Жизнь и идеи мыслителей-экономистов до К. Маркса 10 страница

Эти в принципе правильные представления кристаллизуются из хаоса и путаницы понятий медленно, с большим трудом. Такую тяжелую борьбу формирующихся идей воспроизвел в своем мозгу Адам Смит, и мы попытаемся разобраться в ней ниже. Среди важнейших его предшественников в теории стоимости надо назвать Ричарда Кантильона, Джозефа Харриса, Уильяма Темпла, Джозайю Такера, писавших в 30-50-х годах.

Но с великолепной четкостью, в известном смысле превосходя самого Смита, формулирует трудовую теорию стоимости автор, о личности которого мы решительно ничего не можем сказать, ибо его зовут Аноним 1738 года1. Большое число экономических сочинений выходило в XVII и XVIII вв. анонимно. Но авторы одних давно установлены, другие не сыграли в науке заметной роли. Исключение составляет Аноним 1738 года - личность вроде неведомого "мастера жизни Марии" или "мастера легенды святой Урсулы" в истории искусства.

Приведем ключевую цитату из этого сочинения, которое носит скромное название "Некоторые мысли о проценте вообще и о проценте по государственным фондам в особенности". Чтобы облегчить читателю труд анализа, справа даны комментарии.

"Подлинная и реальная ценность жизненных благ пропорциональна той роли, которую они играют в поддержании жизни человеческого рода. Стоимость же их, когда они обмениваются одно на другое, регулируется количеством труда, которое необходимо требуется и обычно затрачивается при их производстве. А стоимость или цена их, когда они покупаются и продаются и приводятся к общему знаменателю, определяется количеством затраченного труда и большим или меньшим количеством средств (обращения) или всеобщего мерила. Вода столь же нужна для жизни, как хлеб или

Автор определяет здесь, в сущности, потребительную стоимость.

Дается понятие меновой стоимости, совершенно отличной от потребительной; имеется зачаток идеи об общественно необходимом рабочем времени.

Автор видит отличие цены от стоимости и отмечает, что цена колеблется под влиянием избытка или недостатка денег.

Эта классическая иллюстрация так называемого вино; но десница божия излила ее на человека в таком изобилии, что каждый может иметь ее в достаточном количестве без труда, так что обычно она не имеет цены. воды) необходим труд, прилагаемый лицами, то этот труд должен быть оплачен, хотя сама вода и не оплачивается. И по этой причине в некоторые времена и в некоторых местах бочка воды может стоить столько же, сколько бочка вина"1

"парадокса стоимости" показывает принципиальное различие потребительной и меновой стоимости.

Автор категорически заявляет, что только труд создает стоимость, а не природа.

Другая классическая формулировка трудовой теории Стоимости содержится в экономической работе молодого Бенджамена Франклина, в дальнейшем замечательного ученого-физика и политического деятеля, одного из основателей Соединенных Штатов как независимого государства. Франклин был последователем Петти и в целом ряде вопросов развивал его идеи. В своей статье о бумажных деньгах (1729 г.) он привел напоминающий Петти пример обмена зерна на серебро в соответствии с затрачиваемым в производстве того и другого количеством труда.

Франклин ближе, чем Петти, подошел к идее о равенстве, общности всех различных конкретных видов труда. Он не приписывал труду по добыче драгоценных металлов каких-то особых свойств. Но. как это ни парадоксально, глубокое и искреннее уважение Франклина к труду каким-то образом мешало ему развить трудовую теорию стоимости дальше: такое развитие требовало известного понимания природы денег как особого товара, являющегося всеобщим эквивалентом и потому наиболее непосредственно выражающего абстрактный труд, который создает стоимость. Он же скорее толкует деньги как нечто привнесенное в процесс обмена просто ради технического удобства.

В связи с развитием теории стоимости идет прогресс и в других важнейших областях. Разрабатывая идею Петти о том, что заработная плата наемных рабочих в конечном счете определяется минимумом средств их существования, экономисты ближе подходят к пониманию природы этого минимума. Занимаясь вопросами народонаселения, они в какой-то мере уясняют себе механизм, который обеспечивает такое воспроизводство рабочей силы, при котором конкуренция между рабочими сводит заработную плату к прожиточному минимуму.

