У истоков диалектики. Диалектика и миф

Диалектика и ее исторические формы

Термин «диалектика» (от греч. — искусство вести беседу, спор) имеет различные смысловые оттенки. Впервые его при­менил Сократ, имея в виду искусство диалога, направленное на достижение истины путем столкновения различных мнений. Платон рассматривал диалектику как процесс разделения по­нятий на виды и связывание их в более общие понятия, «роды». Гегель расширил понимание диалектики, вывел ее за рамки движения мысли, увидел столкновение и объединение проти­воположностей в самой действительности, в истории, в культу­ре. В марксистской философской традиции диалектика опре­делялась как учение о всеобщей связи и развитии, осуществля­емом через борьбу противоположных начал. В современных вариантах диалектики практически отсутствует понимание ее как учения о развитии. Доминирует представление о диалекти­ке как форме осмысления полярностей, противоположностей, пронизывающих нашу жизнь, сознание, историю. Различные варианты толкования диалектики предлагают различные принципы взаимоотношений противоположностей — от воз­можного их гармонического синтеза до трагически неприми­римого, вечного противостояния. Однако практически все мо­дели диалектики содержат в себе установку на соединение этих противоположностей или, по крайней мере, указывают на по­требность их объединения, имеющуюся у главного действую­щего лица диалектической коллизии — человека. В связи со сказанным более адекватным существующим концепциям бу­дет понимание диалектики как учения о противоречивости существующего и возможности разрешения противоречий в жизни и в мысли.

Представления о мире как единстве противоположных на­чал, как считают современные историки, этнографы, социо-психологи, пронизывают всю мировую культуру. Истина— ложь, добро—зло, прекрасное—безобразное, священное— мирское, свое—чужое — эти оппозиции есть координаты на­шей жизни. Человек (особенно это относится к представите­лю европейской культуры) живет в «двоичной» системе коор­динат, в мире контрастов, что закреплено в языке, формах логического мышления, в искусстве, нравственности, рели­гии. Современные философы много пишут о необходимости преодоления такого дуалистического стиля жизни и мысли, поскольку современная жизнь с ее сложностью не укладыва­ется в рамки «черно-белого» мышления. Однако преодолеть эту традицию крайне сложно, она является выражением фун­даментальной противоречивости человеческого существова­ния. Истоки ее в далеком прошлом.

Для человека архаического общества наличие противопо­ложных начал в мире и их неразрывная связь были непрелож­ным фактом: «парами ходит большинство человеческих ве­щей». Дуальное строение имеет пространство, среда обитания, непримиримый антагонизм присутствует и в мире богов. У раз­личных индейских племен Южной Америки распространен миф о божественных близнецах-соперниках. Вся история че­ловеческого рода возводится к этому родству-соперничеству.. На две части поделено не только племя. Близнецы поделили на части и всю природу. Один из близнецов живет в небесах, другой — в стране вечной тьмы. Их борьба ведет к постоянно­му разрушению и восстановлению мира. Иногда дихотомия природного мира распространяется на душу человека. В этом случае у человека оказывается две души с противоположны­ми характеристиками. Близнецы являются правителями двух сторон единой Вселенной, воплощают полярности дня — ночи, мужчины — женщины, зимы — лета, священного — мирско­го. Господство их в мире чередуется, власть их обратима, они не застывают в неподвижных образах Добра и Зла.

Дуалистическая символика определяет также устройство хижины для обряда инициации (посвящения). Хижина сим­волизирует образ мира. Помещение разделено на две части: се­верная часть окрашена в белые цвета и символизирует место пребывания низших сил. Южная окрашена красным и симво­лизирует высшие силы. Сам обряд инициации также выража­ет оппозицию «жизнь — смерть». Посвященного «убивают» и тут же воскрешают: одни и те же силы отнимают у человека жизнь и дарят ее¹.

Что скрывается за дуалистической структурой мира в ар­хаическом сознании? Известный современный французский этнограф и философ, представитель структурализма K.JIeeu-Стросс предложил свое объяснение «бинарным оппозициям», пронизывающим всю первобытную культуру. Бинаризм как универсальный принцип организации человеческого опыта (природное — культурное, сырое — вареное и т.п.) есть выра­жение универсальной структуры человеческого разума. Струк­тура разума бессознательна, более того, она никогда не осоз­навалась человеком; она дана ему природой и тождественна самой природе. Бинаризм присущ Вселенной, и осознание и принятие его человеком может определить дальнейшие судь­бы человеческой культуры.

