Программа (обновление гуманитарного образования в России ( В. В. Радаев, О. И. Шкаратан социальная стратификацияучебное пособие для высших учебных заведений москва «наука» 1995 5 страница

В двадцатом столетии она активно утверждается в так называемых социалистических обществах и, возможно, даже играет в них определяющую роль². Нужно сказать, что выделение особой этакратической системы пока не традиционно для работ по стратификационным типологиям. Поэтому мы хотели бы обратить особое внимание как на историческое значение, так и на аналитическую роль этого типа социальной дифференциации.

Далее следует шестая, социально-профессиональная стратификационная система. Здесь группы делятся по содержанию и условиям своего труда. Особую роль выполняют квалификационные требования, предъявляемые к той или иной профессиональной роли — обладание соответствующим опытом, умениями и навыками. Утверждение и поддержание иерархических порядков в данной системе осуществляется при помощи сертификатов (дипломов, разрядов, лицензий, патентов), фиксирующих уровень квалификации и способность выполнять определенные виды деятельности. Действенность квалификационных сертификатов поддерживается силой государства или какой-то другой достаточно мощной корпорации (профессионального цеха). Причем сертификаты эти чаще всего по наследству не передаются, хотя исключения в истории встречаются.

Социально-профессиональное деление является одной из базовых стратификационных систем, разнообразные примеры которой можно найти во всяком обществе со сколь-либо развитым разделением труда.

Это строй ремесленных цехов средневекового города и разрядная сетка и современной государственной промышленности, система аттестатов и дипломов о полученном образовании, система научных степеней и званий, открывающих дорогу к более престижным рабочим местам.

² Подробнее о господстве этакратической системы и обществах советского типа см., например: Радаев В., Шкаратан О. Власть и собственность // СОЦИС. 199/. № 1.

Седьмой тип представлен наиболее популярной классовой системой.

Классовый подход нередко противопоставляют стратификационному.

Но для нас классовое членение есть лишь частный случай социальной стратификации. Из множества трактовок понятия «класса» мы остановимся и данном случае на более традиционной — социально-экономической. В данной трактовке классы представляют социальные группы свободных в политическом и правовом отношениях граждан. Различия между группами прежде всего в характере и размерах собственности на средства производства и производимый продукт, а также в уровне получаемых доходов и личного материального благосостояния.

В отличие от многих предыдущих типов, принадлежность к классам — буржуа, пролетариев, самостоятельных фермеров и т. п. — не регламентируется высшими властями, не устанавливается законодательно и не передается по наследству (передаются имущество и капитал, но не сам статус). В чистом виде классовая система вообще не содержит никаких внутренних формальных перегородок (экономическое преуспевание автоматически переводит вас в более высокую группу).

Экономически эгалитарные сообщества, где совершенно отсутствует классовая дифференциация, явление довольно редкое и неустойчивое.

Но на протяжении большей части человеческой истории классовые членения все же носят подчиненный характер. На передний план они выходят, пожалуй, только в буржуазных западных обществах. А наибольших высот классовая система достигает в проникнутых либеральным духом Соединенных Штатах Америки.

Осталось рассмотреть еще две стратификационные системы. Одну из них можно условно назвать культурно-символической. Дифференциация возникает здесь из различий доступа к социально значимой информации, неравных возможностей фильтровать и интерпретировать эту информацию, способностей быть носителем сакрального знания (мистического или научного). В древности эта роль отводилась жрецам, магам и шаманам, в средневековье — служителям церкви, составляющим основную массу грамотного населения, толкователям священных текстов, в новое время — ученым, технократам и партийным идеологам.

Претензии на общение с божественными силами, на обладание научной истиной, на выражение государственного интереса существовали всегда и везде. И более высокое положение в данном отношении занимают те, кто имеет лучшие возможности манипулирования сознанием и действиями прочих членов общества, кто лучше других может доказать свои права на истинное понимание, владеет лучшим символическим капиталом.

Несколько упрощая картину, можно сказать, что для доиндустриальных обществ более характерно теократическое манипулирование; для индустриальных — партократическое; а для пост-индустриальных — технократическое.

Наконец, последний, девятый тип стратификационной системы следует назвать культурно-нормативным. Здесь дифференциация постро 48

ена на различиях уважения и престижа, возникающих из сравнения образов жизни и норм поведения, которым следует данный человек или группа. Отношение к физическому и умственному труду, потребительские вкусы и привычки, манеры общения и этикет, особый язык (профессиональная терминология, местный диалект, уголовный жаргон) — все это ложится в основу социального деления. Причем происходит не только разграничение «своих» и «чужих», но и ранжирование групп («благородные — не благородные», «порядочные — не порядочные», «элита — обычные люди — дно»).

