Часть первая середина лета 21 страница

Седж на «Совершенном» проделал семнадцать очень удачных плаваний. Когда его спрашивали, каким образом ему это удается, – он отвечал, что попросту не обращает никакого внимания на носовую фигуру и водит корабль так, как если бы это было простое деревянное судно. В эти годы носовое изваяния в самом деле производило впечатление безгласного, – но тот, кому случалось на него посмотреть, наталкивался на взгляд, полный тлеющей злобы. Могучие руки были вечно скрещены на мускулистой груди, а челюсти оставались так плотно сжаты, как если бы Совершенный по-прежнему состоял из одного куска оживленного дерева. Он, наверное, знал тайну исчезновения Кабли и всех его людей, – но так ее никому и не открыл. Отец Альтии как-то рассказал ей, что в те времена присутствие «Совершенного» в гавани уже воспринималось почти как должное. Люди даже поговаривали, будто Седжу наконец-то удалось прервать цепочку злосчастии, сопровождавших жизненный путь корабля. Сам Седж хвастался, будто полностью подчинил живой корабль своей воле. И даже, нимало не опасаясь, брал с собой в море своего старшего сына. Постепенно он выкупил свой заложенный дом и земли и сделал обеспеченной жизнь своей жены и детей. Зачесали бороды прежние заимодавцы: им стало казаться, что они слишком опрометчиво отказались от притязаний на плавучее несчастье, которым им тогда представлялся корабль…

Но из восемнадцатого плавания Седж не вернулся.

Тот год был необыкновенно богат по части жестоких штормов, и кое-кто говорил, будто участь Седжа немногим отличалась от участи многих других моряков, нашедших свой конец под волнами. Если мачты и такелаж сильно обледенеют, корабль, знаете ли, может перевернуться. Как обычный, так и живой… Вдова Седжа бродила по пристани и пустыми глазами смотрела на горизонт. Но сколько можно ждать? Не двадцать же лет! И она вновь вышла замуж и родила новых детей…

И только тогда Совершенный вернулся.

И опять – кверху килем. Вопреки всем течениям и ветрам. Медленно, но верно придрейфовал он домой…

В этот раз, едва разглядев серо-серебряное диводрево, люди мгновенно поняли, кто это пожаловал в порт. Охотников буксировать его к берегу уже не нашлось. Равно как и желающих переворачивать его килем вниз и выяснять, что сталось с командой. О нем старались даже не упоминать, чтобы случайно не накликать беды. Но, когда его мачта застряла в донной грязи гавани, он превратился в плавучее препятствие для всех кораблей, покидавших гавань или входивших в нее. Тогда капитан порта* [Капитан порта – должностное лицо, осуществляющее надзор за порядком мореплавания и безопасностью на территории порта. Ему подчинены лоцманская, сигнальная и некоторые другие службы. В частности, он организует спасательные операции в акватории порта, имея право мобилизовать для этого все находящиеся там корабли.] был вынужден все-таки заняться Совершенным. Ругаясь на чем свет стоит, моряки высвободили его мачту из ила и, дождавшись прилива помощней, лебедками выволокли Совершенного как можно дальше на сушу. Тогда-то все и увидели, что не только его команду постигла очень печальная участь. Носовое изваяние оказалось самым зверским образом изувечено. Кто-то изрубил Совершенному лицо топором, уничтожив глаза, – теперь на этом месте было лишь месиво щепок. А на груди скульптуры оказалась выжжена странная звезда о семи концах. Она выглядела как только что нанесенная рана.

