Имеются человеческие жертвы 19 страница

Русаков писал: «...Если свести сложнейший кон­гломерат нашей нынешней жизни к предельному обобщению, к знаку, то можно выделить и обозна­чить параллельно существующие в одной стране и в один момент истории четыре России. Разумеется, невозможно оспаривать ведущую роль олигархии в сегодняшнем российском обществе. Однако когда россияне говорят сегодня о своем обществе как об олигархическом, по сути, они повторяют логичес­кую ошибку западных политологов, которые опре­деляют посткоммунистическую Россию как демо­кратию. Это слишком примитивная и огрубленная модель, описанная в системе достаточно условных терминов, в то время как все намного сложнее.

Для того чтобы понять современное российское общество, необходимо увидеть и выделить в нем не один срез, олигархический, а по меньшей мере че­тыре: правящий авторитарный, собственно олигар­хический, либеральный и криминальный. Каждый из этих укладов имеет свою собственную полити­ческую и экономическую базу, позволяющую более или менее эффективно применять принуждение, экономическое и внеэкономическое, для реализа­ции решений и задач элиты...»

Турецкий зачитался. Это была не статья диле­танта-журналиста, а практическое руководство к действию, с точно расставленными акцентами и объективными оценками. Из этого текста, который он держал в руках, следовало, что единственный путь для вывода страны на стезю нормального исто­рического развития — это формирование нормаль­ного гражданского общества на основе самых раз­нообразных форм местного самоуправления.

А начинать всю эту колоссальную работу надо было именно с последнего, четвертого элемента — социального механизма деятельности и поведения различных групп людей в сложившихся историчес­ких условиях.

Турецкий задумался. Уж больно просто, обеску­раживающе просто все это выглядело на бумаге. В реальной жизни, — а уж он-то сталкивался с этим каждый день, — все оказывалось куда как сложней и противоречивей, потому что самым трудным на этой земле было как раз согласовать человеческие групповые интересы, найти общий социальный ал­горитм и объединяющие приоритеты.

Нет, Русаков не предлагал изменить жизнь горо­да или страны за сто, пятьсот или тысячу дней. Но он считал жизненно необходимым сплачивать людей по групповым интересам и снизу вверх. Так могли возникнуть ассоциации микрорайонов, про­изводителей, интеллигентов и рабочих, фермеров и пенсионеров. Именно эти ассоциации должны были выделять лидеров, которые отстаивали бы ин­тересы своей группы в законодательных, исполни­тельных и судебных органах...

Турецкий почувствовал какое-то головокруже­ние и отложил стопку исписанных и отпечатанных на машинке листков. Ну да, все так! Но разве это уже не существует в мире? Разве не действуют все эти механизмы, и неважно, стихийно они сложи­лись или в результате чьих-то волевых решений и усилий? И самым ярким, самым близким и понят­ным ему, следователю, представлялась четкая орга­низация криминального мира, который теперь без­застенчиво пошел в атаку в попытке перестроить по своему укладу всю жизнь страны и институты вла­сти.

И все же в главном, в сердцевине идеи Русаков был конечно же прав. Надо было что-то делать, как-то сопротивляться и строить... И тот путь, ко­торый он предлагал, казался Турецкому действи­тельно единственно возможным. Потому что альтернативой ему могли быть только безвольно под­нятые, бессильные руки и полная капитуляция перед идущей на штурм простой человеческой жизни многоликой уголовщиной. Странно... Про­сто слова на бумаге, но они как-то освежающе дей­ствовали на душу, вызывали прилив сил и желания вырваться из апатии и действовать. И к удивлению своему, Турецкий чувствовал, что все сильнее и сильнее поддается этой магии ясного, сильного и уверенного в себе интеллекта.

