Юстас (Евстахий) Муллинс 1 страница

В чем различия между западной (американской) и российской моделями организации экономистов? Оказывается, по целому ряду позиций российская модель хуже американской, однако на современном этапе многие недостатки России могут оказать позитивное воздействие на формирование в стране экономической науки 21 века

Западное и российское сообщество экономистов: какая модель лучше?

Апреля 2014 года (вторник) c 10-00 до 18-00.

Стоимость участия 4 800 рублей!!!! (если Вы приходите с коллегой, скидка каждому 10 %)

(успейте записаться)

Адрес проведения: г. Новосибирск, ул. Красный проспект 220, к 1, офис 212 (учебная аудитория № 1).

Контакты: Булгакова Наталья – 8(383) 248-78-16, 203-39-67, [email protected]

ICQ: 430-155-097

Наш сайт в интернете: www.ckrs.ru

Желаем сияния Вашей компании!

Во многих публикациях уже хорошо показано, что современная экономическая наука находится в весьма специфическом состоянии, которое без особых натяжек можно квалифицировать как кризис. Это особенно актуально, если сопоставить латентный кризис в науке и явный нынешний финансовый мировой кризис. Тем не менее, данная научная дисциплина, как ни в чем не бывало, продолжает развиваться, а экономисты старательно работают на ниве своей науки. В то же время сейчас уже совершенно ясно, что разные экономисты продвигают экономическую науку в совершенно разных направлениях. Это особенно ясно становится при сравнении российской и западной (прежде всего, американской) экономической науки.

Указанное положение вещей порождает целый веер вопросов. Что за всем этим стоит? Хорошо это или плохо? И, наконец, чего можно ожидать в будущем и что необходимо делать?

Постараемся ответить на поставленные вопросы, предварительно рассмотрев некоторые аспекты, связанные с развитием экономического знания.

1. Фундаментальное противоречие современной экономической науки. Чтобы лучше понять процессы, происходящие в недрах современной экономической науки, обратимся к некоторым философским понятиям теории познания. Так, А.Шопенгауэр четко разделял две линии в познании: понимание и объяснение. При объяснении явлений ищутся причины; по А.Шопенгауэру, объяснять – значит представлять. При понимании явлений схватывается значение; понять – значит выяснить то, чем же собственно является изучаемый объект. Переводя взгляды А.Шопенгауэра на современный язык, можно сказать так. Объяснение объектов и явлений предполагает построение соответствующих логических схем и выстраивание цепочки причинно-следственных связей. При понимании объектов или процессов происходит интуитивное (и, как правило, трансцендентное) проникновение исследователя в их сущность с последующим осознанием глубинной природы изучаемых объектов и процессов. Этот методологический момент является чрезвычайно важным, так как современная наука вообще и экономическая наука в частности озабочена в основном построением объяснительных схем, а процесс понимания сводит к объяснению, осуществляя тем самым неправомерную подмену понятий. Именно отсюда проистекают все основные проблемы современного экономического знания. Поясним сказанное.

Дело в том, что в отличие от философии в науке процессы объяснения и понимания не являются совершенно автономными, между ними существует довольно сложное двустороннее взаимодействие. Так, объяснение может приводить к более глубокому проникновению в сущность вещей, а следовательно, к пониманию. В свою очередь понимание позволяет выстраивать более совершенные схемы объяснения. Однако в ряде случаев объяснение и понимание оказываются слабо связанными и достижения в одном отнюдь не ведут к автоматическому получению достижений в другом.