И при этом Совершенный свирепо щерил зубы, продолжая люто сквернословить, а мощные руки знай шарили кругом, обещая разорвать всякого, кто попадется…

Те, у кого хватило смелости забраться внутрь, рассказывали, что от хорошо оснащенного корабля осталась, если так можно выразиться, порожняя скорлупа. От тех, кто ушел на нем в плавание, не осталось ни единой вещественной приметы. Ни ножа, ни ботинка, – вообще ничего. Пропали даже судовые журналы – вместилище памяти корабля. Окончательно спятивший Совершенный бессвязно бормотал, хохотал и бранился…

Таким он и был столько, сколько его помнила Альтия. «Отверженный» или еще «Ушедший», как кое-кто его называл. Несколько раз до него почти добирались особенно сильные приливы, и тогда капитан порта распорядился приковать его цепями к утесам. Еще не хватало, чтобы разбитый остов смыло в море, где он сделается опасен для других кораблей!

Числился теперь Совершенный собственностью Эми Ладлак. Альтия, впрочем, весьма сомневалась, что та вообще когда-либо посещала развалину, валявшуюся на берегу. Оно и понятно. Когда в семье заводятся сумасшедшие родственники, их держат в дальнем чулане и упоминают опасливым шепотом. Или вовсе не упоминают.

Альтия попробовала представить себе Проказницу, дождавшуюся вот такой участи…

И содрогнулась.

– Еще вина? – подскочил к ней мальчик-слуга.

Альтия покачала головой, сообразив, что, предавшись размышлениям, слишком долго засиделась за столиком. И, между прочим, если сидеть сиднем и перебирать в уме чужие несчастья, изменений к лучшему в своей собственной жизни еще долго можно не ждать. Если хочешь получить результат – действуй!

И первое, что ей следовало сделать, – это рассказать матери, какой прискорбный душевный разлад испытывает семейный корабль. Быть может, удастся ее убедить, что Альтии просто необходимо быть на борту и плавать вместе с Проказницей. А во-вторых… «Нет, не во-вторых, а в-главных. Я себе никогда и ни под каким видом не позволю ничего, что хоть отдаленно можно будет принять за ребяческое нытье. Лучше уж удавиться прямо здесь и сейчас!»

Она покинула чайную и отправилась дальше запруженными улицами рынка. Чем больше старалась она сосредоточиться на своих затруднениях, тем больше запутывалась и никак не могла решить, с чего же начать. Нужно было найти приют на ночь. Найти пропитание и работу. Ее возлюбленный корабль угодил в очень скверные руки, и не в ее силах было изменить такое положение дел. Она подумала о каких-то союзниках, на которых ей следовало бы опереться в столь тяжелый момент…

Оставалось лишь запоздало проклинать себя за то, что она никогда не водилась с дочками и сыновьями из другихторговых семей. У нее не было ни поклонника, готового примчаться на помощь, ни лучшей подруги, которая с радостью приютила бы ее на несколько дней. На борту «Проказницы» у нее было все: отец, с которым она вела серьезные беседы, и матросы, с которыми можно было повеселиться и пошутить. Приезжая в Удачный, она либо нежилась дома, наслаждаясь роскошью мягкой постели и горячей, всегда свежей еды… либо сопровождала отца, когда тот ходил по делам. Она знала Кертиля, его давнего советника. Знала нескольких менял. И кое-каких купцов, из года в год бравших у отца товары.

Ни к кому из них обратиться теперь она не могла.

И домой ей дороги больше не было. Вздумай она там показаться, домашние тотчас решат – кончилась гордыня, приползла с поджатым хвостом. А что надумает в этом случае содеять Кайл, и вовсе было предсказать невозможно. Чего доброго, объявит своей неотъемлемой собственностью ее сандалии и рубашку. С него станется и попробовать запереть ее в комнате, как нашкодившего младенца.

И все-таки была на ней ответственность за Проказницу. И этой ответственности никто с нее не снимал -хоть и было во всеуслышание объявлено, что-де корабль ни в коем разе ей не принадлежит!

