Глаза VII о влиянии демократии на размеры жалованья 7 страница

Принято считать, будто новые общества испытывают желание ежедневно менять свой облик, я же, напротив, опасаюсь, как бы они не сделались в итоге слишком неподвижными, сохраняющими в неизменности свои институты, предрассудки и нравы, и как бы род людской, самоограничившись, не остановился в развитии. Я опасаюсь, как бы человеческое сознание не стало вечно свертываться и разворачиваться, сосредоточившись на самом себе и не порождая новых идей; я боюсь, как бы человек не изнурил себя заурядной, обособленной и бесплодной активностью и как бы человечество, несмотря на всю беспрерывную суету, не перестало продвигаться вперед.

Глава XXII ОТЧЕГО ДЕМОКРАТИЧЕСКИМ НАРОДАМ СВОЙСТВЕННО ЖЕЛАТЬ МИРА, ТОГДА КАК ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ АРМИИ ХОТЯТ ВОЙНЫ

Те же самые интересы, страхи и страсти, которые удерживают демократические народы от революций, отвращают их и от войны; боевой дух и революционные настроения угасают одновременно и вследствие одних и тех же причин.

Все время увеличивающееся число состоятельных сторонников мира, рост движимой собственности, столь быстро истребляемой войной, мягкость нравов и добросердечие, порождаемая равенством способность сочувствовать, сухой и расчетливый разум, почти бесчувственный к поэтическим и буйным страстям, вызываемым боевыми действиями, — все эти причины объединяются, чтобы погасить воинственность духа демократического народа.

Я думаю, что в качестве всеобщей постоянно действующей закономерности можно принять следующее правило: у цивилизованных народов воинственные эмоции становятся более редкими и менее сильными по мере того, как уравниваются условия существования людей.

Война тем не менее — это несчастье, которому подвержены все народы, как демократические, так и недемократические. Сколь бы сильным ни было стремление этих наций к миру, необходимо, чтобы они сохраняли готовность отразить нападение, иными словами, им необходимо иметь армию.

Фортуна, уже оказавшая населению Соединенных Штатов столько знаков особой милости, разместила их на пустынной территории, где они, так сказать, не знают соседства. Им вполне достаточно иметь всего несколько тысяч солдат, однако эта ситуация является специфически американской, к демократии она не имеет никакого отношения.

Равенство, а также соответствующие ему нравы и государственные институты не освобождают демократический народ от обязанности содержать армию, и эта армия всегда оказывает очень большое влияние на его судьбу. Поэтому столь важно исследовать психологию и чувства тех людей, из которых состоит эта армия.

У аристократических народов, особенно у таких, где общественное положение человека определяется исключительно его происхождением, в армии встречается то же самое неравенство, что и в самом обществе: офицер — это дворянин, солдат — крепостной. Первый призван командовать, второй — подчиняться. Поэтому в аристократической армии честолюбивые помыслы солдата ограничены очень узкими рамками.

Честолюбие офицеров также не безгранично.

Аристократический класс не является простой частью иерархически организованного общества Внутри он сам всегда устроен по иерархическому принципу: составляющие его люди неизменно стоят друг над другом. Среди них одним по праву своего рождения суждено командовать полком, другим — командовать ротой. Достигнув крайних пределов своих ожиданий, они останавливаются сами, вполне довольные своей судьбой.

Имеется также и другая веская причина, остужающая желание офицера аристократической армии добиваться повышения в чине.

У аристократических народов офицер, независимо от его воинского звания, занимает высокое положение в обществе. В его собственных глазах воинское звание почти всегда вещь второстепенная по сравнению с его общественным положением. Выбирая для себя воинское поприще, дворянин не столько повинуется собственному честолюбию, сколько исполняет своего рода долг, налагаемый на него рождением. Он поступает на воинскую службу, чтобы достойно провести беззаботные годы своей юности, а потом иметь возможность в семейном и дружеском кругах делиться кое-какими доблестными воспоминаниями из своей армейской жизни. Выбор военной карьеры отнюдь не диктуется его стремлением приобрести собственность, почет и власть, так как он уже обладает всеми этими преимуществами и может наслаждаться ими, не покидая своего дома.