Благородные манеры джентльмена, праздное времяпрепровождение аристократа, самоотверженный аскетизм религиозного подвижника, ораторское искусство идейного вождя — не только знаки высокого общественного положения. Они зачастую превращаются в нормативные ориентиры, образцы социального действия и начинают выполнять функции морального регулирования, которое и детерминирует данный тип стратификационных отношений.

И это касается не только обособления элиты, но и дифференциации всех средних и низших слоев. В крестьянской общине, где формально все равны между собой, существуют «исправные хозяева», живущие «но обычаю», «по совести», и лодыри, отщепенцы, «перекати-поле».

Своя нормативная культура, свои образцы поведения и своя «аристократия» есть и на самом «дне», внутри преступного мира. Появление контркультур и так называемого антиобщественного поведения, кстати, тоже во многом продукт морального регулирования и идеологического контроля, осуществляемых в данном сообществе. Основные черты девяти стратификационных систем сведены в таблицу 1.

Таблица 1. Основные черты стратификационных систем

Тип системы	Основа дифференциации	Способ детерминации различий
Физико-генетическая	Пол, возраст, физические данные	Физическое принуждение, обычай
Рабовладельческая	Права гражданства и собственности	Военное принуждение, кабальное право
Кастовая	Религиозное и этническое разделение труда	Религиозный ритуал, этническая замкнутость
Сословная	Обязанности перед государством	Правовое оформление
Этакратическая	Ранги во властной иерархии	Военно-политическое господство
Социально-профессиональная	Род занятий и квалификация	Образовательные сертификаты
Классовая	Размеры доходов и собственности	Рыночный обмен
Культурно-символическая	Сакральное знание	Религиозное, научное и идеологическое манипулирование
Культурно-нормативная	Нормы поведения, стили жизни	Моральное регулирование, подражание

Одним из главных водоразделов между стратификационными системами является наследуемость или ненаследуемость соответствующих позиций в иерархии. Рабовладельческая, сословная и кастовая системы включают в себя элементы пожизненного и формально-юридического наследования, Прочие же системы ни формально пожизненного характера статусов, ни их наследования не предусматривают.

Однако указанный водораздел подвижен. С одной стороны, существуют пределы жесткости формально-юридических стратификационных границ. Так, рабы могут отпускаться или выкупаться на свободу.

Представители купеческого сословия, разоряясь, опускаются в более низкое мещанское сословие (для России XIX века — это обычный случай). И напротив, при определенных условиях можно заслужить, а иногда и купить, почетный наследственный титул. И даже при наиболее ригидном кастовом строе сохраняются возможности для вертикальной социальной мобильности.

С другой стороны, высшие группы во всех стратификационных системах стремятся закрепить свое положение, сделать его не только монопольным, но и передаваемым по наследству. В классовой системе подобное наследование обеспечивается принципом майората (передачи основного имущества старшему наследнику), характерным, скажем, для древней Индии, западной Европы XI-XIII веков или России вплоть до 1917 г. (Остальные родственники в этом случае фактически опускаются вниз по классовой лестнице). В этакратической системе чиновник формально не имеет права передать свое кресло и полномочия собственным детям, но он в состоянии путем протежирования обеспечить им столь же завидное место в учреждении аналогичного ранга. Положение же в социально-профессиональных, культурносимволических и культурно-нормативных стратах зачастую передается реально через образование и воспитание, передачу опыта и секретов мастерства, санкционирование определенных кодексов поведения (профессиональные династии — не единственный, но яркий пример). Что же касается физико-генетической системы, то она стоит несколько особняком, ибо наследование здесь происходит часто, но не в результате каких-то социальных механизмов, а чисто биологически.

Еще раз подчеркнем, что все девять типов стратификационных систем — не более чем идеальные тины. Любое реальное общество является их сложным смешением, комбинацией. Так, на Руси в XI веке бок о бок сосуществовали холопы, которые мало чем отличались от рабов, закупы, более походившие на крепостных крестьян, и смерды, которые отдаленно напоминали класс свободных землепашцев.