Ну да, конечно, такой человек, как Русаков, не просто мешал своим противникам и оппонентам. Он был опасен, смертельно опасен им: слишком привлекательны и понятны всем были его мысли и сам образ его. Враги были бессильны против его оружия, и у них просто не оставалось выбора и другого выхода, чтобы заставить его замолчать, чтобы изъять из жизненного обращения. И по боль­шому счету тут было неважно, кто именно принял это решение, кто отдал приказ и кто осуществил. Замысел был общим, групповым и межгрупповым, в точном соответствии с общей целью и общим приоритетом его палачей — уголовников, новоис­печенных вельмож, расхитителей народной собст­венности...

И вот его не стало. Его «изъяли». Зло мира снова показало зубы и, сделав свое дело, скалилось в са­танинской ухмылке... Эх, Расея-матушка!..

Естественно, что на фоне таких событий появле­ние в тот день на юрфаке нового студента даже и событием-то нельзя было назвать. Мало ли кто, в самом деле, прибывает сюда или убывает? Худой, длинный, рыжий, судя по быстрым, приметливым глазкам и хитрому длинному носу, тот еще фрукт, продувная бестия, он казался несколько староватым для дневного отделения. Однако чего ж не бывает.

Держался парень дружелюбно, но независимо и, по­хоже, лезть в душу ни к кому не собирался.

В Степногорске же новичок третьекурсник ока­зался по той простой причине, что папашу его, на студенческом жаргоне «шнурка», служаку-офицера, ракетчика, перевели в одну из частей здешнего военного округа, в гарнизон особо секретной части, каких хватало тут в области. А мать-сердечница уп­росила старшего сына тоже двинуть за ними, чтобы быть поближе на всякий пожарный случай. Семей­ство осело в военном городке на границе с соседней областью, а самому Денису Грязнову дали койку в самой замызганной комнатенке общежития, сми­лостивились, в общем...

Как и бывает обычно в первый день, он держал­ся особняком, приглядывался, принюхивался, как, впрочем, и новые его однокурсники. Одет он был неплохо, с той излишней, немного смешной щего­леватостью, какой обычно грешат ребята-провин­циалы, попавшие из дальних медвежьих углов в большие города. Однако чувствовалось, что котелок у парня варит, а может, и кое-какие денежки водят­ся. Что же касается учебы и будущей специальнос­ти, то несколько вскользь брошенных замечаний и ответов на вопросы новых товарищей сразу дали понять, что он по этой части уже дока, свободно ориентируется в довольно тонких вопросах и уго­ловного, и гражданского права.

Тем же вечером он предложил отметить его все­ление в комнатку общежития маленьким междусо­бойчиком за знакомство и за новую дружбу. Куко­вавшие соседи по комнате, кое-как перебивавшиеся на последние копейки, это предложение встретили с повышенным энтузиазмом, и где-то к полуночи уже весь этаж знал, что в тридцать пятой завелся отличный кент и свой в доску парень, правда, уже старый, лет за двадцать пять, хотя простецкий, но умница, что называется, голова.

Конечно, во время посиделок, тем более когда сбегали за третьей бутылкой и языки развязались,

заговорили о том, что волновало всех и стало собы­тием не только здесь, но и в масштабах всей страны, об этих самых выступлениях, разгоне демонстра­ции, в ходе которых несколько ребят с других фа­культетов и один первокурсник с их юрфака угоди­ли в больницы, жестоко избитые «омоновцами». Новичок слушал, задавал кое-какие вопросы, одна­ко, видимо, все это его не слишком интересовало.

Где-то в час ночи в их комнату постучал и вошел пятикурсник с физико-математического, ответст­венный по этажу.

— Вы чего, братцы, никак, насчет Бахуса тут?..

— Признаю, — новичок поднял руки и улыбнул­ся, — мой грех, командир!

— Прискорбно, — молвил ответственный, при­саживаясь за их стол. — Ну вы чего, блин, ребята? Вы же знаете, после того, что случилось, сухой закон в общаге! Вы бы объяснили ему... Ты сам откуда?

— Из Барнаула, — улыбнулся Денис, памятуя о том, что, как известно, для любого разведчика-не­легала правда — самая лучшая, самая надежная ле­генда. — Ты извини, старина. У нас там, в Барнауле, с этим свободно было.

