Веселый клоун революции, мудрец Нации Вудстока 4 страница

В начале августа йиппи подтянулись в Чикаго. Эбби высадился в аэропорту весь в бусах и фенечках поверх линялой майки. За Эбби и Полом был тут же приставлен полицейский хвост, зато Джерри Рубину удалось отвязаться: его перепутали с Дэвидом Бойдом, за которым и установили слежку: поди отличи этих волосатых одного от другого. Отсюда видно, что вопрос об индивидуальности далеко не так прост. Полицейский неповторим: мало того, что погоны, кокарда, петлички, нагрудные и нарукавные знаки передают уникальность персоны каждого, так еще и на груди написано: “Джонсон” или “Хвылыпенко”. А хайрастые все на одно лицо. Нивелирующее личность воздействие контркультуры очевидно.

В конце концов, Эбби подружился с полицейскими соглядатаями и даже пообедал с ними в ресторане, где они болтали о “Битлз”, травке и полицейской иерархии Чикаго, причем во всем были согласны. “Люди лучше институтов, - сказал, прощаясь с тюремщиками, выходивший на волю кн. Петр Кропоткин. 24 августа Эбби в кимоно каратиста (для важности) держал речь перед строем полицейских, уговаривая не бить собравшихся в парке - ведь и те полицейских не трогают.

Но все понимали: “Праздник жизни” закончится побоищем. Накануне съезда вышел подпольный “Seeds” (редакцию “Seeds” йиппи использовали как штаб-квартиру в дни съезда) с предостережением: “Чикагская полиция тебя не любит... Цветы не защитят вместо противогаза. Хочешь оказаться лицом к стене - флаг тебе в руки, но мы повторяем: не жди, что в Чикаго предстоит пять дней праздника жизни, музыки и любви”.

Ничего криминального по американским понятиям, в отличие от “Уэзерменов”, йиппи не замышляли. Но лагерь с 20 по 28 августа собирались разбить в Линкольн-парке - со всеми вытекающими делами: smoke-in’ом, love- и fuck-in’ами. А надо сказать, что еще с 1940 года в Чикаго действовало распоряжение властей, запрещавшее гражданам спать в парке после 23:00. Поскольку никаких таких хиппи два с половиной десятка лет не было, то, кроме бомжей, особо никто этот указ и не нарушал. Кроме того, с половины одиннадцатого вечера в Чикаго подросткам младше семнадцати запрещалось появляться на улицах без родителей. “Я готов умереть за право спать в Линкольн-парке”, - объявил Эбби. Стычка была неминуема. В отеле переодетые в гражданское полицейские избили Деревенщину Джо Мак-Дональда за хипповый вид. Ночью полиция застрелила подростка Дина Джонсона - тот якобы как-то там набедокурил и убегал от полицейских. Поскольку одет он был как хиппи, для съехавшихся на Праздник жизни мальчик тут же стал символом и жертвой - Агнцем. В парке прошел митинг памяти Дина. Одновременно йиппи протестовали против ввода войск Варшавского договора в Чехословакию. Примкнувший к йиппи ветеран всех контркультурных тусовок Аллен Гинзберг умолял не доводить до потасовки и на ночь перебраться куда-нибудь в другое место: лето, спи где хочется. А тут еще начались раздоры между Эбби и Джерри. Рубин обвинил Хоффмана вообще в культе личности: а почему это журналисты пишут о нем как о “лидере”, какой такой у йиппи может быть лидер? “Анти-лидер”, - поправлял его Эбби и раздавал горстями значки с надписью “Лидер йиппи” - их нашлепали 20 тысяч. Движение йиппи должно было сплошь состоять из одних лидеров - и при этом отрицало чье бы то ни было руководство.