В реальности стратификационные тины переплетаются, дополняют друг друга. Так, например, социально-профессиональная иерархия в виде официально закрепленного разделения труда не только играет самостоятельную роль, но существенно влияет на структуру практически любой другой стратификационной системы. Примеров же взаимного 50

переплетения стратификационных систем можно привести очень и очень много. Так, например: Уважение к старшим порождается не только их преклонными годами как таковыми, но накопленными многолетним опытом и знаниями, позволяющими им толковать происходящие события.

Группы, обладающие в обществе наибольшей символической властью, зачастую становятся его высшей кастой (индийские брахманы) или правящим стратом (партийные идеологи).

Статус богатых представителей общества определяется не просто размерами их частной собственности, но поддерживается особым стилем жизни, недоступным большинству их собратьев.

Рабовладение, основанное на частной собственности на людей, можно считать формой классовых отношений (государственное рабовладение ближе этакратической системе).

Профессиональные или чисто физические данные становятся инструментом для выполнения сложных символических ролей (звезды спорта и кинозвезды).

Отдельные стратификационные системы могут взаимообусловливать друг друга, меняясь местами с течением времени. Например, первоначально в русской истории сословия возникли на основе экономических классов — их профессиональных различий и имущественного расслоения.

Затем, наоборот, уже классовые различия определяются преимущественно сословной принадлежностью. Так, на примере российской Табели о рангах 1722 г. можно проследить, как сословная система во многом определяет место в этакратической системе, а последняя, в свою очередь, влияет на классово-собственнические позиции (происхождение влияет на служебный ранг, а последний — на материальный достаток). Затем на подходе к рубежам XX века сословия и классы становятся все более независимыми друг от друга, во многом существуя параллельно. Например, запись в первую купеческую гильдию происходит здесь уже скорее по неэкономическим причинам (престиж, преодоление ценза оседлости), в то время как множество представителей торгово-промышленных слоев формально к купечеству не принадлежат.

Таким образом, стратификационные типы надо использовать как взаимодополняющие инструменты, не абсолютизируя одни в ущерб другим.

2. Комбинация стратификационных систем (на примере советской России) Попытаемся теперь коротко показать то, как сочетаются и переплетаются разные стратификационные системы в конкретном обществе на примере советской России.

После 1985 г. мы стали свидетелями многочисленных попыток описать советскую Россию в терминах сословного общества, «государ 51

ственного рабовладения», этакратизма и т. д. Понятно, что одни явления укладываются в эти схемы, другие нет. На наш взгляд, эти периодически предпринимаемые попытки свести природу социальной стратификации всоветской России (СССР) и прочих обществах советского типа к какому-то одному принципу не выходят за рамки более или менее удачных метафор. Раскрыть эту природу можно лишь путем анализа российского общества как комбинации различных стратификационных систем, рассмотрев конкретное содержание, которым наполняются эти системы в течение почти восьмидесятилетнего периода своей истории.

Конечно, значение разных стратификационных систем в обществе советского типа отнюдь не одинаково. Принципиальную стержневую роль в нем, по нашему мнению, играет этакратическая система. Степень огосударствления собственности и проникновения государства во все сферы общественной жизни чрезвычайно высока. И чем ближе социальная группа к кормилу государственной власти, тем выше ее социальное положение и шире возможности практически во всех областях.

Полученные образование и профессия, выработанные манеры поведения и стиль жизни (дисциплинированность, демонстративный аскетизм), приятные внешние данные, а в некоторых регионах (Закавказье, Средняя Азия) этническая принадлежность и материальная обеспеченность — все это может облегчить продвижение вверх по ступеням властных учреждений, но не способно его гарантировать.

А достигнутое положение во властной иерархии оказывается важнее всевозможных дипломов, наличия или отсутствия профессиональных навыков, размера получаемых доходов.

Социально-экономические различия (размеры личной собственности, получаемых доходов) в данном обществе, разумеется, не устраняются, однако ликвидирована сама база классового разделения — негосударственная собственность на средства производства. Классовые черты, таким образом, носят подчиненный, производный, второстепенный характер. Формы внегосударственной хозяйственной активности (личное подсобное хозяйство, «теневое» производство) ущербны и, в конечном счете, тоже тесно связаны с государственным сектором и зависят от него.

Применительно к данному обществу правомерно в принципе обсуждать и вопрос об элементах сословной стратификации (они соседствуют с каждой этакратической системой). В данном случае сословные элементы проявляются в принадлежности к определенным политическим или экономическим корпорациям. Например, существенную роль для социального продвижения здесь играет деление на членов партии и беспартийных, которое напоминает членение сословного характера, увязанное с объемом прав и обязанностей перед партократическим государством. Правда, это скорее аналогия, чем строгое определение.

