Жизнь и идеи мыслителей-экономистов до К. Маркса 8 страница

Его час настал, когда в сентябре 1715 г, умер Людовик XIV. Ло уже несколько лет исподволь внушал свою идею человеку, который имел шансы стать правителем страны при малолетнем наследнике престола,- герцогу Филиппу Орлеанскому, племяннику старого короля. Филипп уверовал в шотландца. Когда он, оттеснив других претендентов на регентство, захватил власть, то немедленно призвал к себе Ло.

Потребовалось более полугода, чтобы преодолеть сопротивление аристократических советников регента и парижского парламента, боявшихся радикальных мер и не доверявших иностранцу. Ло пришлось отказаться от идеи государственного банка и согласиться на частный акционерный банк. Впрочем, это был лишь обходный маневр: с самого начала банк был тесно связан с государством. Учрежденный в мае 1716 г. Всеобщий банк в первые два года своей деятельности имел потрясающий успех. Талантливый администратор, ловкий делец, искусный политик и дипломат, Ло при поддержке регента смело и уверенно овладевал всей денежной и кредитной системой страны. Банкноты Всеобщего банка, выпуск которых Ло в этот период успешно регулировал, внедрялись в обращение и часто принимались даже с премией против монет. По сравнению с парижскими ростовщиками банк давал ссуды из умеренного процента, сознательно направляя их в промышленность и торговлю. В народном хозяйстве наметилось известное оживление.

Великий крах

Ло не был истинным патриотом страны, он был патриотом своей идеи. Сначала он безуспешно предлагал эту идею Шотландии и Англии, савойскому герцогу и Генуэзской республике. Когда Франция наконец приняла ее, он искренне почувствовал себя французом. Немедленно принял он французское подданство, а позже, когда он счел это нужным для успеха системы, перешел в католическую веру.

Нет никакого сомнения в том, что Ло действительно верил в свою идею и вложил в ее осуществление во Франции не только все свои деньги, но и душу. Ло не был заурядным мошенником, который намеревался награбить возможно больше, а потом скрыться с награбленным. Позже он многократно повторял в своих "оправдательных меморандумах", что, имей он такие планы, он не привез бы во Францию все свое состояние и уж во всяком случае сумел бы отправить что-нибудь за границу, пока он еще был у власти. Можно верить Сен-Симону, когда он говорит о Ло: "В его характере не было ни алчности, ни плутовства". Мошенником его сделала сама неумолимая логика его системы!

В написанном в декабре 1715 г. письме Ло к регенту, в котором он еще раз объясняет свои идеи, есть загадочное место, отдающее прямо-таки мистификацией: "Но банк - не единственная и не самая большая из моих идей, я создам учреждение, которое поразит Европу изменениями, вызванными им в пользу Франции. Эти изменения будут более значительны, чем те перемены, которые произошли от открытия Индий или введения кредита. Ваше королевское высочество сможет вызволить королевство из печального состояния, в которое оно приведено, и сделать его более могущественным, чем когда-либо, установить порядок в финансах, оживить, поддерживать и развивать сельское хозяйство, промышленность и торговлю"1.

Прожектеры всегда сулили правителям золотые горы, но здесь экономический алхимик обещает какой-то философский камень. Через два года выяснилось, что скрывалось за этими туманными обещаниями. В конце 1717 г. Ло основал свое второе гигантское предприятие - Компанию Индий. Поскольку она была первоначально создана для освоения принадлежавшего тогда Франции бассейна реки Миссисипи, современники чаще всего называли ее Миссисипской компанией.

Внешне тут, казалось, было мало нового: в Англии уже более столетия процветала Ост-Индская компания, подобное общество было и в Голландии. Но компания Ло отличалась от них. Это не было объединение узкой группы купцов, распределивших между собой паи. Акции Миссисипской компании предназначались для продажи сравнительно широкому кругу капиталистов и для активного обращения на бирже. Компания была теснейшим образом связана с государством не только в том смысле, что она получила от государства огромные привилегии, монополию во многих областях. В правлении компании рядом с невозмутимым шотландцем восседал сам Филипп Орлеанский, регент Франции. Компания была сращена с Всеобщим банком, который с начала 1719 г. перешел к государству и стал именоваться Королевским банком. Банк давал капиталистам деньги для покупки акций компании, вел ее финансовые дела. Все нити управления обоими учреждениями были сосредоточены у Ло.