В пятницу 23 августа парк заполнила толпа йиппи и примкнувшего пипла. Рубин, волнуясь, объявил поросенка Пигасуса кандидатом в президенты от йиппи: “Сегодня - исторический для Америки день... Они избирают президента, и он будет пожирать людей. Мы изберем своего президента, и люди его съедят!”[47] От имени Пигасуса раздавались значки: “Vote for Me!” Объявился и альтернативный кандидат. Длинноволосый и бородатый жизнелюб Луис Аболофиа раздавал свои предвыборные листовки - голый претендент с двумя барышнями и подписью: “Мне нечего скрывать!” Полиция пресекла веселье. Были арестованы Рубин, Фил Окс, кандидат в президенты Пигасус и еще пятеро. После обеда ребята Рубина привезли еще одну свинью, якобы супругу арестованного Пигасуса Пигги-Уигги - под визг и хохот и ее тоже поймали шесть копов, долго гонявшихся за хрюшкой по лужайке. Заодно забрали и того самого хиппи-анархиста из Беркли по прозвищу Super Joel, который прославился на весь мир, вложив у Пентагона цветок в дуло гвардейца.

В субботу удалось раздобыть денег на проведение фестиваля. Их подарил юный наследник папы-миллионера. К вечеру в парке опять собрались толпы длинноволосых. Аллен Гинзберг, сидя на траве в темноте, монотонно завел заклинание: “Ом-м-м”, - а за десять минут до наступления комендантского часам ему удалось поднять и увести с собой из парка всех собравшихся.

В воскресенье 25-го августа йиппи “официально объявили” о захвате парка. В час дня Фестиваль Любви был открыт. Отпущенный из участка Super Joel с друзьями скандировал: “Two-Four-Six-Eight, Organize and smash the state!” На автомобильных платформах выступали группы: MC 5, The Pageant Players, Jim&Jean. Еще оставался десяток групп, когда полиция вырубила ток. Эбби пытался подогнать к парку машину с генератором, но тут началась свалка, и полиция вытеснила пипл из парка. Одному из йиппи, Стью Элберту дубинкой повредили череп. Через некоторое время пипл опять просочился в парк, ближе к одиннадцати вечера появились служители, прибивавшие повсюду таблички: “Спать в парке запрещено”. Полиция стояла начеку. Вечером побоище в парке было показано по национальному ТВ.

Следующие два дня прошли в дыму слезоточивого газа. На улицах появились символические баррикады. Конечно, они никого не могли защитить, но баррикады нужны по законам - как веселый символ неповиновения и конфронтации.

В среду 28 августа Эбби с утра был арестован за написанное на лбу губной помадой слово FUCK. Чтобы лишить йиппи анти-лидера, весь день его продержали в участке, поэтому в самых главных событиях Эбби поучаствовать не удалось. К вечеру демократы назначили кандидатом Хуберта Хэмфри, а пипл устроил на Мичиган авеню у отеля “Хилтон”, где проходил съезд, антивоенную демонстрацию.[48] Разгон начался в восемь вечера. Полиция молотила дубинками без разбора, кровь брызгала в объективы. Толпа перед отелем скандировала: Весь мир видит это! Вечером по всем программам новостей шел часовой репортаж: гражданская война отцов и детей. Полиция сгоряча вломила и журналистам - осерчавшая пятая власть впервые за несколько лет антивоенных демонстраций показала побоище подробно, крупным планом и без купюр. Увиденное потрясло Америку, привыкшую равнодушно смотреть репортажи из Вьетнама.

Меж тем арестованный за слово fuck на лбу Эбби был выпущен под залог в 5 000 долларов. Жлоб, в патриотическом порыве пытавшийся застрелить Эбби из незарегистрированного пистолета, был отпущен под 300 долларов. “Ну что же, - посетовал Хоффман, - Америка сегодня готова скорее убивать, чем заниматься любовью".

На последовавших выборах Хэмфри проиграл Никсону, а Пигасус даже не попал в список претендентов.