Потому что формально-юридически роль членства в партии в занятии 52

престижных постов нигде не фиксируется. И партийность как статус по наследству не передастся. В несколько большей степени походят на сословные деления установленные различия между работниками государственных предприятий и колхозниками. Ибо приниженное положение последних, обложение их дополнительными государственными повинностями официально увязывается с «недоразвитостью» колхознокооперативной собственности. Вдобавок, до того момента как уже и 60-е годы, колхозникам стали выдавать паспорта, их «сословное» положение было фактически пожизненным и наследственным. Впрочем, силу исторических аналогий и в этом случае преувеличивать не стоит.

Черты кастового строя в советском обществе встречаются относительно реже. Можно, впрочем, привести пример дозированного антисемитизма и недопущения евреев в определенные сферы занятий, а также говорить о социальных преимуществах «титульных» национальностей в республиках бывшего Союза. Но до поры эти различия старательно сглаживались в рамках суперэтнической общности «советского народа».

Не совсем точны аналогии с рабовладельческой системой. Хотя огромные массы заключенных в ГУЛАГе (осужденных по статьям и военнопленных), действительно находились на положении рабов. Но распоряжалось этими абсолютно бесправными массами само же государство, и, следовательно, мы не можем говорить о рабовладении в строгом смысле слова. Есть свидетельства того, что элементы рабовладения воспроизводятся в среднеазиатской глубинке (дело Адылова и т. п.), но результатами обстоятельных исследований этого явления мы пока не располагаем. Формально же догматы ислама запрещают обращение в рабство правоверных.

Физико-генетическая стратификационная система в порах советского устройства выступает сразу в нескольких характерных чертах: геронтократии как типичном принципе регулирования доступа к наивысшим властным позициям, ограничивающим притязания молодежи; патриархальности отношений, ограничивающей доступ к этим позициям женщин; культивировании спортивной закалки и физической силы, связанной с общей милитаризованностью общества.

Крайне важна роль культурно-символической системы, ибо для обществ советского типа характерно одновременно стремление к крайней идеологизации и научной рационализации совершаемых и планируемых действий. В этом обществе реально управляют те, кто способен к «правильному», «научному» истолкованию священных текстов классиков марксизма-ленинизма применительно к любому явлению и событию, кто способен указать приемлемые формы поведения, не противоречащие генеральной партийной линии, кто дает «установку», подсказывает наиболее точные слова и лозунги текущего момента.

Обычно общество советского типа принято представлять как общество двоемыслия и двойной морали. Нам же кажется, что куль 53

турно-нормативная система воплощаемся здесь даже не и двух, а в трех сосуществующих стандартах поведения и жизни, вокруг которых складываются свои слабо пересекающиеся стратификационные иерархии. К ним относятся: официальные стандарты (поведение на публике), формальные неофициальные стандарты (скрытые от постороннего глаза, неписанные, но строго регламентированные нормы), неформальные стандарты (нормы поведения в своем узком кругу).

Так, поведение одного и того же человека на открытом партийном собрании столь же резко отличается от поведения на закрытом партийном бюро, как последнее от его вечерних «кухонных» разговоров.

Официальные стандарты широко пропагандируются в качестве универсальных эгалитарных норм. Если кого и превозносят здесь, то мудрых руководителей партии и правительства, а также тех, кто демонстрирует примеры самоотверженного служения согласно официальному стандарту, скажем, стахановцев, передовиков производства. А осуждению подлежат отступники, тунеядцы и преступные элементы.

Формальные, но неофициальные стандарты характерны в большей степени для групп, причастных к каким-то властным позициям. Для этой неписанной, но крайне заформализованной иерархии характерна дробность позиций и детальная регламентация профессионального и внеслужебного поведения. Причем, чем выше положение группы, тем строже предъявляемые нормативные требования: как и что говорить на-людях, как «решать вопросы», как одеваться, как и где проводить свой отдых. Но и прав дается, конечно, больше. То, что можно высшему начальнику, лишь изредка доступно для среднего начальника и недопустимо для низшего начальника. Профессиональные и моральные качества отходят здесь на второй план. Главным становятся политическая и личная лояльность руководству. Именно поэтому уголовник, например, закономерно оказывается «социально близким», в отличие от политического ревизиониста, однозначно заклеймляемого как «враг народа».