Категории понимания и объяснения имеют свои аналоги в сфере человеческого поведения и принятия решений. Так, объяснение тесно связано с обсуждением (осмыслением) проблемы, а понимание – с ее практическим решением. Это связано с тем, что осмысление проблемы основано на существующих объяснительных схемах и шаблонах, а ее решение – на чувственном ощущении самой сущности практических нужд. На этом этапе хорошо просматривается разница между пониманием и объяснением через разницу в поведении практиков и теоретиков. Например, теоретик может со всех сторон «обсосать» стоящую проблему, но не найти верного решения (а, может быть, не найти вообще никакого решения!), в то время как опытный практик, даже не вдаваясь в бесконечные детали и тонкости проблемы, способен интуитивно нащупать нужное решение. Подобный эффект возникает из-за того, что теоретик опирается на объяснительные схемы, а практик – на интуитивное понимание ситуации.

Для полноты процесса познания необходимо рассмотреть еще две важные категории: наблюдение и описание. Наблюдение – это процесс накопления информации об изучаемом объекте; описание – это систематизированное представление информации об объекте, выполненное в той или иной форме. Феномены наблюдения и описания тесно связаны с объяснением и пониманием. Так, накопление эмпирической базы об объекте начинается с наблюдения, которое, как правило, стимулируется возникновением определенной проблемы и служит точкой отсчета для дальнейшего познания. Результаты наблюдений структурируются в виде описаний и объяснений. При этом описания стимулируют формирование системы объяснений, а объяснения часто продуцируют изощренные способы описания. В идеале описания и объяснения должны вести к пониманию, однако на практике сами описания и объяснения часто являются результатом понимания.

Рассмотренная система категорий «наблюдение-описание-объяснение-понимание» в совокупности с процессами обсуждения и решения проблемы позволяют лучше понять, что происходит сейчас в экономической науке.

Дело в том, что в настоящее время ученые-экономисты чрезмерно озабочены описанием экономической действительности. Данная установка базируется на ложном представлении, что тонкое, скрупулезное математическое описание экономики ведет к лучшему пониманию самой экономики и дает ключ для проведения грамотных управленческих решений. В подавляющем большинстве случаев экономико-математические модели (описания) не предваряют объяснения тех или иных экономических эффектов, а лишь завершают и уточняют эти объяснения в более строгой форме. Таким образом, описание не может серьезно помочь в объяснении, а объяснение не ведет к пониманию. Последний момент обусловлен тем фактом, что понимание либо изначально лежит в основе всех описательных и объяснительных схем, либо вообще ускользает от исследователя.

На сегодняшний день экономическая теория направлена на то, чтобы математически описать сложные экономические явления и показать правомерность возникновения тех или иных наблюдаемых в реальности эффектов. Иными словами, задача современных экономических теорий и моделей заключается в оправдании существования того, что и без того уже существует. Теоретическое подтверждение закономерности и логичности наблюдаемых сложных и аномальных эффектов в экономике несет в себе элемент схоластики. Подобные описания оправданы только в двух случаях: когда они ведут к более глубокому проникновению в сущность явления и когда они позволяют осуществлять прикладные расчеты для нужд прогнозирования и управления. В абсолютном большинстве случаев ни то, ни другое условия не выполняются. Описание и объяснение являются промежуточными элементами процесса познания и придавать им столь большое значение, которое им придается современной экономической наукой, нельзя. Однако сегодняшний экономический мейнстрим игнорирует указанные условия, в связи с чем можно констатировать наличие в современной экономической науке фундаментального противоречия, заключающегося в беспрецедентном развитии описательных и объяснительных схем на фоне явного пробуксовывания в понимании экономики и низкой эффективности экономических решений на всех уровнях.

Общемировая тенденция к чрезмерному увлечению математическим описанием экономики является основной характеристикой, главным итогом и одновременно главной проблемой современной экономической науки. Данная тенденция имеет довольно серьезные последствия, прежде всего, с точки зрения уменьшения «силы» экономического знания. «Крутые» описания, не подкрепленные глубоким пониманием экономики и эффективными практическими решениями, ведут к росту пассивности экономической науки. Наиболее актуальные и значимые проблемы экономики решаются практиками, а учеными-теоретиками они в лучшем случае только обсуждаются. Во многих случаях экономисты-теоретики принципиально не способны предложить конструктивные решения. По всей видимости, именно по этой причине хорошие (с точки зрения самой экономической науки!) ученые-экономисты зачастую не могут найти себе хорошую работу в практической сфере. Действительно, кому нужны никчемные умники?

