Часть вторая 7 страница. Вследствие этого получилась весьма сложная система большого числа различных укреплений и опорных пунктов

Вследствие этого получилась весьма сложная система большого числа различных укреплений и опорных пунктов, которые надо было как‑то связать между собой. Для этой цели использовали старую китайскую стену — вал, построенный германскими инженерами еще до японо‑китайской войны. Он имел почти саженную высоту при толщине в две‑три сажени, с банкетом для стрелков около аршина шириной; он был отлично применен к местности, так как давно зарос такой травой, которая щедро покрывала всю местность перед валом. Начиналась эта стена на берегу моря и шла на версту‑две позади фортов, подходя вплотную к литерным батареям и второй линии обороны‑до долины реки Лунхе, прикрывая Артур с северо‑востока. Все впереди лежащие форты и укрепления соединялись с валом при помощи, ходов сообщения и шоссейных дорог там, где их возможно было укрыть от взоров и огня противника.

Форты и более укрепленные батареи имели бетонные сооружения до полутора аршин толщиной, сверху прикрытые двухсаженным слоем земли вперемешку с камнем. Однако большинство орудий на фортах и батареях оставалось совершенно открытым, без всякой маскировки. Зная по опыту Цзинджоуского боя, чем это грозит батареям, Звонарев горячо протестовал против открытой установки орудий и обратился с этим непосредственно к Кондратенко. Генерал внимательно выслушал его и решил, запросив мнение Белого, созвать специальное совещание по этому вопросу.

На заседание приехал и сам Кондратенко с подполковником Сергеем Александровичем Рашевским.

Высокого роста, худощавый, с внимательным взглядом умных глаз, он производил хорошее впечатление своей простотой, выдержкой и внимательностью, с которой выслушивал мнение собеседника, будь то генерал или солдат. Прекрасно образованный, очень трудолюбивый, он был наиболее сведущим в Артуре человеком по инженерной части. Начальство не жаловало Рашевского за его прямолинейность и зачастую нелестные отзывы об артурских порядках.

Прогрессивно настроенный Рашевский ясно понимал, что основной причиной военных неудач является отсталый государственный строй России, и часто говорил об этом. В жандармском управлении еще до начала войны за ним был установлен негласный надзор.

Докладчиком выступил Тахателов, который хотя под Цзинджоу не был, но считался знатоком Цзинджоуского боя. Быструю гибель батарей под Цзинджоу он считал чистой случайностью и вообще находил этот бой не характерным для современной войны.

Звонарев решил возражать, указывая на пример полевых батарей, перешедших после Цзинджоу на стрельбу по угломеру с закрытых позиций.

Его мнение разделяли Борейко и Гобято, и совершенно неожиданно поддержали моряки, ссылавшиеся на удачный опыт перекидной стрельбы через Ляотешань.

Мнения разделились: одни яростно нападали на Звонарева, другие так же энергично его защищали. Помирились на компромиссном решении: там, где уже имелись готовые открытые батареи, их так и оставить, новые же батареи делать по возможности укрытыми или хотя бы замаскированными.

— Возражаю! — ревел Тахателов. — В бою все захотят идти на укрытые позиции и будут убегать с открытых. Это несправедливо. Пусть все орудия стоят открыто.

— Я своих солдат на убой не поставлю, — орал Борейко, — и переделаю свою открытую батарею на закрытую!

— Только без расходов для казны и возможно скорее, — соглашался Кондратенко.

— Этот номер не пройдет, — возражали инженеры, — при такой переделке нам испортят все наши уже готовые батареи, а новых вместо них соорудить не успеют.

— Жаль, что японцы побили нас только в мае, а не в январе. Тогда бы мы все батареи успели построить закрытыми, — иронизировал Борейко.

Спор, казалось, уже был закончен, когда вновь выступили инженеры.

— Мы не имеем, представления, какой вид должна иметь закрытая батарея. Нам надо разработать ее проект и утвердить в штабе района и Петербурге, — возражал инженер‑капитан Лилье.