Попадая же в координаты неформальных норм поведения, скрытого от досужих глаз, все обретают относительную свободу. Хотя властвующие группы, конечно, имеют много больше возможностей — потребительских, информационных, культурных. Причем их стиль жизни охраняется как монопольная привилегия. Субъективно же дифференциация чаще всего остается на уровне двойных противопоставлений типа «мы» и «они», «те, кто у власти» и «простой народ», «образованные» и «простые люди».

В заключение отметим, что данный фрагмент приводится в качестве иллюстрации того, как в одном обществе пересекаются различные стратификационные системы. К более обстоятельному описанию природы социального расслоения в советской и постсоветской России мы вернемся в одной из заключительных глав.

Раздел второй КЛАССИЧЕСКИЕ И СОВРЕМЕННЫЕ ПОДХОДЫ Глава 4 ИСТОРИЯ ТЕОРИЙ СОЦИАЛЬНОГО НЕРАВЕНСТВА: ОТ ПЛАТОНА ДО ПАРСОНСА 1. Идеи социального неравенства в общественной мысли до возникновения социологии История всей социологии как науки, так же как и история ее важнейшей частной дисциплины — социологии неравенства, насчитывает полтора столетия. Но задолго до XIX века ученые задумывались над природой отношений между людьми, над тяжелой участью большинства людей, над проблемой угнетенных и угнетателей, над справедливостью или несправедливостью неравенства.

Еще древнегреческий философ Платон (428/427-348/347 гг. до н. э.) размышлял над расслоением людей на богатых и бедных. Он считал, что государство представляет из себя как бы два государства. Одно составляют бедные, другое — богатые, и все они живут вместе, строя друг другу всяческие козни. Платон был «первым политическим идеологом, мыслившим в терминах классов», — считает Карл Поппер¹. В таком обществе людей преследует страх и неуверенность. Здоровое общество должно быть иным. В своем труде «Государство»² Платон утверждал, что правильное государство можно научно обосновать, а не искать ощупью, страшась, веря и импровизируя. Платон предполагал, что это новое, научно спроектированное общество будет не только осуществлять принципы справедливости, но и обеспечивать социальную стабильность и внутреннюю дисциплину. Именно таким он представлял общество, руководимое правителями (блюстителями).

Общество, по мнению Платона, имеет классовый характер. Все граждане входят в один из трех классов: правителей; воинов и чинов ¹ Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1. Чары Платона. М., 1992. С. 7.

² Платон. Сочинения в 3-х томах. М., 1971. Т. 3, ч. 1. С. 89—454.

ников; работников (земледельцев, ремесленников, врачей, актеров).

Правители подразделялись им на правящие и неправящие группы. Всем этим основным слоям (классам) приписывались определенные функции.

Мудрые правители выступали как родители по отношению к остальным двум классам. Платон исключал всякую возможность наследования классового статуса и предполагал полное равенство возможностей для всех детей, с тем, чтобы каждый имел равные шансы проявить свои природные способности и был обучен для выполнения своей собственной роли в жизни. Если такая селекция и обучение могли бы быть выполнены в совершенстве, то в таком случае было бы справедливо признание абсолютной власти победителей. Чтобы избежать влияния семьи, Платон предложил упразднение семьи в классе правителей и установил, что члены этой группы не должны владеть какой-либо частной собственностью, кроме минимально необходимой, с тем, чтобы они не защищали свои собственные интересы. Они должны сосредоточиться только на общественном благополучии.

Итак, Платон спроектировал высокостратифицированное общество, в котором характерными чертами правящего класса являются равенство возможностей (шансов), полное устранение частной собственности и концентрация на общем благосостоянии.

Аристотель (384—322 до н. э.) в «Политике» также рассмотрел вопрос о социальном неравенстве³. Он писал, что ныне во всех государствах есть три элемента: один класс — очень богат; другой — очень беден; третий же — средний. Этот третий — наилучший, поскольку его члены по условиям жизни наиболее готовы следовать рациональному принципу. Богачи же и бедняки встречают трудности в следовании этому принципу. Именно из бедняков и богачей одни вырастают преступниками, а другие мошенниками.

Реалистически размышляя о стабильности государства, Аристотель отмечал, что необходимо думать о бедных, ибо у государства, где множество бедняков исключено из управления, неизбежно будет много врагов. Ведь бедность порождает бунт и преступления, там, где нет среднего класса и бедных огромное большинство, возникают осложнения, и государство обречено на гибель. Аристотель выступал как против власти бедняков, лишенных собственности, так и против эгоистического правления богатой плутократии («олигархии»). Лучшее общество формируется из среднего класса, и государство, где этот класс многочисленнее и сильнее, чем оба других, вместе взятых, управляется лучше всего, ибо обеспечено общественное равновесие.