В архаических «холодных» (традиционных) обществах би­нарные оппозиции стали формой организации жизни, есте­ственной основой внутрисоциальных связей, они закрепля­лись в ритуалах, мифах, формах брака, системах родства, масках. Современная динамичная «горячая» культура пренеб­регает традицией, устоявшейся символикой, уповая на под­держание связей с природой с помощью «интеллектуальной техники».

Воссоздание утраченной внутрисоциальной гармонии, гар­монии с природой в современных обществах возможно лишь на основе воспроизведения в современной жизни форм ее орга­низации, основанных на бинарных оппозициях. Все равно оп­позиции «прорываются» в нашу жизнь, принимая форму тра­гических конфликтов, социальных катаклизмов, природных катастроф. Надо не игнорировать противоречивость мира, не стремиться изгнать всякие следы оппозиционности из нашей жизни, а обратиться к опыту разрешения противоречий в ар­хаических культурах. Леви-Стросс назвал этот способ «брико-лажем» (букв. — удар бильярдного шара отскоком от борта), методом обходного пути.

С помощью метода бриколажа противоречие не изгоняет­ся, а «снимается», постепенно ослабляется, утрачивает остро­ту, как бы «уходит в сторону» с помощью словесно-образных ассоциаций. Так, первичная оппозиция «верх — низ» заменя­ется оппозицией «земля — вода», затем ее сменяет еще более узкая оппозиция «горная охота— морская охота», и, нако­нец, — «холм — долина». Вот еще одна непримиримая, на пер­вый взгляд, оппозиция: «жизнь — смерть». Эта пара сменяет­ся другой: «земледелие — война». Между ними появляется трикстер (посредник, медиатор) — «охота». Охота ведет к смерти одних живых существ, но направлена на поддержание жизни других. Противоречие ослабляется еще больше, когда целиком перемещается с помощью трикстера в сферу охоты:

«травоядные животные (не охотятся) — хищники» (охотясь, убивают). Посредник между ними — «животное, питающееся падалью» (койот, ворон). С одной стороны, они едят живот­ную пищу, с другой — не убивают.

Миф оперирует противоположностями, но стремится к их постепенному снятию, он как бы позволяет увидеть все многооб­разие жизненных связей. Обращение современного человека к мифологическому сознанию, считает Леви-Стросс, всегда позво­лит найти третий путь, решив тем самым казавшиеся неразре­шимыми проблемы. Для Леви-Стросса бинаризм — структура самой Вселенной, человек не может ее разрушить, он может лишь овладеть техникой ослабления и «смещения» этих противоречий.

Другая точка зрения предполагает, что «оппозиционность» коренится не во Вселенной, а в человеческой жизни, она вы­ражает взаимоотношения человека со Вселенной. Архаичес­кий миф как первая форма диалектики — это лишь наглядное выражение дуализма человеческого бытия и попытка его пре­одоления. Диалектика, писал А.Ф.Лосев, это смысловая офор-мленность жизни, «ритм самой действительности». Диалек­тика выражает основное жизненное противоречие, она как бы реконструирует, воссоздает основную «онтологическую по­требность» человека — потребность быть, выражает ужас пе­ред небытием. Диалектика — это оформленное в мысли выра­жение причастности к бытию, попытка средствами разума найти разгадку человеческого существования, решить основ­ное противоречие человеческой жизни, противоречие челове­ка как «конечно-бесконечного» существа. По словам А.Лосе­ва, «вся жизнь насквозь есть диалектика, и в то же время она — именно жизнь, а не диалектика, она — неисчерпаемая, тем­ная глубина не проявленных оформлений, а не строжайше вы­веденная абстрактно-логическая формула»¹.

Так понимаемая диалектика не выявляет структуру мира, это лишь глаза, какими человек смотрит на мир, это челове­ческий угол зрения на мир.