— Какой вид?» Обнаковенный «, как говорят солдаты, — проговорил Борейко. — Что касается утверждения, то проще всего послать проекты прямо в Токио; вмиг утвердят и притом наиболее выгодный и дешевый тип — вовсе без бетона и даже без козырьков.

Старшие чины возмутились выходкой Борейко, молодежь же громко зааплодировала. На этом заседание и кончилось. Обе спорившие стороны считали себя победителями.

Было уже за полночь, когда все стали расходиться. К Звонареву неожиданно подошел Рашевскпй. Он и раньше хорошо относился к прапорщику, а теперь особенно тепло пожал ему руку.

— Вы своим сегодняшним выступлением, можно сказать, открыли новую, страницу в долговременной фортификации. Отныне все артиллерийские позиции будут выноситься в тыл первой линии обороны. Форт же останется лишь как стрелковая позиция, имеющая толь — ко противоштурмовую артиллерию ближнего боя в капонирах рва и горже. Вы стали артурским Тотлебеном.

— Вы ошибаетесь, у нас и Тотлебеном, и Нахимовым, и Корниловым является Роман Исидорович Кондратенко. Это душа — нашей обороны. Я поражаюсь его энергии и здравому смыслу, — ответил прапорщик.

— Вы идете со мной, Сергей Александрович? — спросил подошедший Кондратенко.

— Если вы только разрешите, ваше превосходительство, — отозвался Рашевский.

— Обратили вы сегодня внимание на то, что новатором в крепостной фортификации явился не военный инженер, не артиллерист и, собственно, даже не военный, — проговорил Кондратенко, — а штатский человек, каким является прапорщик Звонарев. Это глубоко знаменательно, мы часто не видим того нового, что появляется на наших глазах из опыта войны. Я еще не вполне осознал до конца все последствия, вытекающие из вашего сегодняшнего предложения, — обернулся генерал к прапорщику.

— Опытом Цзинджоу мог поделиться каждый из участников боя, — скромно ответил Звонарев.

На следующий день Звснарев с утра объезжал свой участок укреплений сухопутного фронта. У Залитерной батареи он застал группу утесовцев во главе с Борейко.

— Помни: если буду шапкой махать сверху вниз — осаживай вниз, если махать буду в стороны — иди сам в сторону, в какую машу, перестану махать — стой и забивай колья в землю, — объяснял солдатам поручик. — Понял, Тимофеич? — спросил он у Родионова.

— Так точно, понял! — ответил фейерверкер.

— Тогда пойдем, Блохин, — распорядился Борейко и вдвоем с солдатом двинулся вперед.

— Ты куда, Борис? — спросил подъехавший Звонарев.

— Хочу облазить все горы и найти такую позицию для батареи, чтобы ее ниоткуда не было видно. Наши господа инженеры вылезли с позиций на — самый пуп и вздумали там ставить пушки. Конечно, японцы их сейчас собьют. Я решил эту позицию бросить и поискать более укрытую, за горой, а не на ней.

— Разрешение на это от Кондратенко или Белого получил?

— И без него хорош! Построю батарею, а затем пусть меня ругают как хотят.

Когда Звонарев заехал на расположенную невдалеке батарею литера Б, он застал там Жуковского. Со свойственной ему хозяйственной деловитостью капитан обходил укрепление вместе с Лепехиным, взвод которого обслуживал позицию. Батарея была сооружена еще до начала войны, и теперь ее только слегка усовершенствовали: подсыпали земляные брустверы, углубили рвы и стрелковые окопы, устроили козырьки от шрапнельных пуль; в казармах и погребах провели электричество, настлали деревянные нары для спанья, оборудовали кухню.

— Отлично, что надумали нас проведать, — приветствовал Звонарева капитан. — У меня к вам есть коекакие вопросы. Нам для лучшего укрытия людей придется углубить котлован, для чего необходимо разобрать орудийные платформы, вновь их настелить и установить на них орудия, а это займет не меньше двух недель.

