Человек, мыслитель, революционер 12 страница

Подобный массовый подъем пролетариата на борьбу с капиталом всегда — явление кризиса в жизни рабочего класса, поворотный пункт в его отношении к буржуазному обществу. Это всегда — период внезапного пробуждения рабочих слоев

к классовому сознанию.

Такой же характер имели нынешние забастовки у нас в феврале и марте.

Вся огромная масса промышленных рабочих, которая еще прежде порой старалась улучшить свое положение в отдельных отраслях производства, в мастерских и на фабриках, вдруг, словно охваченная сильным порывом, поднялась на энергичную борьбу против эксплуатации. Практикуемая в отношении всех рабочих материальная и духовная несправедливость, бесчеловечная эксплуатация, жалкая заработная плата, чрезмерный труд, наносимый здоровью работающих беспредельный вред, изощренная система штрафов, неуважение и оскорбление человеческого достоинства трудящихся капиталистами и мастерами — вся эта охватывавшая рабочего сеть разрушительных и позорных условий труда, весь этот ад, который представляет собою повседневная судьба пролетариата под игом капитала, вдруг вышли на дневной свет из полутьмы того общественного дна, где миллионы рабочих живут, трудятся и страдают, словно слепые кроты.

Вся эта масса индустриальных пролетариев вдруг болезненно и остро ощутила всю причиняемую ей несправедливость, которую она обычно сносила более чем терпеливо в состоянии пассивной нечувствительности, ту

общую классовую

несправедливость, которая с ужасающим, пугающим однообразием повторяется в одной профессиональной отрасли за другой, в одной мастерской за другой. И именно благодаря тому, что все эти в повседневной жизни едва ощутимые горькие капли отдельных несправедливостей слились в одно сплошное море, вылились в огромную всеобщую вспышку экономической борьбы, эта борьба и стала действительно

классовым

движением, которое, словно острым резцом, сразу же глубоко и животворно прорезало у массы пролетариата классовое чувство и сознание.

Для такой подлинной классовой партии, как социал-демократия, для которой рабочие не средство достижения политических целей, а тот класс, возвышение и освобождение которого служит ее конечной целью, — для такой партии не может быть безразличным даже малейшее улучшение повседневной судьбы пролетариата. Если бы всеобщее экономическое забастовочное движение в нашей стране, которое началось с политической стачки, имело бы следствием лишь то, что рабочие в ряде сфер труда и на ряде предприятий добились сокращения рабочего дня, некоторого повышения заработной платы, ликвидации некоторых наиболее вопиющих и позорнейших злоупотреблений, то и тогда эти забастовки явились бы для социал-демократии неоценимым инструментом улучшения материального положения пролетариата и его вызволения из той пропасти человеческой нужды, в которую его ввергла безудержная капиталистическая эксплуатация.

Но это движение и его последствия, кроме того, еще и мощный стимул пробуждения в широкой рабочей массе чувства ее обездоленности и вместе с тем чувства своей общественной силы, той

силы,

которая заключена в объединенной солидарной

борьбе.

Это всеобщее движение вызвало на другой стороне — в лагере капитала, среди предпринимателей, их подручных, мастеров, среди буржуазной интеллигенции, в капиталистической прессе — прежде совершенно неизвестное, смешанное со страхом и ненавистью

почтение

к рабочим как классу, как к новой, дотоле непризнанной общественной и моральной силе. Ранее никогда не существовавшая склонность предпринимателей к переговорам с бастующими рабочими — это не результат страха перед «бомбой», перед угрозами «боевых комитетов» заговорщиков, как то представляют себе ребячливые «социалисты», желающие довести до конца классовую борьбу при помощи рассылаемых по почте анонимных открыток с «приговорами» или «угрозами». Это — результат силы и

классового

сознания, которые наш промышленный пролетариат зримо показал всему миру именно этой длительной массовой борьбой за улучшение своего положения, за свое попираемое человеческое существование, за самую малость света и воздуха в зловонной тьме капиталистической эксплуатации.

Но это не все. Экономическое движение не только усилило классовое сознание промышленного пролетариата, который уже давно составляет революционное ядро нашего рабочего класса, но и дошло до совершенно новых слоев этого класса.