Лидер SDS Дон Миллер писал в “New York Free Press”: “Кто знает, может, историки когда-нибудь сочтут началом Второй Американской революции события конца августа 1968 в чикагском Линкольн-парке, когда республиканцы, демократы и йиппи одновременно выдвинули кандидатами в президенты свиней - каждый свою”.[49]

Вернувшись из Чикаго, Эбби пишет историю движения йиппи под ребячливым названием Revolution for the Hell of It (“Революция ради ада революции”).[50] Через много лет Эбби писал: Я до сих пор не отрекаюсь от этой книги, хотя заголовок ее и отражает дерзкое легкомыслие нахального мальчишки. Заканчивалась книга восемнадцатью пунктами программы йиппи. Десять лет спустя Эбби с удовлетворением отметил, что половина этих требований уже выполнена в Америке к началу восьмидесятых. По крайней мере, в своих минимальных притязаниях.

За права на экранизацию Revolution for the Hell of It Эбби получил изрядный по тем временам гонорар - 65 тысяч долларов. Как вы понимаете, вертопраху самой природой не дано было стать зажиточным: по совету Жана Жене (этот колоритный персонаж известен у нас хотя бы по пьесе “Служанки” в постановке Виктюка) Эбби пожертвовал деньги в фонд “Черных Пантер”.

После Чикаго Эбби стал для Системы вроде занозы. За год его арестовывали восемь раз, в том числе за непристегнутый ремень в автомобиле, за перочинный нож на борту самолета и за вызывающее поведение.

В сентябре 1968 Эбби был арестован в аэропорту, когда пытался вылететь в Прагу - на помощь растоптанной танками Весне. А 2-го октября Эбби и Джерри Рубин предстали перед Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности (HUAC, несмотря на неблагозвучную аббревиатуру, по-английски она расшифровывается вполне пристойно: House Un-Americam Activities Committee). Джерри разоделся “всемирным партизаном” с игрушечной винтовкой М-16, Эбби же индейцем в перьях. Обвешанный колокольчиками Джерри звенел, как сорок сороков, а Эбби забавлялся детским чертиком-хохотунчиком йо-йо. Эбби постоянно просился пописать, чтобы “выплеснуть эмоции”, и, удалившись из зала, оглашал Капитолий воплем “гов-ню-ки!!!”, а подружка Рубина Нэнси, наряженная карнавальной ведьмой, выкрикивала непристойности из зала для публики. По правде сказать, оба баламута и на самом деле были никак не причастны к “коммунистическому заговору” - никак не больше, чем советские хиппи тех лет к “проискам империализма”. Но обе сошедшиеся лоб в лоб в угрюмом противоборстве Системы проглядели, как в Праге, Париже и Чикаго родилось нечто третье, - откуда же им было понять... На третий день Эбби пришел на слушание дела в “патриотическом наряде”: рубахе из звездно-полосатого флага. Органы порядка стали срывать обновку: измывательство над флагом! Но - о, ужас! - под рубахой на голой спине обнажился нарисованный флаг Вьетконга (иногда Эбби вспоминал это так, иногда флаг припоминался ему как кубинский). Дело опять кончилось изоляцией. По возобновлении слушаний Эбби потребовал, как то гарантировано законом, переводчика: переводить с языка судебных крючкотворов на человеческий. Эбби “не понимал” каверзных вопросов с целью обличить его в пособничестве Кремлю: на вопрос о симпатиях к Ленину он признавался в любви к Джону Леннону, а Маркса путал с Граучо Марксом[51]. Закончилась вся эта клоунада довольно невинно. В декабре слушания закончились. Эбби получил 30 дней ареста за надругательство на американским флагом и был отпущен с миром, цел и невредим, если не считать желтухи, которую подцепил от грязной иглы после принудительной пробы крови на наркотики.

Самое поразительное - председательствующий на слушаниях молодой многообещающий чиновник через несколько месяцев отпустил волосы и стал выступать против войны и за легализацию марихуаны.

Зато впереди ждал Чикагский процесс - суд на “Чикагской восьмеркой”.

Между двумя процессами - в Комитете по антиамериканской деятельности и “Чикагской восьмерки” - Эбби успел отметиться на главном событии рок-революции. В Вудсток Эбби прибыл ни много ни мало с целью возглавить мероприятие: очень переживал, что без его организаторского опыта оргкомитет что-нибудь сделает не так. Хотя к решению щепетильных финансовых и прозаичных технических вопросов устроители Эбби не допустили, шугануть ставшего символом поколения настырного помощника тоже рука не поднялась.[52] В конце концов, Эбби сам себя назначил Главным Координатором Культурной Революции и, получив проходку “во все места”, сновал повсюду с сигнальным рожком, уоки-токи и самодельной аккредитацией на груди: “General Coordinator”.

