Территория 11 страница

Чинков записал на узком листочке бумаги: "Великий математик Гаусс сказал однажды: "Мои результаты я имею давне, я только не знаю, как я к ним приду". Очевидно, что блестящие результаты Гаусса были результатом его способности интуитивно предвидеть результаты исследований. Французский математик Пуанкаре в работе "Ценность науки" писал так: "Логика и интуиция имеют каждая свою необходимую роль. Логика, которая одна может дать достоверность, есть орудие доказательства; интуиция есть орудие открытия". Я непосредственно верю в золото Территории и знаю, что оно есть. Но я сделал стратегическую ошибку, поставив все на первый год поисков. Был необходим более глубокий план, рассчитанный на двух- или трехлетние неудачи. Тот же Пуанкаре писал однажды: "Все мои усилия сначала послужили лишь к тому, что я стал лучше понимать трудности задачи... Теперь я вижу "трудность задачи", и необходимо спешить". Чинков защелкнул свою черную папку на облезлую кнопочку и вышел в приемную. У Лидии Макаровны был опять приступ. Курила и смотрела на стенку перед собой. Машинка зачехлена, бумаги убраны, на столе ничего, кроме пепельницы. - Весной вы собираетесь в отпуск? - спросил Чинков. - Да. Списалась с подругой. Решили ехать в Бакуриани, две старые дуры. Горы там. Водичка шумит. Белки по соснам скачут. - Я попросил бы вас задержаться. Вы будете мне нужны в это лето. - С этого бы и начинали, - Лидия Макаровна тряхнула стриженой, с проседью, головой и вздохнула. - Но если вы очень устали... - Стареете вы, Илья Николаевич, - резко сказала Лидия Макаровна. - Старею? - Характер мягчает. Лет пять назад вы бы нажали кнопочку и между делом сказали: "В это лето никаких отпусков. Можете идти". - Лидия Макаровна очень похоже изобразила глухую интонацию Будды. - Возможно. Старость подразумевает мягкость характера. - Чего доброго, приблизитесь к своей кличке, - усмехнулась Лидия Макаровна, - Будете добрый и всепрощающий. - Исключено, - обиженно сказал Чинков. - Глупая и невежественная кличка, не знаю, кто ее дал. Я, знаете, специально почитал жизнеописание Гаутамы, прозванного позднее Буддой. Мы с ним антиподы. Он был человек высоких нравственных правил, а я, знаете, грешен. Нет заповеди, которую бы я не нарушил. Он проповедовал созерцание и невмешательство в суетные дела мира, а я вмешиваюсь и суетлив. Он был святым, а меня сочтет ли кто хоть за элементарного праведника? - Не переживайте, Илья Николаевич. Никто и в мыслях не держит, что вы похожи на праведника. Не пригласить ли к вам Баклакова? - Зачем? - Докладная его уже месяц у вас. Он, как встретит меня, в потолок смотрит. Чтобы независимость показать. - Пригласите. Пожалуй, пора, - согласился Чинков и вернулся в свой кабинет.

Когда Лидия Макаровна заглянула в кабинет Баклакова и молча мотнула головой вверх, что означало "к Чинкову", Баклаков вдруг испугался предстоящего разговора. - Сейчас, - сказал он. - Через минуту буду. Ладони вспотели. "Не трясись, - сам себе сказал Баклаков, - если напорол ерунды, так поправят. На то я и молодой инженер, клизма без механизма". Он поднимался по лестнице медленно и еще постоял в клетушке Лидии Макаровны, размышляя, спросить или не спросить, зачем вызывают. Лидия Макаровна с ужасной скоростью стучала на машинке, пускала клубы дыма и демонстративно не обращала на Баклакова внимания. Баклаков, как во сне, подумал о том, что когда-то Лидия Макаровна была очень красива. Это чувствовалось. Была красивая комсомолка Лида, туманным утром сошедшая с парохода в бухте, залепленной диким скопищем бараков, палаток, землянок, на месте предстоящих архитектурных излишеств. Строгий отбор ленинградского горкома направил ее в места, где имелось мало законов. Была романтическая, известная на весь "Север-188 строй" любовь с одним из первооткрывателей золотоносных россыпей Реки. Но нет уже первооткрывателя, сорвавшего в длинных маршрутах сердце. Был муж, диктатор золотого прииска. Но нет уже мужа, сгоревшего от допинга чифира пополам со спиртом, в бессонные годы, когда золота требовала война, и служебное порицание, если требовалось, было одним: высшая мера. Но выше высшей меры был долг, ибо золота требовала война. И нет уже сына, морского летчика, сбитого где-то над Баренцевым. Есть Лидия Макаровна, ангел-хранитель молодых инженеров, страх и совесть местного комитета, верный адепт Будды, может быть, единственный человек, которому Будда полностью и безоговорочно доверяет. Есть усталая ироническая женщина, всегда в измятом полувоенном жакете и всегда с папиросой "Беломорканал" в полуопущенном углу рта....