— Ты, может, не знаешь, — сказал ответствен­ный, — и они вот не объяснили, что из-за этого самого дела нас теперь во всех смертных грехах обвиняют. Будто надрались с утра пораньше, ну и полезли с ментами врукопашную.

— Слово даю, — ответил Денис, — нынче пер­вый и последний раз, — и налил ответственному полстакана дешевого терпкого портвейна. — Под­держи компанию! За дружбу...

— И взаимопонимание... — докончил серьезный пятикурсник и, несмотря на строгий сухой закон, поднес стакан к губам. — Стало быть, юрист?

— В точку! — сказал Грязнов-младший. — У тебя прямо глаз-ватерпас.

— Ага! — несколько загадочно кивнул тот и вдруг сказал: — Извини, Денис, можно тебя на два слова?

— А чего ж нет, — пожал плечами тот и поднял­ся с койки, всем видом выражая удивление и так же удивленно-недоуменно подмигнул своим соседям по комнате.

Они вышли в коридор и уселись на подоконник.

— Грязнов, так? — спросил ответственный

— Ну, Грязнов, — согласился Денис. — Что ж теперь делать?

— Разговор не про то. А я Кучерков, и как член студкома и университетской ассоциации самоуп­равления...

— Слушай, ты большой человек, — перебил его захмелевший Денис.

— Слушай, Грязнов, ты можешь не перебивать?

— Так точно, гражданин начальник! — посерьез­нел Денис.

— Вот-вот, — кивнул ответственный. — При­мерно о том и речь. Когда тебя к нам зачисляли по переводу, я видел твои документы...

— Ну так что? Документы как документы...

— Ну, положим, не совсем так. Ты ведь уже в армии отслужил, да? И, кажется, в десантных?

— Слушай, браток, — уже 'совсем другим голо­сом и далеко не так дружелюбно придвинулся к нему Денис. — Ты чего мне тут прокачку делаешь?

— А то, что непонятно мне, как так получилось, что учился ты вроде бы в вузе, а потом вдруг забри­ли? Неувязочка...

— Слушай, милый мой, — нехорошо улыбнулся Денис, — ты ж говоришь, документы видел. Так к чему вопрос?

— Тебя же выперли за хулиганку с первого курса! Там у вас, в Барнауле...

— Ну хорошо, — грубо сказал Денис. — Был такой факт, дальше что?

— Ну а потом что было?

— Ну, блин! Ты чего там на физическом дела-

ешь? Ты бы к нам шел, на юрфак. Следователь был бы высший класс... Или ты — тук-тук, я твой друг?

«Вот ведь зараза, — подумал Денис, — дернула нелегкая эту поправочку в биографию внести! Вот теперь и расхлебывать — то ли на пользу, то ли вся затея коту под хвост».

— Тебя же не только из института выперли, тебе ведь, дорогой, и срок намотали...

— Тоже мне срок, — оскалился Денис. — Полто­ра года всего! Да и то под амнистию попал... Ну, было! А потом была армия и штурм Грозного, между прочим. И четыре благодарности командования, и медаль. Ты тогда, сука идейная, когда мы в этом Грозном по уши в дерьме и крови сидели, где был? В библиотеке? Или призы в олимпиадах брал? Будет мне тут мозги компостировать, рентгенолог! У меня уже за спиной судьба, понял, ты? И много такого, чего ты, мальчик, и не нюхал. А потом был дембель и письмо Квашнина, чтобы учли мои боевые заслу­ги и чтобы в вузе восстановили, причем на мой, на юридический. Я это право свое солдатским потом заработал, усек? Видно, ты, Кучерков, когда свой нос в мои бумажки совал, кой-чего недосмотрел, хоть и бдительный. Так что мой тебе совет: хочешь жить, как жил, ты со мной лучше дружи. Наша дружба, десантная, — вещь надежная, пригодится. И совет номер два: о том, что узнал, лучше не звони. И не очень-то важничай, студком! Что касается вы­пивки, обещаю: в общаге больше ни грамма. Да и не любитель я. Так только, символически... У меня, брат, свой в жизни прицел: адвокатура. И ошибки молодости тут совсем ни при чем. Ну что, дружба?