В демократических армиях все солдаты могут стать офицерами, что вызывает всеобщее желание добиваться повышения по службе и почти беспредельно расширяет границы честолюбия у военнослужащих.

Со своей стороны офицер не видит никакой естественной причины, которая насильно заставляла бы его ограничиваться получением того или иного воинского звания, и каждый следующий чин в его глазах имеет огромное значение, поскольку его общественное положение почти всегда определяется его воинским званием.

У демократических народов офицеры часто не имеют ничего, кроме своего жалованья, и не могут претендовать на какое-либо общественное признание, помимо почестей за свои воинские заслуги. Поэтому при каждом новом его назначении и повышении изменяется вся его жизнь и он становится как бы другим человеком. Мотивы, игравшие в жизни аристократических армий второстепенные роли, таким образом, стали ведущими, исключительными, определяющими само существование демократической армии.

Во времена старой французской монархии к офицерам обращались не иначе как по их дворянскому званию. В наши дни к ним обращаются только по воинскому званию. Это маленькое изменение в форме языкового обращения вполне убедительно свидетельствует о том, что уже произошла крупная революция, преобразовавшая социальное устройство общества и организацию его вооруженных сил.

В демократических армиях почти все военнослужащие одержимы желанием выслужиться. Это—горячее, упорное, постоянное желание. Оно подпитывается всеми остальными желаниями и угасает только со смертью человека. А ведь нетрудно заметить, что из всех армий, существующих на земле, повышение по службе в мирное время медленнее всего должно происходить именно в демократических армиях. Поскольку количество воинских званий здесь естественным образом ограничено, а количество претендентов на них почти бесчисленно и над всеми довлеет непреложный закон равенства, никто не сумеет сделать быстрой карьеры, а многие не смогут даже сдвинуться с места. Таким образом, вызывая самую настоятельную потребность в служебном повышении, демократические армии предоставляют своим военнослужащим наименьшие возможности для роста, чем любые другие армии.

Поэтому все честолюбивые люди в рядах демократической армии с нетерпением ждут войны, так как благодаря ей освобождаются вакансии и наконец-то позволяется нарушать право старшего по возрасту — единственную привилегию, свойственную демократии.

Таким образом, мы приходим к странному выводу о том, что из всех армий наиболее страстно хотят воевать вооруженные силы демократических государств, в то время как сами народы этих государств любят мир больше всех остальных народов. И самым поразительным во всем этом является то обстоятельство, что столь противоположные следствия были порождены одной и той же причиной — равенством.

Будучи равными, все граждане ежедневно чувствуют желание изменить к лучшему условия своего существования и приумножить свое состояние, постоянно изыскивая для этого возможности. Это принуждает их любить мир, способствующий процветанию промышленности и дающий возможность каждому из них доводить до конца свои начинания. С другой стороны, то же самое равенство, повышая цену воинских знаков отличия в глазах тех, кто избрал карьеру военного, и делая их вполне доступными для всех, заставляет воинов мечтать о полях сражений. В обоих случаях люди обнаруживают аналогичное беспокойство ума, столь же неутолимую тягу к наслаждениям и равное честолюбие. Различны лишь средства их достижения и удовлетворения.

Наличие столь противоположных интересов у нации и у армии представляет собой большую опасность для демократического общества.

Когда народ утрачивает воинственность духа, воинская служба тотчас же перестает быть уважаемой и профессиональные военные причисляются к низшему разряду государственных служащих. Их невысоко ценят и плохо понимают. То есть происходит нечто, прямо противоположное тому, что наблюдается в века аристократии. В армию теперь идут не лучшие, а худшие граждане страны. Человек задумывается о военном поприще только тогда, когда все остальные для него закрыты. Таким образом, создается порочный круг, из которого трудно выбраться. Элита нации уклоняется от военной карьеры как малопочетной, а почетом она не пользуется потому, что элита нации ее избегает.

