Характера и действий главной героини пьесы

Но если не жажда богатства, то что же движет Вассой, заставляет ее посвящать всю жизнь «делу»? В тексте нельзя найти прямого ответа на этот вопрос, но вся логика действий героини свидетельствует, что в их основе – желание обеспечить будущее «ближним»: детям, внуку. Это психологически мотивирует все поступки Вассы. Нет сомнений, что Васса заботится о Коле, но в борьбе за его будущее она совершенно не считается с ним самим, готовая навсегда лишить его возможности общения с матерью. Такова «инквизиторская» логика этического утилитаризма: будущее счастье ближнего должно оправдывать все принесенные жертвы. По мнению Вассы, единственная возможность дать нормальную жизнь близким – это полная власть над ними.

Васса говорит то о внуке, то о «деле» как о главной цели своей жизни. Счастье внука – бесспорная цель, но для его обеспечения нужно «дело», а значит, теперь оно важнее всего. Однажды в минуту откровенности она «проговаривается», что внук для нее – это оправдание ее поступков, ее жизни. Тем самым она косвенно признает, что действия ее антиморальны, но это признание означает также, что и внук из цели превращается в средство, в «оправдание» ее жизни.

Рашель говорит, что Васса – раба хозяйства. Слово подобрано точно, хотя Рашель вкладывает в него слишком упрощенный смысл (раба денег и своего социального положения). Но Васса становится рабой не денег, а идеи. «Дело» стало для нее микромоделью мира, символом определенного устройства жизни вообще, и иного она не представляет и не признает. И в этом маленьком мире она своеобразный великий инквизитор, не знающий моральных ограничений в средствах достижения цели.

Васса пережила много боли, унижений, обмана. Она прекрасно видит людские слабости, ненавидит в людях их пороки, знает, что люди могут быть хуже зверей, – «час великого презрения», подобно великому инквизитору у Достоевского, пережит и ею. Но, кроме того, она видит и то, что все несчастны, и ищет выхода из этого положения:

«ВАССА. Почему несчастны, я не знаю, Людка. Вот Онегин с Натальей знают – по глупости. Но говорят – да и сама видела – умные-то несчастнее дураков.

НАТАЛЬЯ. Я детей родить не стану. Зачем несчастных увеличивать?

ВАССА. Это, конечно, умно. Зачем, в самом деле?»

Ироническая реплика Вассы показывает, что выход, предлагаемый Натальей, для нее смешон. Разговор продолжается:

«НАТАЛЬЯ. Все это переделать надо – браки, всю жизнь, все!

ВАССА. Вот и займись, переделай. Гурий Коротких научит, с чего начать.

НАТАЛЬЯ. Я и без него знаю – с революции!

ВАССА. Революция вспыхнула да прогорела – один дым остался».

То есть революция для нее тоже не выход из положения.

Васса приходит к выводу, что единственная возможность спасения, хотя бы в масштабах семейного клана, – стать сильной, приобрести власть над другими и управлять ими, чтобы по возможности уменьшить количество зла в жизни. (Васса говорит, что у нее была и другая цель – удовлетворить собственную гордость, возвыситься над всеми. Но это было когда-то, теперь же осталось лишь стремление устроить жизнь семьи, сохранить и укрепить «дело»). И вот, стремясь разумно устроить жизнь близких, Васса совершает преступления против них же. Чтобы обеспечить будущее дочерям, она фактически убивает их отца. Очень умело, психологически точно, расчетливо и упорно Васса доводит его до самоубийства. Причем, предлагая мужу яд, она говорит: «Прими добровольно!» – значит, могла бы убить и сама, если бы пришлось. И ей не приходит в голову вопрос: нужно ли дочерям спокойствие такой ценой? Несмотря на то что Сергей Железнов не образец добродетели, он все же человек и отец ее детей. И если дочери Вассы когда-нибудь узнают, чего стоило им будущее (а Наталья, возможно, уже догадывается об этом), они вряд ли смогут простить свою мать.