В Вудстоке Эбби познакомился с Фредом Уайнтробом, от студии “Уорнер Бразерс” руководившим съемками хрестоматийного фильма. Фред был бывалым романтиком, когда-то отправился на Кубу, воевал в горах Съерра-Маэстра в отряде Фиделя Кастро и сидел в батистовской тюрьме. Но понимания у него Эбби не нашел. Он подбивал Фреда сделать фильм с бунтарским уклоном, дескать, молодое поколение отвергает ценности буржуазной Америки и созидает основы нового общества - Нацию Радости, но Фред имел указания руководства: фестиваль - он фестиваль и есть, дело молодое - и никакой политики.

Между тем, Эбби надо было выручать друга - соратника-йиппи, вождя коммуны “Белые пантеры” и лидера группы «МС-5»[53] Джона Синклера. Бедняга Джон по доброте угостил какой-то дурью переодетого полицейского. За великодушие ему светило до десяти лет. Эбби полагал, что раз уж собрались все вместе - целых 400 тысяч, - то надо чего-нибудь потребовать от властей: войну прекратить, что-нибудь такое легализовать, а главное - Джона выпустить на волю.

Но оргкомитет не хотел ни о чем таком и знать, кроме музыки, и тогда перед выступлением The Who Эбби сам вылез на сцену и стал орать в микрофон: Свободу Джону Синклеру! Черствый мод Пит Тауншенд огрел его гитарой по голове: Get the fuck outta here! - Ты, свинья фашистская! - огрызнулся оглушенный Эбби. Так, по крайней мере, пишет он сам в книге “Нация Вудстока”. Эпизод вошел в мифологию поколения, и даже через 10 лет сам Эбби видел на стене дома самодеятельную роспись с изображением события. Понятно, симпатии Нации Вудстока были на стороне Эбби: для детей американского среднего класса The Who были озлобленными английскими пролетариями, ассоциировавшимися больше с ботинками “Доктор Мартенс”, чем с веревочными сандалиями. Сам Эбби любил рок-оперу “Томми”, но к самой группе относился неприязненно и даже организовал в пику ей некий концептуальный проект - ток-рок группу “The What”. Позже, правда, Эбби почему-то старательно утверждал противоположное написанному им самим же через пару дней после Вудстока: никакой стычки не было, легендарный эпизод на пленку не попал, а все это выдумки. Они с Тауншендом, который как раз настраивался перед выступлением, случайно столкнулись, когда Пит неожиданно развернулся, оба ругнулись от неожиданности - вот и все.

Хотя Эбби и проникся величием происходящего и настроением собравшихся, позиция устроителей показалась ему предательской и двурушнической. Позже он заклеймит их как hip capitalism и rock establishment. Особенно раздражал Эбби Уильям Амбруцци, местный врач, нанятый организаторами для оказания скорой помощи. Позже ушлый доктор разбогател, консультируя организаторов рок-концертов, как врачевать пострадавших от давки и передозировок, но зарвался и лишился лицензии. До Вудстока, - злорадствовал Эбби, - докторишка передозняков в глаза не видывал, да и там ничего не делал.

В конце концов, от некачественных пурпурных таблеток[54] у Эбби стала раскалываться голова, и он покинул Вудсток, не дождавшись окончания исторического события.