Между тем сложившееся положение дел никак нельзя считать нормальным. Как гласит известный афоризм, знание – сила. Следовательно, наука – это власть. Например, классическая физика и механика дают человеку власть над природными явлениями. Яркий пример – физики и инженеры могут «забрать» водопад в трубу и за счет собранной энергии осветить целый город. Сила современной биологии в том, что она позволяет создать сверхлегкие и сверхтонкие бронежилеты из искусственно синтезированной паутины. Сегодняшняя микробиология позволяет клонировать из реликтовых останков костей не только бронтозавров, но и отдельные внутренние органы человека. А какую власть нам дает экономическая наука?

Что, например, дает нам экономическая теория рождаемости Г.Беккера? При всей своей изощренности она не решает (и не может решить!) проблему рождаемости: одни нации продолжают бездумно плодиться, а другие – бездарно вымирать. А что дает экономическая теория семьи? Люди как ошибались, вступая в брак, так и продолжают ошибаться; как они разводились, бросая детей, так и сейчас это делают. А чем обогащает нас институционализм? Институционалисты озабочены объяснением, почему историческое развитие в той или иной стране пошло именно так, а не иначе. Но историю не переделаешь. Подобные примеры можно продолжать сколько угодно. Главное заключается в другом – современная сложная экономическая теория не дает человеку ничего. Следовательно, экономическая наука перестала выполнять свою основную функцию по усилению могущества человека. Однако так было далеко не всегда – худо-бедно, но классическая политическая экономия все-таки давала ключ к пресловутому «богатству народов».

Нельзя удержаться, чтобы не отметить аналогию между экономикой и физикой. Если раньше физика хотела решить конкретные проблемы, то сейчас она пытается объяснить все в рамках единой теории. И, хотя горизонты современной физики расширяются, ее «сила» перестала увеличиваться. Например, современная физика черных дыр и теория суперструн не дают человеку никакой дополнительной власти. Безусловно, это признак научного тупика. В этом тупике оказалась и современная экономическая наука.

Учитывая сказанное и поставленные в начале статьи вопросы, можно констатировать следующее. Инерционность развития завела современное экономическое знание в тупик. Это плохо. Если движение в прежнем направлении будет продолжаться, то экономическая наука будет активно буксовать на месте без заметных качественных достижений.

В свое время Н.Винер дал довольно оригинальную характеристику создателя статистической физики У.Гиббса: «…Гиббс был хотя и очень сильный, но не очень тонкий математик» [1]. Похоже, что нынешние экономисты могут проявить похожий снобизм в отношении экономистов прошлого: все они были экономистами сильными, но не тонкими. Действительно, современные экономисты-теоретики имеют дело с более тонкими материями, нежели, к примеру, классики меркантилизма. Однако приходится констатировать и другое: современные экономисты увязли в своих аналитических тонкостях. Преуспев в нюансах, они потеряли конструктивизм. Как ни парадоксально, но нынешняя ситуация характеризуется древним афоризмом Л.А.Сенеки «Как много зла в чрезмерной тонкости и как она враждебна истине».

2. Сравнительный анализ западной и российской моделей экономической науки.Раскрыв основную проблему мировой экономической науки, попытаемся сопоставить экономическую науку в России и на Западе. При этом мы будем рассматривать экономическую науку в расширительном понимании, включая сюда социальные и кадровые аспекты.

Уровень технологичности и инструментальной базы экономической науки. Учитывая колоссальную математизацию современной экономической науки и настрой экономистов на скрупулезное формальное описание процессов, логично будет начать сравнение двух моделей (российской и западной) экономического знания именно с этого признака. Здесь сразу бросается в глаза практически полная несовместимость двух национальных школ. Так, если вся западная экономическая наука формализована до предела, то российская – затронута этим процессом лишь в самой зачаточной форме.

