Часть вторая 1917 год 5 страница

В течение последующих двух лет от насилия анархистов страдала и Москва. Виктор Серж рассказывал, что летом 1918 года черногвардейцы, пережившие рейды Чека предшествующих месяцев, готовились к вооруженному захвату столицы, но Алексей Боровой и Даниил Новомирский отговорили их. Тем не менее многие из них, спасаясь от преследований большевиков, ушли в подполье. Лев Черный, секретарь Московской федерации анархистов, в 1918 году помогал создавать «подпольную группу», а в следующем году присоединился к организации, называвшей себя «Анархисты подполья». Создана она была Казимиром Ковалевичем, членом Московского союза железнодорожников, и украинским анархистом Петром Соболевым. Хотя базировалась она в столице, «Анархисты подполья» имели тесные связи с боевыми отрядами на юге.

Осенью 1919 года они опубликовали два номера подстрекательского издания «Анархия» (не путать с органом Московской федерации, который правительство закрыло за год до этого), первый из которых называл диктатуру большевиков худшей тиранией в истории человечества. «Никогда еще не было столь резкого различия между угнетателями и угнетенными», – утверждала «Анархия». А за несколько дней до того, как эти слова увидели свет, «Анархисты подполья» нанесли свой самый тяжелый удар «угнетателям».

25 сентября вместе с соратниками из левых эсеров они бросили бомбу в штаб-квартиру Московского комитета коммунистической партии в Леонтьевском переулке, когда там шло пленарное заседание. Взрыв убил 12 членов комитета, 55 человек получили ранения, включая Николая Бухарина, видного большевистского теоретика и редактора «Правды», Емельяна Ярославского, который позже взялся писать краткую историю русского анархизма, и Ю.М. Стеклова, редактора «Известий» и будущего биографа Бакунина. Полные восторга от своего успеха, «Анархисты подполья» торжественно оповестили, что этот взрыв был сигналом наступления «эры динамита», которая завершится лишь с полным уничтожением нового деспотизма.

Но их радости скоро пришел конец. Этот взрыв, хотя от него сразу же отмежевались видные лидеры анархизма, дал начало мощной волне новых арестов. Первым делом охота пошла за «Анархистами подполья». Группа их взорвала себя на «реквизированной» даче после того, как их лидеры Ковалевич и Соболев были застрелены милицией. Чека раскинула широкую сеть в поисках политических преступников, и сотни из них пред стали;; перед судом тройки;; Анархисты не упустили из виду параллель между этими судами и военными трибуналами, созданными после революции 1905 года; они сравнивали агентов Чека с «палачами» Столыпина.

Ораторы большевиков утверждали, что на кону поставлена судьба революции, и надо каленым железом выжигать любое сопротивление. Они настаивали, что ни одного анархиста не арестовали лишь за его убеждения, а всем им вменялись в вину уголовные деяния. «Мы не преследуем идейных анархистов, – через несколько месяцев после взрыва в Леонтьевском переулке заверял Ленин Александра Беркмана, – но мы не будем терпеть вооруженное сопротивление или агитацию такого рода». К сожалению для «идейных» анархистов, Чека не утруждалась изучением идейных взглядов своих пленников прежде, чем покарать их.

На взлете новой волны терроризма в 1918 году между террористами и синдикалистами возродились давние дебаты по поводу эффективности насильственных действий. Молодой синдикалист Максимов, речи которого были полны гнева и презрения, осудил анархо-коммунистов за возвращение к порочной тактике убийств и «экспроприации». Терроризм – это полное искажение анархистских принципов, доказывал он, который заставляет тратить впустую революционную энергию, в то же время ничего не делая для устранения социальной несправедливости. В то лее время Максимов осмеял ленивых Маниловых из лагеря анархо-коммунистов, романтических созерцателей, которые лишь любуются пасторальными утопиями, не подозревая о существовании сложных сил, которые правят миром. «Хватит мечтать о золотом веке, – заявил он. – Пришло время собраться и действовать!»