— Дружба, — несколько пришибленно пробор­мотал ответственный Кучерков.

Оставшись «на хозяйстве» в своем агентстве «Глория», Грязнов первым делом решил провести как бы инспекцию, инвентаризацию всего, что делал в последнее время его прыткий племянник. К его удивлению, а порой даже и восхищению, оказа­лось, что Денис, как директор и администратор, как руководитель в полном и, так сказать, в первичном смысле слова, оказался на высоте, причем на высоте действительно сложных, как теперь говорили, сис­темных задач. Он поставил работу на широкую ногу, мыслил масштабно и глубоко. В этом, навер­ное, выражало себя лицо нового, жестко прагматич­ного поколения, и, оглядываясь в прошлое, Слава не без смущения думал, что в возрасте Дениски он был совсем другим и, конечно, не потянул бы такой работы.

Так прошло несколько дней. Конечно, он испы­тывал знакомое томление без своего МУРа — состо­яние, которое не то у Фрейда, не то у Фромма, а может быть, и у Юнга было названо фрустра­цией, — чувство глубокого неудовлетворения и тоски от неутоленного желания. Все-таки он был опер до мозга костей. Вне зависимости от тяжести погон и обилия звездочек на плечах. И теперь, от­решенный от главной своей работы, он чувствовал себя каким-то никчемным обрубком, выброшен­ным на эту самую знаменитую свалку истории.

А еще внутри его ел заживо и подтачивал неви­димый червячок совести, угрызал, как мог. Грязнов понимал: тот звонок Турецкого, как бы бесцельный и ни к чему не обязывающий, повелевал, оставив все дела, кинуться на подмогу другу. Но теперь, в этом каверзном, насквозь пропитанном преслову­той «грязью политики» нашумевшем деле, он мог быть задействован лишь как лицо официальное. Всякая самодеятельность тут могла принести только непоправимый вред и вместо помощи — дискреди­тацию всей работы Саши Турецкого.

И, видно, небо услышало его безмолвные молит­вы закоренелого атеиста. В один из дней, уже под вечер, пришло сообщение о том, что Президент своим указом назначил нового министра внутрен­них дел взамен того серого, неслышного господина,

носившего столько времени весьма унизительную бирку «и. о».

Новым министром стал профессор Дмитрий Сергеевич Пашков, человек разносторонних даро­ваний, прошедший по всем ступеням милицейской иерархии, знавший их дело как свои пять пальцев и до дня своего назначения возглавлявший кафедру уголовного процесса в Академии МВД.

Как ни странно и ни удивительно, наконец-то выбор пал на нужного человека. И когда, буквально через три дня, едва приняв дела, Пашков позвонил ему прямо домой, полковник Грязнов был по-на­стоящему тронут этим жестом министра, рискнув­шего плюнуть на субординацию.

— Ну, — спросил Пашков, с которым раньше они не раз пересекались на разных научно-практи­ческих и методических совещаниях и прочих кон­ференциях и всегда говорили в унисон и не таясь, симпатизировали друг другу, — как отдыхается, Вя­чеслав Иванович? И потом, что это вы, дорогой мой, оскоромились, не поздравили меня с назначе­нием на высокий пост? Многие ваши коллеги на сей предмет стояли в затылок и уж не знали, как расшаркаться.

— Премного виноват! — усмехнулся Грязнов. — Видно, шпоры мешают. А может, просто побоялся ваш паркет поцарапать, изодрать, так сказать, ми­нистерский ковер. А так, конечно, поздравляю от всего сердца! А рассыпаться в любезностях... По- моему, вы, Дмитрий Сергеевич, далеко не тот, кто в этом нуждается.