Поэтому не следует удивляться тому, что военнослужащие армий демократических стран часто обнаруживают беспокойный, ворчливый характер, будучи неудовлетворенными своей судьбой, хотя условия службы здесь, как правило, значительно лучше, а дисциплина менее сурова, чем во всех других армиях. Воин чувствует себя человеком второ-

го сорта, и его уязвленное самолюбие прививает ему вкус к войне, которая докажет его необходимость, или же любовь к революциям, во время которых он надеется с оружием в руках добиться того политического влияния и того личного уважения, в которых ему отказывают.

Состав армий демократических стран делает эту последнюю угрозу весьма реальной.

В демократическом обществе почти все граждане владеют собственностью, которую необходимо сохранять, тогда как командование демократических армий в основном состоит из пролетариев. Большая их часть мало что может потерять во время гражданских беспорядков. Основная масса народа естественным образом гораздо больше, чем во времена аристократии, боится революций; военная верхушка, однако, страшится их значительно меньше.

Кроме того, поскольку у демократических народов, как я уже говорил, наиболее состоятельные, образованные и талантливые граждане почти не идут на воинскую службу, армия как таковая в конце концов превращается в своего рода маленькую самостоятельную нацию, отмеченную более низким интеллектуальным развитием к более грубыми нравами и обычаями, чем вся нация в целом. А ведь эта маленькая нецивилизованная нация владеет оружием, и только она знает, как им пользоваться.

Та угроза безопасности демократических народов, которую таит в себе воинственный, мятежный дух армии, в реальности усиливается не чем иным, как мирным нравом гражданских лиц; нет ничего опаснее организованной армии в нации, утратившей воинственность. Чрезмерная любовь всех граждан к спокойствию ежедневно отдает конституционную власть страны на милость военных.

Поэтому, обобщая данную мысль, можно сказать следующее: хотя интересы и эмоции демократических народов вызывают в них естественное стремление к миру, их армии беспрестанно подталкивают их к войнам и революциям.

Военные перевороты, почти невозможные в аристократических государствах, представляют собой постоянную угрозу для демократических наций. Эту опасность следует считать наиболее серьезной из всего того, что ожидает их в будущем; необходимо, чтобы их государственные деятели усиленно стремились найти эффективное средство против нее.

Когда нация чувствует себя внутренне изнуренной беспокойным тщеславием своей армии, мысль о войне первой приходит в голову, чтобы хоть чем-то потешить докучливое честолюбие военных.

Я не хочу дурно отзываться о войне: война почти всегда расширяет умственный горизонт народа, возвышает его чувства. В ряде случаев только она способна сдерживать чрезвычайное развитие определенных склонностей, естественным образом порождаемых равенством, или же может рассматриваться в качестве необходимого средства лечения некоторых застарелых болезней, которым подвержено демократическое общество.

Война имеет огромные преимущества, однако не следует обольщаться тем, что она сможет уменьшить отмеченную мною опасность. Она лишь позволяет ее отсрочить, и после окончания войны эта опасность становится более грозной, так как армия с еще большим нетерпением начинает относиться к миру, познав вкус войны. Война может стать спасительным средством только для такого народа, который всегда будет жаждать воинской славы.

Я предвижу, что все те полководцы, которых дадут миру демократические нации, обнаружат, что им легче выигрывать сражения, чем устраивать мирную жизнь своей армии после победы. Демократическим народам всегда будет трудно делать две вещи: начинать войну и заканчивать ее.

К тому же, если война и приносит особые выгоды демократическим народам, она, с другой стороны, подвергает их таким опасностям, которых не страшатся, во всяком случае в той же степени, аристократические государства. Приведу только два примера.