Взгляды Аристотеля на собственность развивались в прямом споре с Платоном, которому он приписывал защиту общественной собственности. Однако Платон ничего подобного не писал, в его «Государстве» земледельцы и ремесленники живут в системе частной собственности, и только правящий класс лишен любых средств производства, потребляя ³ Аристотель. Политика. СПб., 1911.

плоды земледелия и ремесла, и ведет аскетическую, но благородную жизнь. По мнению Платона, частная собственность разрушила бы единство правящей элиты и ее преданность государству, потому он запрещает ее для правителей. Аристотель не считал, что частная собственность вредит моральному совершенству, доказывая это четырьмя соображениями: 1. Когда у людей есть личные интересы, они не ропщут один на другого, а заняты каждый своим делом, и прогресс ускоряется.

2. Обладание чем-то доставляет удовольствие, ибо все, или почти все, любят деньги и другие подобные вещи. (Аристотель резко отделяет такую любовь к собственности от эгоизма и мелочности, рассматривая ее с точки зрения самореализации и самоуважения.) 3. Щедрость. При общественной собственности никто не может быть щедрым и великодушным, так как ни у кого ничего нет. В системе частной собственности богатство и неравенство дают возможность проявлять щедрость и милосердие.

4. Видимо, идея частной собственности глубоко укоренилась в душе человека, если существует так долго — нельзя пренебрегать опытом веков. Что до строя с общественной собственностью, то если б он был хорош, то за столько лет примеры его были бы известны.

Аристотель знает о бедах, сопутствующих системе частной собственности, но считает, что они вызваны совсем другой причиной — порочностью человеческой натуры. Несовершенство общества исправляется не уравнением состояний, а моральным улучшением людей. Начинать реформу нужно не столько с уравнения собственности, сколько с того, чтобы приучить благородные души обуздать желания и принудить к этому неблагородные (т. е. мешая им, но не применяя грубую силу). Законодатель должен стремиться не к равенству, а к выравниванию собственности. Важно не у кого собственность, а как ее используют.

Резкое неравенство собственности опасно для равновесия государства, поэтому Аристотель хвалит общество, где средний класс сильнее всех. Там же, где у одних много, у других — ничего, можно прийти к двум крайностям: плутократическому режиму («олигархии») — в интересах только богатых или к пролетарскому режиму («демократии») — в интересах городской бедноты. Любая крайность может увенчаться тиранией.

И поныне суть всех обсуждений проблем неравенства и социальной справедливости сводится к тем же вопросам, которые ставили и обсуждали великие греки. Поэтому мы уделили их размышлениям столько внимания.

Из мыслителей времен Возрождения особенно интересен Никколо Макиавелли (1469-1527 гг.). Около двух тысячелетий отделяют Макиавелли от Аристотеля, но основные линии размышлений остались у него теми же, что и у гения античности, В своем знаменитом произведении «Государь» он поставил вопрос о том, кто пригоден управлять 57

и какая форма правления может обеспечить порядок, счастье, благополучие людей⁴. Он видел, что напряженность между элитой и массой есть постоянная черта организованного общества; подобные напряжения сопровождаются боязнью масс со стороны элиты, и боязнью тирании со стороны масс. Но Макиавелли видел больше добродетели (действенности) в демократическом правлении, чем многие предшествовавшие ему мыслители, поскольку он верил, что коллективные решения народа более мудры, чем решения государей. Он писал, что люди способны более справедливо судить о чем-либо, если они слышат двух ораторов равных талантов, защищающих различные подходы, они не решают по любви (симпатии), кто из ораторов лучший. Это обеспечивает им возможность обнаружить правду о том, что они слышат. И если иной раз народ ошибается при обсуждении вопросов, то государь ошибается многократней в его собственных действиях. Макиавелли в то же время сомневался в рационализме масс и понимал, что их поведение эмоционально и что они нуждаются в длительном обучении для участия в государственном управлении. Короче говоря, по мнению современных социологов, Макиавелли предвозвестил представление об «открытом обществе», в котором неравенство положения столь же узаконено, как и равенство шансов стать неравными. Без такого равенства шансов огромное большинство наличных талантов в каждом поколении будет потеряно.

Дата добавления: 2015-07-02