2.3. Мотив ответственности и вины «инквизитора»

Когда Васса, убеждая мужа пожертвовать собой ради детей, говорит, что за пакости отцов дети не платят, он отвечает ей вопросом: «А за матерей?» Васса отмахивается от этого вопроса: «Бессмысленное сказал». На самом деле сказанное далеко не бессмысленно: дочери Вассы платят за все. И если Людмила не способна понять и оценить происходящее (в этом ее счастье), то Наталья расплачивается за поступки матери и отца своей душой, она теряет доброту, способность доверять, любить, прощать. Остается одно желание – уйти из семьи, от матери и отомстить ей хотя бы в мелочах. Такой человек не может быть счастливым. И хотя Васса субъективно не хотела этого, именно она виновата во всем.

В первый раз после пьесы «На дне» Горький здесь заставляет читателя задуматься об отрицательных последствиях действий своих «инквизиторов», причем гораздо более определенно: судьба Актера лишь в какой-то степени на совести Луки – судьба Натальи в полной мере на совести Вассы. Этого мотива не было и в «Матери», появляется он лишь в «Несвоевременных мыслях», но даже там Горький еще оправдывает «инквизиторов». В «Вассе Железновой» уже нет оправдания героини: ясно, что ее «идея» и ее поступки объективно приносят людям, о которых она заботится, лишь вред и несчастье.

Похожая ситуация повторяется с внуком Вассы. Нет сомнения, что она желает ему только хорошего. Но для этого ей приходится устранить с пути его родную мать, и Васса идет на это без колебаний: она готова выдать полиции скрывающуюся от властей Рашель.

В обоих случаях Васса, как великий инквизитор, берет на себя ответственность за чужие судьбы, считая, что только она вправе решать, в чем счастье этих людей, как им надо жить. Субъективно она действует в их интересах, как их сама понимает, но объективно совершает одно преступление за другим, и это не приносит счастья никому.

И в последней пьесе, и в последнем романе М.Горького возникают сюжетные ситуации, раскрывающие результат влияния «инквизитора» на судьбу конкретного человека, одного из «миллионов» достойных счастья «существ». Эти ситуации показывают механизм превращения человека из цели в средство. Марина Зотова убеждена: она лучше знает, что нужно Безбедову, чем он сам. Но ее опека не только не приносит племяннику блага, а толкает в конце концов на преступление. Васса думает о будущем дочерей и внука, не замечая, что губит их уже в настоящем. Подобной ситуации, показывающей результат реализации «инквизиторской» идеи по отношению к отдельному человеку, не было в «Матери», но наметилась она уже в пьесе «На дне».

Трудно сказать, любит ли Васса Железнова своих детей просто как мать. Она заботится о них, хочет им счастья. Но настораживают её слова о сыне: больной он ей не нужен. В ней говорит в данном случае не столько мать, сколько хозяйка «дела». Узнав о болезни сына, Васса произносит с горечью: «Сгорел Федор Железнов. Наследник мой, голова всего хозяйства». Судьба дела важнее судьбы сына. В системе ценностей Вассы постоянно сталкиваются дети и «дело». Внук – её надежда и отрада, но он же и оправдание «дела». Она «везет» хозяйство ради детей, но когда Рашель говорит: «Есть нечто неизмеримо более высокое, чем наши личные связи и привязанности», – Васса отвечает: «Знаю. Дело есть, хозяйство». И это снова доказывает, что «дело» материализуется в страшную силу, способную управлять его владелицей. Васса действительно своеобразная «раба идеи», как и герои «Жизни Клима Самгина». Она, подобно герою «Легенды» Достоевского, попадает в плен своей логики, своей идеи, и уже не может освободиться от пут, не различает цель и средства и вынуждена жертвовать своими лучшими человеческими качествами. А они есть, хотя и скрыты глубоко. Например, стремление к добру, красоте. Тема сада в пьесе призвана раскрыть именно его. Васса создала сад – это единственно светлое дело в ее жизни. И единственный по-настоящему близкий ей человек – Людмила – чувствует это. Если в 1-й редакции она совершенно осознанно говорит о том, что лишь Васса «понимает хорошее», то во 2-й Людмила «слабоумная», ее восприятие хорошего, человеческого в Вассе остается на подсознательном, интуитивном уровне, но тем оно вернее. Однако это человеческое Васса сама отодвигает на второй план. Она приказывает Анне выдать Рашель, и именно после этого говорит Людмиле, что собирается расширить сад: она как бы интуитивно стремится сохранить хоть какое-то равновесие между человеческим и античеловеческим в своей жизни. Причем человеческое диктуется душой, античеловеческое – разумом. «Поцелуй горит на его сердце, но старик остается в прежней идее», – сказано в финале «Легенды о Великом инквизиторе»; такой же разлад между умом и сердцем и у Вассы Железновой.