В конце концов она решила утихомирить грызущую совесть и остановила пробегавшую мимо девчонку-посыльную. Получив грошик, та выдала ей лист грубой толстой бумаги и угольный карандаш и пообещала до заката доставить записку по назначению. Альтия нацарапала торопливую записку, адресованную матери… Писать оказалось неожиданно трудно. Альтия упомянула лишь о том, что, по ее мнению, Проказница выглядит обеспокоенной и несчастной. Для себя Альтия ничего не стала просить, но матери настоятельно предложила посетить корабль, вызвать Проказницу на откровенность и попросить честно рассказать ей, в чем причина ее расстройства. Предвидя, что это может быть воспринято как попытка драматизировать ситуацию, Альтия решилась напомнить матери о горестной участи Совершенного, добавив, впрочем, что она, мол, твердо надеется, – их семейный корабль подобная судьба не постигнет.

Перечитав послание, Альтия недовольно нахмурилась, – наверняка они там сочтут ее лицемеркой. Ну и шут с ними. Это лучшее, что она может сделать. Ну а мать… она такой человек, что во всяком случае сходит посмотреть своими глазами. Альтия запечатала письмо капелькой воска и все тем же кольцом – и девочка убежала.

Покончив с этим делом, Альтия подняла повыше голову и как бы заново огляделась вокруг. Она, оказывается стояла на улице Дождевых Чащоб. Эту часть города они с отцом всегда очень любили… Всякий раз, бывая в Удачном, они с ним находили время под ручку прогуляться по этой улице, с восторгом разглядывая и показывая друг другу умопомрачительные товары, выставленные в витринах. Помнится, в свой последний приход сюда они забрались в лавку хрусталя – и провели там чуть не полдня… Торговец как раз выставлял новый набор ветряных колокольчиков. Любое дуновение воздуха вызывало к жизни нежную музыку. Колокольчики принимались звонить – и не абы как, нет, они вызванивали складную, неуловимую и нескончаемую мелодию. Уста смертного человека были бессильны ее воспроизвести, но в памяти она продолжала звучать. Папа тогда купил ей маленький полотняный мешочек с засахаренными фиалками и розовыми лепестками. И еще сережки в виде рыб-парусников. А она помогала ему выбирать ароматные камешки ко дню рождения мамы. И, выбрав, они вмести понесли их к серебряных дел мастеру – сделать перстни. Чудесный был день… Они ходили по самым странным лавчонкам, какие себе можно представить. И все эти лавочки торговали разными разностями с реки Дождевых Чащоб…

Говорят, в той реке сама вода несла волшебство. И, ужконечно, товары, которые привозили в город торговавшие там семейства, сплошь были отмечены соприкосновением с магией. Какие бы темные слухи ни ходили о первопоселенцах, так и оставшихся у реки, – привозимое оттудавыглядело чудесным и привлекательным. Семейство Верга торговало предметами, наводившими на мысли о древности: дивными коврами с изображенными на них не вполне человеческими существами с глазами цвета лаванды и топазов; невиданные драгоценности, сработанные из металла, природа и происхождение которого оставались никому не известными; глиняные вазы удивительного изящества формы, к тому же распространявшие аромат. Семейство Софронов привозило жемчуг, окрашенный в глубокие оранжевые, фиолетовые, синие тона, и сосуды из особого «холодного» стекла – они никогда не нагревались, и их использовали для охлаждения вина, фруктов, взбитых сливок. Еще другие продавали плоды квези: из их шкурки выдавливали масло, способное обезболить даже серьезную рану, а мякоть попросту опьяняла, причем на несколько дней…

Маленькую Альтию всегда с особой силой влекли магазины игрушек. Там можно было обнаружить, к примеру, кукол, чьи влажные глаза и ощутимо теплая кожа делали их превосходными подобиями настоящих живых младенцев. А еще там были заводные игрушки, сделанные так искусно, что одного завода хватало на несколько часов работы. А еще – подушечки, набитые травами, навевавшими чудесные сновидения, и что-то вырезанное из гладкого камня, прохладно светившегося изнутри: положи его рядом с собой на ночь – и можешь не бояться кошмаров.