Начатая 27 января широкой рабочей массой всеобщая забастовка вскоре со стихийной силой продвинулась в двух направлениях. Она переместилась наверх, в те сферы, которые по всему своему образу жизни и мыслей мелкобуржуазны, — такие, как чиновники, железнодорожники, фотографы, страховые агенты, аптекари, банковские служащие, приказчики. Затем это стачечное движение потекло вниз, в деревенские сферы, и охватило сельскохозяйственных рабочих. Таким образом, забастовка, исходя от широкого ядра промышленного пролетариата больших городов и индустриальных центров, распространилась на те слои, которые по своему экономическому положению ближе всего стоят к рабочему классу, окружая его словно кольцом, но до сих пор никогда еще не братались с индустриальным пролетариатом. Забастовка пробилась и в те слои, которые доныне никогда не воспринимали лозунга борьбы против эксплуатации, даже не сознавали ее, ничего не знали о противоположности их собственных интересов интересам «кормильцев» и не имели понятия о том, что, собственно, принадлежат к классу пролетариата. Индустриальный пролетариат, впервые увлекший эти слои за собой, одновременно оторвал их от того общественного окружения, с которым они были дотоле связаны.

Это подобное эпидемии забастовочное движение означает, следовательно, внезапное отмежевание пролетариата как социального класса от буржуазного общества, выход его из этого общества: наверху — из городской мелкой буржуазии, внизу — из крестьянской массы, в которой сельскохозяйственные стачки отмежевывают сельский пролетариат, стихийно добивающихся увеличения своего заработка батраков-поденщиков от сельских «хозяев», совершенно неподвижных или же ведомых «Национальной демократией» на поводке «польской школы» и «польской общины». Одновременно забастовочная волна излилась из крупных городских центров в провинцию, где она увлекла за собой на борьбу против капитала значительные отряды промышленного пролетариата, которые тоже впервые ощутили особенность своих интересов, или где, как в Домбровском бассейне, частично ранее проложенный классовый путь с давних пор снова зарос сорняками и травой.

Этот длинный ряд забастовок, которые уже произошли и все еще происходят в огне революции, есть не что иное, как рождение совершенно иных слоев польского рабочего класса. В ходе политической революции благодаря связанным с нею экономическим забастовкам совершается раскол, распад буржуазного общества на два враждебных класса: буржуазию и пролетариат. Поначалу мы, социал-демократы, были только по

идее

выразителями у нас классовой борьбы. В действительности же поначалу в этой борьбе участвовала незначительная часть всей огромной трудящейся массы, а еще меньшая часть сознательно шла под лозунгами социал-демократии. Однако социал-демократия имела право говорить от имени всего рабочего класса, ибо она была и есть по своей сути не что иное, как выражение интересов и потребностей всего трудового народа, а также потому, что, выступая таким образом, она рассчитывала и может непоколебимо рассчитывать на постепенное пробуждение всей рабочей массы.

Именно сейчас, в ходе революции, это пробуждение происходит внезапными скачками. Рабочий класс, классовые противоречия, классовая борьба становятся в нашей стране действительностью,

идея

социал-демократии делается материальной, маленькая горстка передового отряда вырастает в могучую армию.

И это выделение рабочей массы как борющегося, сознательного класса эксплуатируемых из буржуазного общества есть самый ценный результат, и на нем основывается собственное значение датируемой концом января лихорадки экономических забастовок. Отсюда вытекают также и указания, что же делать социал-демократии.

Повсюду, где под давлением революционной волны забастовок треснула кора буржуазного общества, социал-демократия немедленно должна изо всей силы бить киркой агитации, чтобы расширить эту щель, углубить ее и

закрепить,

т. е. сделать эту классовую противоположность насколько возможно

сознательной

и посредством

организации

по мере возможности укрепить ее.

С этой целью напрашиваются два пути. С одной стороны, это в каждом отдельном случае концентрация и группирование экономических требований вокруг требования восьмичасового рабочего дня, которое должно стать центральной осью всей экономической борьбы. Уже с первого момента, с январских дней, социал-демократия у нас, как и петербургский пролетариат, провозгласила наряду с политическими требованиями восьмичасовой рабочий день параллельным экономическим основным требованием. Этот лозунг следовало бы отныне сознательно и систематически связывать с каждой экономической забастовкой в стране и поставить его во главу угла. Сгруппированные вокруг этой общей центральной оси разрозненные стачки сольются в одно

классовое

движение и окажутся органически связанными с политической борьбой, придавая ей характер сознательно рабочей и социалистической борьбы. Правда, восьмичасовой рабочий день еще не является социалистической реформой, это лишь экономическая реформа на почве буржуазной экономики. Но эта реформа, понятая как всеобщий и принудительный закон, настолько радикальна, что уже представляет собой тот вызов, который брошен самой капиталистической собственности, самой эксплуатации; одновременно она как

интернациональный

лозунг связывает особые стремления нашей нынешней политической революции с классовой борьбой всего международного пролетариата.