Подтверждением сказанному служит состояние дел в области специализированных экономических изданий. Так, в России до сих пор существует только один журнал общероссийского значения, который публикует экономико-математические статьи без ограничения на уровень сложности – «Экономика и математические методы». Общепризнанно, что в настоящее время только этот российский журнал соответствует всем международным стандартам в сфере экономической науки. В США в отличие от России таких журналом – десятки. Любопытно, что в США даже журналы, посвященные менеджменту, бизнесу, банковскому делу и мировой экономике, насыщены статьями со сложным инструментарием. Для России такое положение дел воспринимается как фантастика, что детерминируется, прежде всего, низкой экономико-математической культурой российского сообщества экономистов и его неготовностью к восприятию сложных научных построений.

Разумеется, указанное различие двух национальных моделей экономической науки предполагает и исключения, однако они имеют локальный характер и не меняют общего положения дел. Так, в последнее время в России сформировалось когорта экономистов-«западников», которая развивается в рамках американского мейнстрима и противостоит остальному российскому сообществу экономистов. Среди лидеров «западников» фигурируют Высшая школа экономики и Российская экономическая школа, которые внедрили в программы обучения высокие экономико-математические стандарты. Однако справедливости ради следует отметить, что и здесь не все гладко. Так, уже сейчас многие студенты Высшей школа экономики, будучи недовольны давлением со стороны бессистемной математизации экономики, переходят в другие московские вузы. Остальные выпускники указанных вузов-«западников» откровенным образом ориентированы на работу за пределами страны, так как в России они все равно не смогут задействовать приобретенный научный потенциал.

Как же оценивать сложившееся положение дел? Хорошо или плохо, что Россия так отстает от Запада с точки зрения формализации экономического знания?

Ответы на поставленные вопросы неоднозначны.

С одной стороны низкий инструментальный уровень российской экономической науки – явление негативное.

Во-первых, Запад отчасти прав, утверждая, что нельзя решить новые и сложные проблемы на базе старых и примитивных методов исследования.

Во-вторых, высокая технологичность экономического знания выполняет роль фильтра для кадровой «чистки» рядов профессионального сообщества экономистов. В настоящее время экономическое мышление еще не делает человека экономистом; экономист должен обладать серьезными профессиональными навыками, которые его отличают от обычного смертного и случайного дилетанта. Более того, уровень математической подготовки лежит в основе стратификации самого сообщества экономистов. Так, бакалавр экономики понимает экономику на качественном уровне, магистр – на количественном уровне с применением моделей и теорий, а доктор экономики – владеет всеми изощренными методами экономического анализа.

С другой стороны чрезмерный крен в сторону инструментария экономической науки – явление негативное как вообще все чрезмерное.

Во-первых, иногда складывается впечатление, что западное экономическое сообщество просто забыло общеизвестный принцип: все гениальное – просто. Отбросив этот основополагающий постулат всех наук, Запад следует совершенно иному принципу: «нормальные герои всегда идут в обход». Западная экономическая наука не боится никаких инструментальных сложностей и гордится этим, несмотря на то, что эти сложности, наверное, в 99 случаев из 100 не являются оправданными.

Во-вторых, математика в современных исследованиях объективно заслоняет экономическую сущность явлений. Для мейнстрима нет сущностных экономических вопросов, для него есть только сущности до предела формализованные и только они имеют ценность. Здесь я не могу удержаться от того, чтобы не процитировать высказывание А.Е.Ивантера: «Когда люди строят абстрактные экономико-математические модели – это, может быть, даже хорошо. Когда они проводят математический анализ этих моделей и доказывают абстрактные теоремы – это, может быть, тоже не плохо. Но только не надо называть это экономикой!» Действительно, хочется нам того или нет, но упор на математику в большинстве случаев не оставляет сил собственно на экономику и ведет к засилью в экономической теории математиков с их узкими математическими интересами. Между тем этот процесс таит в себе изрядную опасность. Здесь уместно привести афоризм, высказанный Ю.В.Зворыкиной: «Опыт показывает, что математики и философы, кроме своей математики и философии, не знают ничего». Сделав поправку на содержащийся в данной фразе максимализм, в целом ее следует признать верной. На данном этапе дилемма «либо экономика, либо математика» все сильнее дает о себе знать.