Все это даже в Удачном продавалось по ценам совершенно заоблачным, а после перевозки в другие города цена на них взлетала уже вовсе до звезд. Но вовсе не из-за дороговизны Ефрон Вестрит этих игрушек не покупал никогда – даже Малте, безобразно избалованной внучке. Альтия однажды попыталась добиться от него, почему, но он только покачал головой: «Нельзя, – сказал он, – соприкоснуться с магией и ни в коей мере не запачкаться. Наши предки рассудили, что слишком велика будет плата, и покинули Дождевые Чащобы, чтобы поселиться в Удачном. И мы с Дождевыми Чащобами не торгуем…» Альтия тщетно пыталась выяснить у него, что это все значит. Он обещал обсудить это с нею, когда она подрастет.

Между прочим, несмотря на все свои рассуждения, он купил-таки жене ароматические камешки, о которых она очень мечтала.

«Когда я подрасту…»

Они откладывали и откладывали тот разговор… А теперь он уже никогда больше не состоится. Эта горькая мысль развеяла приятные воспоминания и вернула Альтию к невеселой яви позднего полудня. Покидая улицу Дождевых Чащоб, девушка не удержалась и украдкой бросила взгляд в витрину магазина Янтарь на углу. Она почти ждала, что Янтарь будет стоять там и таращиться на нее… Но нет. Внутри были лишь ее изделия, прихотливо разложенные на куске золотистой парчи. Дверь лавки была гостеприимно распахнута, люди входили и выходили. Стало быть, предприятие Янтарь действительно процветало… Альтия попробовала сообразить, с какими семьями из Дождевых Чащоб была связана Янтарь, и как вообще ей все это удалось. У нее ведь, в отличие от большинства других, на вывеске не значилось эмблемы какого-либо семейства торговцев.

Остановившись в тихом переулке, Альтия отвязала свои сумочки-карманы и просмотрела их содержимое. Все оказалось так, как она и предполагала. Сегодня можно было снять комнату и как следует поужинать. Либо, питаясь впроголодь, протянуть несколько дней. Можно было, конечно, попросту вернуться домой… но заставить себя сделать это Альтия не могла. По крайней мере до тех пор, покуда там Кайл. Вот позже, когда он отправится в плавание, а она подыщет себе какое-никакое жилье и работу… тогда, быть может, она и сходит домой – забрать свою одежду и кое-какие личные украшения. Уж это-то она сможет себе вытребовать, не потеряв достоинства.

Но пока там Кайл – нет. Ни в коем случае. Альтия сложила монеты и бумажные деньги назад в кошелек и покрепче завязала его, с горечью вспоминая все то, что вчера она так бездумно потратила на выпивку. Вернуть те деньги, конечно, было нельзя, сколько о том ни мечтай. Лучше попытаться с умом потратить те, что еще остались. Она убрала сумочки назад под одежду, покинула переулок и решительно двинулась вперед по улице.

Ей необходимо было где-то переночевать… и только одно место приходило на ум.

Помнится, папа сурово предостерегал ее против его общества, а после и вовсе запретил его навещать. Как давно она с ним последний раз разговаривала! Но пока она была ребенком и не начала еще плавать с отцом, она обыкновенно проводила с ним чуть не все летние вечера. И это при том, что прочая городская ребятня его боялась и ненавидела. Альтия поначалу тоже боялась, но быстро утратила весь свой страх. Честно сказать, ей было жалко его. Вид у него, это верно, был весьма страхолюдный… но, если на то пошло, страшно было сознавать, что нашлись люди, сделавшие с ним ТАКОЕ!…

С тех пор как она это поняла, между ними начала зарождаться робкая дружба…

Послеполуденное солнце начало явственно клониться к вечеру, когда Альтия покинула пределы Удачного и стала пробираться по каменистому берегу туда, где лежал на песке вытащенный на сушу Совершенный.