В толковании капитала и дохода на капитал важным шагом было размежевание торгово-промышленной прибыли и ссудного процента. Джозеф Мэсси и Давид Юм, писавшие в 50-х годах, уже ясно понимают, что процент в нормальных условиях - это часть прибыли: купец и промышленник вынуждены делиться с владельцем денег, ссудного капитала.

Таким образом, досмитова политическая экономия, по существу, рассматривает прибавочную стоимость, не понимая, однако, ее природу и трактуя ее лишь в особых формах прибыли и процента, а также земельной ренты

Давид Юм

В марте и апреле 1776 г. Юм, будучи смертельно болен и зная это, спешил написать историю своей жизни. Он прожил после этого четыре месяца. Автобиография была опубликована вскоре после смерти Юма вместе с коротким письмом-предисловием Адама Смита, его ближайшего друга на протяжении четверти века. Смит описывал последние месяцы жизни философа. Юм умирал с завидным спокойствием духа и незаурядной твердостью. Человек общительный и веселый, он сохранял эти черты до конца, хотя болезнь превратила его из толстяка в живой скелет.

Это письмо интересно не только как человеческий документ. Оно сыграло своеобразную роль в политической экономии. Из письма Смита было совершенно ясно, что Юм, уже имевший репутацию безбожника, умирал отнюдь не как богобоязненный христианин - с раскаянием и мыслями о лучшем мире за гробом. И Смит явно разделял этот языческий дух.

Неудивительно, что и на мертвого Юма и на живого Смита обрушилась ярость церковников. Только что тогда опубликованное "Богатство народов" Смита было замечено вначале лишь узким кругом образованных людей. Но возникшая теперь вокруг имен Юма и Смита перепалка, которая для самого Смита, человека осторожного и скромного, была неприятной неожиданностью, привлекла общее внимание к книге. Поскольку она соответствовала духу времени, издания последовали одно за другим, а лет через десять "Богатство народов" стало библией английской политической экономии.

Но Юм прокладывал дорогу Смиту и в ином смысле. В небольших, блестящих по форме эссе Юма, в основном опубликованных в 1752 г., как бы кратко подводится итог некоторым достижениям досмитовой классической школы в борьбе с меркантилизмом. Они сыграли немалую роль в подготовке умов к "Богатству народов".

Давид Юм, как Ло и Смит, был шотландцем. Он родился в 1711 г. в Эдинбурге и был младшим сыном в небогатой дворянской семье. Юм вынужден был сам пробивать себе дорогу в жизни, полагаясь главным образом на свое искусное перо. Усердием и бережливостью - этими традиционными добродетелями шотландцев - он обладал в полной мере.

В 28 лет Юм издал свое главное философское сочинение - "Трактат о человеческой природе", которое впоследствии сделало его одним из самых видных британских философов XVIII в. Философия Юма получила позже название агностицизма. Вслед за Локком Юм утверждал, что ощущения - важнейший источник знаний человека о материальных вещах, но сами эти внешние вещи (т. е. материю) он считал принципиально не познаваемыми до конца. Юмизм пытается найти себе место где-то посредине между материализмом и идеализмом, но, признавая непознаваемость мира, неизбежно скатывается к последнему. Юм критически относился к религии и внес немалый вклад в борьбу с мракобесием. Но он не был последовательным атеистом, а его философия открывала лазейку для "примирения" науки и религии.

Книга Юма первоначально не имела успеха. Он приписал это ее сложности и занялся популяризацией своих идей в небольших по объему очерках. Кроме того, он обратился к философии общества. Первый успех ему принесли политические и экономические сочинения, а европейскую славу - многотомная "История Англии", над которой Юм работал в 50-х годах в мертвой тишине библиотеки Эдинбургской коллегии адвокатов, где он занимал должность хранителя. Как историк, Юм выступил сторонником тори - партии землевладельцев, к которым примыкала консервативная буржуазия. Утонченный интеллигент, "аристократ духа", Юм не любил "вигскую чернь", презирал грубость лавочников и тупость пуритан, а лондонских богачей-финансистов называл "варварами с берегов Темзы".