Пашков слушал и посмеивался. А потом сказал:

— Ладно, Вячеслав Иванович, шутки в сторону. Слишком мало времени, дорогой. Ведь никто не знает, когда меня скинут отсюда. Сейчас ведь все так быстро делается, правда? Вот и с вами быстро получилось. Можете мне ничего не рассказывать, я все знаю. Мотивы моего звонка самые простые: вы мне нужны. Слишком мало остается людей вашего класса. Это даже не комплимент, а грустная конста­тация. Прошу вас, возвращайтесь.

— Я бы рад, — сказал Грязнов, — да что там! — был бы счастлив. Только вот куда? На мое место назначили Володю Яковлева. Он отличный специа­лист, не хуже меня, только сел на должность. А других вакансий, как вы знаете, пока что не имеет­ся. Хотя мог бы пойти и на заметное понижение.

— Все понимаю и ценю, — сказал министр. — Но было бы слишком нераспорядительно, чтобы у нас без пяти минут генералы ротами командовали и даже батальонами. Вот что, Вячеслав Иванович, хочу предложить вам возглавить специальную опе­ративную группу Главного управления угрозыска министерства. С повышением, значит. Пойдете?

— Группа целевая? — спросил Грязнов.

— Именно так, Вячеслав Иванович. Вы же, на­верное, знаете, какой шум по всему миру из-за этой истории в Степногорске. Под стать тому, что было в Тбилиси в восемьдесят девятом, а после в Виль­нюсе. У вас есть опыт работы по таким делам?

— Опыт небольшой, — сказал Грязнов, — и до­статочно скромный. Но предложение ваше приму с радостью и не скрою, оно более чем кстати. Так что наши задачи и интересы совпади на все сто процен­тов. Когда могу вылетать?

— Да хоть прямо завтра, — сказал министр. — Как всегда у нас: чем раньше, тем лучше. Вы же знаете, там сейчас работают «важняк» Турецкий и его люди из Генеральной прокуратуры.

— За пару дней до покушения на него Александр Борисович звонил мне. Как я понял, ему там очень нелегко. А теперь, когда он в больнице и можно ждать любых новых эксцессов, они там без под­держки и вовсе зашьются.

— Отлично, Вячеслав Иванович! Собственно го­воря, мы и направляем эту группу и лично вас, чтобы помочь Турецкому по делу о массовых беспо­рядках, а также, чтобы расследовать это покушение, выяснить, в какой степени оно связано с основным

делом, которое он ведет. Слишком многое дает ос­нования думать, что здесь все в одной связке и действует одна рука. Я даю вам самые широкие полномочия...

— А людей сколько дадите? — спросил практич­ный Грязнов.

— Не меньше, чем вы потребуете, — сказал ми­нистр. — А вы ведь попросите в пределах разумно­го, не так ли?

— Но людей в группу я отберу сам, — предупре­дил Грязнов.

— Естественно, это ваше право.

— Благодарю вас, Дмитрий Сергеевич, — сказал Грязнов. — Я действительно очень рад, тем более что в отличие от Турецкого у меня в тамошнем управлении среди их оперов полно старых связей, знакомых и друзей.

— Ну вот и давайте!

На следующий день рано утром Грязнов снова получил в пользование точно такой же, как и на прежней должности, напичканный радиоэлектро­никой милицейский «форд» и примчался на нем в «Глорию». Он не ошибся: их золотой кадр, леген­дарный компьютерщик и суперхакер всех времен и народов Макс, уже сидел перед монитором и ски­тался по Интернету.

— Ого! Ранехонько заступаем! Ты меня опере­дил! — воскликнул Грязнов.

— А я и не уезжал, — меланхолически сказал Макс, подняв на начальника красные глаза и сладко потянувшись. — Всю ночь, как призрак, таскался по «Паутине». — И, лишь сделав это сверхценное сообщение, сверхценный сотрудник не спеша под­нялся и встал перед начальством.

— Значит, так, Макс, — сказал Грязнов. — Через два часа я улетаю в Степногорск. Получил новую должность в своем министерстве, а в скором време­ни буду произведен в фельдмаршалы. Мне там чер­товски будет нужна твоя голова. Но и отсюда я тебя вытащить не могу Мне нужен надежный провайдер, причем желательно твоего класса и уровня, там, в Степногорске, чтобы я мог гнать тебе сюда инфор­мацию в полной уверенности, что больше никто не пьет со мной из одной чашки. Ты понял?