Итак, вторая "великая идея" Ло была идея централизации, ассоциации капиталов. И здесь шотландец опять-таки выступил пророком, опередившим свое время лет на сто - сто пятьдесят. Лишь в середине XIX в. в Западной Европе и Америке начался бурный рост акционерных обществ. В настоящее время они охватили почти все народное хозяйство в развитых капиталистических странах, в том числе особенно все крупное производство. Большие предприятия не под силу одному или даже нескольким капиталистам, как бы богаты они ни были. Для этого необходимо объединить капиталы многих владельцев. Разумеется, мелкие акционеры только дают деньги и никакого влияния на ход дела не оказывают. Реально управляет верхушка, которую в Миссисипской компании представляли Ло и несколько его сподвижников. Маркс говорит о прогрессивной роли акционерных обществ: "Мир до сих пор оставался бы без железных дорог, если бы приходилось дожидаться, пока накопление не доведет некоторые отдельные капиталы до таких размеров, что они могли бы справиться с постройкой железной дороги. Напротив, централизация посредством акционерных обществ осуществила это в один миг"2.

Неизбежным спутником акционерного дела является ажиотаж и спекуляция при купле-продаже акций. Система Ло породила этот ажиотаж в невиданных до тех пор размерах. После того как в течение первого года своего существования компания пустила корни, Ло перешел к решительным действиям с целью поднять курс и расширить сбыт акций. Для начала он купил двести 500-ливровых акций, стоивших тогда только 250 ливров за штуку, "на срок", обязавшись через шесть месяцев уплатить за каждую акцию по номиналу 500 ливров, сколько бы она тогда ни стоила. В этой, как многим казалось, нелепой сделке был большой расчет, и он оправдался. Через полгода цепа акции в несколько раз превышала номинал, Ло положил в карман огромную прибыль.

Но это было не главное: лишняя сотня тысяч не имела для него теперь особого значения. Цель была в том, чтобы привлечь к акциям внимание, заинтересовать покупателей. В то же время он с большой энергией и размахом расширял дела компании. Предвосхищая и в этом отношении далекое будущее, он сочетал реальное дело с искусной рекламой.

Ло начал колонизацию долины Миссисипи и основал город, который в честь регента был назван Новый Орлеан. Поскольку добровольных переселенцев не хватало, правительство по просьбе компании начало ссылать в Америку воров, бродяг, проституток. Вместе с тем Ло организовал печатание и распространение всякого рода завлекательных известий о сказочно богатом крае, жители которого якобы с восторгом встречают французов и несут золото, драгоценные камни и другие богатства в обмен на безделушки. Он отправлял иезуитов для обращения индейцев в католичество.

Компания Ло поглотила несколько влачивших жалкое существование французских колониальных компаний и стала всемогущей монополией. При этом несколько десятков старых судов, которые она имела, в устах Ло и под пером его помощников превращались в огромные флоты, везущие во Францию серебро и шелк, пряности и табак. В самой Франции компания взяла откуп налогов и, надо отдать ей справедливость, повела это дело гораздо разумнее и эффективнее, чем ее хищные предшественники. Вообще, все это представляло собой странную смесь блестящей организации и смелого предпринимательства с безудержным авантюризмом и прямым обманом!

Хотя компания выплачивала весьма скромные дивиденды, ее акции с весны 1719 г. поднялись ввысь, как воздушный шар. Только этого и ждал Ло. Ловко управляя рынком, он начал проводить новые выпуски акций, продавая их по все более высоким ценам. Спрос на акции превышал их выпуск, и при объявлении подписки у дверей компании выстраивались и стояли днем и ночью тысячные очереди. И это несмотря на то, что уже в сентябре 1719 г. компания продавала свои акции номиналом в 500 ливров по 5 тыс. ливров. Люди влиятельные и знатные не стояли в очереди, а осаждали самого Ло и других директоров, добиваясь подписки. Ведь акцию, которая стоила по выпускной цене 5 тыс. ливров, можно было завтра продать на бирже за 7 или 8 тыс.! История сохранила удивительные случаи: люди пытались проникнуть в кабинет Ло через печную трубу; какая-то светская дама приказала кучеру перевернуть коляску около его дома, чтобы выманить галантного кавалера и заставить его выслушать свою просьбу; секретарь нажил целое состояние на взятках, которые он брал с просителей, дожидавшихся приема у Ло.