Чинков сидел как обычно: руки на подлокотниках тронного кресла, взгляд сумрачно уставлен в зеленое сукно стола. Баклаков поздоровался. Чинков молчал. Сергей сел на один из стульев, шеренгой стоявших у стены. Было очень тихо, и Баклаков отметил тяжелое, как у астматика, дыхание Будды. - Вы курите, Сергей Александрович? - неожиданно спросил Чинков. Вопрос был настолько неожиданным, что Баклаков вздрогнул. - Летом. Курю махорку. В маршрутах. - А курили? - Я мастер спорта по лыжным гонкам. Нельзя было. - И не курите, - сурово произнес Чинков. - Яд! Гадость! - Я мало курю. Только летом. - Я, знаете, Баклаков, ужасно много курил. У меня в кабинете стояла роза. Простая роза в горшочке. И иногда в этот горшок попадали окурки. И вот представьте - роза засохла. От окурков. Когда я обнаружил это, я в тот же день бросил курить. - Курить вредно, - согласился Баклаков. Чинков снова уставился в поверхность стола. Было слышно, как к управлению подкатил грузовик. Хлопнул откинутый борт. Кто-то вполголоса матернулся, и в ответ послышалась яростная ругань шофера. Чинков нажал кнопку. Вошла Лидия Макаровна. - Скажите там, за окном... - пробормотал Чинков. Лидия Макаровна вышла, и тотчас шум за окном как будто обрезало. - Я прочел вашу докладную записку, - тихо и тонко сказал Чинков. - Ага, - на всякий случай согласился Баклаков. Ему было очень неуютно. Мешали руки, ноги, и сам од был лишним. - В ваших соображениях есть безусловный смысл. Но не настолько большой, как вам показалось. Статистика требует масштабного опыта. У нас нет для этого ни кадров, ни средств. Кроме того, статистика затемняет внутреннюю сущность предмета исследований. В наших условиях лучше по старинке полагаться на собственную интуицию, умение мыслить в обобщать. Вы согласны? - Статистика не затемняет, а выявляет внутренние закономерности, возразил Баклаков. Он как бы подлаживался под доверительный тон Будды. Это обобщение опыта, который... - Интуиция есть лучшее обобщение опыта. Я предлагаю вам, Баклаков, продумать маршрут и организацию рекогносцировочной партии. Условно назовем ее Кольцевой. Маршрут этой партии должен пройти по пределам земель управления. Задача партии - собрать данные по кольцу, внутри которого будут работать другие партии. Цель ее - увязать в единую систему все съемочные разрозненные планшеты. Ожидаемый результат - отчет, в котором будет дан прогноз золотоносности Территории на основании всех предыдущих работ. Начальником партии сезона предлагаю быть вам. Соавтором отчета буду я. В качестве промывальщика я дам вам Куценко. Съемщиком советую взять Гурина. У Гурина светлая голова, если я, конечно, не ошибаюсь. Вопросы? - У меня с Гуриным нет контакта. По личным причинам. - Личные причины меня, Баклаков, не интересуют. - Пусть начальником партии будет Гурин. Он старше меня по возрасту, опыту. - Людям типа Гурина я не верю. Они не относятся к постоянному контингенту. Начальником партии будете вы, Баклаков. Еще вопросы? - В докладной записке я писал о разломах. О возможном типе ловушек для россыпей... - Нельзя сказать, что вы фундаментально знаете теорию россыпных месторождений. Случай, предложенный вами, известен. Но вы угадали. В долине Эльгая должен быть именно этот тип ловушки. Как видите, можно вполне обойтись без статистики. - Чинков, не поднимая глаз, скупо улыбнулся, фыркнул носом. - Я, кстати, думаю, что вы угадали для всей Территории. Баклаков промолчал. - Я предлагаю вам самую сложную и важную партию в управлении. Через неделю мне нужен проект. Запомните, Баклаков, какой бы сложности и длительности маршрут вы ни наметили, его все равно будет мало. Это одно. Второе: если партия не выполнит задания, отвечать будете только вы. Третье: вы получили задание с двойным дном. Я хочу, чтобы вы сами догадались об атом....