2.4. Крах «семейного царства» Вассы Железновой

«Империю», построенную Вассой, разрушает сама жизнь. Конец Вассы похож на конец Марины Зотовой: неожиданно, трагически погибает героиня, и оказывается, что вся созданная ею система держалась лишь на ее силе. Как только исчезла эта опора, казавшаяся такой прочной, рушится и все «дело»: наследство попадает в руки Прохора; неизвестно, что будет с дочерьми; Анна, верная наперсница, крадет деньги; Рашель получает Колю, чтобы тут же отдать его в чужие руки, в чужую страну.

Это «тройной» конец героини. Она гибнет физически, она побеждена морально, и рушится «дело», которому была посвящена вся жизнь.

2.5. Два типа «инквизиторов» в последних произведениях М.Горького («Вассе Железновой» и «Жизни Клима Самгина»)

Рассматривая эту пьесу в соотнесении с проблематикой «Жизни Клима Самгина», историю Вассы Железновой – в соотнесении с судьбой Марины Зотовой, нельзя не увидеть сходства этих линий, и внешнего, и внутреннего, глубинного. Судьба двух героинь Горького говорит о том, что «инквизиторская» идея насильственного счастья к середине 30-х годов уже воспринималась автором как путь, ведущий к трагедии.

В обоих произведениях рядом с «инквизитором» – хозяином своего «дела» и созданного вокруг него «царства» – изображен революционер-большевик. И, как в романе Марина Зотова чувствует и осознает, что ближе всех к ее «идее» Степан Кутузов, так и в пьесе Васса испытывает внутреннее тяготение и большую симпатию к Рашели.

Рашель – совершенно новое лицо в драме, в первом варианте отсутствовавшее, и введение её в систему образов пьесы усиливает акценты, связанные с «инквизиторской» идеей. Ее взгляды, как и «железная логика» Кутузова, заключают в себе один из многих вариантов «инквизиторской» идеи счастья для большинства. Но другая, пусть меньшая, часть человечества списывается со счетов. Рашель не только не собирается как-то улучшить жизнь таких, как Васса (ведь богатство еще не счастье: «богатые тоже плачут»), она считает справедливым то, что они будут страдать, и это страдание приблизит торжество нового устройства жизни: «Плохо живете, но лучшего и недостойны. Эта бессмысленная жизнь вполне заслужена вами… Не только вами лично, сословием вашим, классом… Немного жизни осталось для таких, как вы… Растет другой хозяин – грозная сила растет, – она вас раздавит. Раздавит!»

Задача Рашели – разрушить старый уклад, создать более разумный, уменьшить количество несчастных. Это дело для нее не меньшего, а, может быть, большего значения, чем «хозяйство» для Вассы.

«Тебе революцию снова раздувать надо. Мне – надо хозяйство укреплять», – говорит Васса, рассуждая о судьбе Коли.

И если Рашели придется выбирать: сын или революция, – она, не колеблясь, выберет второе. Ей больно думать, что Коля вырастет в чуждой ей атмосфере и, может быть, станет одним из тех, кого она презирает. И все же этот вопрос имеет для Рашели только одно решение: «Есть нечто неизмеримо более высокое, чем наши личные связи и привязанности». Для Вассы – её «дело», для Рашели – революция.

«РАШЕЛЬ. Выкрасть…Увезти. Это я не могу сделать.

НАТАЛЬЯ. Почему?

РАШЕЛЬ. У меня есть другое дело, более серьезное.

НАТАЛЬЯ. Серьезнее сына? Да? Зачем же ты родила, если у тебя есть дело серьезнее? Зачем?