В 1763-1765 гг. Юм жил в Париже, будучи секретарем английского посольства. Он пользовался большой популярностью в салонах и был другом многих деятелей французского Просвещения, особенно д'Аламбера и Тюрго. Потом Юм занимал дипломатический пост в Лондоне. Свои последние годы Юм провел в Эдинбурге, находясь в центре кружка друзей - ученых и литераторов.

Экономические сочинения Юма содержат немало интересных мыслей и наблюдений. Например, он, видимо, первый указал, выражаясь современным экономическим языком, на наличие лагов (отставаний) в процессе повышения цен под влиянием увеличения денег в обращении. Юм особо отметил, что среди цен всех товаров в последнюю очередь повышается "цена труда", т. е. заработная плата рабочих. Эти важные закономерности помогают понять социальные и экономические процессы, происходящие при бумажно-денежной инфляции.

Юм наиболее полно в XVIII в. развил мысль о том, что золото и серебро естественным образом распределяются между странами, а торговый баланс каждой страны стихийно стремится в конечном счете к равновесию. Идея естественного равновесия, свойственная всей классической школе, вообще сильно выражена у Юма. На этом Юм основывал свою критику меркантилизма с его политикой искусственного привлечения и удержания драгоценных металлов. Концепция естественного уравновешивания торговых (точнее, платежных) балансов была далее развита Рикардо. В очерке о нем мы вернемся к этой концепции.

Однако даже верные наблюдения Юма связаны у пего с пониманием денег, которое находится во внутреннем противоречии с трудовой теорией стоимости. Юм, подобно французам, обходился вообще без теории стоимости; в этом, может быть, сказывался его философский агностицизм и скептицизм.

В политической экономии Юм известен прежде всего как один из создателей количественной теории денег. Юм и другие авторы, выдвигавшие схожие взгляды, исходили из исторического факта так называемой революции цен. После того как золото и серебро из Америки потекло в XVI-XVIII вв. в Европу, уровень цен товаров там постепенно поднялся. По оценке самого Юма, цепы в среднем повысились в 3-4 раза. Отсюда Юм делал, казалось бы, очевидный вывод: стало больше денег (полноценных металлических!), вот и цены соответственно поднялись.

Но, как говорится, внешность обманчива. Ведь весь ход этого процесса можно и нужно объяснить иначе. Открытие богатых рудников вызвало снижение затрат труда на добычу драгоценных металлов и, следовательно, падение их стоимости. Поскольку стоимость денег по отношению к товарам упала, цены товаров повысились.

Юм считал, что в обращении может находиться какое угодно количество полноценных металлических денег, а "стоимость" денег (попросту говоря, товарные цены) устанавливается в процессе обращения, когда куча товаров сталкивается с грудой денег.

На самом деле и деньги и товары вступают в обращение со стоимостью, уже определенной общественно необходимыми затратами труда. Раз это так, то в обращении =- при данной скорости оборота денег - может находиться лишь определенное количество денег. Избыток, если он образуется, уйдет за границу или в сокровище.

Другое дело - бумажные деньги. Они никуда из обращения уйти не могут. Покупательная сила каждой бумажки действительно зависит (наряду с другими факторами) от количества этих бумажек. Если их выпустить больше, чем необходимое для обращения количество полноценных металлических денег, то они обесценятся. Это называется, как известно, инфляцией. Юм, рассматривая золото и серебро, в сущности, описывал явления бумажно-денежного обращения.

Заслуга Юма состоит в том, что он привлек внимание к проблемам, играющим и теперь большую роль в политической экономии: чем определяется количество денег, необходимое для обращения? Как влияет количество денег на цены? Какова специфика ценообразования при обесценении денег?

Глава 7

ДОКТОР КЕНЭ И ЕГО СЕКТА

Призвание (и признание) приходит к людям по-разному. Ньютон в 20 лет твердо знал, что будет философом, математиком и физиком, а в 25 сделал замечательные открытия. А, скажем, Марат до 50 лет был врачом и увлекался химическими опытами, тогда как его политические сочинения были почти незаметны; но революция сделала из него трибуна и вождя.

