Цвета свободы

ПОРТРЕТ КИРПИЧА

АМСТЕРДАМ - ДЕ ХООХ, ХАРЛЕМ - ХАЛЬС

"В этом большом городе, где я сейчас нахожусь, где нет никого, кроме

меня, кто бы не занимался торговлей, все так озабочены прибылью, что я мог

бы прожить до конца своих дней, не будучи замеченным никем. Почти каждый

день я брожу среди шума и суеты великого народа, наслаждаясь той же свободой

и покоем, как ты среди своих аллей, и обращаю столько же внимания на

окружающих, сколько ты на деревья в лесу и на зверей, которые там пасутся...

Где еще в мире все удобства жизни и все мыслимые диковины могут быть

достижимы так легко, как здесь? В какой еще стране можно найти такую полную

свободу?.."

В наши дни есть только один город, к которому относятся такие слова -

Нью-Йорк. Но это написано в 1631 году. Автор письма к другу - Рене Декарт.

Город - Амстердам.

Язык не обманывает. Не обманывают слова и названия. Первое имя

Нью-Йорка - Новый Амстердам.

Как давно было сформулировано нынешнее понятие свободы: если тебе нет

дела до общества, то обществу нет дела до тебя. Паритетные отношения

личности с народом и государством.

Декарт жил на площади Вестермаркт, 6, в хорошем кирпичном доме (к тому

времени даже в Новом Амстердаме кирпич сменил дерево как городской

строительный материал). Место это достопримечательное: в центре площади -

церковь Вестеркерк, где похоронен Рембрандт, на северной стороне - дом

Декарта, на восточной, у берега канала Кайзерсграхт, - монумент жертвам

гомофобии, огромный лежащий треугольник из розоватого камня. Амстердам и

тут, как во многом другом, как в разных социальных, включая сексуальные,

свободах - первый.

Здесь, в злачном районе на канале Ахтербург, первый музей наркотиков,

где среди экспонатов - одежда из марихуаны: износил - выкурил. Несмотря на

легальную продажу легких наркотиков, Амстердам не погрузился в клубы

марихуанного дыма, как предсказывали противники либерализации. Единственное

место города, где устойчив характерный запах, - центральная площадь Дам, с

концентрацией свободомыслящей молодежи. Летом полуодетые тела прихотливо -

как на пикниках, которые так охотно писал Дирк Хальс, брат прославленного

портретиста, - разбросаны по брусчатке, у подножия Королевского дворца.

Дворец, возводившийся как ратуша, выглядит великоватым для Амстердама.

Бюргерский город развивался по-бюргерски, а не по-монаршьи и не

по-аристократически. Редкие дворцы кажутся здесь доставленными извне.

Амстердам - это увенчанный фигурным фронтоном дом на берегу канала в три

окна шириной и четыре этажа высотой.

В Нью-Йорке таких домов осталось полторы коротких улицы в даунтауне.

Мысленный возврат к бывшему Новому Амстердаму - не только из-за неслучайной

стыковки названий, но, прежде всего, из-за того чувства, которое запечатлено

в декартовском пассаже. По колористической гамме, по многообразию

противоположных эмоций, по ощущению неслыханной и невиданной (буквально -

ушами и глазами) свободы к Нью-Йорку ближе всех других городов - Амстердам.

Парабола эта, перекинутая через четыре столетия, стала явной в последнее

время.

Любовь к "малым голландцам", длящаяся с ранней юности по сей день и

заочно распространенная на всю страну и весь народ, побудила меня свой

первый авиабилет из Нью-Йорка в свой первый отпуск купить именно до

Амстердама. Тогда, в 79-м, я увидел то, что хотел и что ждал увидеть.

Теперь изменилось так много, что совсем прежними остались только

картины. С возрастом устанавливаешь некий баланс - пристально вглядываясь в

холсты и в человеческие лица, внимательно вслушиваясь в звуки музыки и в

людские голоса, вдумчиво погружаясь в печатные буквы и в произнесенные

слова. Равновесие, в общем, достигается: жизнь неизмеримо увлекательнее,

искусство безмерно надежнее. Веласкес, Малер, Аристофан - не подводят. Не

подводят голландцы.

Казалось, так же не могут подвести и дома - из того же кирпича, который

изображали голландские гении, зачисленные в какой-то низший разряд эпитетом

"малые", хотя за потешную сценку Терборха, или церковный интерьер Санредама,

или зимний пейзаж Аверкампа с конькобежцами, где на переднем плане вмерзшая

в лед лодка, не жалко отдать всего... (имя проставить). Кирпич - главное в

голландском городском пейзаже. Это четко осознавали Ян Вермеер и Питер де

Хоох - настолько не "малые", что великие живописцы. Они вырисовывали

кирпичную кладку, как Репин - лица членов Государственного совета.