Баклаков вышел в пустой управленческий коридор. Внизу стоял Копков в цигейковой безрукавке и явно его ожидал. Баклаков быстро спустился, и они прошли в его кабинет. - Наш идол предложил мне кольцевую рекогносцировочную партию, - сказал Баклаков. - Всеобщий! единый и окончательный маршрут. - И в человецех благоволение, - загадочно пробурчал Копков. - Что там потому что? Лучше не может быть, потому что иначе не годится. - Ты о чем? - У меня тоже разговор состоялся. Он предложил мне составить на разведку киновари двухлетний проект. Но первый год заниматься съемкой, то есть все тем же золотом. На второй год обещал двойные деньги и рабочих. Киноварь-де моя еще не созрела за отсутствием объективной потребности ее обнаружить. Я ведь, правда, гривы-лошади, случайно об эту сопку запнулся. - Почему не тебе дали рекогносцировку? Это твоя работа, любой скажет. Копков наклонил голову и с крестьянской хитростью глянул на Баклакова: - Тоже разговор... состоялся. Это я тебя предложил. Стар я для такого маршрута. Кроме того, я открыл киноварь, а ты ничего еще не открыл. - Ты у нас Менделеев. - Я - Семен Копков. А посему: планы Будды - одно, мои планы - другое. Деньги все-таки выданы на разведку. Никто меня не осудит. Понимаешь, есть желание оставить след. Карта. съемка - это не то. Придет другой съемщик и все перекроит. Твое место в графе "история". Месторождение - прочная штучка. Может, оно и вправду сейчас ни к чему. Но ведь время придет? Моих работяг, кстати, интересует: что мы такое открыли. Обязан пойти навстречу. - А золото? - Я пишу дополнительный отчет по острову. Сам предложил Будде. - Зачем? - Я всегда считал, что остров этот - отложения древнего устья Реки. Тогда эта идея была без надобности. Сейчас - нужна. - Ух ты! Смыкаемся, значит, с мировой геологией? В люди выходим? - Мы всегда были в людях. - Семен Копков застегнул наглухо ворот ковбойки, подошел к стеллажам с образцами. - Тебе, Серега, нужны точные кадры для такого маршрута. Без кадров ты голый нуль. Как нарисуешь свой вариант маршрута, зайди ко мне. Копков потрогал один образец, другой и, сгорбившись, быстро вышел. "Я и сам все чудесно знаю про кадры, - думал Баклаков, оставшись один. Куценко? Допустим, он. За шлихи я уже спокоен. Но будет ли мне подчиняться адъютант самого Будды? Адъютанты самолюбивы, так утверждает Монголов. Гурин? Головы у него не отнять. А личные взаимоотношения? С Гуриным никогда и ничто неясно. Предстоит мужской разговор. Седой? Этот без вопросов. Сил у него не очень много, пожалуй, но самолюбия через край. Седого надо затребовать от Монголова. Личности есть, но нет коллектива. А для коллектива надо взять газорезчика Вальку Карзубина. Водку по утрам не пьет, жизнь понимает. В тундре первый раз, значит, все его будут учить. Друг к другу меньше придираться будут". Баклаков взял обзорную карту Территории и заштриховал обследованные участки. Заштриховал Лосиную - вотчину Жоры Апрятина, обвел контуром район Кетунгского нагорья, где побывал Копков. Два варианта маршрута со всей очевидностью лежали на карте. Указанный Чинковым - "по пределам земель управления". Выполнить его в течение сезона одной партии невозможно. Второй маршрут был очевиден. Получался вытянутый косой овал, какая-то однобокая груша. За пределами груши лежали маршруты Копкова, и совсем на востоке звездочкой торчало месторождение "Огненное". Если бы Копков взялся сделать несколько радиальных маршрутов по Кетунгскому нагорью, то в принципе задание Чинкова можно считать выполненным. Жора Апрятин протянет маршрут на юг, сомкнет съемку. Жоре это нетрудно. Опираясь на плечи друзей... Он поднялся наверх к кабинету Жоры Апрятина. Там был один Гурин. - Чинков предложил нам обобщающий кольцевой маршрут, - без предисловия начал Баклаков. - Составь маршрутную карту. Я займусь текстом проекта и сметой. Проект нужен через неделю. - Стари-и-ик! - насмешливо ответил Гурин. - Я ведь еще не дал согласия участвовать в твоем харакири. - Объясняйся с Буддой. Или иди к черту, - сказал Баклаков. Ему не хотелось словесной игры. Он не терпел пижонского обращения "старик". - Стари-и-ик! - все так же насмешливо продолжал Гурин, поглядывая поверх очков. - Но я ведь и не отказываюсь. Я - японец в душе. Одинокий буддийский монах под дырявым зонтиком - это я. Я также апологет миролюбивой секты Дзен. Кроме того, я самурай, который... - Кончай треп. Да или нет? - Как начальник, ты не подарочек. Нет у тебя такта и руководящего ума тоже не видно. - Иди тогда ты... - Но с тобой работать можно. Не чесать языком, для этого ты не партнер, а работать. Я что-то зажирел. И чувствую, что скоро мне на крыло. Хочу оставить память на Территории. Доктор Гурин - сподвижник безумцев. Согласен, начальник! - Просто не мог согласиться? - Просто всегда скушно. - Да, - ответил Баклаков. - Для таких, как ты. Интеллектуалов. Я серый вятский инженер. Мускулы с высшим образованием и примитивным честолюбием. Даже до лапотцев и иконок, как всякий выскочка, не дорос. - Ну что ты, нача-аль-ник! - Гурин смеялся, а Баклакову казалось, что в глазах у Гурина мелькает пустыня. - Давай договоримся, Доктор. Нам вместе работать и об отношениях придется забыть до осени. Если очень припечет, потолкуй о том, какая я сволочь, со спальным мешком. Договорились? Гурин открыл сейф. Вынул стаканчики и бутылку. - Скрепим договор? - насмешливо спросил он. - Если без этого нельзя, то давай скрепим. Нарушим дисциплину для будущей дисциплины. Никак все-таки не пойму, кто ты есть. - Единичный философ, - серьезно ответил Гурин.

Когда начался очередной южак Баклаков забрал документы и ушел домой. Гурина не было. Электростанция не работала, и Баклаков сидел при свечке. Свечное пламя прыгало, и прыгали тени по стенам. Ночью ветер оборвал закрывавшую окно оленью шкуру, и между рамами плотно напрессовался. снег. За эти. три дня Баклаков пришел, к выводу, что намеченный им вариант единственно возможный и правильный. Все остальное нереально. Следовательно, нужен Копков. В управлении Копкова не было. Баклаков пошел к нему домой. Копков, единственный из холостяков управления, имел свою комнату. Комната была в крохотном самодельном домике рядом с управлением. Когда строили управление, домик забросало строительным мусором. Потом рядом проложили теплоцентраль, и он вовсе исчез - можно было прямо о "короба" шагнуть на крышу. Копков одетый лежал на топчане. Из-под полушубка торчали валенки. Лицо Копкова заросло мятым пухом, на груди, как Библия, лежал толстый палеонтологический справочник в дореволюционном кожаном переплете. Копков читал его в перчатках - в комнате был мороз. - Понимаешь, иду по "коробу". Южак толкает, я упираюсь. Юж-жак сильней ок-казался, - Копков начал заикаться, как всегда, когда волновался. - Как сильней? - Н-ногу мне выв-вихнул. Н-ни встать, н-ни... - Ты ел что-нибудь? - От-ткуда? Третий день п-палеонтологией п-питаюсь. - Сейчас! - Баклаков вышел в сени, набрал коротких полешек, эатопил печку. Полешки были сухие, и печка сразу разгорелась. - А я думаю: что-то тебя не видно. Может, заболел или что, думаю, дай зайду, - говорил Баклаков, открывая консервные банки. - В-врешь, - сказал Копков. - Т-ты не за этим ш-шел....В комнате стало тепло. От консервных банок, вытряхнутых на сковородку, пошел сытый запах. Баклаков сел на груду полешек у печки. Комната Копкова была всеобщей завистью. Топчан с медвежьей шкурой, книги на самодельных полках и фотография на стене - человек в кухлянке без шапки, с винтовкой через плечо тянет след по свежевыпавшему глубокому снегу, уходит в мглистое изрезанное, как на картинах Эль Греко, небо. Называлась она "Последний маршрут", на фотографии был сам Копков, а делал ее Мышь Маленький, неизменный лауреат всех фотоконкурсов "Северстроя". В сенях затопали шаги, и вошли Жора Апрятин, Гурин и почему-то Люда Голливуд. Они поздоровались и продолжали стоять. Баклаков видел, что Копков мается от своей беспомощности, а может, и от того, что в его холостяцкой одинокой комнате слишком много людей. Гурин вынул из кармана пуховки банку ананасного компота. Из другого вместо неизменной пузатой бутылки французского коньяка - вытащил бутылку спирта. - Если р-ребята соб-брались в-выпить, выпейте в д-другом м-месте, сказал Копков. - Отто