С другой стороны, экономические забастовки в нынешней фазе непосредственно создают благоприятную почву для

политической и социалистической

агитации, для всеобщего классового просвещения и организации рабочих.

Экономическая борьба должна, следовательно, не подавляться и не сдерживаться, как это делает, к примеру, социал-патриотическая ППС со свойственным ей недомыслием (взять, скажем, ее попытку прекратить забастовку в Домбровском бассейне), чем она доказывает (так же как заявлением, будто январская политическая стачка вспыхнула по «ее приказу») отсутствие у нее малейшего представления о том, что действительно происходит внутри рабочей массы и каково классовое значение всего этого забастовочного движения. Не подавлять и не сдерживать экономическую борьбу, а углублять и соединять ее с политическими стремлениями нынешней революции в единое гармоническое целое — вот задача социал-демократии. Для поверхностных «тоже социалистических» функционеров, которые, по сути, являются лишь мелкобуржуазной карикатурой на рабочую партию, революционная сторона нынешней борьбы основывается только на политическом столкновении с правительством. Одновременное массовое столкновение пролетариата с капиталом для них — это скорее помеха, факт, который они не знают, как реализовать и от которого хотят поскорее избавиться. А участие в экономических забастовках они воспринимают с кислой миной, только чтобы не потерять полностью связи с массой и влияния на нее.

Для социал-демократии, как партии классовой борьбы, революционный аспект в нынешнее время заключается не только в борьбе с абсолютизмом, а в не меньшей степени в массовых столкновениях со связанным с ним капиталом. С одной стороны, экономическое движение должно быть использовано для того, чтобы разъяснить рабочим (особенно впервые завоеванным для движения слоям и областям), что абсолютизм — главное препятствие в борьбе с капиталом, а его свержение — насущнейшая классовая потребность пролетариата. С другой стороны, наоборот, необходимо в борьбе против абсолютизма постоянно и насколько возможно энергично доводить до сознания трудовой массы ее противоположность буржуазии и капиталистической эксплуатации. Только таким образом, непрестанным сочетанием и сохранением равновесия между этими обеими сторонами нынешней революции, может социал-демократия оказаться на высоте вытекающей из этого двуединой задачи.

Нынешняя революция имеет, именно с точки зрения рабочего класса — и это следует повторить еще раз, —

двойную задачу.

Одна — свержение абсолютизма, цель чисто политическая, непосредственно близкая, рассчитанная на данный

момент

борьбы. Вторая — организация рабочего класса в сознательную рабочую партию для открытой борьбы с буржуазией на следующий же день после свержения абсолютизма; это

принципиальная

и

постоянная

цель, которая вытекает из наших задач как социалистической партии. Отделять обе эти задачи друг от друга и говорить рабочим: сейчас сосредоточьте все силы только на завоевании политической свободы, а борьбу с буржуазией отложите на завтра, ибо она означает потерю сил и отпугнет от нашей борьбы против правительства симпатизирующее нам общество, могут только националисты различных оттенков, считающие рабочих лишь инструментом для достижения своих политических целей. Для социал-демократии, наоборот, политические свободы, за которые мы боремся, — только инструмент классовой борьбы пролетариата. И потому в нынешней революции у нас, как и в России, как и в любой момент и во всех странах, конечные цели социал-демократии, ее социалистические цели, должны быть неразрывно связаны с текущими, политические цели — с экономической борьбой, борьба против абсолютизма — с борьбой против буржуазии.

Под этим же углом зрения решается и вторая проблема, поставленная революцией: что следует делать, когда происходят такие столкновения масс с войсками, как 1 мая, и с учетом настроения, вызываемого в массах такими столкновениями?

Первомайская демонстрация социал-демократии была совершенно мирной. Рабочие массы вышли на улицу не для того, чтобы вступить в бой с войсками, а только дабы продемонстрировать свои стремления. Социал-демократия не распаляла и не приводила массу в буйное состояние каким-либо шумом насчет «вооружения» и не провоцировала ни полицию, ни военщину никакими террористическими эксцессами. Но чем очевиднее вина за зверское массовое убийство целиком и полностью ложится на наемников абсолютизма, чем яснее становится вся чудовищность их преступления, тем сильнее вызывает она в рабочих массах двойственное настроение: чувство преисполненного отчаянием собственного бессилия и потребность в немедленном активном возмездии.