Тщательность голландцев тут настолько дотошна и артистична, что одной

верностью детали ее не объяснить. Похоже, они видели в кирпиче многослойную

метафору, к чему этот рукотворный камень, во множестве сложенный в твердь, -

располагает. Особенно, когда он красный - как в Амстердаме, как в

Стокгольме, как в похожей на старый Амстердам и старый Стокгольм старой

Риге.

В ратуше шведской столицы есть зал, который именуется Голубым, хотя он

красный. Именно в нем расставляются столы для нобелевских банкетов, и это,

разумеется, важнее названия. Но элементарный здравый смысл побуждает

поинтересоваться, и в ответ узнаешь, что архитектор задумал здесь

оштукатурить и покрасить стены в голубой цвет, но его смутило совершенство

полуфабриката - красной кирпичной кладки. В результате было решено

обработать каждый кирпич в отдельности - оббить индивидуально. Таким

образом, банкетный зал стокгольмской ратуши - портретная галерея кирпичей.

Как та, созданная сотнями "малых голландцев", которые даже не прикидывались,

что на самом-то деле творят духовку и нетленку: для них кирпич был не фоном,

но объектом. Выражение "морда кирпича просит" в Голландии возникнуть не

могло - здесь оно звучит тавтологией.

Я возвращаюсь к своей первоначальной порочной мысли: дома не могут

подвести. Оказалось, что требуется уточнение - не подвели стены. Зато

изменились амстердамские окна. Попросту говоря, их не стало.

Помню, как поразили меня в голландских городах промытые - без

новомодных фокусов, одним надежным раствором нашатыря - до отсутствия

материальности стекла, сквозь которые видны были квартиры: насквозь. То есть

ты шел вдоль канала с одной стороны, а с другой - вдоль чужих частных

жизней, распахнутых к тебе. За большими окнами пристойно одетые люди заняты

незатейливыми домашними делами, сквозь раскрытые двери комнаты виден

коридор, угол кухни и дальше, за задним окном, - дворик.

Все это осталось - но в Харлеме, Лейдене, Дельфте. Или почти в

Амстердаме - но все же почти: в пригородах. Возле домов гуси, стриженые

овцы, лошади - на дальнем фоне огромного крытого стадиона "Аякс".

Не декоративные, а работающие ветряные мельницы. Мельница в голландских

пейзажах - вероятно, и аллегория таинства евхаристии, и напоминание о

многоступенчатом освоении мира. Но еще вероятнее - недостающая плоской

стране вертикаль. Дерево растет само, а мельница посажена и выращена

человеческими руками - как и вертикаль собора, которую тоже так любили эти

художники.

В сумерках детали стираются, асфальтированная дорога становится дорогой

просто, исчезают антенны и притулившиеся у домов автомобили - и делается

ясно, что все это ты уже видел на холстах Рейсдаля или Гоббемы. Потом фары

твоей машины выхватывают фасад дома на повороте, и убеждаешься окончательно:

под крышей выложенная кирпичной кладкой дата - 1646. Никакой штукатурки.

Каждый кирпич каждые два года тщательно вычищается пескоструем.

За стеклом мелькают телеблики, спиной к улице сидят персонажи картин

XVII века, так же читают, только газеты и пестрые журналы, а не толстые

богослужебные книги. В этих домах - те самые окна, которые писал де Хоох,

которые сейчас занавесились в центре Амстердама, а в других странах таких

никогда и не было.

В столице эта жизнь спряталась. Расход на тюль сравнялся с расходом на

нашатырь, который старожилам впору теперь нюхать, глядя на улицы и площади

города. Тюлевые занавеси задергивались по мере того, как раздвигался

занавес, за которым таились иные миры.

России и Восточной Европы в северном королевстве еще сравнительно

немного. Но наступление "третьего мира" идет широким потоком. Сеявшие победы

державы расползались империями по всему свету и теперь пожинают свое

колониальное прошлое. Это ощущается и в маленькой Голландии, хотя от прежних

огромных владений не осталось ничего, а от владычества над Индонезией -

Нидерландской Индией (у меня в детстве была такая марка) - только обилие

ресторанов с рийстафелем, который произвел на меня сильное впечатление много

лет назад. Сейчас два десятка плошек с разными продуктами примерно

одинакового вкуса, со схожими пряностями, скорее утомили.

Здесь утешение гурмана - селедка, первый бочонок которой каждый новый

сезон торжественно подносят королеве. Селедка продается в ларьках на улице,

словно хот-дог, и настоящий любитель ест ее без хлеба и лука, просто

поднимая двойное очищенное филе за хвост и запрокидывая голову, как горнист.