Сходная позиция выражена в работах крупнейшего совре­менного историка религии, философа, писателя М.Элиаде (1907—1986). Он также рассматривает диалектику как выра­жение основной жизненной потребности приобщения к бытию, вечной жизни. Диалектика, с точки зрения Элиаде, категория прежде всего духовная, она состоит в необходимости преодо­ления противоречий, в устранении двойственности человечес­кой натуры. В ее основе лежит «онтологическая жажда», «но­стальгия по бытию». Деление мира на священное и мирское, на хаос и космос — это как бы формирование системы первичных жизненных ори­ентиров. «Религиозный человек жаждет бытия. Ужас перед «Хаосом», окружающим его мир, соответствует ужасу перед небытием». «Религиозный человек может жить лишь в свя­щенном мире, так как только такой мир участвует в бытии, то есть существует реально»¹,

Ностальгия по бытию проявляется самыми разнообразны­ми способами. Разделив мир на Хаос и Космос как упорядо­ченную целостность, на мирское и священное, человек полу­чает ориентир движения к Абсолютной реальности, он хочет расположиться в самом центре реального, в Центре Мира, там он ближе к богам. Символизм центра мироздания сообщается странам, поселениям, храмам и хижинам; выбор места, стро­ительства дома — это имитация деяния богов. Человек может жить в мире, только воспринимая его как мир священный, как область бытия.

Основное жизненное противоречие, конституирующее все последующие учения о диалектике, — это противоречие «бы­тие—небытие». Первой формой диалектики как выражения этого основного жизненного противоречия и является миф, мифологическое сознание. Миф, его неустранимая жизнен­ность, сохраняет и поддерживает в человеке ностальгию по бытию и постоянно инициирует воспроизводство диалектики в рационализированных формах современной культуры.

В мифе диалектика как выражение основного жизненного противоречия воплощена не в системе абстракций, а в нагляд­но-чувственной форме. Миф всегда эмоционально окрашен, мифу чужда рефлексивность, он оперирует «мыслеобразами», слит с практическими действиями; каждый «мыслеобраз» — это еще и «действие-образ». Противопоставление человека миру (субъект-объектное отношение) не имеет четко оформ­ленного выражения, как это осуществлено в современном мышлении. Своеобразным центром мифологического созна­ния является представление о сверхъестественном, которое присутствует в мире естественном и составляет как бы неви­димый второй план всего существующего, «изнанку» вещей. Мифологические представления носят коллективный харак­тер, лишены индивидуальной окраски.

Несмотря на аморфность, текучесть мышления, отсутствие в нем четких демаркации, мифологические представления насыщены образами различного рода оппозиций. Противоре­чие «бытие—небытие» как основа всех оппозиций, пронизы­вающих жизнь архаического общества, слишком абстрактно для первобытного сознания, оно становится содержанием лишь философской мысли. Миф как бы дробит это противоре­чие, разлагает его на ряды различных противопоставлений. Ве­дущей оппозицией, выражением основного жизненного про­тиворечия становится оппозиция «профанное—сакральное» (мирское—священное), или в более обобщенном виде «есте­ственное—сверхъестественное».

Вопреки традиционному мнению, будто первобытный че­ловек живет в коллективном сне, в котором слито реальное и воображаемое, в его сознании, как показывают современные исследования, проходит достаточно резкая граница между эти­ми двумя мирами. Эту же особенность первобытного сознания отмечал и А.Лосев: у первобытного мышление есть устремле­ния, которые «не хотят быть мифологией»'. Идея неравнове­сия мира культуры, человеческого мира и мира природы и есть центральная «идея» мифа. Не в полном слиянии с миром зак­лючается «цель» мифа, но в принятии человеком своей оттор­женности от природы. Именно в этом обособлении человек видит свой шанс, свою судьбу.

В основе всякой мифологии лежат отрицательные, «обрат­ные» силы природы, вызванные деятельностью человека, пусть еще самой примитивной. Обратные силы вещей — это отрица­тельные определения растущего мира культуры. Мироощуще­ние человека архаического общества крайне противоречиво: с одной стороны, нестерпимое чувство оторванности от мира, с другой — страх быть поглощенным миром, природой, которая уже начинает восприниматься как хаос, как нечто несовмести­мое с упорядоченным миром человека. Благодаря культурной провокации, воздействию человека на природу, природа как объект приобретает статус субъекта, начинает сопротивляться человеку. Магические действия, совершаемые человеком, — это и стремление овладеть природными силами, выражение «воли к власти» над ней, и искупительно-символические действия, в основе которых лежит темное осознание разлада, нарушение равновесия природы, произведенное человеком. Отсюда — ро­ковой колорит первобытного сознания в более поздние време­на, послуживший источником возникновения трагедии как художественного жанра.