Перед отъездом в Чикаго на судилище Эбби второпях за пять дней пишет свою великую книгу - “Нация Вудстока”. Смысл она обрела потом, и помимо Эбби, а сейчас надо было быстренько заработать деньги на адвоката для себя и на кампанию в защиту Джона Синклера. В предуведомлении сказано, что книга написана, валяясь на полу в измененном состоянии сознания, под музыку (Эбби приводит скрупулезный список для будущих литературоведов) Canned Heat, саундтрека к “Easy Rider”, Blind Faith, The Band, MC 5, Creadence Clearwater Rivival, Moby Grape, Боба Дилана, Rolling Stones, Джоплин, Хендрикса и The Who. Должно быть, именно под эту же музыку надо эту книгу и читать, иначе не понять ее простой и ясный пафос: родилась новая культура, небывалое мироощущение, дающее жизни целомудренный и безыскусный смысл. Наверное, Эбби ошибался: множество раз и у прежних поколений появлялось ощущение переживания состоявшейся Утопии, такое же мимолетное и невозвратимое, как попытки устроить второй Вудсток. Будь Эбби чутче, он бы обратил внимание на топографию Вудстока: на холме Кэтскилл у берега White Lake - может быть, это как раз то самое Белозерье, на поиски которого бежали выдумщики и фантазеры допетровской Руси - Страна Мечты.

К року Эбби относился трепетно и благоговейно, как к основе культурной революции. Без рока он Шестидесятые не мыслил, а лучшим документальным фильмом об эпохе считал “20 Years Ago Today” - фильм об альбоме “Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера”. Любимой группой Хоффмана были Дорз: “Это единственная группа, которую я могу сидеть и слушать, под остальные надо танцевать. Боб Дилан же и Битлз столь велики, что я даже не решаюсь их упомянуть”. Тем более обескуражен был Эбби, когда стало ясно: никто из рок-пророков не собирается возглавить Молодежную революцию,[55] встав во главе демонстраций, скорее, они склонны заработать на ней - кто славу, кто деньги. И наоборот - в вожди Молодежной революции настырно лезли неприятные Хоффману молодые политики вроде зануды Тома Хэйдена, не въезжавшие в психоделию, не врубавшиеся в дзэн, не тащившиеся от Джанис, зато до отупения обчитавшиеся марксисткой галиматьи - тоска![56]

“Джаггер может сколько угодно петь об уличных бойцах, он одаренный и неистовый, но он вдохновил больше молодых на карьеру миллионера, чем на стезю ниспровергателей системы”,[57] - далее Эбби пустился в рассуждения о роке, контркультуре и коммерции, по тем временам обескураживающие (“А комиссары-то втихомолку - ананасы едят!”), но по нынешним банальные и даже малопонятные - кого сегодня удивит рок-звезда на “Ролс-Ройсе”? Скорее, странно, если - без него. Но тогда Эбби сам опешил от циничной правды своего открытия: "Loving dope makes you an outlaw, loving rock music makes you a good consumer". Позже он нудно и растерянно по всякому поводу рассуждал о диалектике бунта и коммерции в роке, о форме и содержании, пытался найти незатопленные коммерцией островки - панк-рок, рэггей - но они, как кочки на болоте, тут же проваливались вниз. Видимо, осознание этой метаморфозы было болезненным для Эбби - и зря. Коммерциализация - лишь результат изменения вкусов огромного числа людей, внедрения рока в повседневную культуру, победы провозглашенной самим Эбби рок-революции. Нация Вудстока умножилась настолько, что обслуживать ее стало выгодно даже для Нации Свиней. Наверное, Эбби было просто обидно за осквернение того, что когда-то было “для избранных”. Но Нация Вудстока могла сохранить чистоту только став сектой.

Кантри Джо Мак-Дональд говорил в интервью “Виллидж Войс” еще за год до Вудстока: “Никакой революции не будет. Я знаю только ребят в майках с Че, а партизан - нет. Три года назад мы были бродягами, воспевавшими открывающиеся перед нами дороги, в прошлом году - индейцами, теперь вот мы все революционеры”.[58] А мы-то думали... “Большое рок-н-рольное надувательство” началось задолго до маклареновского фильма. Документальные истории кумиров 60-х страшнее архивов КГБ: у истоков всех властителей дум от “Битлз” до “Дорз” стояла запротоколированная очевидцами фраза типа “И тогда Рэй сказал: Здорово! Создадим группу и заработаем кучу бабок!”

Лидер ныне позабытых ÍLL Winds как-то сказал вокалисту: “Не грузи. Нам не надо быть авангардом. Нам надо быть богатыми”.