Мать регента Филиппа, старая язвительная дама, запечатлевшая в письмах к своим родственникам в Германию эту фантастическую эпоху, писала: "За Ло бегают так, что у него нет покоя ни днем, ни ночью. Одна герцогиня публично целовала ему руки. Если герцогини целуют руки, то какие же части его тела готовы чтить другие женщины?" В письме от 9 ноября 1719 г. она рассказывает: "Недавно, когда несколько дам были у него, он захотел выйти. Они удерживали его, и он вынужден был признаться, в чем дело. "О, это ничего не значит,- заявили они.- Это пустяки; помочитесь здесь, а мы будем продолжать разговор". И они остались с ним".

Еще более странные вещи творились на улочке Кенкампуа, где возникла и расцвела биржа. С утра до вечера здесь кипела толпа, которая продавала и покупала, приценивалась и рассчитывала. 500-ливровая акция поднялась до 10 тыс., потом до 15 и остановилась па 20 тыс. ливров. Стремительно вырастали огромные состояния; в эти дни возникло и так хорошо знакомое теперь слово "миллионер". Оргия обогащения соединяла все сословия, которые нигде больше, даже в церкви, не сливались. Знатная дама толкалась рядом с извозчиком, герцог торговался с лакеем, аббат мусолил пальцы, рассчитываясь с лавочником. Здесь был один бог - деньги!

В расчетах за акции золото и серебро принимали неохотно. В разгар бума 10 акций равнялись по цене 14 или 15 центнерам серебра! Почти все платежи производились в банкнотах. И все это бумажное богатство - и акции и банкноты - создал финансовый чародей Жан Ла (так французы называли шотландца).

Зимой 1719/20 г. слава и влияние Ло достигли апогея. Когда он посетил биржу, толпа кричала: "Да здравствует король и монсеньор Ла!" Он был избран в Академию. Родной город Эдинбург преподнес ему почетное гражданство, а в присланной грамоте говорилось, что он "достиг в мире такой знаменитости, которая делает честь не только этому городу, но всей шотландской нации". Ло купил поместье, дававшее титул маркиза. Когда он перешел в католичество, одна светская дама сказала ему: "Теперь вы спаслись!" На что он возразил: "Суть не в том, что я спасся. Главное, что я спас Францию!" Скромность не была в числе его достоинств.

5 января 1720 г. Ло официально стал генеральным контролером финансов. Фактически же он управлял финансами страны уже давно. Но как раз в это время стали ощущаться первые подземные толчки под его системой.

Куда вкладывались огромные деньги, которые собирала компания путем выпуска своих акций? В ничтожной части - в корабли и товары. В подавляющей - в облигации государственного долга. Фактически она взяла на себя весь огромный государственный долг (до 2 млрд. ливров), выкупив облигации у владельцев. Это и было то установление порядка в финансах, которое обещал Ло. Каким образом размещались все новые и новые сотни миллионов ливров в акциях компании? Только благодаря тому, что банк Ло одновременно печатал и пускал в оборот все новые сотни миллионов в банкнотах.

Этот порядок не мог быть долговечным. Ло не хотел этого видеть, но его многочисленные враги и недоброжелатели и просто дальновидные спекулянты - те уже видели. Они, разумеется, спешили избавиться и от акций и от банкнот. Ло ответил на это поддержкой твердого курса акций и ограничением размена банкнот на металл. Однако, так как для поддержки акций были нужны деньги, Ло печатал их все больше и больше. Многочисленные предписания, которые он издавал в эти месяцы, носят следы растерянности. Ло был загнан в тупик, система погибала... К осени 1720 г. банкноты, превратившиеся в инфляционные бумажные деньги, стоили не более четверти своей нарицательной стоимости в серебре. Цены всех товаров сильно повысились. В Париже не хватало продовольствия, усиливалось народное возмущение. С ноября банкноты перестали быть законным платежным средством. Началась ликвидация системы.