Нежелание отвечать за содеянное, создание себе «алиби в бытии», признание опасности существования себя в качестве субъекта, а не простое тождество человека и мира, субъекта со­ставляют духовную доминанту жизни в мифе. Правила, кото­рым должен подчиняться человек в своей жизни, еще не стали частью человека, он ощущает их как нечто внешнее. Он вынуж­ден считаться с природой, входящей в его жизнь, но природа уже не составляет с человеком органическое целое. Противоре­чивость мифа выражается также в противоречивом единстве его нормативной и творческой сторон. Основной жизненный ин­стинкт человека как носителя растущего мира культуры — это «инстинкт постоянства». Однако в мифе этот «инстинкт» осу­ществляется с помощью воображения. Мифологическая логи­ка сверхъестественного, чудесного утверждает ощущение посто­янства, вечности, «бытия» через непостоянство: тайное явно и явное тайно, нет четкой границы между ведением и неведени­ем; закон взаимопревращений, закон метаморфозы приобрета­ет абсолютный характер, в мифе все известно не до конца'. Сво­бода — это не простое нарушение нормы, это не поведение «от противного», свободное действие нельзя предсказать, зная зону нормативности. Свобода в мифе — это не просто нечто, проти­воположное норме, устойчивости, бытию; это иное, не «небы­тие», а «инобытие». Такая «непосредственная» диалектика мифа оказывается осуществимой потому, что оппозиция бы­тия — небытия, характерная для рациональных форм диалек­тики, представлена как оппозиция естественного — сверхъес­тественного. «Бытие» мифа — это не чистая идея, живое единство свободы и необходимости, вещественности и невеще­ственности, единичного и общего. Сверхъестественное, состав­ляя второй план бытия, присутствуя «за вещами», становится основой особой логики разрешения противоречий в мифе — логики оборотничества, или инверсионной логики. Для инвер­сионной логики характерно моментальное оборачивание явле­ний то одним, то другим полюсом, непосредственность сопри­косновения сознания и вещей. Вещи меняются не в результате долгого процесса развертывания внутренних противоречии; они мгновенно становятся другими, как бы «принимают решение» стать чем-то иным. Французский этнограф, философ, социолог ЛЛеви-Брюлъ назвал такие отношения отношениями партици-пации (сопричастности).

Однако отстоять себя перед наступающим Хаосом, небыти­ем, интегрировать противоположности в составе космическо­го целого человеку становится все труднее. Ему нужен помощ­ник — посредник в общении с богами, культурный герой, близ­кий человеку. Он оказывается посредником между бытием и небытием, естественным и сверхъестественным, свободой и роком, ибо совмещает все эти качества. Действия культурно­го героя спонтанны, ничем не обусловлены, поскольку он — творец земных порядков (Прометей, Орфей). Но результат дей­ствий культурного героя, закрепленный в символической фор­ме, с помощью целой системы толкований вводится в состав традиции и становится нормой повседневной жизни. Да и сами боги также являются посредниками — выражают живое рав­новесие между дикой оргией, хаосом и мертвым порядком пре­допределения, между высоким и низменным.

Миф, апеллируя к богам и культурным героям, вводит пра­вила жизни, но он же намекает на их относительность, говоря о свободной основе всех вещей, опутанных в настоящее время сетью необходимости. Неудержимая прихоть богов как выра­жение свободы есть дополнение к упорядоченности обыденной жизни. Миф заключает в себе и протест свободной природной стихии против жесткой узды, накинутой на нее миром чело­веческой культуры, и догадку о том, что стихия свободы род­ственна человеку. Миф — это символ ситуации, которая сло­жилась на границе столкновения человеческого с нечеловечес­ким, и попытка преодолеть ее в воображении.

Постепенно текучесть и инверсионная логика мифа усту­пает место особой форме упорядоченности мировых связей. Эти связи выступают в виде брачных, кровно-родственных связей между мифологическими сверхъестественными существами. Персонификация — это представленность безличного и неоду­шевленного в форме индивидуализированно-человеческого, в отличие от всеобщего одушевления природы. Персонифика­ция есть уже устойчивая форма фиксации отношений между противоположностями, это уже особая логика. Древние тео­гонии — сказания о богах —.воссоздают процесс столкновения противоположностей, их разрешения в форме сексуально-брачных связей. Отношения порождения как бы останавлива­ют свободную стихию взаимообращения противоположностей, ограничивают инверсионную логику непосредственности. Упо­рядоченный космос уже не может обратиться в хаос. Хаос за­нимает свое место в структуре мира, все же сохраняя в себе воз­можность «иного», и служит основанием существующего.