Единственные группы, - писал Эбби, - которые жили по принципам, о которых пели, - это Jefferson Airplain и Grateful Dead. В “Виллидж Войсе” Эбби как-то обвинил “Jefferson Airplain” в том, что они делают рекламные ролики для Levi’s в то самое время, когда на Юге черные активисты объявили этой славной компании бойкот: изготовители хипповых штанишек никак не разрешали профсоюз. “Самолетики” тут же отказались от записи ролика.

Даже Дилана Хоффман стал корить за отступничество и как-то устроил демонстрацию йиппи перед его домом. Потом, правда, жалел и уже из подполья через Аниту передавал Бобу извинения.[59]

Эбби, видимо, очень переживал, что улетные герои рок-сцены в жизни вели себя как обыватели. Вряд ли ему могли понравиться песни Виктора Хары, но после его гибели в 1973 Эбби был потрясен - вот та трагическая роль, за которую так и не взялся никто из великих рок-н-ролла: “God, such beasts exist. So sad, so heroic. I feel like a shit heel next to such bravery”.

После Вудстока Истеблишмент резво усваивал элементы контркультуры, а контркультура врастала в Истеблишмент. Эбби и его друзей это обескураживало, но на самом деле это и была победа, хотя и сомнительная. Открылось даже специализированное рекламное агентство Michael Luckman, Public Relations for the Movement, испещрившее журналы тех лет объявлениями: все помогают укреплять Истеблишмент, мы же помогает строить анти-Истеблишмент, - и расценки на проведение пресс-конференций, выпуск брошюр и листовок, изготовление значков, транспарантов и всего, что нужно для демонстраций. Columbia Records гребла лопатой деньги за выпуск “песен протеста”, реклама ее обращалась к подросткам: “Мэн, ты не хочешь слушать родителей и Истеблишмент? Почему тогда не послушать нас?” В 68-м на смену певцам Лета Любви пришли певцы баррикад и подполья - и тоже с кассовыми хитами: группы Srawberry Alarm Clock, Ultimate Spinach, Pearls Before Swine (их песня Drop Out! С альбома One Nation Underground могла бы стать гимном “Уэзерменов”).

Наигравшись в любовь и цветы, поколение 60-х увлеклось игрой в преобразование мира. Преобразовывать мир всерьез - угрюмое занятие маньяков. Играя, дети сами изменяют себя, их представления о мире складываются по правилам игры. “Реальность, - писал Хоффман, - познается через субъективный опыт, она существует в моем сознании. Революция - это я”.[60] Поэтому лучше играть в Лето Любви и Миру-Мир, чем в пейнтбол и монополию. Мое поколение выросло на хороших играх, хотя и пренебрегало играми спортивными - мы так и не научились состязаться. Зато за последние полтора века мир не знал такого великого прорыва к Добру и Терпимости. В этих играх не было злобы. Джерри Рубин тоже хорошо понимал, что идет игра, и это хорошо: плохо, когда о баррикадах и мятежах начинают говорить всерьез. В 68-м он писал в Movement: “Все эти ребята собираются на наши акции потому, что хотят склеить себе девчонок, хотят побалдеть и классно провести время, хотят быть в центре событий, хотят подраться с копами, хотят творить историю, хотят поучаствовать в чем-нибудь необычном... здесь собирается самый очумелый пипл без тормозов, и они вовсю тащатся от того, какие они отвязные... тут кто-то пустил листовки о марксизме - да имели они в виду этот его марксизм!”