ГЛАВА 12
О КОРАБЛЯХ БРОШЕННЫХ
И НЕВОЛЬНИЧЬИХ

Поверхность воды осталась высоко наверху…

И не на мгновение, не потому, что захлестнула взметнувшаяся волна. Он висел глубоко в воде вниз головой, и течение развевало его волосы, и легкие вбирали воду – не воздух. «Значит, я утонул и умер, – подумалось ему. – Утонул и умер. Такое уже было со мной прежде…»

Перед ним простирался залитый зеленоватым светом мир рыб и воды, воды, воды… Он вытянул руки, потом уронил их и они, опустившись ниже его головы, заполоскались в глубине…

Он ждал смерти, но она все не наступала и не наступала.

Потому что все было обманом. Все и всегда. Он хотел перестать быть, но и этого ему не было позволено. И ему не давали покоя даже здесь, под водой, несмотря на то что на его палубах больше не раздавались команды и не слышен был топот матросов, а в трюмах, заполненных морской водой воцарилась мертвенная тишина. Здесь он познал скуку но не покой, нет, не покой. Хотя его избегали даже косяки рыб. Случалось, они подлетали к нему, точно стаи морских птиц… а потом чуяли неблагословенное диводрево – и отворачивали в сторону все разом, не смешивая рядов.

Так, в полном одиночестве, двигался он сквозь этот мир приглушенных звуков и смягченных цветов… Не дышащий, не умирающий и не спящий.

А потом появились морские змеи.

Что-то влекло их к нему. Насколько он мог судить, то была некая смесь отвращения и любопытства. Они дразнили его, разевая зубастые пасти и стремительно захлопывая их перед самым его лицом, возле рук. Он пытался отталкивать самых нахальных, но их было слишком много. Он что было мочи лупил их кулаками, но они даже не подавали виду, что чувствуют его отчаянные удары -как если бы он был безобидной и беспомощной рыбешкой. И они разговаривали друг с другом, обсуждая свою находку – его. Они трубили под водой… и он их почти понимал. Вот это-то его всего более и пугало – то, что он их почти понимал. Они вглядывались в его глаза, их гибкие тела обвивали и сдавливали его корпус, сжимая в угрожающе могучих объятиях, которые, тем не менее, напоминали ему… что? Темное воспоминание таилось в дальнем уголке его покалеченной памяти – подспудный намек на некое родство, намек слишком жуткий, чтобы решиться и вытащить его из потемок. Змеи обхватывали его и тащили вниз, в непроглядную пучину, все глубже и глубже, и груз, еще сохранявшийся в трюмах, бился о корпус, пытаясь разрушить его и всплыть. Змеи же гневались и свирепо требовали от него чего-то, как будто их ярость способна была заставить его в самом деле понять их язык…

– Совершенный?…

Он вздрогнул и проснулся, вывалившись из мира ярких видений в мучительную тьму бодрствования. Попытался открыть глаза… Даже после всех лет, проведенных в темноте он еще пытался открывать глаза и смотреть на того, кто к нему обращался. Медленно он опустил воздетые руки и скрестил на груди, прикрывая постыдный шрам, там находившийся. Ему показалось, он почти узнал ее голос.

– Да? – отозвался он осторожно.

– Это я… Альтия.

– Смотри, не рассердился бы твой отец, застав тебя тут. Ох и наорет же он на тебя…

– Ты говоришь о давно прошедших временах, Совершенный. Я тогда была маленькой девочкой. Мы ведь уже встречались с тех пор, как я выросла, разве не помнишь?

– Ну… вроде бы. Хотя не очень-то часто ты меня навещаешь. И я в самом деле отчетливей всего помню то, как раскричался твой папа, когда однажды застукал тебя здесь со мной. Помнится, он обзывал меня «поганой развалиной» и «самым мерзким злосчастьем, которое может случиться»…

Она ответила едва ли не пристыженно:

– Да, я тоже это помню. И тоже очень отчетливо.

– Наверное, все же не так, как я. С другой стороны, у тебя выбор воспоминаний побольше, чем у меня. – И пожаловался: – Трудно, знаешь ли, обзавестись яркими воспоминаниями, валяясь на берегу…

– Зато, – предположила Альтия, – в свое время ты, наверное, пережил массу приключений?