К тому времени, когда мнение Максимова появилось в печати, он и его коллеги уже начали претворять свои взгляды в жизнь. В конце августа 1918 года анархо-синдикалисты провели свой I Всероссийский съезд в Москве; цель съезда была консолидировать все силы и выработать общую платформу. Делегаты широким фронтом обрушились на диктатуру большевиков и одобрили ряд резолюций, осуждающих политическую и экономическую программы Ленина. Что касается политической стороны, то синдикалисты потребовали немедленного устранения Совнаркома и замены его федерацией «свободных советов», которые будут напрямую избираться на заводах и в деревнях, «без политических пустомель, которые попадают через партийные списки и превращают (советы) в говорильни». Кроме того, хотя съезд одобрил вооруженную борьбу с белыми, он призвал к вооружению рабочих и крестьян, которые и заменят устаревшую постоянную армию.

Резолюция по экономическим вопросам потребовала решительного отказа от большевистской программы «военного коммунизма». В сельскохозяйственном секторе, как предупредили анархо-синдикалисты, земельная политика нового режима приведет к новому «закабалению» крестьянства кулаками и государством. Чтобы избежать такой судьбы, они защищали идею выравнивания размеров земельных участков и постепенное формирование автономных сельских коммун. Кроме того, они требовали немедленного прекращения реквизиций зерна государством, предлагая, чтобы заботы о поставках продовольствия были возложены на рабоче-крестьянские организации.

Синдикалисты обвиняли государство, что оно предало рабочий класс в промышленности, подавив рабочий контроль в пользу таких капиталистических штучек, как единоличное управление, трудовая дисциплина и использование «буржуазных» инженеров и техников. За то, что пренебрегли заводскими комитетами – «любимым ребенком великой пролетарской революции» – ради таких «мертвых организаций», как профсоюзы, за то, что, заменив декретами и бюрократией промышленную демократию, руководство большевиков создало монстра «госкапитализма», бюрократического бегемота, которого словно в насмешку называют «социализмом». Этих злобных близнецов политической диктатуры и «государственного капитализма» можно устранить только «немедленной и радикальной революцией» – силами самих рабочих.

Обвинение в том, что партия большевиков создала «госкапитализм», а не пролетарский социализм, стало главной темой в анархистской критике советского режима. В апреле 1918 года Ленин признал, что экономический хаос в России вынудил его отказаться от «принципов Парижской коммуны», которые служили генеральной линией и в «Апрельских тезисах» и в книге «Государство и революция». Ради этих принципов, утверждали анархисты, Ленин принес в жертву на алтарь централизованной власти свободное волеизъявление рабочего класса; он просто облачил старую систему эксплуатации в новые одежды.

Под властью большевиков, сообщал журнал Брянской федерации анархистов, Российское государство стало «какой-то удивительной машиной, непроходимой паутиной кружев, которая действует как судья, занимается и школьными делами, и производством колбасы, строит дома и собирает налоги, руководит полицией и варит супы, копает уголь и бросает людей в тюрьмы, собирает войска и шьет одежду…».

Самая глубокая анархистская критика «государственного капитализма» появилась в новом журнале синдикалистов «Вольный голос труда», основанном в августе 1918 года (во время I съезда анархо-синдикалистов), который наследовал закрытому «Голосу труда». Редакторы журнала – Григорий Максимов, М. Чекерес (Николай Доленко) и Ефим Ярчук – представляли левое крыло анархо-синдикализма, людей воинственно настроенных, чья философия представляла собой едкую смесь бакунизма и революционного синдикализма, полного традиций Южно-русской группы анархо-синдикалистов Новомирского в 1905 году.

Атака на «госкапитализм» в «Вольном голосе труда» обрела форму большой статьи, озаглавленной «Пути революции». Подписана она была неким М. Сергвеном, но существовали предположения – судя по содержанию и стилю, – что автором был Максимов. Статья начиналась серьезным обвинением в адрес «диктатуры пролетариата», которую Ленин и его соратники взялись устанавливать после свержения Временного правительства. Революция большевиков, утверждал автор, представляла собой просто замещение частного капитализма капитализмом государственным; место многих мелких владельцев занял один крупный. С помощью «целой бюрократической системы и новой «государственной» морали» советское правительство снова закабалило трудящиеся массы.