Франсуа Кенэ был тоже врачом и естествоиспытателем. Он жил в другую эпоху и был иным человеком, чем Марат, и стал не трибуном, а кабинетным мыслителем-экономистом. Кенэ - крупнейший французский политикоэконом XVIII в. Политической экономией он занялся, когда ему было под 60. К этому времени он был уже автором нескольких десятков медицинских сочинений. Последние годы своей жизни (он дожил до 80 лет) Кенэ провел в тесном кругу друзей, учеников и последователей. Это был человек, к которому применимы слова Ларошфуко: "Уметь быть старым - это искусство, которым владеют лишь немногие". Кто-то из его знакомых сказал: у него 30-летняя голова на 80-летнем туловище.

Век Просвещения

Фридрих Энгельс писал: "Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции, сами выступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов какого бы то ни было рода они не признавали. Религия, понимание природы, общество, государственный строй - все было подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него"1.

В блестящей когорте мыслителей XVIII в. почетное место занимают Кенэ и Тюрго, создавшие буржуазную классическую французскую политэкономию.

Основой Просвещения было то, что грязный лед феодализма начал пучиться и трещать под напором новых социальных сил. Просветители надеялись, что этот лед постепенно растает под яркими лучами солнца - освобожденного человеческого разума. Этого не случилось. Все вздыбилось грозным ледоломом революции, а те из младшего поколения просветителей, в том числе и экономистов-физиократов, кто дожил до этого, в страхе отшатнулись от раскрывшейся пучины народной ярости.

Кенэ ближе других просветителей соприкасался с материальной, производственной базой общества. Французская экономика середины XVIII в., когда началась научная деятельность Кенэ, не слишком отличалась от экономики начала столетия, когда писал Буагильбер. Это была по-прежнему крестьянская страна, и положение крестьянства едва ли улучшилось за полвека. Как и Буагильбер, Кенэ начинает свои экономические сочинения описанием бедственного состояния французского сельского хозяйства. В статье "Фермеры", опубликованной в 1756 г. в знаменитой "Энциклопедии" Дидро и д'Аламбера, оп говорит "об огромной деградации сельского хозяйства Франции".

Но кое-что изменилось за полвека. Возник и стал развиваться, особенно в Северной Франции, класс капиталистических фермеров, которые либо имели землю в собственности, либо арендовали ее у помещиков. С этим классом Кенэ связывал свои надежды на прогресс сельского хозяйства, а такой прогресс он справедливо считал основой здорового экономического и политического развития общества в целом.

Франция изнемогала от бессмысленных разорительных войн: так называемой войны за Австрийское наследство (1740-1748 гг.) и особенно Семилетней войны (1756- 1763 гг.). В этих войнах она потеряла почти все свои заморские владения и выгодную торговлю с ними. Ослабли и ее позиции в Европе. Промышленность обслуживала в первую очередь нелепую роскошь и расточительство двора и высших классов, тогда как крестьянство обходилось в большой мере изделиями домашнего ремесла. Скандальный крах системы Ло тормозил развитие кредита и банкового дела. В глазах многих людей, выражавших общественное сознание во Франции середины XVIII в., промышленность, торговля, финансы были некоторым образом скомпрометированы. Земледелие казалось последним прибежищем мира, благополучия и естественности.

Если Ло был романтиком кредита, то Кенэ стал романтиком земледелия, хотя в его личности и характере не было решительно ничего романтического. Впрочем, недостаток этого у учителя искупал избыток энтузиазма у некоторых его учеников, особенно у маркиза Мирабо.

Нация увлекалась земледелием, но увлекалась по-разному. О нем стало модно говорить при дворе, в Версале устраивались кукольные фермы. В провинции возникло несколько обществ поощрения агрикультуры, которые пытались внедрять "английские", т. е. более производительные, методы хозяйства. Стали выходить агрономические сочинения.

В этих условиях идеи Кенэ быстро нашли отклик, хотя его интерес к земледелию был иного рода. Опираясь на свое представление о земледелии как единственной производительной сфере хозяйства, Кенэ и его школа разработали программу экономических реформ, носивших антифеодальный характер. Их пытался проводить впоследствии Тюрго. Их в значительной мере осуществила революция.