— Я тоже брезглив, — заметил Макс и задумчиво погладил свою ассирийскую бороду, причем, пухлая ладонь его с бороды непосредственно перешла на толстый живот. — В Степногорске, в Степногорске... Давайте поступим так: человечек, положим, такой у меня в Степногорске имеется, некто Боря Шульман, если не возражаете...

— Отчего же, — усмехнулся Грязнов. — Вовсе не возражаю. Ведь сказал же классик Александр Серге­евич: «Будь жид, и тоже не беда».

— Отлично, — сказал Макс. — Значит, слушай­те: вам придется тащить с собой один из наших ноутбуков. Я впарю туда одну свою программку за­щиты, так что, кроме меня, ваше сообщение сможет прочесть только Господь Бог, да и то после моих консультаций. -

— Валяй, — кивнул Грязнов. — Только можно задать один чисто технический вопрос? Почему вы, евреи, все такие нахальные?

— Во-первых, не все, — возразил Макс. — Полно застенчивых, скромных людей в нашем об­ществе. А во-вторых, как и положено, отвечу вопро­сом на вопрос: скажите, Вячеслав Иванович, а что бы вы на нашем месте делали?

— Не знаю, — хмыкнул Грязнов. — Ей-богу, не знаю. Но знаешь, твой ответ убедителен.

— Естественно, — бросил Макс. — Все-таки как-никак я программист-системщик. За то мне и баксы платят.

Он притащил из сейфа один из ноутбуков, по­колдовал с дискетами, проверил.

— Ну все, полный хоккей! Тут стоит лучший модем, ну а Борька вам все сделает. Только цепляй­тесь к телефонной линии. А я ему сейчас скину файлик, чтобы встретил вас в «Паутине» как родно­го. И вот еще что... — Макс посерьезнел и на миг

утратил свою обычную легкомысленную, чуть лени­вую вальяжность суперэксперта. — На всякий слу­чай вот вам дискета с этой самой программой-сто­рожем. Если вдруг что-нибудь грохнется, переин­сталлируйте на диск «С». Но, скорее всего, не по­требуется. Электролюкс! — хлопнул он себя по лбу. — Сделано с умом!

И оба они захохотали.

— Увидите Дениса, — сказал Макс, — пламен­ный привет!

— Обещаю, — крепко сжал его мясистую лапи­щу Грязнов. — Только бы увидеть живым и здоро­вым нашего пана директора.

Через три часа весьма пожилой, но заново пере­крашенный на какой-то диковатый манер средне- магистральный лайнер «Ту-154Б» разбежался по взлетно-посадочной полосе Внуковского аэродро­ма, занял заданный эшелон и лег курсом на юг, а еще через полтора часа он без всяких приключений и летных происшествий вышел на глиссаду и при­землился на живописном аэродроме в восьми кило­метрах от Степногорска.

Слава Грязнов решил не зарываться и взял с собой только пятерых из своих бывших подчинен­ных, зато самых толковых и отчаянных храбрецов, имевших на счету десятки сложнейших розыскных дел и операций. Эту бригаду в отличие от Турецкого из местного высокого руководства никто не встре­чал, кроме полковника милиции Григория Василье­вича Коренева, начальника областного управления угрозыска, старого приятеля, переведенного сюда на повышение из МУРа, в порядочности которого Вячеслав Иванович не усомнился бы и под током.

Пожали руки, коротко обнялись... Не виделись давно, лет пять, наверное. Расселись по машинам и понеслись по шоссе в сторону города. Коренев по­нимал, чем вызван визит столичных коллег, и лиш­них вопросов не задавал.

— Как тут у вас обстановка вообще? — спросил Грязнов. — Я, конечно, слежу по сводкам, ознако­мился, вроде потише стало, да?

