Пространство с двумя могилами и ассирийской собакой

СМЕРТЬ

МАЛЕНЬКАЯ БЕСКОНЕЧНАЯ ПОЭМА

ЖИВОЕ НЕБО

Я искал

и не плачу, хотя не найду никогда.

Среди пересохших камней и пустых насекомых

не увижу сражение солнца с живыми телами.

Я вернусь к изначальному миру

столкновений, приливов и гулов,

к истокам новорожденных,

туда, где поверхности нет,

где увижу, как то, что искал, обретет

свою белую радость,

когда улечу, исчезая в любви и песках.

Туда не проникнет иней зрачков угасших

и стоны деревьев, которые губит шашень.

Там очертанья переплелись так тесно,

что каждая форма - только залог движенья.

И не пробиться там через рой соцветий -

зубы, как сахар, в воздухе растворятся.

И не погладить папоротник ладонью -

оледенит ее ужас слоновой кости.

Там, под корнями и в сердцевине ветра,

так очевидна истина заблуждений,

никелевый пловец, стерегущий волны,

сонных коров розоватые женские ноги.

Я искал

и не плачу, хотя не найду никогда.

Я вернусь к изначальному,

влажному трепету мира

и увижу, как то, что искал, обретет

свою белую радость,

когда улечу, исчезая в любви и песках.

Улетаю - навеки юный - над пустотой кроватей,

над стайкой бризов и севших на мель баркасов.

Дрожанье удара, толчок о крутую вечность

и любовь - наконец, беспробудная. Любовь!

Любовь наяву!

***

Моя тоска кровоточила вечерами,

когда твои веки были подобны стенам,

когда твои руки были подобны странам,

а тело мое становилось эхом бурьяна.

Смертная мука искала свои лохмотья -

пыльный саван, изодранный псами, -

и шел я за нею, ни разу не дрогнув,

до самых ворот непроглядного омута.

Сбиться с дороги -

это слиться с метелью,

а слиться с метелью -

это двадцать столетий пасти могильные травы.

Сбиться с дороги -

это встретиться с женщиной,

которая режет по два петуха в секунду

и не боится света,

а свет - петушиного крика,

задушенного метелью.

А когда метель задохнется -

пробудится южный ветер,

но и ветры стонов не слышат -

и поэтому снова пасти нам могильные травы.

И я знаю, что два - не число

и числом не станет,

это только тоска вдвоем со своею тенью,

это только гитара, где любовь хоронит надежду,

это две бесконечности, недоступные

друг для друга.

и еще это стены мертвых

и напрасная боль воскрешенья.

Цифра два ненавистна мертвым,

но она баюкает женщин,

и они пугаются света,

а свет - петушиного крика,

петухам же в метели не спится,

и поэтому вечно пасти нам могильные травы.

Как из последних сил

конь хочет стать собакой!

Собака - стать касаткой!

Касатка - стать пчелой!

Пчела - конем!

А конь -

какой стрелой вытягивает розу,

какою серой розой пенит губы!

А роза -

какой табун сияния и стона

стреножен в сахарном ее побеге!

А сахар -

каким ножом он грезит по ночам!

А нож -

какие луны ищет на приволье,

нагую вечность кожи и румянца!

А я - какого ангела в огне,

себя же самого, ищу по стрехам!

И только в арке гипсовой - такой

огромной, крохотной, неразличимой! -

усильем не затронутый покой.

Встань, товарищ,
и вслушайся в вой
ассирийского пса.
Мальчик мой,
отплясали три гнома саркомы.
Остались сургучные горы
и бурые простыни дремлющей боли.
Конский глаз подкатился к горлу,
и такими холодными стали звезды,
что луна раскромсала Венерину гору,
своей пепельной кровью размыв погосты.
Проснись, товарищ,
пока не вздохнули горы
и пока еще травы над сердцем
не слишком высоки.
Ты полон морской водой, но забудь про это.
Я знал одного мальчишку -
взамен язычка у него было перышко сойки,
мы любили друг друга, а жили внутри стилета.
Привстань. И прислушайся.
Вой -
это длинный и сизый язык. Он, лизнув, оставляет
муравейники страха и приторно-пряную мякоть.
Не высовывай корни наружу. Он лижет леса.
Приближается. Стонет. Старайся во сне не заплакать.
Встань, товарищ,
и вслушайся в вой
ассирийского пса.

Дата добавления: 2015-07-02