"Откуда такая нежность?" - не о том ли спросил поэт. Будучи коренным

рижанином, я кое-что понимаю в этом продукте и могу сказать, что из всех

морских богатств - и шире: достижений цивилизации - по изысканности вкуса

только норвежская малосольная лососина и каспийская севрюга горячего

копчения могут встать рядом с голландской молодой селедкой. Это тема для

отдельной большой статьи, может быть, книги, хорошо бы - многотомной, и я

еще напишу ее, когда вырасту. Но поскольку ларьки с молодой селедкой и угрем

функционируют только до шести, то вечерами можно без помех предаваться

созерцанию. И - сравнивать.

Амстердам преобразился колористически. Например, квартал "красных

фонарей". Вернее сказать - "розовых витрин": девушки стоят в больших

по-голландски окнах с ядовитой подсветкой. Все домовито: у каждой свой вход,

и переговоры с клиентом ведутся через полуоткрытую дверь, а когда он

заходит, задергивается занавес. Здесь прежде господствовали блондинки, но

сейчас - явный перевес афро-азиаток. На площади Дам - близкая пропорция.

Много красивых темнокожих людей с косичками - это суринамцы.

Страна в Южной Америке, в четыре раза больше Нидерландов по территории,

что нетрудно, и в тридцать семь раз меньше по населению, что сложно, Суринам

достался голландцам от англичан в обмен на Новый Амстердам - по соглашению

1667 года в Бреде.

Соглашение действительно бредовое - но в XVII веке было еще неясно, что

чего стоит. Однако покоряет стройность исторической логики. Рассмотрим

цепочку. В итоге обмена Новый Амстердам получил имя Нью-Йорк и стал тем, чем

стал. Голландия завладела Суринамом и через триста с лишним лет предоставила

ему независимость, а с ней - право для суринамцев жить и работать в

Нидерландах. В результате Амстердам все больше становится похож на Нью-Йорк,

делаясь своего рода Нью-Нью-Йорком. Или, учитывая прежнее имя американского

города, - Нью-Нью-Амстердамом. Цепочка замыкается.

Затруднительно определить свое отношение к этому процессу. В плане

оптическом американская жизнь приучила к широкому спектру. Но европейское

происхождение подсказывает: пусть Америка и будет пестрой, какой была

изначально, а Европа, особенно северная, могла бы остаться неким

заповедником. Не забудем, однако, что Австралия, куда цветным был запрещен

въезд, так и осталась зажиточной провинцией, а Штаты - первая держава мира,

непредставимая без джаза, баскетбола и плодотворного комплекса вины за

рабовладение. Юг должен был проиграть Северу в кровопролитной гражданской

войне, чтобы вся страна извлекла из этого пользу. Суринамцы подняли уровень

голландского футбола. Уже неплохо. Стоит Мухаммед Али шпаны с оглушительным

магнитофоном?

Видимо, тут стоит положиться на здравый смысл и интуицию голландцев, в

общем-то их не подводившие - зато приводившие в изумление окрестные народы.

Когда Вильгельм Оранский предложил жителям Лейдена за стойкий отпор испанцам

награду на выбор - освобождение от налогов или строительство университета, -

лейденцы выбрали университет. Было это четыреста лет назад. Чему ж такому

научился в Голландии Петр, плотник саардамский, что вывез? Если флот - то

где все та же селедка? Про администрацию и говорить страшно. Ну, сыр

"гауда", в ухудшенном варианте названный "костромским". Вот "триколор"

полощется над Кремлем - только полосы переставлены.

Оригинальный "триколор" в петровские времена вился уже больше над

рыболовными и китобойными судами. Англичане выдавили голландцев с морских

торговых путей, голландцами проложенных. Уникальное явление - имперская

система без имперского государства - Амстердам XVII века занял срединное

место в исторической череде великих городов, на протяжении полутысячи лет

диктовавших миропорядок западной цивилизации: Венеция - Антверпен -

Амстердам - Лондон - Нью-Йорк. Империя рухнула, но ощущение города в центре

событий дивным образом вернулось в конце XX века. Именно вернулось - потому

что и у самих голландцев, и у иностранцев это ощущение было чрезвычайно

острым. Сюда, в небывалую для той эпохи веротерпимость, как потом в Штаты,

стекались протестанты и евреи. Современный историк Фернан Бродель предложил

формулу: "Если евреи прибывали в ту или иную страну, то это означало, что

дела там идут хорошо или пойдут лучше. Если они уезжали, то это означало,

что дела тут идут плохо или пойдут хуже". Сделаем паузу. Задумаемся.

Дата добавления: 2015-06-26