— Дадим рабочих‑китайцев, сделаете за два дня.

— Лучше мы попотеем, да все сами переделаем. У Борейко как идут дела? Я еще к нему не заходил сегодня.

— По моему совету переносит свою батарею вниз, за гору.

— Кто это вам разрешил?

— Я попытаюсь уговорить Кондратенко.

— Выдумщики вы оба; все что‑то изобретаете и придумываете; работали бы по старинке — проще и спокойнее.

— Старинка эта нас заедает в Артуре: все оглядываются на Севастополь, когда были гладкостенные орудия и каленые ядра к ним, а в наш век скорострельных нарезных, орудий этот пример уже не годится.

Попрощавшись с Жуковским, прапорщик поехал с штаб Кондратенко, расположенный в Новом, городе.

Не застав генерала в штабе, Звонарев поехал в Управление артиллерии, где надеялся встретить Кондратенко, обычно заглядывавшего к Белому в часы занятий.

Проезжая мимо домика Ривы, он не устоял против соблазна и, спешившись, постучал к ней. Дверь отворила заспанная Куинсан.

— Барышня дома? — спросил он у служанки.

— Спи с Андрюша, — зевнув, ответила горничная.

Мрачный и угрюмый, ехал Звонарев по улицам города, машинально отдавая честь офицерам и солдатам. Около» Этажерки» его окликнула шедшая по тротуару Варя.

— Здравствуйте, ваша мрачность, что вы смотрите не то самоубийцей, не то приговоренным к виселице?

— Все в порядке, за исключением моего желудка. Видимо, чем‑то объелся, — мрачно ответил Звонарев, слезая с лошади и идя рядом с Варей.

— Олеум рицини пять ноль, и все будет в порядке. Но это вы выдумываете и не хотите мне сказать, что вас огорчило.

— Право, ничего.

Варя недоверчиво покачала головой и, желая его развлечь, весело заговорила об его успехах на последнем совещании.

— Даже папа и тот с вами согласился, а раньше и слышать не хотел о закрытых батареях. На Тахателова же вы не обращайте внимания: он побурчит, а потом сам вас хвалить будет.

За завтраком у Белых Варя как бы вскользь упомянула, что солдаты с Утеса еще не получили наград.

— Это те молодцы, что остались на батарее до конца боя, — спросил Кондратенко, — и которых я тогда встретил ночью?

— Они самые.

— Вас, Василий Федорович, поздравить можно, что у вас есть такие солдаты и офицеры. Орлы! Сегодня же напомню о них Стесселю, — пообещал Кондратенко. — Завтра назначено заседание на броненосце «Севастополь» по вопросу о взаимодействии с флотом. Я прошу вас на нем присутствовать, — обратился он к Звонареву.

— Никитин тоже будет? — спросил Белый.

— Он ведь личный «генерал‑адъютант» Стесселя, без него дело не обойдется.

— Раз он будет, скандала с моряками не избежать. Еще тринадцатого мая, во время боя в Цзинджоу, он подбивал Стесселя выгнать моряков в море огнем с береговых батарей, насилу тогда его угомонили.

— Он отчасти был прав; ведь выяснилось, что командиры канонерок «Гремящий»и «Отважный» умышленно разобрали свои машины, чтобы не идти на помощь «Бобру».

— Витгефт об этом знает?

— Конечно, но он все‑таки хотел замять дело и ограничиться выговором им, да кто‑то рассказал обо всем Никитину. Не долго думая, он арестовал обоих командиров на улице и доложил Стесселю. Тот предал их военнополевому суду по обвинению в измене. Витгефт запротестовал. Перепалка не кончилась и сейчас. Очевидно, будут доругиваться.

— Следовательно, заседание будет боевое?

— Боюсь, что слишком даже. — Кондратенко стал прощаться, собираясь вместе с Звонаревым в объезд строящихся укреплений. По дороге к батарее их встретил крайне расстроенный инженер‑капитан Лилье.