Хотя война отвечает потребностям армии, она мешает той бесчисленной массе граждан, часто доводя их до отчаяния, которые ежедневно нуждаются в мире, чтобы удовлетворять свои скромные потребности. Поэтому небезосновательны определенные опасения относительно того, что война, призванная предотвратить гражданские беспорядки, сама может вызвать их, только в иных формах.

Любая длительная война подвергает страшной опасности свободу в демократических странах. Это не значит, что после каждой победы непременно следует бояться того, как бы генералы-победители не стали силой захватывать верховную власть на манер Суллы или Цезаря. Существует опасность совершенно иного рода. Война не всегда отдает демократические народы во власть военных правительств, но она всегда безмерно усиливает власть гражданского правительства у этих народов; она почти неизбежно концентрирует в руках последнего управление всеми людьми и контроль над всей собственностью и ресурсами страны. Если война и не приводит к деспотизму с помощью насилия, то она исподволь заставляет людей привыкать к нему.

Все те, кто стремится лишить свободы демократическую нацию, должны знать, что самый верный и самый короткий путь к этому лежит через войну. Это — первая аксиома науки.

Увеличение численности армии и свободных должностей представляется самоочевидным средством решения проблемы тогда, когда неудовлетворенное честолюбие офицеров и солдат становится опасным. На некоторое время это снимает напряжение, но настолько же угрожает усилить его в будущем.

Увеличение армии способно дать долговременный эффект в аристократическом обществе, поскольку здесь воинское честолюбие является лишь привилегией одного класса и каждому человеку установлены определенные пределы его роста, так что данная мера способна принести удовлетворение почти всем движимым честолюбием военнослужащим.

Увеличение армии, однако, ничего не дает демократическому обществу, так как число честолюбивых претендентов в нем всегда увеличивается в точном соответствии с ростом численности самой армии. Те люди, чаяния которых вы исполните, создав новые должности, тотчас же заменяются новой толпой, желания которой вы не сможете удовлетворить, да и первые вскоре вновь начинают жаловаться, так как в армии наблюдается все то же беспокойство духа, что царит и в самом демократическом обществе: люди хотят получить не какие-либо определенные чины, а возможность постоянного служебного повышения. Хотя их желания и не чрезмерны, они беспрестанно обновляются. Таким образом, демократический народ, увеличивающий свою армию, лишь на мгновение успокаивает честолюбие своего воинства, однако эти честолюбивые помыслы возрождаются в еще более опасных формах, так как возрастает число одержимых ими людей.

Что касается лично меня, то я думаю, что беспокойство и мятежность духа являются болезнью, присущей самой природе демократической армии, и что бороться с этим бессмысленно. Законодателям демократических государств не следует льстить себя надеждой, будто им удастся найти такую форму военной организации, которая бы сама по себе успокаивала и сдерживала военнослужащих; это будет лишь изнурительной тратой сил, не приводящей к цели.

Средства борьбы с недостатками армии следует искать не в самой армии, а в обществе в целом.

Демократические народы испытывают естественный страх перед гражданскими беспорядками и деспотизмом. Необходимо лишь превратить эти инстинктивные чувства в осознанное, разумное, устойчивое отношение к жизни. Когда граждане овладели наконец умением мирно и выгодно пользоваться свободой, ощутив ее благотворность, когда они воспитали в себе мужественную любовь к порядку и добровольно подчиняются правилам, —эти граждане, избирая для себя воинскую карьеру, приносят в армию безотчетно и как бы вопреки своим желаниям данные навыки и нравы. Общее нравственное состояние нации, оказывая воздействие на моральный дух армии, смягчает суждения и усмиряет желания, порождаемые воинской жизнью, или же с помощью всемогущего общественного мнения подавляет их полностью. Имейте просвещенных, добропорядочных, степенных и свободных граждан — и вы получите дисциплинированных и послушных солдат

Поэтому любой закон, который во имя обуздания мятежного духа армии будет стремиться к ослаблению свободолюбия у гражданского населения и к затушевыванию у него ясных представлений о праве и о правах, будет действовать прямо против своей цели. Он будет не столько препятствовать, сколько способствовать установлению военной тирании.