Янович умер, - бухнул Жора Апрятин. Люда Голливуд протянула Копкову радиограмму. Они долго и молча сидели за столом. Спирт так и стоял нераспечатанным. Трещали поленья в печке, над крышей вздыхал теряющий силы южак. Скрипел на уровне окна снег под ногами прохожих. Каждый думал о том, что тогда-то и тогда-то по такому-то случаю сказал ему Отто Янович. Каждый осознавал, что Калдинь жил напряженной внутренней жизнью, по сравнению с которой ежегодные страсти отчетов, проектов и экспедиций казались не столь уж важными. Но в чем был смысл его напряжения? Калдинь умел вести себя незаметно. Его немногословные замечания на защите отчетов всегда были дельны и доброжелательны. Калдинь двадцать лет жизни отдал Поселку, и потому память о нем давно уже была занесена в святцы. И если Семен Копков считался знатоком и начетчиком старообрядческого геологического устава, то Калдинь давал взгляд на мир с неких горных высот, то ли житейского опыта, то ли нравственных категорий. Может быть, потому и попал в святцы при жизни. - Остались мы без корней. Летим, - нарушил молчание Жора Апрятин. Гурин вышел и быстро вернулся. Но принес тюбик какой-то мази. - Как бывший фельдшер школы горноспасателей, - сказал он и стал растирать Копкову распухшую лодыжку. Люда Голливуд увидела драные и грязные копковские носки, ахнула и тут же принесла новые, домашней вязки. Жора открыл спирт, выпил стопку и басом сказал: - Главным геологом надо быть Семену Копкову. Никому другому я подчиняться не буду. Ушел. Гурин завернул тюбик с остро пахнущей мазью и тоже вышел. Люда Голливуд осталась мыть посуду. Баклаков вернулся с охапкой дров, чтобы у Копкова был запас в комнате. Семен брился, отвернувшись к стене. Люда Голливуд сгребала в одну тарелку остатки консервов. Вместо фартука она повязала клетчатую рубашку, и рукава рубашки, как руки, вперехлест охватывали тонкую талию. С внезапной и острой жалостью Баклаков смотрел на Люду Голливуд. На стильную юбку вокруг стройных ног, на очень белую, почти прозрачную кожу, на морщинки вокруг глаз, на склоненную над грязными тарелками голову и медную тяжелую прядь, выбившуюся из безукоризненной прически. Он понял, что положение поселковой красавицы номер один вовсе не составило ее счастья. И сама Люда отлично все это знает и понимает. Чтобы скрыть смущение, Баклаков с грохотом ссыпал у печки дрова и сказал: - Присоединяюсь к мнению Жоры. Главным геологом быть тебе. - Не переживай, Серега, - не поворачиваясь от стенки, пробормотал Копков. - Ту работу, о которой ты собирался меня просить, я тебе сделаю. Было в этом нечто от безобидной иронии Отто Яновича: "ту работу, о которой ты собирался просить". - Почему ты решил, что я буду просить? - Из карты видно, как трижды три. - А твоя киноварь? - Ты в шахматы играешь, Серега? - Чуть-чуть. - Ну "вилку" знаешь? Так вот я попал в вилку. Для твоего маршрута я стар. Это одна сторона. Вторая: под старость начинаешь о совести мыслить, о смерти. Ты ведь, Серега, смертей. Значит, тебе надо спешить. Славу познать, удачу. Тебе нужен успешный маршрут. В этом году. А сопка моя, как стояла, так и будет стоять. Никуда не убежит моя киноварь....Через три дня Бакланов принес Чинкову готовый проект. Чинков, не глядя на текст, взял папку, без интереса отодвинул на край стола. - Должен предупредить, - сказал Бакланов. - Кольцо по пределам управления силой одной партии невозможно. Я наметил реальный маршрут и привлек в помощь Копкова и Жору Апрятина. Так сказать, коллективный проект. - Я дал вам задание, Бакланов, - сонно произнес Будда. - Как вы будете его выполнять, меня не касается. Можете выписывать инженеров хоть из Австралии. В пределах отпущенных средств. - Я понял. - Совет. Если вам ясен маршрут, берите самолет и разбросайте продовольственные склады. Позднее это будет трудно. - Я занят отчетом. - И это ваше личное дело. Меньше спите или интенсивней работайте. Я просто даю совет брать самолет, пока он свободен. Берите пример с Апрятина. У него большая шурфовка, и он спешит. Учел ошибки прошлого. Кстати, шурфовать он будет именно на пересечении зоны разломов долины реки. Этот велосипед вы изобрели, Баклаков, не так ли?