— Ваше превосходительство! — вздрагивающим от волнения голосом обратился он к Кондратенко. — На Залитерной батарее я подвергся сейчас грубым оскорблениям,

— Что же у вас произошло?

— Во‑первых, командующий батареей поручик, фамилии его не знаю, самовольно перенес позицию в тыл, во‑вторых, на мое замечание о недопустимости его действий грубо оскорбил меня и угрожал арестом. Я так работать не могу, — жаловался Лилье, багровый от негодования.

— Не ваш ли это приятель, Сергей Владимирович?

— Он самый, — крутоват бывает под горячую руку.

— Разберем сейчас все на месте, капитан. Вам же так сильно волноваться при вашей полноте вредно, — успокоительно ответил Кендратенко и двинулся за Звоиаревым, поехавшим вперед.

Борейко встретил генерала оглушительной командой «смирно». Поздоровавшись с ним и солдатами, Кондратенко спросил:

— Что вы тут, поручик, делаете?

— Трассирую позицию Залитерной батареи, ваше превосходительство.

— Что вы думаете делать на этой позиции?

— Стрелять, ваше превосходительство.

— Как же вы будете стрелять по невидимой цели?

— Так же, как японцы стреляли по нас под Цзинджоу, ваше превосходительство.

— Но у них были для этого специальные приспособления, которых у нас нет!

— Мы не глупее их, ваше превосходительство, и сами сумеем их сделать.

— Кроме того, у нас нет практики стрельбы по закрытым целям.

— Пока японцы подойдут к Артуру, успеем не один раз попрактиковаться, а затем по ним попрактикуемся еще лучше.

— Я вижу, у вас на все ответ имеется, поручик. Что у вас произошло с капитаном Лилье?

— Пожалуйте, ваше превосходительство, полюбуйтесь на этот, с позволения сказать, бетон постройки военного инженера, но, несомненно, японской, а не русской армии. — И Борейко зашагал к месту прежней позиции батареи.

Все двинулись за ним. Подойдя к одному из бетонных казематов, поручни стукнул кулаком по своду и, ухватившись рукой за его край, отломил большой кусок бетона, который и поднес генералу.

— Цемента здесь почти нет, одна только глина да песок. И в этих‑то «бетонных» казематах должны были сидеть люди и храниться порох и снаряды. Что это, недосмотр или предательство? Кто он — невежда в строительном деле или изменник и японский шпион? За одну эту постройку его следует расстрелять на месте, — закончил Борейко свою пылкую речь.

— Это мы всегда успеем сделать, — возразил Кондратенко. — Чем вы объясните это явление, капитан? — обратился он к Лилье.

— Случайный недосмотр десятника, я взыщу с него за это, — ответил капитан. — В свою очередь, прошу, ваше превосходительство, оградить меня от оскорблений со стороны этого полусумасшедшего офицера.

— Полусумасшедшего! — заорал Борейко. — А это тоже недосмотр? — кинулся он к соседнему каземату и легко обломил кусок его стены. — И это? — бросился он дальше.

— Очевидно, все постройки батареи имеют тот же дефект… — начал было Кондратенко.

— На батарее Б та же история, на Куропаткинском люнете то же, на Заредутной батарее то же…

— А на форту номер два? — спросил генерал.

— Там этого нет. Его строил честный офицер Рашевский, а не Лилье, — отрезал Борейко.

— Спокойнее, поручик! Я здесь старший, и я сам разберусь и приму какие надо меры, — остановил Борейко генерал. — Пойдемте по всем указанным поручиком фортификационным сооружениям и проверим состояние бетонаБорейко водил их по укреплениям и молчаливо тыкал пальцами в негодный бетон. Звонарев легко отламывал куски от указанного места и завертывал их в бумагу, подписывая сверху, откуда взята проба. Заявление Борейко подтвердилось полностью.