– Все может быть. Если бы я еще и мог хоть что-нибудь вспомнить…

Она подошла ближе – он понял это по шагам. Прислушался к тому, как изменилось направление, с которого доносился ее голос, и рассудил, что она, должно быть, уселась на камень.

– Раньше, – сказала она, – ты часто делился со мной воспоминаниями. Когда я была маленькой девочкой и приходила к тебе, ты мне чего только не рассказывал…

– Больше врал, наверное. Я и этого толком не помню. А может, тогда я что-то еще помнил, но теперь позабыл. Мне кажется, у меня в голове все расплывается… больше и больше. Брэшен говорит, это, должно быть, оттого, что пропал мой судовой журнал. Он тоже считает, что раньшея лучше помнил собственное прошлое.

Она не смогла скрыть удивления:

– Брэшен?…

– Да, он тоже мой друг, – бросил Совершенный как бы между прочим. Почему-то ему доставило удовольствие ее изумление от известия, что у него, оказывается, есть еще друзья кроме нее. Люди, приходившие его навестить, почему-то полагали, что он должен страшно радоваться им, и каждый считал себя единственным, кто с ним знается. И вообще им казалось, будто он никогда не знал никого, кроме них… С какой стати они вообразили, что у старой развалины вроде него совсем не может быть друзей?

– Ну да… Брэшен, – проговорила Альтия после некоторой заминки. – А я ведь знаю его. Он служил на корабле у моего отца.

– Конечно. Как бишь ее… Проказница. Как она поживает? Уже пробудилась?

– Да… да. Всего два дня назад.

– В самом деле? Ну и что в таком случае ты тут делаешь? Тебе вроде со своим собственным кораблем следовало бы быть…

Он уже знал от Брэшена всю эту историю, но решил доставить себе удовольствие и послушать ее еще разок – от Альтии.

– Я бы там и была… если бы могла, – ответила девушка неохотно. – Мне очень не хватает ее. Я бы хотела оказаться с ней прямо сейчас…

Откровенность Альтии застала Совершенного врасплох. Он ведь привык видеть в людях лишь способность причинять боль – но не испытывать ее. Эти счастливые создания имели полную свободу передвигаться и могли по своему собственному желанию обрывать свою жизнь… Возможно ли, чтобы Альтия вправду чувствовала всю ту боль, которую он распознал в ее голосе?… В дальних лабиринтах его памяти на миг ожило воспоминание: мальчик, стосковавшийся по дому, горько плакал на своей койке. Совершенный заставил себя не думать об этом.

– Расскажи, – обратился он к Альтии. Не то чтобы очень уж хотелось выслушивать историю ее горестей, просто так легче было поменьше думать о своих собственных бедах.

Он несколько удивился, когда она вправду начала свои рассказ. Она говорила долго, не утаивая подробностей. Альтия поведала обо всем – и о том, как Кайл Хэвен по сути предал доверившуюся ему семью, и о своей безысходной скорби по поводу кончины отца. Совершенный слушал ее, чувствуя, как уходит последнее тепло послеполуденного солнца, сменяясь вечерним холодком. В какой-то момент Альтия покинула камень, на котором сидела, и прислонилась спиной к его серебристой деревянной обшивке. Вначале он предположил, что она поступила так в поисках тепла, еще сохранявшегося в деревянных досках, но потом ощутил, что прикосновение ее тела придало новый смысл ее словам, подарило сопричастность к тем чувствам, о которых она рассказывала… Все было почти так, как если бы они были родственниками. Интересно, понимала ли она, что тянется к нему за сочувствием, как если бы он был ее собственным живым кораблем?… «Скорее всего нет, – безжалостно оборвал он собственную надежду. – Просто я ей где-то как-то напоминаю Проказницу, вот она и пытается совершить такое же взаимопроникновение. И все. А вовсе не потому, что я – это я…»

Так-то. Собственно он сам -Совершенный – не нужен был никому.