Крестьяне и заводские рабочие оказались под пятой «нового класса администраторов, в массе своей вышедшего из утробы интеллигенции». То, что произошло в России, продолжала повествование статья, напоминает предыдущие революции в Западной Европе: угнетенные фермеры и ремесленники Англии и Франции отстранили земельную аристократию от власти не раньше, чем дали о себе знать амбиции среднего класса, который и создал новую классовую структуру с самим собой во главе. Сходным образом привилегии и власть, которые когда-то принадлежали дворянству и буржуазии России, перешли в руки нового правящего класса, состоящего из партийных чиновников, правительственных бюрократов и технических специалистов.

В этом месте автор «Путей революции» подчеркнуто отошел от обычных обвинений большевиков в предательстве интересов рабочего класса. Ленин и его сторонники, писал Сергвен, отнюдь не хладнокровные циники, что с хитростью Макиавелли продумали структуру нового класса, дабы удовлетворить свою персональную жажду власти. Вполне возможно, они руководствовались искренней заботой о человеческих страданиях. Тем не менее, скорбно добавляет он, даже самые возвышенные намерения гибнут, когда речь идет о централизации власти. Разделение общества на администраторов и работников неумолимо следует за централизацией власти. Иначе и быть не может: управление предполагает ответственность, которая, в свою очередь, влечет за собой особые права и преимущества. Как только функции управления и труда разделяются, как только первые начинают представлять собой меньшинство «экспертов», а последние – необразованную массу, все возможности сохранять достоинство и равенство сходят на нет.

Под централизованным правлением Ленина и его партии, делался вывод в статье, Россия вошла в период не столько социализма, сколько госкапитализма. Он представляет собой «новую дамбу перед волной нашей социальной революции». И те, кто считает, что рабочий класс настолько велик и могуч, что сокрушит эту дамбу, не в состоянии признать, что новый класс управленцев и чиновников – куда более мощный противник. В час революции, сетовал Сергвен, анархо-синдикалисты, которые – не в пример марксистам – искренне верили, что освобождение рабочего класса – дело самого рабочего класса, были слишком плохо организованы, дабы поднять восстание против попыток разделить их на направления – несоциалистическое и нелибертарианское. Русский народ начал революцию неожиданно, без приказов и указаний центральных властей. Они разодрали политическую власть в клочки и разбросали их по всей необъятной стране. Но эти разбросанные клочья власти отравили местные советы и комитеты. Богиня диктатуры снова предстала в обличье исполкомов и совнаркомов. И революция, которая не смогла определить, кто есть кто, тепло обняла ее. Так и получилось, что русская революция оказалась в жестких лапах центральной государственной власти, которая и придушила ее.

Выражение «государственный капитализм» употреблялось анархистами для обозначения пагубной концентрации политической и экономической власти в руках правительства большевиков. Это позволяло предполагать, что государство (то есть большевистская партия и тысячи примкнувших к ней чиновников) стало хозяином и эксплуататором вместо множества частных предпринимателей.

Тем не менее термин «капитализм» в нормальном смысле употребляется по отношению к экономической системе, для которой характерны частное владение, мотив доходности и свободный рынок, что весьма мало имело отношение к ситуации в России. Есть смысл отметить, что вторая статья в том же «Вольном голосе труда» описывала систему Советов как форму «государственного коммунизма» – то есть централизованный коммунизм, навязанный сверху, в то время как коммунизм анархистов свободно шел снизу на основе подлинного равенства. Автор, руководитель Московского союза пекарей Николай Павлов, потребовал немедленной передачи заводов и земли в широкую федерацию «свободных городов» и «свободных коммун». Анархисты, доказывал он, решительно противостоят центральным властям любого вида. Правительство Ленина должно было воспринимать оба определения – «государственный капитализм» и «государственный коммунизм» – без удовольствия и вряд ли с удивлением. Сразу же после появления этих двух статей «Вольный голос труда» был закрыт.