В-третьих, даже самый изощренный современный математический аппарат уже не отвечает потребностям современной экономической науки. Речь идет о том, что «зверская» математизация экономики – это всего лишь упертость представителей старой школы мейнстрима в традиционный аппарат, ничем не оправданное упорство в достижении новых целей и решении новых задач старыми методами. Сейчас уже имеется понимание, что формальная наука фактически уже изжила себя в экономике. Бесполезно делать обычные логические обобщения, ибо они в современном мире чрезвычайно ненадежны. Проявлений новой вехи в экономической науке можно назвать, по крайней мере, три. Первая – слабая содержательная начинка формально-логических утверждений. Многие из доказываемых в настоящее время экономических теорем являются банальными, тривиальными и очевидными с точки зрения экономики. Вторая – отсутствие репрезентативности формально-логических утверждений. Так, большинство существующих моделей и теорем не обладают высокой степенью общности и отображают только весьма частные случаи, которые при ближайшем рассмотрении оказываются к тому же малореалистичными. Третья – слабая математика, лежащая в основе формулируемых формально-логических утверждений. При всем разнообразии и сложности современного математического аппарата экономической науки он, как правило, имеет ограниченную сферу действия и не относится к так называемой «большой математике», которой занимаются «настоящие» математики.

Сказанное подводит к тому, что аппарат физики и математики вообще плохо подходит к современной экономике. Здесь нужен аппарат наподобие того, который используется в молекулярной биологии. Может быть, поэтому уже сейчас пробивается новая инструментальная тенденция, заключающаяся в замене традиционных экономико-математических моделей компьютерными моделями, относящимися к классу имитационных (поведенческих).

Что же вытекает из всего вышесказанного? Что высвечивается для России в отношении формирования будущей экономической науки?

Безусловно, в настоящее время российская экономическая наука безнадежно отстала от западной и это отставание по возможности надо преодолевать, в том числе и за счет повышения математической культуры отечественных экономистов. Однако, на мой взгляд, было бы грубой ошибкой осуществлять догоняющие действия по всему фронту отечественной экономики. Дело в том, что сейчас для России сложились чрезвычайно удачные условия для перехода на новый виток развития экономической мысли. Как было указано выше, мировая экономическая наука со всем своим инструментарием находится в состоянии кризиса. Но уже сейчас намечаются новые направления экономики и, прежде всего, современное компьютерное моделирование. Фактически наука оказалась как бы в переходном состоянии: старое направление в лице мейнстрима себя уже не оправдывает, а новое направление в лице экономического компьютерного моделирования пока еще не проявило себя в полной мере. И здесь Россия имеет карт-бланш. Дело в том, что страны-носители мейнстрима просто физически не могут быстро перейти на новые рельсы. Этому мешает возникший за долгие годы инфраструктурный «навес»: огромное количество журналов, изданий, университетских кафедр и лабораторий, институтов и научных центров заняты производством научного продукта в рамках мейнстрима. Разумеется, все эти организационные структуры и связанная с ними масса людей не сдадут свои позиции в одночасье. Не исключено, что потребуются десятилетия для того, чтобы переориентировать всю эту научную машину на нечто совершенно новое и в значительной степени враждебное современному мейнстриму. Можно даже предположить, что вымирание мейнстрима будет происходить параллельно с физическим вымиранием его нынешних представителей и апологетов. Россия же не обременена таким идеологическим и инфраструктурным грузом – мейнстрим так и стал доминирующей парадигмой отечественной экономической науки. В этой связи у нее путь расчищен, и ничто не сдерживает ее экономистов при осуществлении мощного рывка в новом научном направлении.