В апреле 1969 Джерри и Эбби были обвинены в пересечении границ штата Иллинойс для подстрекательства к мятежу (протестовать - протестуй, но по месту жительства). А в сентябре два друга были взяты под стражу и предстали перед судом. Состав обвиняемых был пестрым и общего между ними было мало: от облысевшего в борьбе с государством ветерана всех мыслимых протестов последних десятилетий 54-летнего пацифиста Дэйва Диллинжера до лидера “Черных Пантер” Бобби Сила (вскоре его увезли на отдельный процесс “Пантер”, и “восьмерка” стала “семеркой”). Затея была такова: представить обильный потрясениями 68-й год как результат заговора против устоев Америки, объединившего всех отщепенцев - от стареющих пацифистов и левых политиков до черных боевиков и патлатых юнцов. Сами подсудимые друг друга откровенно не любили: Хоффман и Рубин восхищались “Пантерами”, подружились с Силом и нашли общий язык с Уайнером и, как ни странно, с “папиком” Диллинжером, вдвое старше них. Зато ни йиппи, ни “Пантеры” терпеть не могли “политиков” Хэйдена, Дэйвиса и Фройнеса. Когда Хэйден после суда пытался встретиться с “Пантерами”, то получил по физиономии: “Бобби в тюряге, а ты на воле, да еще и декларации, гад, пишет, пока мы с полицией воюем!”. Неприязнь Эбби к маститому основоположнику движения “новых левых” и автору знаменитой Порт-Гуронской декларации Хэйдену была иного рода: “Наша фракция подсудимых состояла из торчков, они же были вульгарными бухариками. Мы были волосатыми жизнерадостными хиппами, они - высокомерными яйцеголовыми политиканами. Психологически они были зажаты, мы - отвязны”.[61] Хэйден был всемирно известен: летом 1967 он ездил во Вьетнам, а после марша на Пентагон - в Камбоджу, где ему (а не американскому правительству) передали троих захваченных Вьетконгом в плен американских солдат. Но с Системой он боролся в одной с ней - политической и юридической - плоскости, и это раздражало Эбби, вслед за ницшевским Заратустрой верившего, что не вокруг трибунов и вождей, а вокруг создателей новых ценностей вращается мир. Том был одно время женат на Джейн Фонде, в те годы еще не проповедовавшей аэробику и участвовавшей в Движении. Не то о нем, не то о телемагнате Тэде Тернере Эбби сказал позже: До чего же она очаровательна, только мужиков все каких-то недоделанных себе выбирает.

Вел процесс 74-летний судья по фамилии Хоффман и по прозвищу Хоффман-вешатель (Hang-Them-High-Hoffman): все предыдущие его процессы заканчивались обвинительными приговорами. Как боксер-чемпион: 24 приговора из 24-х процессов. Эбби видел в этом мистический смысл: Америка бесповоротно раздвоилась на двух Хоффманов.

Джерри был арестован несколько раньше в Калифорнии и принудительно должным образом острижен. Эбби призвал весь хайрастый пипл страны отрезать по пряди и послать либо Джерри, либо судье Джулиусу Хоффману (тот был лыс) на парики. Джерри в тюрьму пришли горы конвертов с длиннющими локонами, из которых он действительно сделал себе временный парик.

Эбби и Джерри, в отличие от рассудительного и серьезного Хэйдена, вели себя, как им и было положено по роли: кривлялись и паясничали вовсю с первого дня: при препровождении в здание суда у врат правосудия Эбби сделал перед журналистами обратное сальто, а через полчаса друзья потребовали отвода тех из присяжных, кто не знал, кто такая Джанис Джоплин.

Когда присяжным представляли подсудимых, Хэйден картинно поднял сжатый кулак. Эбби же послал присяжным воздушный поцелуй. Судья Джулиус Хоффман вынес частное определение: присяжным следует проигнорировать поцелуй подсудимого Хоффмана. Вечером по ТВ показывали рисунок: сердечки, как на дне Св. Валентина, веселой стайкой летят к скамье присяжных.