Во время своего недолгого существования «Вольный голос труда» неоднократно подчеркивал настоятельную необходимость организационной реформы вместе с синдикалистским движением. Точнее, журнал призывал к созданию Всероссийской конфедерации анархо-синдикалистов, способной направить русскую революцию по рельсам децентрализации. Этот призыв вскоре принес плоды. Когда в конце ноября 1918 года в Москве собралась Всероссийская конфедерация анархо-синдикалистов, в центре внимания повестки дня появился вопрос об организации. Делегаты одобрили предложение создать общенациональную конфедерацию и, кроме того, рекомендовали теснее крепить узы с зарубежными организациями анархистов. Более того, конференция решила усилить распространение синдикалистской пропаганды среди заводских рабочих, делая упор на «децентрализации», как ключевом слове и понятии в политике и в экономике. Хотя делегаты признали, что государство невозможно устранить «сегодня или завтра», они выразили желание, чтобы вместо большевистского Левиафана была создана «конфедерация свободных советов», которая в дальнейшем послужит мостом к будущему бесклассовому обществу. В экономическом плане конференция потребовала «всеобщей экспроприации экспроприаторов – включая государство», за которой последует «синдикализация» промышленной продукции.

Одобрив идею «Вольного голоса труда» о созыве Всероссийской конфедерации анархо-синдикалистов, конференция избрала двух редакторов усопшего журнала Григория Максимова и Ефима Ярчука секретарем и казначеем Исполнительного бюро, которому предстояло организовывать конфедерацию. Тем не менее об анархо-синдикалистской конфедерации мало что можно сказать. Имеются весьма скудные свидетельства, что Исполнительное бюро преуспело в координации деятельности клубов и кружков, которые и составляли синдикалистское движение, а также в увеличении количества членов и влияния в заводских комитетах и профсоюзах. Не удалось бюро и устранить разрыв с анархо-коммунистами.

В начале 1919 года группа известных анархистов из обоих крыльев (самые знаменитые были Николай Павлов и Сергей Маркус от синдикалистов и Владимир Бармаш, Герман Аскаров и И.С. Блейхман от анархо-коммунистов) предприняла слабую попытку объединиться, основав Московский союз анархо-синдикалистов-коммунистов. Но это мероприятие, как и все его предшественники, кончилось обескураживающим провалом. Единственным достижением Московского союза был выпуск нового журнала «Труд и воля», который поносил режим большевиков за то, что тот «подчинил государству личность», а также издал призыв к «прямому действию», чтобы уничтожить «любую диктаторскую или бюрократическую систему». В мае 1919 года после выхода шестого номера журнал «Труд и воля», как нетрудно было предсказать, закрыло большевистское; правительство.

Углубление Гражданской войны в 1918–1921 годах поставило анархистов в затруднительное положение перед проблемой – помогать ли большевикам в их междоусобной борьбе с белыми. Ярые сторонники свободы, анархисты сочли репрессивную политику советского правительства достойной осуждения; тем не менее перспектива победы белых казалась еще хуже. Любая оппозиция ленинскому режиму могла склонить чашу весов в пользу контрреволюционеров; с другой стороны, активная поддержка или доброжелательный нейтралитет позволили бы большевикам укрепиться так надежно, что потом от них было бы не избавиться.

Едкие дебаты, спровоцированные этой самой дилеммой, привели к расширению раскола в лагере анархистов. Разнообразие мнений скоро выросло, колеблясь от активного сопротивления большевикам через пассивный нейтралитет к тесному сотрудничеству. Некоторые анархисты даже вступили в коммунистическую партию. В конечном итоге подавляющее большинство из них решило в разной степени оказать поддержку режиму, который находился в осаде. Большая часть анархо-синдикалистов сотрудничала открыто, а те из них, кто настаивал на критическом отношении к «диктатуре пролетариата» (особенно левые синдикалисты из «Вольного голоса труда»), воздерживались от активного сопротивления, откладывая «третью революцию» до той поры, пока не будет уничтожено большее зло.

Даже среди куда более враждебных анархо-коммунистов большинство поддержало партию Ленина. Но среди них было немало раскольников. Большинство с трудом, не скрывая своего недоброжелательства, соблюдало нейтралитет, а несколько групп анархо-коммунистов даже в этих неопределенных обстоятельствах отказывало большевикам в праве на место, обращаясь со злобными призывами (как поступала Брянская федерация) немедленного свержения «социал-вампиров» или (в случае с «Анархистами подполья») готовы были начать кампанию террора, направленную против чиновников коммунистической партии.