РАШЕЛЬ. Да, это моя ошибка!.. Для меня – нет жизни вне этого дела. И пусть я потеряю… никогда не увижу Колю…»

Она хочет забрать сына у Вассы не для того, чтобы быть рядом с ним, дать ему материнскую любовь и заботу, она лишь собирается вырвать его из ненавистной ей среды, чтобы отправить за границу, к сестре. Васса, разговаривая с ней о Коле, очень точно формулирует вопрос: «Он тебе зачем нужен?» – и Рашель отвечает именно на него: «Я решила отправить его за границу». У той и другой одинаковое отношение к человеку, к ребенку, который должен был бы быть для каждой из них дороже всего на свете.

Такова диалектика цели и средств, та диалектика, к которой приводит воплощение в жизнь идеи достижения счастья для всех с помощью насилия и обмана. В «Матери» такая ситуация только гипотетически заявлена: Павел Власов мог бы «перешагнуть» через мать. В «Вассе Железновой» она становится реальной, трансформируется в действие: здесь уже матери перешагивают через детей и внуков в настоящем ради их будущего счастья, не замечая этого чудовищного противоречия.

Кроме того, между двумя матерями в пьесе есть и еще нечто общее: каждая из них испытывает духовную близость и внутреннюю симпатию к другой, несмотря на острейший конфликт между ними. Каждой нравятся ум, сила, воля, убежденность, прямота соперницы.

«Ты, Рашель, умная, и, может быть, я неоднократно жалела, что ты не дочь мне»,– говорит Васса. Рашель тоже видит в Вассе нечто близкое себе: «Ведь вот есть же у вас, в этой ненависти вашей, что-то ценное…» Речь идет о ненависти к людям, которые «хуже зверей». Рашель видит ценное в Вассе совсем не в том, в чем видит его Людмила, – не в стремлении к красоте, а в ненависти. Это не потому, что она сама способна только ненавидеть, а скорее потому, что именно ненависть отвечает ее сегодняшней задаче, вытекает из ее «идеи». И хотя Рашель называет «враньем» слова Вассы о готовности пожертвовать всем, но, если бы она поверила в «дело» Рашели, можно не сомневаться в том, что Васса действительно способна на поступок, о котором говорит.

2.6. «Пророческие» мотивы

в «прощальных» произведениях М.Горького

«Зотовский», «железновский» вариант «инквизиторства» и в прощальном романе, и в последней пьесе Горького терпят крах. Другой вариант – вариант Рашели и Кутузова, вариант революционный, «социалистический» – уверенно набирает силу. Здесь Горький как художник-реалист и как трезвый мыслитель верен действительности. Когда-то, до революции, он отказался от мысли реализовать замысел романа о трех поколениях купеческой семьи, потому что, как ему сказал в разговоре на эту тему Ленин, «конца-то действительность не дает», и написал свое «Дело Артамоновых» только после революции, когда «конец» артамоновскому «делу» дала сама жизнь. Так и теперь, в годы создания последних горьковских произведений, действительность еще не давала, даже не предвещала «конца» «социалистического» варианта «инквизиторской» идеи. В 30-е годы «кутузовщина» торжествовала в живой современности, и «конец» ее мог быть тогда только предметом предвидений и пророчеств. И они есть в «прощальных» произведениях Горького – недаром автор «Чевенгура» и «Котлована» А.Платонов увидел в них произведения «пророческого значения»[2].

Горький говорил о своей «главной книге», что ее поймут не сейчас и не завтра, а не ранее, чем через полвека. И действительно, спокойные рассуждения Кутузова о неизбежности гибели обывателей, которые «пассивно или активно сопротивляются революции», ради счастья большинства таких же обывателей в будущем; его «логика исключенного третьего», согласно которой интеллигенция, в том числе и социалистическая, либо пойдет с большевиками, либо должна будет погибнуть; самгинский прогноз: «Революция нужна для того, чтобы уничтожить революционеров» – все это теперь уже доказанные самой жизнью и историей, осуществившиеся предвидения и пророчества. На исходе ХХ века сама действительность дала «конец» не только «зотовскому», но и «кутузовскому» варианту реализации «инквизиторской» идеи. Но еще тогда, в 30-е годы, Горький сумел многое сказать читателю о «кутузовщине». «Железная логика» Кутузова (и Рашели), пренебрежение интересами конкретной личности ради достижения всеобщего счастья («Человек – это потом», по Кутузову), страшные жертвы, которые приносят «делу» матери в «Вассе Железновой» – все это доказывает антигуманность «инквизиторства» в любых его вариантах.