Управление облетела весть о том, что Копков и Люда Голливуд, отныне Люда Копкова, поженились. Ставить штемпеля в поселковом Совете Копков ходил с костылем. Саня Седлов сформулировал: "Потому что одна нога и костыль. Был бы на двух, убежал бы". Но шутка Сани Седлова не имела успеха. Слишком уж были все ошарашены. Для замкнутого по зимнему времени Поселка женитьба Копкова явилась, наверное, большим потрясением основ, чем отмена самого "Север-строя". Копков был закоренелым холостяком. Даже и представить его женитьбы нельзя было. Традиции рушились.

За громким названием "продовольственный склад" скрывалась просто железная бочка. Бочку взрезали точно консервную банку, клали продукты, зашивали проволокой и ставили вверх дном. Она хорошо замечалась на местности, защищала продукты от сырости, а бензиновый дух отгонял медведей. Бочками занимались Седей и Валька Карзубин. Валька относился к Седому с молчаливым почтением. Этому была причиной как определенная слава Седого, так и то, что когда-то Седой был тем же Валькой Карзубиным, пока по общественному недосмотру не попал в "нужные" руки. Они готовили бочки на складах управления. Склады находились на перевале в четырех километрах от Поселка. Здесь на высоте свободно гулял ветер. Расположенная к югу котловина Поселка казалась черной, заполненной едким дымом от трубы электростанции. На севере же в хорошую погоду можно было увидеть аэродром и даже различить оранжевые пятна самолетов. Такой был путь с этого перевала; обратно в Поселок иди в синюю мглу трассы, которая в семидесяти километрах утыкалась в прииск Западный. В другие стороны не было ничего: на восток яйцевидные сопки - "горы без выпендривания", как их называли, запад отвесным обрывом уходил в море. Пока Валентин и Седой готовили бочки, Куценко корпел над ученической тетрадью.в клеточку с огрызком карандаша. Баклаков поручил рассчитать ему продукты на каждую бочку. Куценко не делал подсчета но количеству дней. людей и переходов. Он писал список, руководствуясь здравым смыслом. Этот здравий смысл, сформулированный в непечатной северстроевской поговорке, сводился к тому, что запас, который не надо таскать на горбу, еще никогда я никому не мешал. Когда список сливочного масла, чая, сахара, сгущенки, гречневой крупы, сухой картошки, лаврового листа, прессованного лука, вермишели, перца, муки был готов, Баклаков пошел на поклон к Володе Голубенчику - диктатору снабженческих дел. Счет на партию еще не был открыт, еще и приказа не было, потому продукты можно получить лишь под честное слово, личное обаяние и личный контакт. В прокуренной, заплеванной комнате снабженцев среди кадров в кожаных пальто, с их небритыми лицами и острыми глазами, возвышался за столом сам Володя - рост два метра девять сантиметров, фигура и челюсть профессионального боксера, невозмутимый взгляд игрока в покер. Несмотря на гангстерский вид Голубенчика, биография его была проста ц стандартна для людей "Северстроя". Восемнадцати лет на фронте, после фронта истфак МГУ, но с третьего курса, не выдержав жизни на стипендию, Голубенчик сбежал, а сбегая, увидел объявление "Северстроя" и через час уже был в его представительстве на одной, из московских улиц. Мудрая организация "Северстроя" из толпы договорников, которых пароход доставлял в Город, отбирала наиболее шустрых, наиболее подвижных, может быть, авантюрно настроенных людей. Прошлая специальность, прошлая биография не имели значения - всех нивелировал знаменитый Учебный Комбинат, из недр которого вышло немало известных людей. Новоявленным студентам давали азы геологии, минералогии, топографии, хозяйственного учета. Но главной дисциплиной, которая не числилась в учебных предметах, были принципы "Северстроя". Для усвоения их и для практического применения требовался гибкий, не отягченный предрассудками ум. Сюда входили такие понятия, как "не плюй против ветра" и "победителей не