— Я пока лишь отстраню Лилье от производства работ. Временно примите вы их, Сергей Владимирович, — распорядился Кондратенко.

— Я мало понимаю в строительном деле… — пытался возражать прапорщик.

— Вам помогут, господин прапорщик, — перебил генерал.

— Я протестую против распоряжения вашего превосходительства. Еще не выяснено, что явилось причиной не вполне удовлетворительной кладки бетона, а я уже признан в ней виновным и отрешен от должности, — хмуро проговорил Лилье.

— Протест ваш, капитан, является грубейшим нарушением воинской дисциплины, за которое я вас подвергну немедленному аресту. Потрудитесь отдать ваше оружие прапорщику Звонареву, который сейчас же вас и доставит на гауптвахту. О поведении поручика Борейко, как лица, мне не подчиненного, мною будет сообщено командиру Квантунской крепостной артиллерии для принятия соответствующих мер, — решил генерал и тронулся с батареи.

Звонарев, отобрав у Лилье шашку, вместе с ним направился на гауптвахту. Борейко же, оставшись на батарее, облегчил свою взволнованную душу долгими ругательствами по адресу всяческого начальства и Стесселя в особенности.

Вечером того же дня Звонарев сидел в своей квартире в Артиллерийском городке. В дверь сильно постучали. Так как денщик ушел, то прапорщик сам пошел открыть дверь. Он очень удивился, увидя перед собой Варю Белую.

— Вы дома? — спросила девушка.

— Дома.

— Оставьте всякую работу, — тоном приказа проговорила Варя, — и следуйте за мной, господин прапорщик. — Затем, надев на голову офицерскую фуражку Звонарева, девушка вышла на крыльцо.

Вечерело. Солнце садилось за Ляотешанем: Жаркий летний день сменялся прохладным вечером. С моря потянуло прохладой и запахом морских водорослей. На «Этажерке» громко играл оркестр. Все дорожки были запружены гуляющими.

Когда Варя с Звонаревым подходили к «Этажерке», на улице показалась кавалькада во главе со Стееселем. Завидя генерала, офицеры и солдаты спешно вытянулись во фронт, Звонарев же остался стоять рядом с Варей, опустив руки по швам. Заметив это, Стессель резко осадил лошадь и грубо крикнул:

— Прапорщик, где ваша фуражка?

— У меня, — вместо Звонарева ответила Варя, шаловливо прикладывая растопыренные пальцы правой руки к козырьку.

— Женщины существуют для того, чтобы рожать детей, стряпать обед и штопать белье, а не для ношения военной формы. Головной убор офицера должен находиться на его собственной голове, а отнюдь не на голове особ женского пола! — резко бросил Стессель.

— Равно как и не на кочне капусты, который некоторым заменяет голову, — звонким девичьим голосом выкрикнула в ответ Варя.

В толпе фыркнули.

— Молчать! — дико заорал генерал, оглядываясь на толпу и спеша уехать под громкий смех всех присутствующих.

— Зачем вы, Варя, наскандалили? — укоризненно заметил Звонарев.

— Хамов надо учить! Я еще обо всем расскажу Вере Алексеевне, как он меня. Белую, свою родственницу, публично опозорил перед всем Артуром.

— Но вы ведь тоже назвали его голову кочаном капусты.

— Охота ему было принимать на свой счет. Я скажу, что это относилось к… вам, что ли.

— Очень благодарен за такое объяснение.

— Ну, пусть тогда к Водяге. Все знают, что он отпетый дурак. Пошли дальше. — И они смешались с толпой гуляющих на бульваре.

На «Этажерке» их окликнула Желтова с Олей Селениной, которые сидели на одной из скамеек и видели весь инцидент со Стесселем.

— Ты девчонка по сравнению со Стесселем и уже по одному этому должна быть с ним вежливой, тем более что его замечание больше относилось к господину Звонареву, а не к тебе. Не думаю, чтобы твои родители были довольны твоей выходкой, — журила девушку Мария Петровна.