— Хочешь честно? — сказал Коренев, на миг от­рываясь от дороги и встретившись взглядом с Грязновым. — Если без дураков, так полный завал. Денег — мизер, оснащение хилое, а у блатных полный ажур, каждый на иномарке, оружия у них и боеприпасов, сколько ни изымаем, будто и не убывает. Держат город три группировки — одна русская, чеченцы и смешанный состав, так сказать, пятый интернацио­нал. Да, сейчас немного утихомирились, видно поде­лили сферы, нашли консенсус, так что трупов стало чуть не вдвое меньше. А два года назад тут такая каша была! Только радости нам от этого покоя — шиш да маленько. Такая стабильность, она, знаешь ли, хуже ихней войны. По мне, так лучше бы мочили и грохали друг друга, и нам мороки было б меньше. А коли тихая заводь, стало быть, все у них в лучшем виде. Пасут город, сосут, как пиявки, кровь, без их малявы, считай, ни один проект, ни одна сделка не обходится. А у нас что? Кризис жанра и кризис кадров. Опытных разобрали, перетащили, перекупили, а с пацаньем много не наработаешь. Но главная катастрофа — с информацией. Течет и сифонит из всех дыр! Почти ничего удержать не можем. И с агентурой нашей просто швах.

— Весело! — откликнулся Грязнов. — Прямо как у нас, в Москве! Ну и как считаешь, Вася, в чем тут у вас разгадка?

— Ответ тут, думается, один. Завелся кто-то, кто на них на всех управу нашел, сумел и тех, и других на поводок взять. Тут не просто «авторитет», тут большим паханом пахнет. Произвел, так сказать, смотр войскам, потом чистку, доказал, видно, кому надо, что куда выгодней сообща прибрать город и область к рукам, чем делиться, собачиться и терять бойцов.

— Да, похоже на то, — сказал Грязнов. — По крайней мере, возразить тут нечего. Ну и что? Есть какие-нибудь наколки? Кто бы мог оказаться такой башкой?

— Тут не порадую. Сплошной туман. Уж кого мы только в разработку не брали. Чуть приглядишься, и облом. Мелкота, не потянет.

— Чем дальше, тем страшней, — усмехнулся полковник Грязнов. — Мы ведь, собственно, для чего сюда новым шефом направлены? Покушение на «важняка» Генпрокуратуры — это тебе не семеч­ки. Дело-то, по которому Турецкий к вам прибыл, на контроле у Президента. Так что я бы не удивил­ся, если бы этот самый большой пахан тут руку приложил.

— Да и у меня та же самая мысль мелькнула. Я ведь там был по горячему следу, как только первое сообщение поступило. Ведь стрелок имел точную наводку: номер комнаты, какое по счету окно, по кому бить... Явно кто-то просигналил. Самого Ту­рецкого допросить пока не смог: без сознания, врачи не пускают. Только выставили охрану...

— Это хорошо, — сказал Грязнов. — Это очень даже правильно. И давай-ка, брат Коренев, гони-ка прямо в больницу. Поглядим на него, может, окле­мался чуток, пропустят.

В больницу, где лежал тщательно охраняемый, тяжело раненный в голову Александр Борисович Турецкий, они приехали без шума и помпы. Круп­ный, длинный, кряжистый Грязнов и невысокий, сухощавый, малоприметный, на самом же деле гроза всего степногорского ворья Коренев подня­лись на третий этаж, и поставленные в охранение сотрудники облмилиции невольно вытянулись в струнку, завидев свое строгое начальство, а с ним еще одного, по всей видимости, из начальства.

— Простите, товарищ полковник! И вы, гражда­нин... Согласно инструкции и приказу прокурора области, вход кому бы то ни было, кроме врачей, категорически запрещен.

— Ну, коли категорически, — сказал Грязнов, — тогда конечно...

И вскоре к ним торопливо подошла молодая женщина в халате, дежурный врач.

— Я вас очень прошу, — сказал Вячеслав Ивано­вич, — если только наш больной хоть чуть-чуть пришел в себя, передайте, пожалуйста, что его очень хотела бы видеть тетя, любимая тетя Глория Ивановна.