судят", "не оставляй хвостов, за которые тебя можно подловить" и главный принцип, задолго до "Северстроя" сформулированный Джозефом Конрадом. Принцип этот, которому обязан был "Северстрой" легендарной славой, звучал краткой святой заповедью: "Делай или умри". Все это Володя Голубенчик знал, все прошел, и потому он был лучшим начальником снабжения из всех, кого могло выбрать управление. Твердой рукой, не боясь кулачной расправы, держал он своих шустрых агентов. С другой стороны, он умел внушить уважение к снабженческому отделу со стороны начальников партий. Володя Голубенчик разговаривал по телефону. Длинным пальцем он молча ткнул на стул. Подмигнул. Трубка рокотала, как дизель на холостом ходу. - Ты каким местом думаешь? Объясни! - закричал Володя. Трубка опять что-то пророкотала. - Ошибаешься! На том месте, где у людей лоб, у тебя еще одна щека. Попробуй не достать. Выдерну руки-ноги и голову поверну к спине. Салют! - он бросил трубку. - Володь, а Володь, - смиренным тоном начал Баклаков. - Иди ты!.. - нервно откликнулся Голубенчик. - Все знаю. Все подпишу. Если объяснишь один факт. - Объясню, - смиренно пообещал Баклаков. - Маршрут, я слышал, у тебя героический. А кадры, как я понимаю, ни к черту. Непригодные кадры. - Почему, Володя? - Настоящие кадры, - наставительно произнес Голубенчик, - должны были сами закрутить мозги кладовщику, сами все получить. А они? Начальника! Партии! Гоняют с бумажками! Стыд! - Мои кадры против твоих слабы, Володя, - льстиво сказал Баклаков. - То-то! - удовлетворенно произнес Голубенчик. - Давай накладные. - И протянул руку. Шесть бочек с продовольствием и одна с резиновыми лодками для сплава по реке Ватап были заполнены, зашиты проволокой и доставлены на аэродром. Куценко попал на почтовый самолет, раз в месяц доставляющий почту на мыс Баннерса. Ему предстояло арендовать или купить там вельбот, доставить его на тракторных санях к устью Серой реки и законсервировать там базу с вельботом, мотором и бочкой бензина. Седой остался на аэродроме охранять груз. Валька Карзубин в одиночестве получал и паковал на складах остальные грузы. Гурин помогал с отчетом Жоре Апрятину. Жора также мотался между складами и аэродромом, ему предстояли большие разведочные работы, и он хотел начать весновку как можно раньше. Трое суток Баклаков просидел в управлении. Отчет он закончил и сдал на машинку, когда от кофе голова уже стала пухнуть и сильно звенело в ушах. Пришла радиограмма от Куценко: "Вельбот купил вывожу условленную точку жду транспорт". Баклакову предстояло разбросать по маршруту бочки и на обратном пути снять Куценко. Иначе он мог торчать на мысе Баннерса еще месяц. Баклаков шел берегом бухты по голому галечинку, на котором снег не держался. Воротник полушубка хорошо закрывал щеки. Ноги казались отрезанными до колен, их скрывала белая муть поземки. Он часто проваливался в ямы, вырытые напором льдин, в вымерзшие русла ручейков, стекавших в море. Ветер становился все сильнее, и Баклаков знал, что сейчас ему надо быть осторожным - немало людей вот в такую погоду погибло на дороге к аэропорту. Скоро должен был начаться обрыв, от него держаться подальше, так как там всегда свежие трещины и полыньи. После обрыва шла равнинная тундра, и там надо было быть еще осторожнее, потому что море и тундра под застругами неразличимы и можно уйти вправо, пока не уткнешься в сопки в сорока километрах, или влево, где вообще ни во что не уткнешься, разве что в Северный полюс. В белесой мгле мелькнуло темное. Избушка, сколоченная рыбаками-газетчиками из ящичных досок и толя. Как-то он заходил сюда вместе с ними. Избушка была незаперта. Он поднял подпиравший дверь обломок доски, отгреб снег от входа и зашел в темноту. Чиркнув спичкой, Баклаков вгляделся. На нарах стоял огарок свечи. У печки лежали древа. Баклакову захотелось посидеть в тепле. Он растопил печку. Тяга была очень сильной, и