— Молодчина! Так Стесселю и надо, не будь грубияном, — поддержала Варю Оля.

— Боюсь только, чтобы моя выходка не отразилась на Сергее Владимировиче. Ради его спокойствия я готова даже извиниться перед Стесселем, хотя он совершенно этого не заслуживает, — заколебалась Варя.

— Я думаю, что к Стесселю не стоит больше возвращаться, — отозвался Звонарев. — Бог не выдаст, Стессель на губу не посадит.

— Плюнь ты. Варвара, на генерала! Другого отношения он не понимает, — вмешалась Селенина

— Не будь груба, Оля! Грубость никогда и никого не красят. А ты к тому же учительница и должна подавать пример культурности, — остановила ее Желтова.

— Стессель может на меня нажаловаться папе и маме, — проговорила в задумчивости Варя. — Тогда мне попадет. Во избежание этого я сама первая на него пожалуюсь родителям или самой Вере Алексеевне. Пусть знает, какой у нее хам муженек.

— Правильно. Нападение — лучший способ защиты. Так и действуй! — сразу подхватила Оля.

По‑южному быстро стемнело, с гавани потянуло прохладой. Огней зажигать не разрешалось, и публика постепенно стала расходиться. Заторопились и Желтова с Олей.

— Мы можем понадобиться в госпитале. К вечеру раненым обычно бывает хуже, — пояснила Мария Петровна.

Проводив их немного по улице, Варя с Звонаревым направились к Артиллерийскому городку.

— Хотите, я вас проведу к моему заветному месту на Золотой горе? — предложила Варя. — Я люблю там сидеть и мечтать.

— Вы и мечты‑вещи трудно совместимые.

— Я совсем не такой синий чулок, как вы себе представляете.

— Хуже. Вы амазонка из артурских прерий!

— Вы хотите сказать, что я дикарка?

— Ив мыслях не было, — отнекивался прапорщик.

— Не отрекайтесь! Я все равно не поверю. Я предпочитаю быть дикаркой, говорить, что думаю, поступать, как мне хочется, чем во имя так называемых приличий притворяться и говорить неправду.

— Все хорошо в меру. Вы бываете резковаты, особенно для девушки. Немного выдержки вам не помешает.

— Терпеть не могу кисло‑сладких людей, вроде…

— Меня?

— Я этого не сказала, но вы мне кажетесь слишком пресным.

— Значит, Борейко в вашем духе?

— Он по‑медвежьи груб и неуклюж.

— Я пресен, он груб. Кого же вам еще надо?

— Как вы… непонятливы, если не просто глупы. Будь у вас побольше перца, вы могли бы мне и понравиться, — кокетливо заметила Варя.

— Постараюсь весь свой наличный перец немедленно выбросить, чтобы им во мне и не пахло! — отозвался Звонарев.

— Не смейте меня дразнить, как маленькую девочку! Вот и моя тропинка. — И девушка, свернув с дороги, пошла в обход Золотой горы по чуть заметной в темноте узенькой дорожке.

— Смотрите не оступитесь, тут круто, и можно сильно ушибиться при падении, — предупредила Варя и тотчас оступилась сама.

Прапорщик едва успел подхватить ее за талию.

— Вернемся, пока вы нос себе не разбили, — предложил Звонарев, продолжая поддерживать Варю под руку. Но она молча двигалась дальше. Через несколько шагов оступился прапорщик и, падая, крепко ухватился за Варю. Девушка качнулась, но устояла на ногах и сильной рукой помогла стать на ноги своему кавалеру.

— Прошу к моим ногам не падать! Можно обойтись и без подобных нежностей. И как ходить с вами? Вместо помощи я должна еще помогать вам, — подсмеивалась девушка.

— Куда вы меня завели, зловредная особа? — отряхиваясь, спросил Звонарев.