Кенэ и его последователи были, в сущности, гораздо менее революционны и демократичны, чем основное ядро просветителей во главе с Дидро, не говоря уже об их левом крыле, из которого вышел позже утопический социализм. Как писал французский историк прошлого века Токвиль, они были "люди кротких и спокойных нравов, люди благомыслящие, честные должностные лица, искусные администраторы"1. Даже пылкий энтузиаст Мирабо хорошо помнил ходячее изречение одного остроумца тех времен: во Франции искусство красноречия состоит в том, чтобы говорить все и не попасть в Бастилию. Правда, он однажды все же попал на несколько дней под арест, но влиятельный доктор Кенэ быстро вытащил его из тюрьмы, а кратковременное заключение только упрочило его популярность. После этого он стал осторожнее.

Но объективно деятельность физиократов была весьма революционна и подрывала устои "старого порядка". Маркс в "Теориях прибавочной стоимости" писал, например, что Тюрго - "в смысле прямого влияния - является одним из отцов французской революции"2.

Медик Маркизы Помпадур

Фаворитке было немногим более тридцати, но она уже теряла расположение ветреного и сластолюбивого монарха. Позже она взяла на себя управление его гаремом и таким образом все же до конца удержалась у власти. Рядом с двумя самыми могущественными людьми во Франции стоял доктор Кенэ, личный врач маркизы и один из медиков короля. Много государственных и интимных тайн знал этот сутулый, скромно одетый человек, всегда спокойный и слегка насмешливый. Но доктор Конэ умел молчать, и это его качество ценилось не меньше, чем профессиональное искусство.

Король любил бордо, но по требованию Кенэ, который считал это вино слишком тяжелым для монаршего желудка, был вынужден отказаться от пего. Однако за ужином он выпивал столько шампанского, что порой едва держался на ногах, отправляясь в покои маркизы. Несколько раз ому делалось дурно, на этот случай Кенэ всегда был под рукой. Простыми средствами он облегчал состояние пациента, одновременно успокаивая маркизу, которая дрожала от страха: что будет, если король умрет в ее постели? Ее завтра же обвинят в убийстве! Кенэ деловито говорил: такой опасности нет, королю только 40 лет; вот если бы ему было 60, то он не поручился бы за его жизнь. Многоопытный, умный доктор, лечивший на своем веку крестьянок и дворянок, лавочниц и принцесс, понимал Помпадур с полуслова.

В медицине Кенэ предпочитал простые и естественные средства, во многом полагаясь на природу. Его общественные и экономические идеи вполне соответствовали этой черте характера. Ведь само придуманное им слово физиократия1 означает власть природы (от греческих слов "физис" - природа, "кратос" - власть).

Людовик XV благоволил к Кенэ и называл его "мой мыслитель". Он дал доктору дворянство и сам выбрал для него герб. В 1758 г. король собственноручно сделал на ручном печатном станке, который завел доктор для его физических упражнений, первые оттиски "Экономической таблицы" - сочинения, впоследствии прославившего имя Кенэ. Но Кенэ не любил короля и в глубине души считал его опасным ничтожеством. Это был совсем не тот государь, о котором мечтали физиократы: мудрый и просвещенный блюститель законов государства.

Исподволь, пользуясь своим постоянным пребыванием и влиянием при дворе, он пытался сделать такого государя из дофина - сына Людовика XV и наследника престола, а после его смерти - из нового дофина, внука короля и будущего Людовика XVI. Сохранился такой анекдот. Дофин (сын короля) стал жаловаться Кенэ на трудность обязанностей монарха. "Монсеньер, я этого не нахожу",- отвечал доктор. Дофин: "А что бы вы делали, если бы были королем?" Кенэ: "Я бы ничего не делал". Дофин: "Но кто же управлял бы?" Кенэ: "Законы!" О нем имеется много подобных рассказов. За достоверность их трудно ручаться, но они, видимо, неплохо передают характер этого своеобразнейшего человека.

