Наст, изд., с. 373

Федоров. Философия общего дела, т. II, с. 254.

⁸//. Ф. Федоров, Философия общего дела, т. I, Верный, 1906, с. 401,

Федоров предлагает новый, «космический», но вме­сте с тем абстрактный взгляд на человека. Человек для него — землянин, т. е. еще далеко не совершен­ным, но уникальным образом организованное природ­ное существо. «Пред лицом космической силы умолка­ют все интересы, личные, сословные, народные, один только интерес не забывается, интерес, общий всем лю­дям, т. е. всем смертным» \ В наше время космических полетов, программ регуляции окружающей среды, на­учно-фантастических романов уже легче понять воз­можность такой планетарной точки зрения на челове­ка и связанного с нею целого круга особых проблем.

Пытаясь утвердить свое особое видение, Федоров осуществляет глобальное «остранение» сложных проб­лем человека, общества, культуры, «учено» зашифро­ванных и, по его мнению, исказивших ясный взгляд на жизнь и смерть, зло и благо в мире. Такой ясный взгляд принадлежит «неученым», народу, не утратив­шему чувство и потребность в действии, но лишенному знания. Что подобной массы патриархальных «неуче­ных», не отрешившихся от родового чувства, культа умерших отцов, к концу XIX в. даже в земледельче­ской России, не говоря уже о городском Западе, не су­ществовало, не нужно и доказывать. «Неученые» у Федорова, по существу, своеобразная утопическая фи­лософская категория, выражающая идеал коллективно­го чувствования, мышления и оценки, в противопо­ложность индивидуализированному философствованию (гносеологическое «эго» Декарта). Значительная часть «Философии общего дела» написана в форме записки от «неученых» к «ученым» с призывом к единению в общем деле регуляции и воскрешения. Сам жанр тако­го проникновенно «простодушного» обращения с самы­ми главными, больными вопросами, мучающими всех, и «ученых», и «неученых», определяет особый тон и слог автора. Федоров создает свою «неученую» систему ключевых категорий идеального патриархального соз­нания: родственность — неродственность, несовершен­нолетие — совершеннолетие, сын человеческий, блуд­ные сыны и т. д. Важное место в федоровском учении занимают проективные реалии: «музей», «школа-му­зей», «школа-храм» и т. д. Наконец, особое символиче­

ское значение получают переосмысленные образы хри­стианской догматики и культа.

Федорова волнует вопрос о жизни и смерти. Люди, увлеченные различными формами борьбы друг с дру­гом, забывают, по его мнению, о главном враге всех людей без исключения — смертоносных силах природы. Для Федорова главное бедствие — природный паупе­ризм, радикальная необеспеченность человека жизнью, а в пределах данного ему краткого существования — питанием и здоровьем. Это не значит, что социальная несправедливость, ее контрасты безразличны для рус­ского мыслителя: он прямо указывает на необходи­мость включения вопроса о бедности и богатстве в воп­рос о жизни и смерти, который ему представляется более широким. Тут при всем утопическом размахе мысли Федорова — наиболее слабые ее стороны, заклю­чающиеся в непонимании объективных законов обще­ственно-исторического развития. Одержимый нетерпе­нием открывателя будущих путей, Федоров перепры­гивает через целые исторически необходимые этапы развития человечества, выдвигая задачи более далекие, которые как насущные практические задачи станут перед тем времепем, когда будут разрешепы основные социальные проблемы, когда «вопрос государственный, культурный превратится в физический, или астрофи­зический, в небесно-земной» ¹.

Особым образом Федоров ставит традиционный для утопической мысли вопрос о братстве и небратст­ве. Он резко выступает против тех прекраснодушных мечтателей, которые слишком легко — через достиже­ние любви, всеобщего братства — обещают скорое при­шествие золотого века на земле. К ним, с точки зрения Федорова, принадлежит в известной степени и Л. Тол­стой с его идеей «царства божия внутри нас», неосуще­ствимого прежде всего потому, что существует внеш­няя сила, вынуждающая делать зло: слепой природный закон взаимного вытеснения и смерти. Неродствен­иость у Федорова — не только отрицательное определе­ние мира межличностных или социальных отношений, но и этико-космическая категория. Небратство, нерод­ственность уходят в самый корень бытия, формируют самую его структуру. «Неродственность в ее причинах

¹ Наст, изд., с. 64.

обнимает и всю природу, как слепую силу, не управ­ляемую разумом» ¹. Поэтому этическое действие чело­вечества, по Федорову, должно быть направлено и на устранение «небратства» вещества, материи и ее сил.

Чаяниями и призывами гнилой корень вражды не вырастет в пышное древо любви и единения. Чтобы вырвать этот корень, надо тщательно изучить глубокие причины небратства, тех монбланов недоброжелатель­ности, злобы и вражды, что накопились между народа­ми, группами и отдельными людьми, вплоть до самых близких родственников. В «Философии общего дела» много места уделено конкретным проектам такого все­общего исследования причин, проявлений, следствий неродственности (как задачи своеобразной жизненной, практической «гносеологии»). Братство у Федорова не великодушный моральный императив, оно обретается знанием себя и других, знанием физической и психи­ческой природы человека, знанием всего мира и делом, выполнением задач регуляции природы.

Способы, которые изыскивал мыслитель для «вос­становления родства», не имея своего обоснования в четком осознании закономерностей классовой борьбы, исторического процесса, приобретали отвлеченный, уто­пический характер.

Дата добавления: 2015-07-02