В конце концов, как бы там ни было, наличие большой армии всегда будет представлять опасность для демократического народа, и самым эффективным способом уменьшить эту опасность было бы сокращение армии; однако таким средством могут воспользоваться не все народы.

Глава XXIII КАКОЙ КЛАСС ВОЕННОСЛУЖАЩИХ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ АРМИЙ ЯВЛЯЕТСЯ САМЫМ ВОИНСТВЕННЫМ И РЕВОЛЮЦИОННО НАСТРОЕННЫМ

Чрезвычайная многочисленность вооруженных сил сравнительно с численностью содержащего их народа является сущностным свойством армии демократического государства; причины этого я объясню несколько позже.

С другой стороны, люди, живущие во времена демократии, редко избирают карьеру военнослужащих

Поэтому демократические народы вскоре вынуждены отказываться от принципа добровольного набора в армию и возвращаться к принудительному призыву на воинскую службу. Условия их существования обязывают их прибегать к этому последнему средству, и нетрудно предсказать, что все демократические народы возьмут его на вооружение.

Когда воинская повинность является обязательной, она распределяется равномерно, без всяких различий на всех граждан. Это также с неизбежностью вытекает из образа жизни и образа мысли этих народов. Правительство может делать почти все, что хочет, лишь бы его решения были разом обращены ко всему населению; сопротивление ему обычно вызывается не бременем обязанностей, а неравномерностью их распределения.

И поскольку все граждане являются военнообязанными, вполне ясно, что каждый из них проводит под знаменами лишь несколько лет.

Таким образом, все обстоятельства объективно обусловливают временный характер прохождения воинской службы, тогда как в большей части аристократических государств военная служба — профессия, которая выбирается солдатом или же возлагается на него на всю жизнь.

Это обстоятельство имеет серьезные последствия. Среди солдат, составляющих ряды демократической армии, некоторые привязываются к армейской жизни, но большая их часть, призванная под знамена против воли и всегда готовая вернуться к родным очагам, серьезно не думает о военной карьере и мечтает лишь о демобилизации. Эти люди не приобретают потребностей и никогда не усваивают и половины тех страстей, которые порождаются образом жизни профессионального военного. Они выполняют свои воинские обязанности, но в их душах полностью сохраняется тяга к прежней, гражданской жизни с ее интересами и желаниями. Поэтому они не проникаются армейским духом, но, скорее, приносят с собой в армию гражданский дух и не утрачивают его. В армии демократического народа именно простые солдаты в наибольшей мере обладают чертами гражданских людей и с особым уважением относятся к национальным обычаям и общественному мнению страны. Именно солдатская масса дает особую надежду на то, что демократической армии можно привить любовь к свободе и уважение к законности, которые были внушены самому народу. Нечто совершенно противоположное происходит в аристократических государствах, где солдаты в конце концов утрачивают всякие контакты со своими согражданами, живя среди них как чужаки, а часто и как враги.

В аристократических армиях охранительным элементом выступает офицерский корпус, так как только офицер сохраняет прочные связи с гражданским обществом и никогда не отказывается от возможности рано или поздно вернуться в него, заняв свое место. В демократических армиях эту роль исполняет солдат, причем движимый теми же самыми мотивами.

Напротив, часто случается так, что в демократических армиях офицерский корпус усваивает вкусы и желания, совершенно не свойственные вкусам и желаниям нации. Это понятно.

В демократических государствах человек, становясь офицером, порывает все нити, связывающие его с гражданской жизнью; он навсегда оставляет этот образ жизни и не имеет ни малейшего желания вернуться к нему. Его истинной родиной становится армия, поскольку его значение целиком и полностью определяется его чином и той должностью, которую он занимает. Поэтому его личная судьба непосредственно определяется судьбой армии, ее взлетами и падениями; только с ней отныне связываются его надежды и чаяния. Поскольку интересы офицерства весьма отличны от интересов страны, может случиться так, что оно будет страстно желать войны или же готовить переворот в тот самый момент, когда нация больше всего нуждается в стабильности и мире.