Франсуа Кенэ родился в 1694 г. в деревне Мерз, недалеко от Версаля, и был восьмым из 13 детей Никола Кенэ. В свое время считалось, что Кенэ-отец был адвокатом или судейским чиновником. Но потом выяснилось, что эту версию дал зять доктора Кенэ врач Эвен, опубликовавший вскоре после его смерти первую биографию своего, тестя и стремившийся хоть немного облагородить его происхождение. Теперь документально доказано, что Никола был простым крестьянином и заодно занимался мелкой торговлей.

До 11 лет Франсуа не знал грамоты. Потом какой-то добрый человек, огородник-поденщик, научил его читать и писать. Дальше - ученье у сельского кюрэ и в начальной школе в соседнем городке. Все это время ему приходилось тяжело работать в поле и дома, тем более что отец умер, когда Франсуа было 13 лет. Согласно рассказу Эвена, страсть мальчика к чтению была такова, что он мог иной раз выйти на заре из дому, дойти до Парижа, выбрать нужную книгу и к ночи вернуться домой, отмахав десятки километров. Это говорит также об истинно крестьянской выносливости. Кенэ до конца дней сохранил крепкое здоровье, если не считать подагры, которая сравнительно рано начала его мучить.

В 17 лет Кенэ решил стать хирургом и поступил подручным к местному эскулапу. Главное, что он должен был уметь делать,- это открывать кровь: кровопускание было тогда универсальным способом лечения. Как бы плохо ни учили в то время, Кенэ учился усердно и серьезно. С 1711 по 1717 г. он живет в Париже, одновременно работая в мастерской гравера и практикуя в госпитале. К 23 годам он уже настолько стоит на собственных ногах, что женится на дочери парижского бакалейщика с хорошим приданым, получает диплом хирурга и начинает практику в городке Мант, недалеко от Парижа. Кенэ живет в Манте 17 лет и благодаря своему трудолюбию, искусству и особой способности внушать людям доверие становится популярнейшим врачом во всей округе. Он принимает роды (этим Кенэ особенно славился), открывает кровь, рвет зубы и делает довольно сложные по тем временам операции. В числе его пациентов постепенно оказываются местные аристократы, он сближается с парижскими светилами, выпускает несколько медицинских сочинений.

В 1734 г. Кенэ, вдовец с двумя детьми, покидает Мант и по приглашению герцога Виллеруа занимает место его домашнего врача. В 30-х и 40-х годах он отдает много сил борьбе, которую вели хирурги против "факультета" - официальной ученой медицины. Дело в том, что согласно старинному статуту хирурги были объединены в один ремесленный цех с цирюльниками, и им было запрещено заниматься терапией. Кенэ становится во главе "хирургической партии" и в конце концов добивается победы. В это же время Кенэ выпускает свое главное естественнонаучное сочинение, своего рода медико-философский трактат, где трактуются основные вопросы медицины: о соотношении теории и врачебной практики, о медицинской этике и др.

Важным событием в жизни Кенэ был переход в 1749 г. к маркизе Помпадур, которая "выпросила" его у герцога. Кенэ обосновался на антресолях Версальского дворца, которым было суждено сыграть важную роль в истории экономической науки. К этому времени Кенэ был уже, разумеется, очень состоятельным человеком. Достаточно сказать, что поместье, которое он купил после получения дворянства и где поселился его сын с семьей, стоило 118 тыс. ливров.

Медицина занимает большое место в жизни и деятельности Кенэ. По мосту философии он перешел от медицины к политической экономии. Человеческий организм и общество. Кровообращение или обмен веществ в человеческом теле и обращение продукта в обществе. Эта биологическая аналогия вела мысль Кенэ, и она остается небесполезной до сих пор.

В своей квартире на антресолях Версальского дворца Кенэ прожил 25 лет и был вынужден съехать оттуда лишь за полгода до своей смерти, когда умер Людовик XV и новая власть выметала из дворца остатки прошлого царствования. Квартира Кенэ состояла всего из одной большой, но низкой и темноватой комнаты и двух полутемных чуланов. Тем не менее она скоро стала одним из излюбленных мест сборищ "литературной республики" - ученых, философов, писателей, сплотившихся в начале 50-х годов вокруг "Энциклопедии". Здесь часто бывали Дидро, д'Аламбер, Бюффон, Гельвеции, Кондильяк. Это не были большие блестящие обеды в особняке барона Гольбаха - "генеральные штаты" философии, а более скромные и интимные собрания. Позже, когда вокруг Кенэ сплотилась его секта1, собрания приняли несколько иной характер: за стол садились в основном ученики и последователи Кенэ или люди, которых они представляли мэтру. В 1766 г. здесь провел несколько вечеров Адам Смит.