На мой взгляд, это один из парадоксов экономического развития, который играет на руку российской экономической школе – то, что на протяжении многих лет было ее минусом, может стать ее плюсом. Надо сказать, что сейчас уже есть признаки того, что, хотя и несколько стихийно, но все же довольно стабильно нынешние выпускники экономических вузов концентрируют свое внимание именно на компьютерных моделях экономики имитационного типа. Если упорядочить этот процесс, то Россия имеет хорошие шансы не только сравняться с развитыми странами в области экономической науки, но и опередить их.

Уровень идеологизации экономической науки. Сейчас уже не для кого не секрет, что экономическая наука всегда имеет идеологическую окраску. Между тем до сих пор популярен предрассудок, что математическая экономика лишена этого недостатка, ибо какая же может быть идеология при установлении объективных количественных зависимостей. Однако это в корне не так.

Для иллюстрации возможных проявлений идеологии в экономической науке позволю себе некоторые воспоминания. Так, в 1989 г., когда в стране еще были сильны традиции марксизма-ленинизма, мною была подготовлена статья, в которой предлагалась модель, позволяющая оптимизировать воспроизводственную структуру капиталовложений. Статья предназначалась для институтского сборника научных трудов, но была забракована сотрудником, ответственным за формирование портфеля материалов сборника. Первый его аргумент состоял в том, что мною в качестве критерия максимизации выбран показатель капиталоотдачи, а капитала при социализме не существует. Когда я сказал, что подобный показатель был, в частности, использован в недавно вышедшей статье С.Н.Журавлева, то мне был дан исчерпывающий ответ: «Журавлев – не классик, а Маркс – классик». Второй аргумент моего оппонента был еще более разрушительным: в своей статье я ставил задачу по оптимизации коэффициентов распределения капиталовложений, но это совершенно бессмысленно, ибо эти коэффициенты в практике планирования фигурировали в качестве плановых нормативов. А коли установлен норматив, то как же его можно оптимизировать? Его надо выполнять, а не подвергать сомнению и перепроверке.

Понятно, что подобная дискуссия закончилась не в мою пользу, а статья была отвергнута из-за совершенно нелепых идеологических придирок. Многим, и мне в том числе, казалось, что с крушением социализма такое уже никогда не повторится. Однако это была очередная иллюзия. Так, в 2003 г. я получил отзыв от рецензента на свою статью, посвященную исследованию траекторий выпуска предприятия с кредитом и без кредита и предоставленную в журнал «Экономика и математические методы». В ней, в частности, говорилось, что главный недостаток работы состоит в отсутствии целевой функции предприятия. В связи с этим, по его мнению, построенная мною модель не является экономической моделью, так как в ней нет ни одного рационального экономического агента. Кроме того, в работе рассматривалась модель отдельного предприятия и, следовательно, решалась задача финансового менеджера, а не экономиста-исследователя. А чтобы решить задачу экономиста-исследователя, по мнению моего рецензента, необходимо было определить, каким будет поведение ставок процента, цен и т.д. Понятно, что с такими недостатками статья была отвергнута.

Как же квалифицировать подобные критические замечания? На самом деле речь идет о том, что моя статья просто-напросто не удовлетворяла стандартным требованиям мейнстрима, а отказ играть по правилам мейнстрима наказуем в среде тех, кто принял его правила. Мой рецензент, будучи математиком и имея опыт стажировки и работы в США, является представителем мейнстрима, и с позиций этого направления рассматривал мою статью. Не удивительно, что она ему не понравилась. Однако так ли уж бесспорна инструментальная идеология мейнстрима?