— Сейчас будет мое любимое местечко, — ответила Варя и, пройдя несколько шагов в сторону, очутилась перед большим кустом.

Раздвинув ветки руками, она, как ящерица, юркнула на площадку между скал. Прапорщик едва пробрался за ней, поцарапавшись о колючки и ветки кустов.

— Я люблю здесь отдыхать днем. Это место укрыто с трех сторон кустами и скалами. Только к морю открывается узкая щелка. Днем здесь чудесно: с моря тянет прохладой, кусты прикрывают от солнца, и ниоткуда тебя не видно. А ночью здесь, правда, одной страшновато. Вдруг на тебя кто‑нибудь нападет. Кричи не кричи, никто не услышит, не увидит и помощи не окажет.

— Кто же на вас осмелится напасть?

— Например… вы!

— Да я вас боюсь больше, чем вы меня!

— И совершенно напрасно! Смотрите, как красиво мерцают звездочки на небе всеми цветами радуги. — И Варя повалилась на землю, подняв руки к небу.

По небу пронеслась яркая падающая звезда, оставляя за собой слабо светящийся след…

— Загадала, загадала свое заветное желание! — захлопала в ладоши девушка.

— Какое именно?

— Много будете знать, скоро состаритесь! — лукаво ответила Варя. — Расскажите, чем вы заняты на сухом пути?

— Строим батареи и форты.

— А перевязочные пункты?

— О них пока разговоров не было.

— Напрасно. Я уже не раз ездила вдоль линии фортов и думала о них. На самих укреплениях для врачей не отведено места, да и работать под обстрелом им будет нелегко. Придется перевязочные пункты выносить в тыл. Я уже подыскала место у Залитерной батареи, недалеко от нее, в тылу, в глубоком ущелье. Хотите, я вам его покажу, и мы вместе с вами обсудим план оборудования перевязочного пункта? — предложила Варя.

— Всегда готов вам помочь и советом и делом. Но организацией тыловых перевязочных пунктов занят штаб крепости, куда вам и надо обращаться по этому вопросу. Завтра я точно узнаю, кто именно ведает этим делом, — пообещал прапорщик.

— Мы устроим перевязочный пункт, чтобы на нем было все, что нужно: вода, свет, печь, кипяток и, конечно, операционная, — планировала Варя.

— Это будет уж целый лазарет, а не перевязочный пункт, где оказывают первую помощь, накладывают легкие перевязки и отправляют дальше в тыл.

— Во всяком случае, раненых следует обмыть, согреть, перевязать и накормить, — развивала свой план девушка. — Я буду там работать сестрой. Никто и не подумает, что это я все придумала, как надо устроить перевязочный пункт. Вы не боитесь смерти? — неожиданно спросила она.

— От судьбы не уйдешь!

— Это так, но я все же хотела бы уцелеть в Артуре и посмотреть, чем кончится война и что будет после нее.

— Кончится она, вернее всего, плохо для нас. Победят японцы, а затем в стране вспыхнет революция! Больно народ недоволен нынешним положением.

— Мария Петровна и Оля говорят то же! Папа думает, что революция, быть может, и не будет, если крестьянам дадут землю.

— Даром ее крестьянам никто не даст, а денег у них нет!

— Царь заплатит за землю помещикам.

— Наивная вы девушка! Царь‑то у нас — первый помещик! Ему кто за землю заплатит?

— Казна.

— Да он разорится, если станет платить всем помещикам. Деньги в казну дерут с мужика. Значит, фактически он и заплатит помещикам за землю. Но платить ему не из чего. Он и так от бедности пухнет с голоду.

— Вы социалист? Говорят, они стоят за народ, но хотят убить всех царей и богачей.

— Хотя я и не социалист, но знаю, что никого они убивать не собираются, а считают, что можно хорошо жить без царя и богачей.

— Они за равноправие женщин? За то, чтобы мы могли быть врачами, инженерами наравне с мужчинами?

— О да! Они за полное равенство в правовом отношении мужчин и женщин.