Социал-демократия обязана дать свободный выход этому настроению, но она может выполнить эту задачу только таким образом, который согласуется с сутью социал-демократической агитации: внося в это стихийное настроение

политическое сознание.

Под непосредственным впечатлением стычки рабочие склонны считать, что их бессилие по отношению к правительству, доказанное во время первомайской демонстрации, вызвано только отсутствием

оружия,

нехваткой

физических средств

борьбы. Лишь несмышленый политик готов после майских демонстраций призывать вместе с дающей пищу всем вредным иллюзиям ППС: «Силы у нас уже есть, теперь нам остается захватить еще и

средства,

т. е. оружие для борьбы, и победа будет за нами». Задача социал-демократии состоит вовсе не в том, чтобы поддерживать в массах иллюзии, а в том, чтобы рассеивать их, не в том, чтобы питать их иллюзиями, а в том, чтобы помочь им осознать свое положение.

На первый взгляд обе социал-демократические демонстрации — празднование 1 Мая и всеобщая забастовка памяти павших жертв правительства 4 мая — были выражением огромной мощи рабочего класса. Если бы дело шло для нас о том, чтобы внешней демонстрацией нашей силы произвести впечатление на буржуазную интеллигенцию, как поступают социал-патриоты, то мы могли бы довольствоваться констатацией того факта, что за все время существования в Польше социалистического движения не бывало еще такой мощной по своему масштабу рабочей демонстрации, такой зрелой по сознательности своих лозунгов, такой дисциплинированной по поведению огромного множества людей. И все же это факт, что история рабочего движения не знает

ни в одной стране

примера столь беспрекословного и безграничного послушания, с каким Варшава, город с миллионом жителей, последовала, по словам «Правительственного вестника», социал-демократическому «приказу» насчет всеобщего прекращения работы 4 мая.

Но поскольку социал-демократия, как рабочая партия, придает значение не

видимости,

а

сущности

силы пролетариата, ее задача — показать рабочим массам, что силы их для того, чтобы действительно помериться с силами абсолютизма, еще

недостаточны.

Как демонстрация массовое шествие двадцати тысяч в Варшаве — отличный результат социал-демократической агитации. Но как выражение революционной сознательности и как боевая армия пролетариата — это лишь незначительная часть рабочих масс в самой Варшаве, насчитывающих несколько сот тысяч, и ничтожная горсточка в сравнении со всем трудовым рабочим людом города и деревни нашей страны. С самого начала лейтмотивом социалистической агитации было разъяснение рабочим того, что победа будет за нами только тогда, когда

весь

трудовой

народ,

а это значит огромные, широчайшие массы промышленных и сельскохозяйственных пролетариев, а также значительная часть того пролетариата, который находится под ружьем царя, т. е. солдаты, поднимутся на борьбу как у нас, так и в России. То же самое мы должны вновь и вновь неустанно напоминать рабочим, тем более там, где временный и местный успех движения вызывает у них переоценку своих сил и преждевременную иллюзию, будто для исхода борьбы в пользу народа необходимо только еще физическое оружие. Чувство бессилия масс в отношении солдатни должно, следовательно, быть заменено сознанием того, что рабочей революции не хватает не «средств», а «сил», не карабинов, а просвещенных пролетариев.

Как рабочая революция наша революция по своей природе — массовое движение, и победит она абсолютизм только как массовая борьба. Сегодня это уже бездумно повторяет даже националистическая ППС, которая в своем Майском воззвании возможно громогласнее провозглашает: «Вооруженной горстки царское правительство не испугается. Одним террором мы царское правительство не победим. Наша сила — в массовом выступлении, наше будущее — в массовой борьбе». Но понять и признать

важное значение массы

как фактора в политической борьбе — отнюдь не бог весть какое искусство и вовсе не открытие социалистов. То, что без миллионов натруженных рук народа в политической борьбе достигнешь не многого, эту тайну хорошо знают все буржуазные партии, знают капиталисты и реакционеры, знает мелкая буржуазия. Именно потому все демагоги стараются примазаться к массе рабочих.

Так вот, политика действительной социалистической партии основывается не на том, чтобы орать: «Наше будущее — в массовой борьбе», а на том, что и

программа

партии соответствует интересам рабочего класса, и

вся ее тактика, весь образ ее деятельности

рассчитаны на действие, притом на сознательное действие, рабочих масс.

Социалистическая борьба — это массовая борьба. Но борьба эта развивается постоянно, а вместе с ней развивается и должно развиваться само

понятие массы.