Данная особенность мифологического мышления (способ­ность к персонификации противоположных начал мира и форм их объединения) послужила основанием рационализации ди­алектики мифа в философии Древнего мира.

Диалектика понимается древними греческими философа­ми не только в узком сократовском смысле, как искусство ве­дения спора (диалектик — это тот, кто «умеет ставить вопро­сы и давать ответы»). Платон в диалогах «Федр», «Софист» подходит к диалектике более широко, как к умению мыслить:

есть два вида способностей. Одна способность заключается в том, чтобы, «охватывая все общим взглядом, возводить к еди­ной идее то, что повсюду разрознено». Другая предназначена «разделять все на виды, на естественные составные части, ста­раясь при этом не раздробить ни одной из них». Это разделе­ние на противоположности в мысли и объединение противо­положностей одновременно есть и воспроизведение реальной расщепленности единой мировой целостности.

Формой единства противоположных начал оказывается не­что третье, также облеченное в конкретно-чувственную оболоч­ку. У каждой идеи есть свой носитель, чувственно, телесно, «ве­щественно» оформленный. Так, чистый «ум» (Нус) греческой философии имеет свою пространственно-картинную структуру, она развертывается где-то в небесах, в «умном месте». Единое отделяется от многого как принцип объединения многообразия чувственных вещей. Но, по логике мифа, этот общий принцип сам выступает в вещественной, пространственной оболочке, хотя это особое пространство и особое вещество, недоступное обычному взору. Так, «огонь» Гераклита — это принцип реаль­ного многообразия мира. Но он еще есть и нечто вещественное,' поэтому сам оказывается элементом этого мира многого. Он — не за пределами этого мира, но в нем. Принцип мира ведет в этом мире существование отдельной вещи.

В античной философии отдельные стороны мифа как един­ства материального и идеального, свободы и необходимости рационализируются и вступают во взаимодействие уже как понятия Ума, Единого, Материи, Идеи. Однако носителем внутренне расчлененного на понятия мифического образа мира опять-таки должно быть нечто вещественное, отдельное. Та­кой «вещью» как всеобщим принципом единства может стать только сам космос (греч. «порядок») — мир в его законченно­сти, упорядоченности, целостности.

Другими словами, греческая диалектика — форма осмыс­ления мира как единства противоположных начал — не толь­ко воспроизвела в рационализированной форме некоторые ус­тойчивые «мыслеобразы» мифа; она восприняла саму «логи­ку» мифа: объединение противоположностей в некоей обособленной жизненной форме (для архаического мифа — это дом, очаг, центр поселения, для поздних форм мифа — куль­турный герой). Поэтому греческой диалектике в ее развитой форме (прежде всего в платоновской философии) удалось вы­разить единство устойчивости, неподвижности, ясной оформ-ленности мира и его текучести, подвижности. Носителем этих двух противоположных принципов мироустроения могло быть только некое живое существо, «разросшееся» до масштаба Вселенной, — космос. Как «единое живое существо» рассмат­ривает Платон космос в своем диалоге «Тимей»: «восприняв в себя смертные и бессмертные живые существа и наполнившись ими, наш космос стал видимым живым существом, объединя­ющим все видимое, чувственным богом, образом бога умопос­тигаемого, величайшим и наилучшим, прекраснейшим и со­вершеннейшим, единым и однородным небом»¹.

Греческой диалектике удалось достичь объединения поня­тий бытия как неподвижности, устойчивости, самодостаточ­ности и понятия субстанции как начала порождающего, пер­воосновы, несущей в себе элементы становления инобытия. Однако достигается это единство путем «оживления» и объе­динения в форме органической жизненности уже расчленен­ного, умерщвленного мыслью. «Онтологическая жажда» че­ловека удовлетворяется только как «жажда быть» всей Все­ленной. Вечно жив, вечно тождественен самому себе, несмот­ря на внутренний динамизм, только космос. Человек реализует свою фундаментальную жизненную потребность только как часть этого космического процесса.

Дата добавления: 2015-06-27