Несмотря на то, что в рамках мейнстрима получено множество ценных научных результатов, его стандарты нельзя тиражировать на все исследования. Попытаюсь доказать это на примерах. Мейнстрим базируется на оптимизационной идеологии и требует наличия в экономико-математических моделях целевой функции. Однако большое число не просто первоклассных, но поистине великих результатов было получено в рамках дескриптивных моделей. К их числу относятся, например, все межотраслевые модели В.В.Леонтьева (за эти модели он получил Нобелевскую премию), его классическая модель экономического роста развитых и развивающихся стран с учетом межстранового перелива капитала, модель ценообразования опционов Ф.Блэка и М.Скоулза (за нее М.Скоулз получили Нобелевскую премию), теорема Ф.Модильяни и М.Миллера о независимости стоимости фирмы от структуры ее капитала (за эту и связанные с нею работы М.Миллер получил Нобелевскую премию) и т.п. А работы Р.Фогеля, Д.Норта и Дж.Бъюкенена, значение которых для экономической науки огромно, вообще принадлежат к институциональной школе и тем более не сводятся к идеологии и инструментарию мейнстрима.

В настоящее время давление западного мейнстрима на территории России постепенно увеличивается. Этому способствуют и вузы, финансируемые западными фондами и соответственно готовящие специалистов-«западников», и гранты, выдаваемые из западных финансовых источников, и факт международной открытости страны. Имеются и примеры противостояния мейнстрима национальным традициям в экономической науке. Типичный пример – натянутые отношения Российской академии наук, в которой большинство экономистов принадлежит к отечественной школе, с Высшей школой экономики, ориентированной по традиции мейнстрима. Однако в любом случае идеология мейнстрима в России пока не стала тотальной и вряд ли станет таковой в обозримом будущем. Другой же идеологии после падения марксизма в стране нет. Поэтому можно констатировать, что страна обладает довольно высокой идеологической свободой в сфере экономических исследований. Если ограничить экспорт идеологии мейнстрима, то это может способствовать становлению новых направлений экономической науки. С этой точки зрения Россия имеет неплохие возможности для выхода на новые научные рубежи.

Не исключено, что отсутствие идеологической зашоренности российских экономистов позволит им вырваться вперед даже по сравнению со странами-лидерами в области экономики. Здесь может произойти тот же эффект, который уже много раз наблюдался в отношениях развитых и развивающихся стран. Например, в Италии, имеющей давние традиции строительства отелей, сами отели по большей части старые, некомфортные, не соответствующие современным нормам. Перестроить их довольно сложно и дорого. Между тем во многих азиатских странах доминируют отели высокого класса, построенные относительно недавно, когда сама индустрия строительства отелей вышла на совершенно иной уровень. Развитие науки подчиняется тем же самым закономерностям.

Научные традиции. Между российской и западной моделями экономического сообщества имеется еще одно важное различие, идущее по линии накопленных научных традиций. И это различие явно не в пользу России. Одним из проявлений этих традиций может рассматриваться возраст специализированных экономических журналов. И здесь просматривается интересный парадокс: США, будучи в историческом плане неизмеримо моложе России, по сравнению с Россией имеют научные экономические журналы с гораздо более богатой историей. Так, самым старым экономическим журналом в России формально считается журнал «Экономист», которому недавно исполнилось 80 лет. Однако в США «Американское экономическое обозрение» («TheAmericanEconomicReview») насчитывает уже 94 года, «Журнал политической экономии» («JournalofPoliticalEconomy») – 112 лет, в Великобритании «Экономический журнал» («TheEconomicJournal») существует 114 лет. Однако даже эти цифры, по-видимому, должны быть скорректированы, так как российский журнал «Экономист» был образован только в середине 1991 г. на базе издававшегося с 1924 г. «Планового хозяйства». Таким образом, можно ли считать журналы с разным названием единым журнальным изданием – это вопрос открытый. Если нет, то возраст «Планового хозяйства» урезается до 67 лет, а «Экономиста» – до 13.

Дата добавления: 2015-06-27