Каков был Кенэ?

Из множества довольно разноречивых свидетельств современников складывается образ лукавого мудреца, слегка таящего свою мудрость под личиной простоватости; его сравнивали с Сократом. Говорят, он любил притчи с глубоким и не сразу понятным смыслом. Он был очень скромен и лично не честолюбив: без всякого сожаления Кенэ часто отдавал своим ученикам честь публикации его идей. Внешне он был даже неприметен, и новый человек, попав в его "антресольный клуб", мог не сразу понять, кто же здесь хозяин и председатель. "Умен, как дьявол",- сказал брат маркиза Мирабо, побывав у Кенэ. "Хитер, как обезьяна",- заметил какой-то придворный, выслушав одну из его побасенок. Таков он на портрете, написанном в 1767 г.: некрасивое плебейское лицо с иронической полуулыбкой и умными, пронизывающими глазами.

Новая наука

Крестьянин, вспахав, удобрив и засеяв участок земли, собрал урожай. Он засыпал семена, отложил зерно на пропитание семьи, часть продал для приобретения самых необходимых городских товаров и с удовлетворением убедился, что у него еще есть какой-то избыток. Что может быть проще этой истории? А между тем именно подобные вещи натолкнули доктора Кенэ на разные мысли.

Кенэ хорошо знал, что будет с этим избытком: крестьянин отдаст его деньгами или натурой сеньору, королю и церкви. Он даже оценивал в одной из своих работ долю каждого получателя: сеньору - четыре седьмых, королю - две седьмых, церкви - одну седьмую. Возникают два вопроса. Первый: по какому праву эти трое с ложкой забирают у одного с сошкой значительную часть его урожая или дохода? Второй: откуда взялся избыток?

На первый вопрос Кенэ отвечал примерно так. О короле и церкви нечего говорить: это, так сказать, от бога. Что касается сеньоров, то он находил своеобразное экономическое объяснение: их ренту можно, видите ли, рассматривать как законный процент на некие "поземельные авансы" (avances foncieres) - капиталовложения, якобы сделанные ими во время оно для приведения земли в пригодное для обработки состояние. Трудно сказать, верил ли в это сам Кенэ. Во всяком случае, он не представлял себе земледелие без помещиков. Ответ на второй вопрос казался ему еще очевиднее. Земля, природа дала этот избыток! Столь же естественным образом он и достается тому, кто владеет землей.

Избыток сельскохозяйственного продукта, который образуется за вычетом всех издержек его производства, Кенэ называл чистым продуктом (produit net) и анализировал его производство, распределение и оборот. Чистый продукт физиократов - это ближайший прообраз прибавочного продукта и прибавочной стоимости, хотя они односторонне сводили его к земельной ренте и считали естественным плодом земли. Однако их огромной заслугой было то, что они "перенесли исследование о происхождении прибавочной стоимости из сферы обращения в сферу непосредственного производства и этим заложили основу для анализа капиталистического производства"1.

Почему Кенэ и физиократы обнаружили прибавочную стоимость только в земледелии? Потому, что там процесс ее производства и присвоения наиболее нагляден, очевиден. Его несравненно труднее разглядеть в промышленности. Суть дела заключается в том, что рабочий в единицу времени создает больше стоимости, чем стоит его собственное содержание. Но рабочий производит совсем не те товары, которые он потребляет. Он, может быть, всю жизнь делает гайки и винты, а ест он хлеб, порой мясо и, весьма вероятно, пьет вино или пиво. Чтобы разглядеть тут прибавочную стоимость, надо знать, как привести гайки и винты, хлеб и вино к какому-то общему знаменателю, т. е. иметь понятие о стоимости товаров. А такого понятия Кенэ не имел, оно его просто не интересовало.

Дата добавления: 2015-06-26