Эти воинственные анархо-коммунисты питали откровенное презрение к своим коллегам-«ренегатам» – «советским анархистам», как они окрестили их, – уступившим уговорам и посулам «псевдокоммунистов». Львиная доля оскорблений досталась анархо-синдикалистам. Те от всей души всегда верили, что «первым и главным делом – централизм», как сообщали клеветники, а теперь бесстыдно продемонстрировали свое подлинное нутро «торгашей, а не революционеров… получавших партийные билеты из рук большевиков за несколько крошек с барского стола».

Что же до тех анархистов, что считали себя «трезвыми реалистами» по контрасту с «мечтателями-утопистами», упорно отказывавшимися сотрудничать с государством, – они были не более чем «анархо-бюрократами», иудами, предателями дела Бакунина и Кропоткина. «Анархизм, – провозглашали эти непримиримые, – должен быть очищен от этой водянистой смеси с большевизмом, в которой растворены и анархо-большевики и анархо-синдикалисты».

На самого Ленина рвение и отвага «анархистов Советов» произвели такое сильное впечатление, что в августе 1919 года, на пике Гражданской войны, он был вынужден заметить, что многие анархисты «стали самыми преданными сторонниками советской власти». Особенно показательна в этом смысле история Билла Шатова. Во время Гражданской войны Шатов служил правительству Ленина с той же энергией, которую он проявил как член Военно-революционного комитета во время Октябрьского восстания. Как офицер 10-й Красной армии осенью 1919 года он играл важную роль в обороне Петрограда от наступающих сил генерала Юденича, в 1920 году Александр Краснощекое, радикал, близкий анархистам, вызвал его в Читу, где Шатов стал министром транспорта Дальневосточной республики. Несколько лет спустя он опять был послан на Восток, где контролировал строительство Туркестано-Сибирской железной дороги.

Нередко слыша в свой адрес такие злобные оценки, как «анархо-большевик» и «советский анархист», Шатов попытался объяснить свою позицию Александру Беркману и Эмме Голдман вскоре после их приезда в Россию в январе 1920 года: «А теперь я хотел бы рассказать вам, что коммунистическое государство в действии – именно то, каким мы, анархисты, всегда его видели, – жестко централизованная власть, усиленная опасностями революции. В таких условиях никто не может позволить себе делать лишь то, что хочет. Человек не может сесть на поезд и ехать себе или устроиться на подножке, как мне доводилось в Соединенных Штатах. Нужно разрешение. Я предназначен для России, для революции, и это блистательное будущее». Анархисты, сказал Шатов, были «романтиками революции». Но сейчас нельзя воевать, вооружившись только идеалами, поспешил добавить он. В настоящий момент главная задача – нанести поражение реакции. «Мы, анархисты, должны оставаться верны нашим идеалам, – сказал он Беркману, – но в данный момент мы не можем заниматься критикой. Мы должны работать и помогать строить».

Шатов был лишь одним из многих известных анархистов, которые воевали в рядах Красной армии. Немало их полегло в боях, включая Иустина Жука и Анатолия Железнякова – в жизни и того и другого было место и насилию и мятежам. (Железняков командовал бронепоездом и в июле 1919 года был убит под Екатеринославом разрывом деникинского снаряда.) Александр Ге из Центрального исполнительного комитета Советов был зарублен белыми на Кавказе, где занимал высокую должность в Чека.

Во время Гражданской войны и другие известные фигуры анархистского движения были на высоких правительственных постах. Александр Шапиро из «Голоса труда» и Герман Сандомирский, ведущий анархо-коммунист из Киева, после революции 1905 года отправленный в сибирскую ссылку, служили в чичеринском Наркомате иностранных дел. Александр Боровой стал комиссаром в управлении здравоохранения, а Николай Рогдаев отвечал за советскую пропаганду в Туркестане.