Имеются тем не менее факторы, способствующие смягчению его воинственного, беспокойного характера. Хотя честолюбие является всеобщей и постоянной чертой демократических народов, оно редко, как мы уже отмечали, принимает у них крайние формы. Если выходец из средних классов нации, пройдя все низшие армейские чины, становится офицером, то для него это уже огромный шаг вперед. Он вошел в сферу, превосходящую ту, которую занимал в гражданском обществе, и приобрел права, которые у большей части демократических наций всегда будут рассматриваться как неотъемлемые ¹. Достигнув этого с помощью огромных усилий, он охотно останавливается и мечтает насладиться своим триумфом. Боязнь подвергнуть риску то, чем он владеет, охлаждает в его сердце пылкое желание приобрести то, чего у него еще нет. Преодолев первое, самое трудное препятствие, которое мешало его продвижению, он терпеливо смиряется с необходимостью долго ждать очередного повышения. Его честолюбие утихает по мере того, как, достигая все более высокого звания, он осознает, что может многое потерять. Если я не ошибаюсь, командная верхушка демократической армии всегда будет наименее воинственной и революционно настроенной частью вооруженных сил.

Сказанное мною об офицерах и солдатах вообще неприложимо к тому многочисленному классу военнослужащих, которые во всех армиях занимают промежуточное между ними положение, я имею в виду унтер-офицеров.

Этот класс унтер-офицеров, который вплоть до нынешнего столетия не оставил сколь-либо приметного следа в истории, отныне призван сыграть, по моему убеждению, весьма значительную роль.

Подобно офицеру, унтер-офицер мысленно разрывает все узы, связывавшие его с гражданским обществом; он так же, как офицер, считает военную службу делом своей жизни, связывая с армией, быть может, даже больше последнего все свои чаяния и надежды; однако в отличие от офицера он еще не достиг никакого высокого, солидного положения и поэтому не может себе позволить остановиться и передохнуть в ожидании того момента, когда он сможет подняться еще выше.

По самой природе своих служебных обязанностей, которая неизменна, унтер-офицер обречен вести неприметное, стесненное, лишенное удобств и надежности существование. Полная опасности военная жизнь еще ничего не дает ему взамен. Она связана для него лишь с необходимостью испытывать лишения и подчиняться — необходимостью даже более тяжкой, чем преодоление страха за собственную жизнь. Его мучения обостряются сознанием того, что общественное устройство и принципы армейской организации дают ему возможность вырваться из своего бедственного положения: со дня на день он действительно может стать офицером. Тогда он станет командиром, будет отмечен знаками уважения, обретет независимость, права и сможет всем этим наслаждаться. Однако сей предмет его вожделений не просто кажется ему несравненным, он никогда, вплоть до овладения им, не бывает уверен в том, что он для него достижим. Его собст-

¹ Положение офицера в демократическом обществе фактически является значительно более обеспеченным и прочным, чем где-либо еще. Чем меньше офицер представляет собой как личность, тем большее значение он придает своему воинскому званию и тем большую заботу проявляют о нем законодатели, считая справедливым и необходимым обеспечить ему возможность спокойно пользоваться плодами своего труда.

венное воинское звание не дает ему абсолютно никаких гарантий; он ежедневно ощущает свое полное бесправие перед своими командирами, усиленное властными требованиями воинской дисциплины. Какой-нибудь незначительный проступок или чей-то каприз вмиг могут лишить его всего того, что он тяжким трудом зарабатывал в течение нескольких лет. Поэтому до того времени, когда он обретет долгожданный офицерский чин, он как бы не имеет никаких заслуг и его военная карьера как бы начинается именно с этого момента. Если человек постоянно и настойчиво понукаем своей молодостью, нуждой, страстями, духом своего времени, надеждами и страхами, в его сердце не может не вспыхнуть огонь отчаянного честолюбия.