На этих последних рубежах Ло продолжал вести упорную борьбу. В июле оп едва спасся от разъяренной толпы, требовавшей обмена обесцененных бумажек на полноценные деньги, и с трудом нашел спасение во дворце регента. Все замечали, что Ло исхудал, потерял свою обычную самоуверенность и учтивость. У него начались нервные припадки.

По Парижу ходило множество куплетов, анекдотов и карикатур, в которых издевались над Ло, а заодно и над регентом. Герцог Бурбон, наживший, по слухам, 25 млн. ливров на спекуляциях с акциями и вовремя вложивший их в материальные ценности, уверял Ло, что теперь ему не грозит опасность: парижане не убивают тех, над кем смеются. Но Ло имел основание думать по-другому и не появлялся иначе как под надежной охраной, хотя министерский пост был у него уже отнят. Парижский парламент, который всегда был в оппозиции к Ло, требовал судить его и повесить. Приближенные герцога предлагали по крайней мере упрятать его в Бастилию. Филипп стал понимать, что лучше отделаться от своего любимца, чтобы как-то успокоить страсти. Его последней милостью было разрешение Ло покинуть Францию.

В середине декабря 1720 г. Джон Ло с сыном, оставив в Париже жену, дочь и брата, тайно выехал в Брюссель. Все его имущество было вскоре конфисковано и использовано для удовлетворения кредиторов. Когда о бегстве Ло стало известно, прошла новая волна издевательских куплетов. Кто-то сочинил "эпитафию":

Под камнем сим - шотландец знаменитый.

Он несравненным финансистом был

И с помощью системы, им открытой,

Всю Францию он по миру пустил.

Смерть в Венеции

Кого именно пустил Ло по миру? Иначе говоря, что означала система и ее крах с социальной точки зрения? Об этом спорят уже 250 лет.

В XVIII в. Ло в основном ругали, но в этом было больше морального негодования, чем трезвого анализа. В середине прошлого столетия Луи Блан в его "Истории Французской революции" и другие социалисты луи-блановского толка "реабилитировали" Ло и попытались изобразить его чуть ли не предтечей социализма. По мнению Луи Блана, Ло нападал на золото и серебро как на "деньги богачей" и хотел наполнить обращение "деньгами бедняков" - бумажными. Своим всеобъемлющим банком и торговой монополией Ло якобы стремился утвердить социалистический принцип ассоциации в противовес буржуазному принципу безжалостной конкуренции. Луи Блан изображал некоторые экономические меры Ло как сознательную политику, направленную на облегчение жизни трудового люда.

Все это довольно далеко от истины. Блана критиковали многие буржуазные историки и экономисты. Но лишь с позиций марксизма можно до конца объяснить историческую роль Ло, его идей и деятельности. В том виде, в каком Ло хотел внедрить принцип ассоциации, это чисто буржуазный принцип. Он противостоит вовсе не капитализму, а феодализму с его косным делением общества на сословия, отсутствием социальной мобильности людей. Ло хотел ассоциировать и уравнять любых акционеров своей компании и клиентов своего банка - аристократов и буржуа, ремесленников и дельцов,- но ассоциировать их как капиталистов.

Своей системой Ло готовил то, что капитализм в полной мере осуществил позже: "Буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль.

Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его "естественным повелителям", и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного "чистогана""1.

В этом смысле Ло был прогрессивным деятелем. Но Ло не был защитником угнетенных классов даже в том ограниченном смысле, в каком им был Буагильбер. В его сочинениях мы не найдем того искреннего сочувствия к народу, к крестьянству, которое украшает руанца. Да это и несовместимо с его личностью авантюриста, игрока, спекулянта. Ло выражал интересы крупной денежной буржуазии. На ее предпринимательский дух он возлагал надежды. Это шотландец подтвердил и своей политикой. Когда весной 1720 г. перед ним встала дилемма - поддерживать ли банкноты, которые были распространены среди широчайших масс, или акции, которыми владели капиталисты, он выбрал последнее.