Он постарался это запомнить. И оттого сумел остаться спокойным, когда, выложив ему все и помолчав немного, Альтия сказала:

– Знаешь… мне негде сегодня переночевать. Можно, я посплю у тебя на борту?

Он предупредил:

– Там, наверное, грязно и плохо пахнет… Хотя ты не думай, мой корпус пока еще не разваливается. Просто мне некуда деться от сырости, песка и насекомых…

– Да ладно, Совершенный, меня этим не запугаешь. Уж где-нибудь сухой уголок да найду.

– Тогда давай, – согласился он. И постарался спрятать в бороде проказливую ухмылку: – Если, конечно, тебя не смутит общество Брэшена. Он тут у меня, видишь ли все время ночует

– Что?…-Судя по голосу, такая новость ее не слишком обрадовала.

– Он приходит ночевать почти всякий раз, когда его корабль останавливается в порту. И всякий раз по одной и той же причине. В самую первую ночь он обязательно напивается, а потом обнаруживает, что час слишком поздний. Ему делается неохота платить за несколько часов сна как за целую ночь, и вообще, здесь он, понимаете ли, чувствует себя в безопасности. Он обязательно рассказывает мне, что вот ужо начнет откладывать деньги из своих заработков: дескать, сегодня чуточку поиздержался, но это только сегодня, а когда-нибудь он точно накопит достаточно, чтобы изменить свою жизнь. – Совершенный помедлил, наслаждаясь потрясенным молчанием собеседницы – Ну и, конечно, ничего с этим у него не получается. Назавтра он опять является «на кочерге», с изрядно полегчавшими карманами… и так далее, пока деньги вовсе не кончатся. А как все в корень пропьет – идет наниматься на первый же корабль, где его соглашаются взять. И опять отправляется в плавание!

– Совершенный, – мягко поправила его Альтия. – Может, ты и прав, но это было давно. Брэшен с тех пор успел много лет проработать на «Проказнице». А когда мы приходили в Удачный, он во время стоянок так и жил на борту… или я не права?

– Ну… да, верно, конечно. Я имел в виду – раньше. В прежние времена. А теперь снова… – И, сам того не желая, сознался: – Время, знаешь ли, петляет и запутывается узлами, когда ты слепой и сидишь в одиночестве…

– Догадываюсь…-Альтия откинула голову, прислонившись затылком к его доскам, и глубоко вздохнула. – Пожалуй, пойду поищу себе уголок, пока совсем не стемнело.

– Пока совсем не стемнело…-медленно повторил Совершенный. – Значит, еще не вполне темно?

– Да. Ты же знаешь, какие долгие сумерки летом. Но вот у тебя внутри, наверное, уже как в погребе, так что не обращай внимания, если я вдруг споткнусь. – Она неловко помедлила, потом подошла прямо к нему. Накрененный корабль лежал зарывшись в песок, и она легко смогла дотянуться до его руки. Погладила ее, потом пожала: – Спокойной ночи, Совершенный. Спасибо тебе.

Он отозвался:

– Спокойной ночи. – И добавил: – Да, кстати. Брэшен спит в капитанской каюте.

– Ага. Спасибо еще раз.

Альтия полезла на борт, путаясь в юбках. Он слышал, как шуршала ткань. Ткани было много, и она заметно сковывала движения девушки, пробиравшейся по наклонной палубе ко входу в грузовой трюм. «Когда она была маленькой девочкой, она была такой ловкой…» В одно достопамятное лето она едва ли не каждый день приходила его навестить. Ее дом был где-то там, на склоне горы, как раз над ним; она вроде рассказывала, что сперва идет по лесу, обходя двор, а потом спускается к нему с береговых скал. В то лето маленькая Альтия досконально изучила его, играя на палубах и внутри. Она воображала его своим собственным кораблем. А себя – его капитаном. И все было прекрасно… пока в один далеко не прекрасный день об этих играх не прослышал ее папенька. Он выследил дочку и застал ее за дружеской беседой с проклятым кораблем. Ох, как же он наорал на обоих!… А потом погнал дочку домой, подстегивая прутом. Долго же после этого она не появлялась на берегу… Потом все же пришла, но с тех пор их свидания стали редкими и короткими – то под вечер, то на рассвете…

