чем надлежит.

127

Все смутно жаждут блага, сознавая,

Что мир души лишь в нем осуществим,

И все к нему стремятся, уповая.

130

Но если вас влечет к общенью с ним

Лишь вялая любовь, то покаянных

Казнит вот этот круг, где мы стоим.

133

Еще есть благо, полное обманных,

Пустых отрад, в котором нет того,

В чем плод и корень благ, для счастья данных.

136

Любовь, чресчур алкавшая его,

В трех верхних кругах предается плачу;

Но в чем ее тройное естество,

139

Я умолчу, чтоб ты решил задачу».[773]

Дата добавления: 2015-06-25