В 1918 году после закрытия «Голоса труда» Волин покинул Москву и отправился на юг, где воевал против белых; какое-то время он служил в советском отделе образования в Воронеже, но отказался от поста руководителя всей системы образования на Украине. Владимир Забрежнев (в свое время член кропоткинской группы «Хлеб и воля» в Лондоне) теперь вступил в коммунистическую партию и стал секретарем московской редакции «Известий». Даниил Новомирский тоже вступил в коммунистическую партию и стал сотрудником Коминтерна после его создания в 1919 году. Максим Раевский, бывший редактор «Голоса труда» в Нью-Йорке и Петрограде, с помощью Троцкого получил работу в правительстве, не связанную с политикой. (Он познакомился с Троцким на борту судна, когда в мае 1917 года они плыли в Россию.)

Вацлав Мачайский (который вернулся в Россию в 1917 году) тоже получил неполитическую должность, но меньшей значимости: он стал техническим редактором «Народного хозяйства» (потом оно стало называться «Социалистическое хозяйство»), органа ВСНХ. Тем не менее Мачайский продолжал оставаться резким критиком марксизма и его приверженцев. Летом 1918 года он выпустил единственный номер журнала «Рабочая революция», в котором осуждал большевиков за то, что они не провели тотальную экспроприацию буржуазии и не улучшили экономическое положение рабочего класса. После Февральской революции, писал Мачайский, рабочие получили повышение жалованья и восьмичасовой рабочий день, а после Октября их материальное положение не улучшилось «ни на йоту!». Мятеж большевиков, продолжал он, был всего лишь «контрреволюцией интеллектуалов». Политическая власть была захвачена учениками Маркса, «мелкой буржуазией и интеллигенцией… обладателями знания, необходимого для организации и управления всей жизнью страны».

И марксисты в полном соответствии с религиозной проповедью своего пророка об экономическом детерминизме предпочли сохранить буржуазный порядок, возложив на себя лишь «подготовку» рабочих к их будущему раю.

Мачайский побуждал рабочий класс давить на правительство, чтобы оно экспроприировало предприятия, уравняло доходы и возможности получения образования и обеспечило рабочие места для безработных. Тем не менее, при всем своем разочаровании новым режимом, Мачайский с трудом, но все же принимал его, по крайней мере пока. Любая попытка свергнуть это правительство, говорил он, пойдет на пользу только белым, которые представляют собой еще большее зло, чем большевики.

Нет необходимости говорить, что ни Раевского, ни Мачайского Ленин не имел в виду, когда говорил о «преданных сторонниках советской власти». Скорее это были Шатов и Железняков, Ге и Новомирский – анархистские лидеры, которые от всего сердца оказали поддержку большевикам, когда над их режимом нависла угроза победы белых. В эту категорию входил и Иуда Рошин, возглавлявший «Черное знамя» в 1905 году, который ныне решительно перешел в коммунистический лагерь. Рошин благожелательно встретил создание III Интернационала в 1919 году и приветствовал Ленина, как одну из крупнейших фигур современности. По словам Виктора Сержа, Рошии даже пытался разработать «анархистскую теорию диктатуры пролетариата». А тем временем, пока не сформулирована такая теория, он призывал к восстановлению дружеских отношений с большевиками на почве острой необходимости.

В 1920 году, выступая перед группой московских анархистов, он требовал от своих товарищей сотрудничать с партией Ленина: «Это обязанность каждого анархиста – чистосердечно работать с коммунистами, которые представляют собой передовой отряд революции. Оставьте ваши теории в покое и занимайтесь практической работой для восстановления России. Необходимость в вас велика, и большевики приветствуют вас».

Большинство слушателей встретили его речь криками и кошачьим концертом и списали Рошина, «советского анархиста», как еще одну потерю. Но Александр Беркман, который присутствовал на этой встрече, откровенно признавал, что слова Рощина вызвали у него сочувствие.

Вне всяких сомнений, Рощин был не одинок в своих попытках примирить столь несопоставимые доктрины анархизма и большевизма. И действительно, в одной лишь Москве две довольно большие группы анархо-коммунистов, попутчиков, были организованы с целью крепить узы дружбы и сотрудничества с «диктатурой пролетариата». Воодушевлял первую группу Аполлон Карелин, а братья Гордины – вторую, увековечивая собой тот раскол, который впервые возник в Петроградской федерации анархистов в 1917 году. (Соглашаясь по многим жизненно важным темам, Карелин и Гордины слишком отличались друг от друга по темпераменту и по тактике, чтобы дружно работать в рамках одной организации.)