Система и ее крах вызвали немалое перераспределение богатства и дохода. Она еще более подорвала положение дворянства, которое распродавало поместья и особняки, чтобы принять участие в спекуляции. События эпохи регентства ослабили позиции монархии и аристократии.

С другой стороны, финансовая магия Ло ударила по городской бедноте, которая жестоко страдала от дороговизны. Когда бумажные деньги были поставлены вне закона, оказалось, что очень значительная их часть мелкими суммами скопилась у ремесленников, торговцев, прислуги и даже у крестьян.

Важнейшим социальным результатом системы Ло было возвышение нуворишей, сумевших полностью или хотя бы в основном сохранить богатство, нажитое на бешеных спекуляциях.

После своего бегства из Парижа Ло прожил восемь лет. Он был беден. Конечно, не так беден, как человек, умирающий с голоду, а как человек, который не всегда имеет собственный выезд и снимает не особняк, а скромную квартиру. Он был бездомен, но жизнь изгнанника и странника он вел всю свою жизнь. Ему не пришлось больше увидеть жену (с которой он, впрочем, так и не успел обвенчаться) и дочь: его не пускали во Францию, а их не выпускали оттуда.

Первые годы он не терял надежду вернуться, оправдать себя и продолжить свою деятельность. Он засыпал регента письмами, в которых вновь и вновь все объяснял и обосновывал. В этих письмах суть его экономических идей осталась прежней, он только предполагал действовать более осторожно и терпеливо.

В 1723 г. Филипп Орлеанский скоропостижно умер. Все надежды Ло на возвращение должности и имущества и даже на скромную пенсию, которую стал ему выплачивать регент, сразу рухнули. К власти пришли люди, которые не хотели и слышать о нем. В это время Ло жил в Лондоне. Английское правительство сочло его достаточно влиятельным и ловким человеком, чтобы послать с каким-то полусекретным поручением в Германию. Около года прожил он в Ахене и Мюнхене.

Это была уже только тень "великого" финансиста и всемогущего министра. Он стал словоохотлив и без конца рассказывал о своих деяниях, защищал себя, обвинял врагов. В слушателях не было недостатка: люди считали, что у шотландца есть какая-то тайна, какой-то секрет, превращающий бумагу в золото. Многие полагали, что он не мог быть настолько глуп, чтобы не припрятать часть своих богатств за пределами Франции, и надеялись чем-нибудь поживиться. Наиболее суеверные думали, что он колдун.

Последние годы Ло провел в Венеции. Он делил свой досуг между игрой (от этой страсти его излечила только могила), беседами со все еще многочисленными гостями и работой над объемистой "Историей финансов времен регентства". Это сочинение Ло писал, стремясь оправдаться перед потомками. Оно было впервые опубликовано через 200 лет. В 1728 г. его посетил знаменитый Монтескье, совершавший большую поездку по Европе. Он нашел Ло несколько одряхлевшим, по по-прежнему несокрушимо уверенным в своей правоте и готовым защищать свои идеи.

Джон Ло умер от воспаления легких далеко от родины, в Венеции, в марте 1729 г.

Ло и ХХ век

Современникам казалось, что чудовищные эксцессы системы Ло никогда не могут повториться. Но они ошибались. Система Ло была отнюдь не концом, а началом или, скорее, провозвестником эпохи. Предприятия Ло, поражавшие воображение людей той эпохи, теперь кажутся детскими игрушками в сравнении с тем, что создал капитализм в XIX и

XX столетиях.

В середине прошлого века идеи Ло, его Всеобщий банк и Миссисипская компания как бы воскресли в предприятии ловких финансистов братьев Перейра - парижском акционерном банке Credit Mobilier. Наполеон III играл в отношении этого спекулятивного колосса ту же роль покровителя и эксплуататора, какую регент Филипп - в отношении учреждений, основанных Ло. Спрашивая, какие средства использует этот банк, чтобы "умножать свои операции" и подчинить все промышленное развитие Франции биржевой игре, Маркс отвечал: "Да те же самые, какие использовал Ло"1 - и далее разъяснял это сходство подробнее.