Двадцатитысячная толпа, следующая за знаменем социал-демократии, — это уже признак серьезного массового движения в сравнении с еще недавними временами, когда в борьбе активно и сознательно участвовали едва несколько сот, а затем несколько тысяч. Но на нынешней стадии революционной борьбы понятие

массы,

призванной действовать и помериться силами с абсолютизмом, должно весьма быстро возрасти и исчисляться сотнями тысяч, миллионами. Точно так же эта борьба должна выйти за пределы отдельных центров крупных городов и охватить

всю страну.

Принимая во внимание чувство бессилия рабочих в отдельных местностях перед превосходящими правительственными силами, наша равнозначная задача, следовательно, в том, чтобы непрерывно указывать: только расширением

сферы борьбы

на всю провинцию, на всю страну революции может быть постепенно обеспечен перевес сил над абсолютизмом и в конечном счете — победа.

Поэтому вопрос, перед которым нас поставила майская демонстрация, — не что иное, как

именно жизненный вопрос революции.

На первый взгляд мы стоим перед противоречием, дело революции в определенной мере зашло в тупик, положение кажется безвыходным. Нынешняя борьба, как борьба массовая, требует

массовых выступлений,

т. е. наряду со всеобщей забастовкой нуждается в том, чтобы масса концентрировалась физически, чтобы эта масса была многочисленной и открыто провозглашала свои стремления. Революции нужны массовые демонстрации и манифестации, массовые собрания и уличные шествия. Но демонстрации и марши, как мы видели в мае, ведут к побоищу безоружной толпы. Так что же делать? Должны ли мы, учитывая, что при массовых демонстрациях можно ожидать побоища, отказаться от этого средства борьбы? Но это означало бы отказаться от дальнейшего развития движения, от самой революции! Следует ли искать выход в производстве бомб и «вынесении приговоров о мести» прислужникам царизма, отличившимся особым зверством? Но и дюжины брошенных бомб и «приговоров» истеричных «комитетов» индивидуальным представителям правительства могут служить лишь средством внешнего успокоения и одурманивания тех революционеров, которые испытывают потребность в сумятице и шумихе и считают ряд авантюристических инцидентов народной революцией, лишь бы при этом лилась кровь и было побольше грохота. Только сознательные союзники абсолютизма типа «национальных демократов» из «Slowo Polskie» или провокаторы могут поливать социал-демократию бранью за то, что она не «вооружила» рабочую массу бомбами, когда звала их на первомайскую демонстрацию. Надо быть глупцом без всякого чувства ответственности перед массой, чтобы обманывать рабочих, будто бомба может быть правильным средством

массовой

борьбы — против карабинов, стреляющих на 500 или 1000 метров, или против артиллерии, против пушек и пулеметов, которые всегда имеет в своем резерве абсолютизм.

Так где же выход из этого положения? Каким может быть ответ революционной массы на ту бойню, с помощью которой правительство пытается подавить массовые демонстрации?

Выход из положения, единственный ответ таков:

еще более частое проведение мирных демонстраций по всей стране и все большее увеличение масштабов этих демонстраций.

Вся тайна силы и уверенности пролетариата в своей победе зиждется на том, что ни одно правительство в мире не в состоянии долго устоять в борьбе против сознательной и революционной массы народа, если борьба эта непрерывно расширяется и растет.

Бойня и кровавое превосходство в силах дают правительству лишь временный и притом

кажущийся

перевес над массой. В действительности же каждое из этих столкновений народных масс с правительством — это

шаг

революционного дела вперед, ибо массовая бойня может быть лишь необычным, редко применяемым средством. Но чем чаще выступают демонстрирующие рабочие массы, чем в большем числе местностей происходят рабочие демонстрации и чем больше растет и ширится масса, выходящая на улицу, тем бессильнее будет становиться правительство против этих выступлений. В той мере, в какой мирные демонстрации народных масс превращаются в стране в повседневное и всеобщее явление, побоища будут становиться все менее возможными, ибо они окажутся нецелесообразными как средство устрашения, а их единственным результатом явятся растущее возбуждение и революционное настроение населения, а также все большие колебания и недовольство среди солдат. Отсюда следует: единственное эффективное средство против бойни и бандитских нападений со стороны правительства на демонстрирующие толпы людей — показать правительству, что

результат

такой политики

противоположен

тому, чего оно старается достигнуть, что эта бойня не запугает массу, а, наоборот, воспламенит ее и еще больше подстегнет к демонстрациям.