Поэтому унтер-офицеры хотят войны, они хотят ее всегда и любой ценой, и, если им в этом отказывают, они хотят революций, которые, приостанавливая действие законов и правил, дают им надежду под прикрытием беспорядка и разгула политических страстей прогнать своего офицера и занять его место. Нет ничего невероятного в том, что унтерофицеры способны совершить переворот, так как из-за общности происхождения и привычек они оказывают большое влияние на солдат, несмотря на то что ими движут совершенно иные страсти и желания.

Было бы ошибкой думать, будто различия в интересах и склонностях офицеров, унтер-офицеров и солдат носят временный или же локальный характер. Они будут проявляться во все эпохи в армиях всех демократических наций.

В любой демократической армии унтер-офицер всегда будет в наименьшей степени выражать миролюбивый, добропорядочный нрав населения страны, а солдат всегда будет выступать самым непосредственным носителем этого нрава. Солдат будет приносить с собой в армию силу или слабость национального духа; он будет воплощать собой подлинно национальный тип. Если нация невежественна и слаба, он позволит своим командирам бессознательно или же против своей воли привлечь его к участию в беспорядках. Если же нация просвещенна и деятельна, он сам призовет их к порядку.

Глава XXIV ОТЧЕГО В НАЧАЛЕ ВОЕННЫХ КАМПАНИЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ АРМИИ ОКАЗЫВАЮТСЯ СЛАБЕЕ ДРУГИХ, СТАНОВЯСЬ ВСЕ БОЛЕЕ ГРОЗНЫМИ В ХОДЕ ВОЙНЫ

Любая армия, начинающая боевые действия после долгого мира, рискует быть побежденной; любая армия, ведущая вооруженную борьбу в течение длительного времени, имеет хорошие шансы на победу. В особой мере эта истина приложима к вооруженным силам демократических государств.

В аристократических странах воинская служба считается привилегированной деятельностью и военнослужащие пользуются уважением даже в мирное время. На воинскую службу идут талантливые, высокообразованные, весьма честолюбивые люди; армия во всех отношениях не уступает уровню развития нации, а подчас даже превосходит его.

Мы видели, как, напротив, в демократиях национальная элита постепенно стала избегать военной карьеры, чтобы, избрав другие пути, добиваться для себя авторитета, власти и прежде всего — богатства. После долгого мира, а в демократические времена мирные периоды весьма продолжительны, армия всегда в своей собственной стране находится в небрежении. Именно в таком состоянии и застает ее война; и до тех пор, пока военное положение не меняет резко ситуацию, страна и армия подвергаются серьезной опасности.

Я уже пояснял, что в демократических армиях в мирное время право старшего по возрасту является высшим, строго соблюдаемым законом продвижения по службе. Это вытекает, как я говорил, не только из организационных принципов этих вооруженных сил, но и из самого общественного устройства данных народов и поэтому будет свойственно им всегда.

Кроме того, поскольку у этих народов положение офицера в стране целиком и полностью определяется его воинским званием, которое только и обеспечивает ему уваже-

ние сограждан и все те жизненные удобства, которыми он пользуется, он не уходит в отставку и не увольняется из армии вплоть до последних дней своей жизни.

В результате действия этих двух причин демократический народ, наконец после долгого мирного существования берущий в руки оружие, обнаруживает, что все его военные командиры — старики. Я говорю не только о генералах, но и о младшем офицерском составе, большая часть которого практически не знала повышения или же росла очень медленно. Окинув взором долгое время не воевавшую демократическую армию, вы с удивлением обнаружите, что все солдаты в ней — почти дети, а все командиры — в преклонных годах, и, таким образом, первые из них лишены опыта, а вторые — энергии.

Данное обстоятельство в значительной мере предопределяет военные неудачи, так как первым условием успешного ведения войны является молодость командиров. Я никогда бы не осмелился это заявить, если бы так не сказал самый великий из полководцев нашего времени.

Дата добавления: 2015-07-02