— Какая тетя? — оторопела она.

— Ну я, я — тетя! — вкрадчиво и грустно сказал Грязнов.

— Ну... ну подождите, сейчас я посмотрю, — сказала дежурный врач и скрылась в палате. И через минуту она выглянула и поманила их рукой, и Грязнов широко шагнул к приоткрывшейся двери, увле­кая за собой и Коренева.

Турецкий, с забинтованной головой, лежал не­движимо, закрыв глаза, бессильно протянув руки вдоль тела поверх белой простыни.

— Скажите, доктор, — спросил Грязнов, — как вы думаете, наш больной что-нибудь слышит?

Она оглянулась в растерянности, не зная, как реагировать и что отвечать.

— Да слышит, слышит! — не открывая глаз, про­говорил Турецкий. — Все он слышит! — И, одним прыжком вскочив с койки, кинулся к Грязнову на глазах обомлевшего Коренева и окончательно запу­тавшейся докторши.

— Здорово, бродяга! Откуда ты взялся-то?

— Откуда и весь род людской, — усмехнулся Грязнов.

— А узнал от кого?

— Доложу своевременно и по порядку, — сказал Слава.

Турецкий с улыбкой повернулся к доктору:

— Пожалуйста, ничему не удивляйтесь! Может быть, это все немножко смахивает на французскую комедию, но, к сожалению, от комедии это очень далеко. Прошу передать всем вашим коллегам, кто

посвящен в наши обстоятельства, что я им сердечно благодарен и прошу по-прежнему хранить молчание и придерживаться той же версии, причем хочу на­помнить, что это напрямую связано и с вашей без­опасностью. Операция, как вы понимаете, еще не закончена: тот, кто хотел меня продырявить, пока что не выполнил приказ... В общем, вы ведь читаете газеты?..

Она поняла, что их нужно оставить одних, и вышла из маленькой палаты.

— Вижу, Григорий Васильевич в легком замеша­тельстве, — усмехнулся Грязнов. — Придется объ­ясниться. Но прежде хочу познакомить вас.

—Да мы знакомы, — тихо засмеялся Турец­кий, — успели уже.

— Положение понятное, — сказал Грязнов. — Ты ведь и сам, Вася, когда мы ехали, подтвердил, что информация сифонит, не держится. Видно, сору у вас в личном составе мести да мести. Вот Алек­сандр Борисович, как я понимаю, и решил поосте­речься товарищей по ремеслу, маленько подстрахо­вался. Саша, с полковником Кореневым мы еще в МУРе, где он раньше служил, не один раз под пули ходили. Знаем друг друга много лет. Так что кого- кого, а Григория Васильевича можешь не опасаться. А теперь отвечаю: кто-то из твоих юношей, пони­мая, что, когда Ирка твоя услышит по ящику, что ты здесь при последнем издыхании, мало того что удар получит, так еще непременно сюда рванет, умудрился-таки передать ей, чтоб все делила на шестнадцать. Слава богу, половинка твоя сообрази­тельная, с ходу дозвонилась до меня и до Кости. Ну, шестнадцать не шестнадцать, а то, что взаправду взяли Турецкого на мушку, прошло по нашим кана­лам. Остальное — судьба, совпадения, улыбки фор­туны. Я понимал, как нужен тебе тут, и вот я здесь. Направлен новым министром на предмет розыска и поимки этого снайпера и его подрядчиков.

— Давненько в меня не стреляли, — сказал Ту­рецкий. — Понимаешь, до сих пор сам себе не верю, что мозги не вышибли. Подошел к карте, хотел своим кое-что показать, в руке ручка, вроде указки. И случайно выронил. Наклонился резко, хотел на лету поймать, тут — дзынь! — только пыль от стены. Вот и прячусь тут, сижу под конвоем. То, что ты теперь здесь, для нас мощное подкрепление. Только надо мне отсюда, Грязнов, быстренько вы­бираться.

Дата добавления: 2015-07-02