— Тогда я за социалистов! Мечтаю стать если не врачом, так фельдшерицей и работать акушеркой на Кубани в станице.

— Подготовьтесь и поступайте в Женский медицинский институт в Петербурге. Я готов вам помочь. Говорят, у меня имеются педагогические способности. Студентом приходилось много заниматься со всякими оболтусами.

— Благодарю вас за столь лестное обо мне мнение! — расхохоталась Варя. — Хотя я ленива и тупа, но к оболтусам все же себя не причисляю.

— Я не так выразился! Вы человек целеустремленный, и то, что вам нравится, постигаете легко и просто. А то, что вам не интересно, вы одолеваете с трудом. Мне приходилось иметь дело с такими учениками.

— Ас ученицами, да еще моего возраста?

— Я избегал таких уроков. Обычно все сводится к кокетству, и серьезно работать становится невозможно.

— Я кокетничать не собираюсь и подумаю над вашим предложением. Мама, наверно, скажет, что девице неудобно запираться в комнате с молодым человеком, хотя вы и больше похожи на красную девицу, чем я! Пошли домой, а то уже около полуночи, — поднялась Варя с земли и неторопливо пошла вперед. — И кто поверит, что мы за весь вечер ни разу не поцеловались?

— Мы можем сейчас же наверстать это упущение! — пытался было обнять Варю прапорщик.

— Не стоит. Ваша скромность мне очень понравилась. Значит, вы хороший. Другой на вашем месте непременно полез бы обниматься, а вы даже не подумали.

— Еще не известно, о чем я думал!

— Думали о Ривочке, которая вам натянула нос. Жаль мне вас, милый мальчик! Неразделенная любовь всегда тяготит. Постарайтесь ее забыть. Я вам помогу, если только сумею это сделать. Хоть любовь не картошка, не выбросишь за окошко! — посочувствовала Варя.

На прощание она ласково потрепала Звонарева рукою по щеке. Растроганный этой лаской, прапорщик хотел было поцеловать руку девушки, но она с легким смехом уже упорхнула от него.

Оставшись один, Звонарев молча зашагал к себе. Было совершенно темно. В ночной тишине громко звучали шаги пешеходов и конский топот. Прапорщик думал о Варе и Риве, впервые сопоставляя их между собою. Задумчивая, женственная, мягкая Рива и волевая, вечно деятельная и резковатая на язык Варя. И обе казались ему по‑своему хороши. Засыпая, Звонарев так и не решил, кто же из них лучше.

Варя тоже долго ворочалась в постели, вспоминая свой разговор с Звонаревым. Она инстинктивно чувствовала, что с сегодняшнего дня она стала ближе к нему, в какой‑то мере завоевала его расположение, если не любовь. Но ясно понимала, что Рива еще прочно сидит в его сердце и только время, пожалуй, излечит прапорщика от его увлечения.

— И все же он будет моим, — упрямо пробормотала девушка, стараясь уснуть.

Утром следующего дня Звонарев вместе с Кондратенко подходили в назначенный для заседания час к Адмиральской набережной, где их поджидал паровой катер с «Севастополя». По набережной крупными шагами уже расхаживал Стессель вместе с Белым и Никитиным. Сзади генералов шагали их адъютанты: ротмистр Водяга, поручик Азаров и капитан Поспелов. У катера на ходу что‑то писал начальник штаба Стесселя полковник Рейс. Здесь же суетливо крутился бывший градоначальник города Дальнего, ныне инженер‑капитан Сахаров. Кондратенко в сопровождении Звонарева поспешил подойти к Стесселю.

— Прошу меня извинить за опоздание, ваше превосходительство, — проговорил Кондратенко.

— Вы прибыли вовремя, Роман Исидорович, сейчас еще без четверти восемь. Зато генерал Смирнов, видимо, опаздывает.

— Комендант обычно бывает точен, — заступился Кондратенко за Смирнова.

Дата добавления: 2015-06-04