Credit Mobilier лопнул незадолго до франко-прусской войны, но он сыграл немалую историческую роль, положив начало новой эре банкового дела - созданию спекулятивных банков, тесно связанных с промышленностью, а в дальнейшем и с государством. Из развития крупных акционерных обществ, захвативших господствующие позиции в целых отраслях промышленности, из роста гигантских банков и их сращивания с промышленными монополиями на рубеже XIX и XX столетий образовался финансовый капитал.

Но это, так сказать, "конструктивное" развитие. Что же говорить об эксцессах? В какое сравнение идет мисси-сипская авантюра Ло с грандиозной аферой, предпринятой в конце XIX в. во Франции группой дельцов, которые собрали деньги 800 тыс. акционеров для строительства Панамского канала и расхитили их? Слово "панама" (большое надувательство) стало столь же нарицательным, как слово "миссисипи" в дни Ло.

В какое сравнение идет крах системы Ло, скажем, с крахом нью-йоркской биржи в 1929 г. или инфляция Ло со "сверхинфляциями" XX в., когда деньги (в Германии в 20-х годах, в Греции в 40-х годах) обесценивались в миллионы и миллиарды раз? А если бы мы стали перечислять страны, где имели и имеют место инфляции с падением стоимости денег "только" в десятки и сотни раз, то список занял бы вероятно, целую страницу.

Личность Ло как финансового дельца с богатым воображением, размахом и энергией тоже многократно "повторялась" в истории; капитализм требовал таких людей и порождал их. Это и реальные лица, вроде Исаака Перейры или Джона Пирпонта Моргана, и литературные герои: герой романа Золя "Деньги" биржевой магнат Саккар, драйзеровский финансист, титан и стоик Каупервуд...

Какую роль сыграл, однако, Джон Ло в развитии политической экономии как науки? Прежде всего надо сказать, что важное значение имели не только и не столько теория и сочинения Ло, сколько его практика: система и ее крах.

Далее. Сколько-нибудь прямых последователей в экономической науке Ло пришлось дожидаться 100, а то и 200 лет. Напротив, если политическая экономия XVIII и первой половины XIX в. в своем блестящем развитии в значительной мере отталкивалась от идей Ло, то отталкивалась лишь как от опасной и вредной ереси. Борьба с этой ересью сыграла немалую роль в становлении взглядов Кенэ, Тюрго, Смита, Рикардо. Анализируя развитие французской политической экономии, Маркс замечает: "Возникновение физиократии было связано как с оппозицией против кольбертизма, так и, в особенности, со скандальным крахом системы Ло"1. Если Буагильбер послужил позитивным источником взглядов физиократов, то Ло - негативным.

Критика Ло со стороны классиков была прогрессивной и шла в верном направлении. Она была частью их борьбы против меркантилизма, к которому во многих отношениях был близок Ло. Конечно, Ло уже резко отличается от тех примитивных меркантилистов, которые сводили все экономические проблемы к деньгам и торговому балансу. Он рассматривал деньги в основном как орудие воздействия на развитие экономики. Но при этом он не покидал поверхностной сферы обращения и даже не пытался постигнуть сложную анатомию и физиологию капиталистического производства. А классики буржуазной политической экономии стремились именно к этому.

Рассчитывая на денежные факторы, Ло, естественно, связывал все свои надежды с государством. Он с самого начала хотел иметь государственный банк, и лишь временные трудности заставили его сначала согласиться на банк частный. Его торговая монополия была своеобразным придатком государства.

В своей конкретной экономической политике Ло был непоследователен: он отменял одни меры государственной регламентации, стеснявшие хозяйство, и тут же вводил другие. Его деятельность на посту министра нисколько не похожа на деятельность Тюрго через полстолетия, о чем речь будет дальше. Ло опирался на феодально-бюрократическое государство, а именно против грубого и обременительного вмешательства этого государства в экономику выступили и физиократы и Смит. В этом отношении им тоже гораздо ближе был Буагильбер, чем Ло.

Однако, отвергая капиталотворческую концепцию кредита, которую выдвигал и пытался практиковать Ло, классики недооценили действительно важную роль, которую играет кредит в развитии производства. Как говорится, вместе с водой выплеснули и ребенка. Можно сказать, что взгляды Ло на кредит по меньшей мере интереснее, чем взгляды Рикардо, хотя в целом Ло несравним с крупнейшим представителем классической буржуазной политической экономии.