печь разгорелась сразу. Когда он на корточках разжигал печь, увидел под нарами рюкзак. В рюкзаке было полбуханки замерзшего хлеба, кусок оленьей колбасы и на одну треть початая бутылка спирта. В избушке стало уже тепло, печка накалилась вишневым цветом около трубы. Баклаков поднял кусок снега у входа, бросил его в железную кружку, растопил. Другой кружки не было, он отложил на нары влажный кусок снега, долил в кружку спирт, выпил. Погрыз колбасы. Поземка шуршала по толевым стенам. Было очень уютно. Он лег на нары, стал смотреть на краснеющую печку. Идти никуда не хотелось. Баклаков почувствовал, что ему еще хочется выпить, поэтому заткнул бутылку и спрятал ее опять под нары. Баклаков ощущал течение жизни. Жизнь текла медленно, плавно и грозно, как большая река. Глубина этой реки, устье ее, отмели, скрытые под гладкой поверхностью водовороты никому неизвестны. В результате ее течения он сидит сейчас в толевой избушке на берегу океана, ему надо идти в палатку на аэродром, чтобы потом лететь самолетом, разбрасывая себе временные дома, затем перемещаться по этим временным домам и осенью пли в начале зимы вернуться ненадолго в Поселок, где все живут временно. Дальше будет новое лето, палатки, переходы и так до неизвестной черты. Большинство ценностей, которые людям представляются незыблемым оплотом их бытия, для него и его друзей почти пустой звук. Дом, который моя крепость, домочадцы и дети, которые оплот в старости, все это для него и его друзей несущественно. Нельзя сказать, что это нормально, потому что для большинства людей это - крепость. Для ребят из их управления главной крепостью служит работа, которую надо делать как можно лучше. Эта крепость никогда не подведет, если ты не оставишь ее сам. Оставить же работу не сможет никто из ребят, потому что они любят ее. Баклаков погасил свечку и вышел в белую мглу, сильно резанувшую по глазам. Он прикрыл дверь, запер петлю цепочкой. Из трубы вылетали последние искры. Сергей Баклаков повернулся к избушке спиной и зашагал к скалистому обрыву. Он не смотрел на часы, ему было хорошо идти под короткие обрывки мыслей. Наконец, он услышал моторный гул. Справа проскочило оранжевое пятно: какой-то "ледовик" - самолет ледовой разведки, которые летали в любую погоду. Мелькнул и сразу исчез. Гул мотора унес ветер. Из трубы над палаткой шел дым - значит, Седой топил печь, и Баклаков пожалел, что не взял с собой выпить. С рабочими в партии пить нельзя, но Седому можно было принести спиртишка. Он дернул вход палатки, Седой встал с нар и помог ему снять полушубок. Потом посмотрел на лицо и зажег лампу. Огонек в лампе прыгал, потому что ветер дергал потолок палатки. Седой подмес лампу к лицу Баклакова ц усмехнулся: - Выпивши, что ли, шел? - добродушно спросил Седой. - А что? - Посмотри на себя. - Седой извлек откуда-то обломок зеркала, и Баклаков увидел, что от виска к подбородку, там, где прилегал воротник полушубка, шел багровый шрам. Обморозился. Теперь неделю будет болеть и на месяц останется полоса, как будто располосовали ножом. - Есть будешь? - спросил Седой. - Я тут банку фарша, банку рассольника и банку тушенки перемешал. Ничего получилось. - Давай пожуем. - Выпить хочешь? - А есть? Откуда? - Тут один кореш на снегоочистке работает, - уклончиво сказал Седой. - Выпей ты. А я за тебя закушу. - Ложись, - сказал Седой. - За печкой присмотрю. Сергей посмотрел на себя в зеркало еще раз" глянул на Седого и рассмеялся. Морозный след на щеке и след ножа на лице Седого в точности походили друг на друга. - Мы с тобой как будто из одной передряги вылезли, - сказал он. Седой ничего не ответил. Залезая в спальный мешок, Баклаков смотрел на спину Седого, на его морщинистую короткую шею, на плечи, которые уже начали обвисать. Щека распухла и начинала ныть. Но ему было спокойно, потому что все шло правильно. А обморожение входит в профессию.

Дата добавления: 2015-06-26