В чем это выражается?

1. Сюжетные линии, связанные с судьбами «инквизиторов» (Марины Зотовой, Вассы Железновой), завершаются гибелью героинь и крахом всего их «дела»; сюжетные линии «инквизиторов-социалистов» (Кутузова, Рашели) не имеют такого завершения, однако совершенно очевидно выявляют не только силу, но и антигуманность «железной логики» «инквизиторов» «кутузовского» типа, потенциальную опасность их «дела», в том числе для будущего самих революционеров.

2. Очень существенную роль начинает играть мотив губительного воздействия «инквизиторов» на судьбу конкретного человека. Ни Безбедову, ни Наталье Железновой, ни Коле действия тех, кто по своей воле решает их судьбы, не только не приносят счастья, но, наоборот, причиняют непоправимый вред. В «Матери», например, Горький не доводит действия героев до логического конца, даже, по-видимому, сознательно избегает этого: из убийцы (как это предполагалось в черновом варианте) он делает Находку лишь свидетелем убийства, не заставляет Павла «перешагнуть» через мать, а говорит только о его способности на подобный поступок и т.д. Мотив жалости и сострадания «инквизиторов» к ближним, отчетливо выраженный в произведениях Горького начала века, где нашла отражение «инквизиторская» идея («На дне», «Мать», «Мужик»), в его «прощальных» произведениях («Самгине» и «Вассе Железновой») сильно затушеван, хотя и не уходит совсем. Жесткий рационализм в идеологии и действиях всех «инквизиторов», напротив, усилен и акцентирован: любовь к человеку приобретает здесь форму жестокой «любви без жалости», а способ действий предстает в виде бестрепетной «социальной хирургии» (одно из любимых выражений Кутузова).

3. И в романе, и в пьесе отчетливо выражен, с одной стороны, принцип живучести, неистребимости и многовариантности «инквизиторской» идеи, а с другой – мотив взаимосвязанности, родственности разных ее вариантов, поскольку в них сохраняется базовый, фундаментальный этический принцип: нравственно все, что служит достижению наибольшего счастья наибольшего количества людей. В произведениях начала века этот аспект выражен, скорее, на интуитивном уровне (замыслы «Мужика», «На дне», «Матери» не связывались Горьким друг с другом, возникали как бы самостоятельно, хотя у этики их героев общая основа). В итоговых произведениях Горького не только осознан, но акцентирован, подчеркнут, усилен мотив духовной и нравственной близости Марины Зотовой и Кутузова, Вассы Железновой и Рашели.

4. И еще один важный момент: в последних произведениях Горького философствуют и действуют нестрадающие инквизиторы. Тема нравственных страданий, ярко выраженная в «Легенде» Достоевского, у Горького наметившаяся в «Мужике», очень широко разработанная в «Матери», тема «жертвенности» и нравственных страданий «сильных» при решении ими судеб «слабых», играющая важную роль в послереволюционной публицистике Горького, практически отсутствует в «Жизни Клима Самгина» и «Вассе Железновой».

Наличие этого мотива как в «Легенде» Достоевского, так и в горьковских произведениях начала века (особенно в «очень своевременной книге» – в «Матери») – важный показатель авторского отношения к «инквизиторской» идее, положительной нравственной оценки ее носителей, а его отсутствие – симптом «охлаждения» автора к идеям и героям этого типа в конце жизни.

Все эти особенности художественного воплощения «инквизиторской» идеи в последних произведениях Горького свидетельствуют о пересмотре писателем идеи великого инквизитора, по крайней мере, о начале процесса преодоления соблазна «инквизиторства».

[1] Отсылаю вас к лекциям о творчестве А.Платонова и Н.Заболоцкого, где суть этого «федоровского» вопроса была затронута подробно.

[2] Платонов А. Пушкин и Горький // Платонов А. Величие простых сердец. – М., 1976. С. 313.

Дата добавления: 2015-06-26