Ло не была свойственна вера в предустановленную гармонию "естественного порядка", во всесилие laissez faire. И в этом он проявил чутье на противоречия капитализма. Обострение этих противоречий и заставляло буржуазную науку пересматривать свое отношение к Ло. Его реабилитация во времена Луи Блана и Исаака Перейры оказалась не последней. Новую реабилитацию - разумеется, с других позиций - осуществляют последователи Кейнса, идеологи государственно-монополистического капитализма.

Обе главные идеи Ло - воздействие на экономику через кредитно-финансовую сферу и большая роль государства в экономике - пришлись здесь как нельзя кстати. В начале главы были процитированы слова одного современного автора о сходстве Ло и Кейнса. Это не единичное парадоксальное высказывание. Во Франции, например, вышла книга под названием "Джон Ло и рождение дирижизма". Дирижизм (от французского diriger - управлять) - это французский вариант идеи о государственном регулировании экономики.

В США изменение ставок налогов на капиталистические компании и отдельных лиц может быть произведено лишь с санкции конгресса. Это старая буржуазно-демократическая мера, ограничивающая исполнительную власть. Нынешние экономические советники правительства точат на этот порядок зубы: маневрирование налогами - важнейшее оружие в арсенале современной экономической политики, и им хотелось бы иметь его в своем полном распоряжении. Здесь вспоминается Ло, который восхищался тем, как легко было решать вопросы в тогдашней Франции: "Это - счастливая страна, где данная мера может быть обсуждена, решена и выполнена за 24 часа, а не в 24 года, как в Англии". Его не смущало, что Франция была деспотической абсолютной монархией и только по этой причине дело обстояло таким образом.

Глава 6

ДО АДАМА

Эта глава посвящена английской политической экономии от Уильяма Петти до Адама Смита. Она охватывает целое столетие: главные работы Петти написаны в 60-х и 70-х годах XVII в., а смитово "Богатство народов" вышло в 1776 г.

За это столетие произошло полное разложение меркантилизма. Наука прошла большой путь развития - от первых зачатков классической школы до ее оформления в систему, от отдельных, порой случайных, памфлетов до фундаментального "Богатства народов". Содержание и форма этого сочинения предопределили характер трактатов по экономической теории по крайней мере на столетие вперед.

Маркс писал, что "этот период1, изобилующий оригинальными умами, является наиболее важным для исследования постепенного генезиса политической экономии"2. Конечно, здесь придется рассказать лишь о немногих из числа выдающихся ученых и писателей, которые кирпич за кирпичом возводили здание классической политической экономии в Англии. Как мы увидим, некоторые их идеи интересны и с точки зрения современных явлений в экономической науке.

XVIII столетие

Период конца XVII - середины XVIII в. в Англии закрепил классовый компромисс между дворянами-землевладельцами и буржуазией. Интересы обоих эксплуататорских классов тесно срастались и переплетались. Дворянство обуржуазивалось, а буржуа становились землевладельцами. Само слово "дворянин" (джентльмен) в Англии XVIII в. в значительной мере потеряло свой прежний смысл.

Сложилась политическая система, которая в своей основе сохраняется до сих пор и которая представляла собой в течение двух веков буржуазно-демократический идеал. Это парламентарная монархия, где король царствует, но не правит; две партии, время от времени сменяющие друг друга у власти; неслыханная в тогдашней Европе свобода личности, печати и слова, которой, однако, могли реально пользоваться лишь привилегированные и богатые слои общества.

Тори, консервативная партия землевладельцев, и виги, либеральная партия высшей просвещенной аристократии и городской буржуазии, начали свои бесконечные парламентские и предвыборные баталии, которые с тех пор служат излюбленной темой юмористов. Немаловажная функция этих баталий состояла в том, чтобы отвлекать "низшие классы" (так называли авторы XVIII в. крестьян, ремесленников, фабричных рабочих, домашнюю прислугу) от подлинно острых вопросов классовой борьбы.

Дата добавления: 2015-06-26