Однако в то единственное лето они дружили. Дружили по-настоящему…

И, похоже, она по сию пору неплохо помнила, что где у его внутри. Она уверенно пробиралась во мраке, пока не достигла кубрика на корме, где, бывало, команда развешивала свои гамаки. Странно… ее присутствие внутри начало что-то пробуждать в его памяти. Креншо. У него были рыжие волосы, и он все время ворчал из-за еды. Он умер там, в кубрике, и тесак, оборвавший его жизнь, оставил на переборке глубокий след, и кровь впиталась в дерево…

Альтия свернулась клубочком в уголке на полу. Сегодня ночью ей будет холодно… Его корпус в самом деле не гнил, но сырость оставалась сыростью. Совершенный чувствовал, как она лежит внутри, такая маленькая по сравнению с ним. Лежит и не спит… Наверное, ее глаза открыты, она вглядывается в темноту…

Текло время. Может, прошла всего минута, а может, и большая часть ночи. Трудно сказать… Совершенный услыхал шаги Брэшена, приближавшегося к нему вдоль берега. Корабль отлично знал его походку. Знал и привычку подвыпившего моряка бормотать себе под нос на ходу. Нынче в голосе Брэшена явственно звучала тревога – из чего Совершенный заключил, что у его приятеля кончаются деньги. Завтра он долго будет предаваться самобичеванию, кляня себя за непроходимую глупость… а потом отправится спускать оставшиеся гроши. После чего задумается о новом выходе в море…

«Пожалуй, я буду даже скучать по нему…» Человеческое общество волновало и развлекало Совершенного. Правда, те же самые люди порядком надоедали ему и временами были назойливы. Может, дело в том, что и Альтия, и Брэшен заставляли его думать кое о чем таком, о чем он вовсе не желал размышлять?…

– Привет, Совершенный! – окликнул его, подходя вплотную, Брэшен. – Прошу разрешения подняться на борт.

– Разрешение даю. Кстати, здесь Альтия Вестрит.

Воцарилась тишина. Совершенный очень ярко представил, как Брэшен стоит там внизу и таращит на него глаза. Потом моряк хрипло спросил:

– Она что, меня тут разыскивала?

– Не тебя, а меня. – Ответив таким образом, Совершенный испытал ни с чем не сравнимое наслаждение. – Ее, видишь ли выгнали из дому, и ей больше некуда податься. Вот она и пришла.

– Та-ак…-Брэшен вновь помолчал. – Что ж, меня это не удивляет. Надеюсь, она скоро сдастся и вернется в семью. Это самое умное, что она может сделать. Хотя, полагаю, она не слишком скоро это поймет… – И Брэшен смачно зевнул. Потом спросил: – А она знает, что я живу на борту?

Он спросил осторожно и как бы невзначай. Ему явно очень хотелось услышать в ответ «нет».

– Конечно, знает, – как ни в чем не бывало ответил Совершенный. – Я сказал ей, что ты занял каюту капитана, и посоветовал найти какое-нибудь другое пристанище.

– Вот как. Что ж… хорошо. Хорошо… Ладно, спокойной ночи. Я, честно говоря, просто с ног валюсь.

– Спокойной ночи, Брэшен. Добрых тебе снов.

Очень скоро моряк оказался «у себя» – в капитанской каюте. Вскоре Совершенный услышал, как свернувшаяся калачиком Альтия потихоньку поднимается на ноги. Она старалась двигаться как можно бесшумней, но от Совершенного внутри его собственного корпуса не могло укрыться ничего.

Дата добавления: 2015-07-02