В 1918 году Карелин стал «советским анархистом» в буквальном смысле слова, завоевав место в ЦИК Советов. Его просоветская организация анархистов, созданная весной этого же года, претенциозно провозглашала себя Всероссийской федерацией анархо-коммунистов. Новая федерация взялась уламывать воинственных антибольшевиков пойти на сотрудничество с правительством. Карелин доказывал, что диктатура Советов – практическая необходимость, чтобы нанести поражение силам реакции; более того, с точки зрения теории она приемлема, как переходная фаза на пути к свободному анархическому обществу. Защищая советское правительство, заявлял журнал федерации «Вольная жизнь» (1919-1921), новая группа защищает не принципы авторитарной власти, а саму революцию. «Вольная жизнь» претендовала на представительство всего разнообразия мнений в среде анархистов – анархо-коммунистов, анархо-синдикалистов, анархистов-индивидуалистов и даже толстовцев. В действительности же журнал придерживался линии анархо-коммунистов (просоветской), критиковал синдикализм за узость доктрины и откровенно игнорировал индивидуалистов и религиозные школы анархистской мысли.

Вторая пробольшевистская организация анархо-коммунистов в Москве, универсалисты, была сформирована в 1920 году братьями Гордиными вместе с Германом Аскаровым, который, как и Карелин, был членом ЦИК. Взгляды универсалистов большей частью совпадали с воззрениями Всероссийской федерации Карелина. Они побуждали всех анархистов оказывать всемерную помощь Красной армии и отказываться от терроризма и других действий, враждебных правительству. Временная диктатура, утверждали универсалисты, является необходимым этапом на пути перехода к бесклассовому коммунистическому обществу.

Трудно понять, каким образом Гордины смогли совершить столь стремительный переход от их фанатичной антимарксистской теории пананархизма к анархо-универсализму, доктрина которого поддерживала «диктатуру пролетариата». Может, их пленила мистика власти большевиков. Может, они пришли к выводу, что большевики – чей упор на революционную волю, похоже, отрицал экономический детерминизм – отступили от марксистского символа веры. Или, не исключено, они сочли Ленина меньшим злом по сравнению с адмиралом Колчаком^[35]. Во всяком случае, в 1920 году белые армии отступали по всем фронтам, и универсалисты со своими соратниками, «советскими анархистами», были на стороне победителей, за что они скоро получат воздаяние.

Глава 8
КРАХ РУССКОГО АНАРХИЗМА

Деспотизм пришел из дворцов в круг комитетов. Ненависть к королям вызывают не королевские облачения, не скипетры, не короны, а их амбиции и тирания. В моей стране меняется только одежда.

Жан Варле. Взрыв

В течение столетий Украина давала убежище беглым рабам, разбойникам, мятежникам и другим беглецам от преследований царского правительства и аристократии. С исчезновением монархии эти традиции сохранились. В 1918 году, когда новый большевистский режим начал серьезно подавлять своих политических противников, анархисты Москвы и Петрограда потянулись в Дикое поле на юг страны, дабы найти убежище в тех местах, где пятнадцать лет назад и зародилось их движение.

Добравшись до Украины, беглецы с севера, не теряя времени, стали устанавливать связи со многими своими соратниками, которые после Февральской революции вернулись из тюрем и ссылок. Харьков, где в 1917 году была предпринята неудачная попытка объединения движения, стал базой нового намерения собрать разрозненные анархистские группы в единую революционную силу. Результатом этих усилий стал «Набат», конфедерация анархистских организаций, у которой осенью 1918 года появилась штаб-квартира в Харькове, а также процветающие отделения в Киеве, Одессе, Екатеринославе и других больших городах Украины. Конфедерация поддержала создание Союза атеистов и вскоре получила право гордиться бурным молодежным движением на юге страны.

Дата добавления: 2015-06-26