Само собою разумеется, рабочие, выходящие на демонстрацию, должны были бы вооружиться, чем могут. На нападения холопов правительства масса должна со всей силой отвечать самообороной. Но при этом первый долг совести состоит в том, чтобы разъяснить массам:

1) что наша

цель

в нынешней фазе революции — не вооруженная битва с войсками, а

мирная

демонстрация, ибо она — лучшее средство привлечь на сторону революции все большие круги населения и войск, что оружие сейчас может быть применено только для

самообороны

от нападения военщины;

2) что вооружение

народной массы

— даже для оборонительных целей — должно предприниматься не каким-либо «комитетом», а только все большим ростом демонстраций. Ведь все более мощные выступления масс

уменьшают шансы нападения

со стороны военщины и

увеличивают шансы обороны и самовооружения

масс в ходе столкновений с войсками.

Мирная демонстрация должна, следовательно, любой ценой завоевать себе право гражданства во всех городах и местностях страны, где сконцентрированы массы рабочих;

это ближайшая цель и ближайшая задача революционного движения. И эта задача, которая сама собою вытекает как единственный возможный ответ на проводящуюся до сих пор правительством бандитскую политику, вместе с тем является естественным,

самым ближайшим этапом

на пути дальнейшего развития революции.

Смертный час абсолютизма пробьет тогда, когда многомиллионная масса пролетариата в городах и на селе, во всем государстве поднимется против него и увлечет за собой часть войск. Но средство для того, чтобы сконцентрировать всю эту огромную массу и призвать ее к борьбе, — не что иное, как непрерывные зримые выступления против правительства той части пролетариата, которая уже осознала необходимость борьбы против абсолютизма. Могущественнейшее средство привлечь трудовой народ к борьбе и просветить еще равнодушные слои рабочих — это именно мирные демонстрации революционной части пролетариата. Таким путем, естественным расширением, усилением и распространением демонстраций, возрастает армия просвещенных пролетариев и приближается тот момент, когда революция сама собою перейдет

в конечную фазу:

к непосредственным уличным боям народа против все более возбужденных и все сильнее колеблющихся войск.

Значит, такие демонстрации, как первомайская, несмотря на кажущуюся победу убивающего людей правительства и кажущееся бессилие убитых рабочих, в действительности являются мощным и неизбежным

шагом вперед

к окончательной победе пролетариата над абсолютизмом.

Это путь чудовищных жертв, усеянный трупами борющихся пролетариев, но это — единственный нормальный путь с точки зрения

массовой революции.

По тому же пути развивалась массовая революция 1848 г. в Париже, Вене и Берлине. И никаким иным путем не развивалось современное рабочее движение в Польше и России. Политики, считающие себя социалистами, разглагольствующие о «массовом движении» и мнящие, что они с помощью мелких кружков, именующих себя «заговорщическими» или «боевыми комитетами», избавят массу от жертв и всякими трюками помогут избежать жертв массовой революции, действуя

вместо масс

и орудуя «от имени» масс, лишь вновь показывают, что не понимают и вообще не знают, каким путем развивалась народная революция до сих пор и какого масштаба она ныне достигла.

Было время, когда обычная скромная экономическая забастовка являлась при царизме делом невозможным. Огромными жертвами, тюрьмой, Сибирью, массовыми высылками на место рождения, равносильными осуждению на голодную смерть, платили рабочие за участие в обычнейшей борьбе за незначительное повышение заработной платы. Но отказаться от стачек было невозможно. И все более частыми, все более мощными забастовками не страшившиеся никаких жертв рабочие завоевали фактическую возможность экономической борьбы; абсолютизм почувствовал бессилие своих жестоких преследований, а экономическая забастовка завоевала себе право гражданства. Было время, когда сама мысль об открытом социалистическом рабочем собрании казалась безумием. Но, несмотря на кровавые жертвы, рабочее движение лишь благодаря усиливающемуся и все более частому импровизированию собраний завоевало себе возможность обсуждать вопросы на массовых собраниях как в Ростове-на-Дону, так и в каменноугольном бассейне Домброва Гурница и в других местах. Всеобщая забастовка как средство политической борьбы впервые выступила на арену только в конце января, а уже 1 и 4 мая рабочие показали, что всеобщая забастовка приобрела в нашей стране право гражданства, стала нормальным явлением. На тот же путь развития вступает и массовая демонстрация. По тому же пути, и благодаря демонстрации, пойдет также, становясь все мощнее и разливаясь все более широким потоком, победоносная революция в целом.

Дата добавления: 2015-06-04