Если Эбби и Джерри могли паясничать безнаказанно, то с Бобом Силом из “Черных Пантер” судья был беспощаден: едва он попытался что-то сказать, как его приковали кандалами к стулу и сунули кляп в рот. Судья - он тоже понимал, где игра, а где война всерьез, без пленных и перемирий. Хотя в глазах молодой Америки Эбби и Джерри были главными лицами процесса, карать их строго не собирались, а привлекли, чтобы показать, как развращающе действуют на молодежь завиральные идеи левых идеологов старшего поколения. Никто, собственно, и не ждал, что двум проказникам вынесут серьезный приговор: “Я был в глазах общественности, - вспоминал Эбби, - малолетним забиякой, которому так и хочется намылить шею, но уж никак не упечь в тюрягу лет на десять”. Да и по роли Эбби и Джерри полагалось вести себя как неразумные психически неуравновешенные лоботрясы, клюнувшие на удочку коварных левых политиков (а кто за ними стоит? - Москва, само собой!), которые решили использовать в своих планах недалекую молодежь. Так что Эбби и Джерри невольно подыгрывали судебному спектаклю. Как к неразумным детям, относился к ним и суровый судья: “Он явно смотрел на меня снисходительно, со смешанным чувством огорчения и сожаления, как на собственного непутевого заблудшего внука”. Несмотря на скандальные выходки, Эбби получил меньше всех - всего 8 месяцев условно “за неуважение к суду”. Может быть, старик просто понял, что два шебутных скомороха на самом деле защищают те самые обветшавшие идеалы терпимости и внутренней свободы, которые завещали его стране Отцы-основатели, скорбно и величаво смотревшие с портретов за его спиной?

Подстать обвиняемым были и свидетели защиты: Арло Гатри (многие должны помнить его по главной роли в фильме “Алисин ресторан”, где он сыграл самого себя - в те годы он был чем-то вроде американского БГ), Фил Окс, Кантри Джо МакДональд, Джуди Коллинз, а из “старших товарищей” - Пит Сигер. Показания они давали какие-то странные, напоминающие полную непонимания беседу Мити Карамазова с адвокатом: напирали не на формальную невиновность, а на моральную правоту. Джуди Коллинз, чтобы поведать присяжным о мотивах поступков Джерри и Эбби, запела “Where have all the flowers gone” (ее тут же лишили слова), а Вуди Гатри распевал с той же целью песенки из “Алисиного ресторана”.

Сам же Эбби показания давал такие:

- Назовите себя.

- Меня зовут Эбби. Я - сирота Америки.

- Место жительства.

- Я живу в Нации Вудстока.

- Объясните суду, где это.

- Да, так вот. Это нация отчужденной молодежи. Мы носим свою страну с собой повсюду как состояние сознания... Это нация, посвятившая себя братству людей в противовес конкуренции, идее, что у людей найдется друг для друга нечто получше собственности и денег...

- В каком же таком штате (In what state) находится этот ваш Вудсток?

- Это состояние ума (It’s a state of mind)

- Возраст?

- Я - дитя Шестидесятых.

- Имеется в виду дата рождения.

- Психологически - Шестидесятые.

- Род занятий?

- Культурный революционер.

- Каков был ваш образ мыслей в тот период?

- Не знаю, что вы понимаете под мыслями. Это что-то вроде мечты?

- Можно и так сказать.

- Тогда даже не знаю, что и думать. Меня еще никогда не судили за мечту.

Далее Эбби заявил, что не желает именоваться “обвиняемым Хоффманом”, ибо это имя опозорено судьей. Прессе же он заявил, что официально сменил свое имя, и отныне его зовут Fuck. По поводу же обвинений Эбби сказал так: “В этой стране существуют миллионы законов. Мы намерены нарушить их все, включая закон всемирного притяжения”.

И вот, наконец, грозный процесс закончился символическим приговором. Но главная казнь еще предстояла: осужденных следовало постричь. Нельзя без слез читать описание экзекуции, сделанное Эбби много лет спустя. Визжащего (“Палачи продадут наши волосы за стенами темницы!”) Эбби в наручниках волокли к месту пытки. Эбби сопротивлялся изо всех сил, и позже клялся, что у парикмахера - тоже заключенного - слезы текли ручьем. Больше всего его потрясло, что Хэйден отнесся к надругательству равнодушно, и даже довольно оглядел свой бобрик: “А что, ничего?” “Для него, - обличал Эбби,- контркультура была просто приколом. Он ненавидел травку и рок-музыку, а волосы носил длинными из чисто политиканских соображений - чтобы ему доверяли студенты”.

Дата добавления: 2015-06-27